Европейская социал-демократия вновь у власти. что изменилось? Правление Александра III и политика “консервативного обновления ” общества

Термин "консерватизм" в его современном значении был введен французским роялистом и классиком европейской литературы Франсуа Рене де Шатобрианом, который в конце 1810-х гг. издавал во Франции периода Реставрации еженедельник "Conservateur". В широкий политический оборот данный термин вводится уже в середине 30-х годов XIX века для обозначения политической позиции британских консерваторов - тори. Первые попытки определения сущностных границ явления были предприняты фактически в то же время. Так, у истоков научного изучения консерватизма в нашей стране стояли идеологи данного направления. В частности, в работах "старших славянофилов" были поставлены методологические вопросы, связанные с определением сущностных границ консерватизма. Планомерное научное изучение консерватизма началось несколько позднее, в начале XX века и, особенно, в межвоенный период, что связано с выходом в свет классического труда немецкого социолога Карла Манхейма "Консервативная мысль". Очередная активизация научного изучения явления приходится на конец 70-х - начало 80-х гг., что связано, как отмечалось в научной литературе, с возникновением "консервативного феномена" или "консервативной волны" - приходом к власти в Западной Европе и США политиков неоконсервативной направленности. В нашей стране повышенный исследовательский интерес к консерватизму возник в конце 80-х - начале 90-х гг. прошлого века и не ослабевает по настоящее время.

Чем больше научных, публицистических, а иногда и откровенно мифологизированных публикаций выходит о русском консерватизме, тем больше хочется разобраться в вопросе, когда и почему появились в России первые консерваторы и кого вообще можно считать таковыми. Проблема определения хронологических рамок и типологизация русского консерватизма до сих пор остаются предметом дискуссий.

В монографии политолога В.А. Гусева, "Русский консерватизм: основные направления и этапы развития" выделен ряд этапов в развитии отечественного консерватизма. Первый - дореволюционный, являлся реакцией на Великую французскую революцию и на то влияние, которое оказал на Россию процесс обуржуазивания Запада. Как и большинство исследователей, Гусев считает, что русский консерватизм начал принимать форму политической идеологии на рубеже XVIII - XIX вв. По мнению автора, основополагающими консервативными принципами являются идея православия и идеал мощного централизованного государства, а "предконсерватизм" берет свое начало от митрополита Киевского Илариона и знаменитой концепции инока Филофея о Москве как "третьем Риме".

Далее автор называет "непосредственных предшественников политической доктрины Н.М. Карамзина", к которым он относит Д.И. Фонвизина, М.М. Щербатова, В.Н. Татищева, и выделяет государственно-охранительную форму русского консерватизма, представителями которой, по его мнению, были Н. М. Карамзин, М. Н. Катков, К.П. Победоносцев, М.О. Меньшиков и которая усматривала главный элемент российской государственности в самодержавии. Выделен также особый православно-русский (славянофильский) консерватизм А.С. Хомякова, братьев Киреевских и Аксаковых, Ю. Ф. Самарина и Ф. И. Тютчева. Во главу угла православно-русский консерватизм ставил православие и вытекающую из него народность, считая самодержавие лишь обслуживающей, инструментальной ценностью. К последнему течению консерватизма Гусев причисляет и взгляды Д.А. Хомякова, который, по мнению автора, смог обобщить выводы славянофилов по вопросу государственно-политических проявлений русского культурного типа. Отдельное место в дореволюционном русском консерватизме отводится Н. Я.Данилевскому, К. Н.Леонтьеву, К.П. Победоносцеву, Л.А. Тихомирову.

Второй этап - эмигрантский, представляющий реакцию на революцию 1917 года и ее социально-политические последствия. Здесь автор подробно рассматривает взгляды П. Н. Новгородцева, И. А. Ильина, И. Л. Солоневича.

Третий этап - современный, представляющий собой реакцию на политические процессы в России, начало которых относится ко второй половине 1980-х годов. По мнению В.А. Гусева, представителей нового этапа объединяют три родовых принципа русского консерватизма:

· антизападничество;

· отстаивание идеалов православия;

· идеал мощного централизованного государства.

Ныне все более определенно и даже настойчиво консервативная тема (как ранее либеральная) приобретает не только теоретическую, но и практическую актуальность. Споры о консерватизме тесно переплетаются с дискуссиями о конкретных путях государственного строительства. Более того, в последние годы наметился подлинный ренессанс в осмыслении русского консерватизма, обусловленный, с одной стороны, усилившимся интересом россиян к своему историческому прошлому, и, с другой стороны, открывшимися возможностями всестороннего изучения наследия отечественной социально-философской мысли.

Российская консервативная мысль далеко не во всех аспектах обнаруживает соответствие как англосаксонской, так и континентальной европейской консервативной традиции. В частности, на отечественной почве зачастую оказывается весьма проблематичным четко и последовательно разграничить консервативные и либеральные воззрения. В самом деле, в данную систему координат довольно сложно вписать таких русских мыслителей, как П.Я.Чаадаев. Думается, однако, что объяснение этому явлению лежит не в специфической "широте русских натур", а в конкретных обстоятельствах истории России, оказавших влияние на эволюцию ее общественно-политической мысли. К числу подобного рода обстоятельств относится прежде всего действующий на протяжении по меньшей мере трех последних столетий фактор т.н. догоняющего развития.

При всей относительной популярности идеи "догоняющего развития" в отечественной литературе существует не слишком много работ, рассматривающих в контексте этой проблемы эволюцию различных течений общественно-политической мысли в России. И как раз применительно к анализу консерватизма эта идея оказалась совершенно невостребованной. Между тем ряд особенностей русской консервативной мысли (в частности, знаменитая антитеза Запад-Россия) труднообъяснимы без учета данного фактора.

Понятие "догоняющего развития", как правило, прочно ассоциируется с положениями теории модернизации, является не вполне корректным. Дело в том, что в России гонка за лидерами экономического и цивилизационного развития началась задолго до развертывания процесса модернизации. Ведь "модернизация" в общественной науке понимается в основном как создание предпосылок для развития "современной" или, используя терминологию формационного подхода, буржуазно-капиталистической цивилизации Нового времени, характеризующееся возникновением соответствующих социально-экономических и политических институтов.

В континентальной Европе, и особенно в Англии, именно традиционализм был основой консервативного мировоззрения. В частности, воззрения одного из отцов-основателей западного консерватизма Э. Бёрка (при всех либеральных составляющих его политического кредо) буквально пронизаны поклонением святости традиции. Следовать традиции - значит действовать в соответствии с естественным ходом вещей, сообразовывать свои индивидуальные действия с вековой мудростью, аккумулированной в традиционных нормах и установлениях. У представителей же отечественной политической и интеллектуальной элиты отношения с культурно-исторической традицией складывались куда менее гармонично.

Процесс размывания традиционных ценностей в среде русской политической элиты начался задолго до петровских преобразований. Серьезный удар по идее "традиционализма", отличающейся в России, прежде всего определенным религиозным содержанием (пусть зачастую и сводимым к его ритуальной стороне), был нанесен церковной реформой Никона. Тогда новое было объявлено хорошо забытым старым, а традиция - в политических целях - принесена в жертву каноническим новациям. С той поры, отделенной лишь исторически небольшим временным интервалом от начала реформ Петра, само отрицание старого могло уже возводиться в ранг традиции.

Способствуя разрушению устоявшихся представлений и ценностных ориентаций, эти процессы увеличили и без того довольно высокую "культурную мобильность" России, расширили для ее правящей элиты возможности заимствования моделей поведения, мышления, целых комплексов сформировавшихся идей и ценностей из стран с опережающим типом развития. Правда, объектом заимствования в XVIII в. в основном выступала дворянская культура, которая уже утрачивала свои позиции на Западе, будучи обреченной на маргинальный статус уже с начала следующего, XIX столетия. Впрочем, подобного рода культурные процессы в принципе обессмысливали понятие "традиционности" в российском контексте, для вестернизировавшейся элиты "традиция" (дворянский кодекс чести, стиль мышления, правила поведения и т.д.) заимствовалась как бы "наряду" с табаком, картошкой и армейскими артикулами.

В результате на протяжении всего XVI в. консервативно окрашенный традиционализм оставался уделом представителей дворянско-чиновной аристократии, образовавшейся в значительной мере благодаря вестернизации российского общества. Такой "традиционализм" имел довольно опосредованное отношение к действительной русской национально-культурной традиции, а его особенностью был эклектизм, т.е. соединение несоединимого. Поддержка в целом курса военно-административных преобразований, определенный, более или менее значительный уровень образованности сочетались у "новых русских" аристократов с явной архаикой в области идеологии. В воззрениях отечественных "традиционалистов" второй половины XVIII в. были причудливо переметаны средневековые представления, характерные для крепостников, с идеями европейского Просвещения.

Например, типичный представитель послепетровской плеяды мыслителей и государственных деятелей М.М.Щербатов активно использовал в своих политических сочинениях просветительские идеи, однако под пером русского "традиционалиста" они приобретали весьма экзотическую форму. Так, во взглядах Щербатова на происхождение государства явно просматривается влияние теорий естественного права и общественного договора, но эти естественные права распространялись только на дворянство, а общественный договор трактовался как соглашение верхушки аристократии по поводу выбора правителя и прерогатив государя. Тезис физиократов о решающем значении земледелия в экономической жизни народов использовался русским консерватором для доказательства исключительной роли дворянства как основного "земледельческого" класса в России и обоснования требований земельной аристократии к правительству и т.д.

Смешанная позиция Щербатова весьма показательна для русской аристократии конца XVIII в. Ее интеллектуальная всеядность, на первый взгляд, несколько озадачивает. Однако для страны, вставшей на путь "догоняющего" развития, она вполне натуральна - в истории тот, кто хочет "догнать" другого, вынужден, перескакивая через ступени исторической эволюции, осваивать все представляющееся на данный момент самым передовым, прогрессивным. Поэтому именно просвещенный XVIII в. предопределил как постановку вопроса о "беспочвенности" русской культурной элиты, так и последующие чисто умозрительные и произвольные попытки воссоздать в ретроспективе отечественную традицию.

Таким образом, рубеж XVIII и XIX вв. явился своеобразной точкой отсчета для последующего становлении консервативного мировоззрения в России: в обществе отсутствовало четкое представление о смысловых границах понятия "традиция" как такового, а в сознании высшего сословия, в т.ч. политической элиты, причудливо смешивались идеи европейского феодально-аристократического "традиционализма", просветительства и их вольные интерпретации в "русском духе".

Поворотным событием для эволюции отечественной общественно-политической мысли оказалась Великая Французская революция, под влиянием которой в России формируется относительно самостоятельная консервативная идеология, постепенно подменившая европеизированный традиционализм XVIII в. Этот социальный катаклизм в корне изменил облик той цивилизации (или во всяком случае ее центра, каковым тогда была Франция), частью которой притязала быть Россия. Русское дворянство пережило настоящую духовную драму, цена вестернизации - революция - не могла не показаться ей чрезмерной. На рубеже столетий появляются первые признаки отказа значительной части правящей элиты от духовного сродства с Европой, что влекло за собой поворот общественного сознания. Если ранее своеобразным культурным эталоном было стремление к полному отождествлению российских институтов и самой русской истории с европейской ("Антидот" Екатерины II на книгу аббата Шаппа) вкупе с поиском природно-климатических, географических и естественноисторических причин отсталости России (Болтин), то отныне в "моду" входило утверждению субстанциальных, коренных отличий России от Европы.

Перелом в мировоззрении русского дворянства прекрасно прослеживается на примере идейной эволюции Н.М.Карамзина, проделавшего путь от созерцательной сентиментальности "Бедной Лизы" до проникнутых духом монархизма и почти мистического государственничества "Истории государства Российского" и "Записки о древней и новой России". На первый взгляд, консерватизм Карамзина хронологически и концептуально смыкается с европейским "легитимизмом" периода наполеоновских войн и Реставрации. Однако некоторые особенности мировоззрения не позволяют включить его в этот общеевропейский ряд.

Из трех основных тем европейского консерватизма первой половины XIX в. - противостояния революции, рационализму и индивидуализму, социальной атомизации нарождающейся буржуазной цивилизации - Карамзин выбрал для себя, пожалуй, лишь одну. Ею стала проблема социальной революции, которую Карамзин рассматривал как страшную катастрофу, способствовать предотвращению которой - долг чести каждого дворянина. "Французская революция относится к таким явлениям, которые определяют судьбы человечества на долгий ряд веков",- писал он, убежденный в общности и универсальности исторического процесса, и добавлял, что этим событием "начинается новая эпоха". Противостоянию этой "новой эпохе" Карамзин посвятил всю вторую половину своей жизни.

Поиски ответов на самые болезненные вопросы современности облекались Карамзиным в форму исторического исследования, потому в полемике с М.М. Сперанским и другими сторонниками реформаторского курса он опирался на исторический опыт России, в знании которого Карамзин бесспорно превосходил своих оппонентов. Карамзин определил, в широкой исторической перспективе, основную тему "охранительного" течения нашей консервативной мысли - противостояние российской самодержавной государственности революционной буре и интеллектуальному натиску, идущим из Европы.

По сути дела до него в течение всего XVIII века никому и в голову не приходило ее оспаривать принадлежность России к сообществу европейских государств. Проведенные по западным лекалам реформы повысили эффективность государственного управления, увеличили боеспособность армии, дали России выход к морю, ввели ее в число великих держав Запада. Однако общественно-политическая мысль начала ХIХ в. уже не могла отвлечься от того факта, что, "прорубив окно в Европу", русские впустили в свой дом вместе с духом Просвещения также и джинна революции. Поэтому европейски образованный Карамзин решился во всеуслышание объявить - мы не Европа, у нас есть собственная история и традиции.

Но такое заявление требовало реальных доказательств, иначе говоря, выявления некой самобытной традиции, которая бы действительно пронизывала и определяла всю историю России. В качестве таковой Карамзин выделил российскую самодержавную государственность. "Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменой Государственного Устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои собственные гражданские пользы". "Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием". "Самодержавие есть палладиум России" - эта тема звучит лейтмотивом "Записки" и других произведений Карамзина.

Карамзин времен "Записки о древней и новой России" талантливо выразил мнение тех кругов российского дворянства, которые под влиянием Французской революции от малокритического заимствования европейского опыта перешли к напряженным размышлениям об исторических судьбах родной страны. Эта рефлексия фактически вынудила отечественное консервативное сознание сменить знаки - плюсы на минусы: то, что ранее выглядело привлекательным и разумным, стало казаться уродливым и неорганичным. Каждый новый шаг по пути реформ и европеизации страны, любое движение в сторону секуляризма и конституционализма воспринимались отныне чуть ли не как уступки новой "пугачевщине" и революции, посягавшие на устои государственности.

В связи с этим у Карамзина впервые двойственную оценку получило и царствование Петра I. С одной стороны, по мнению историка, Петр "сквозь бурю и волны устремился к своей цели: достиг - и все переменилось!". Но, с другой стороны, к чему привели эти перемены? Петр преобразовал лишь дворянство, уничтожил самостоятельность церкви, а "страсть к новым для нас обычаям переступила в нем границы благоразумия" - все это историк занес в пассив царя-реформатора, полагая, что в результате Россия встала на тот пагубный путь интеллектуальных эволюций, которым прошла Франция накануне революционного коллапса. Отсюда и вывод Карамзина: настало время остановиться, оценить пройденное и на этом основании "требовать более мудрости охранительной, нежели творческой".

Эта фраза впоследствии станет лозунгом гак называемого охранительного направления отечественной консервативной мысли, хотя Карамзина едва ли можно назвать её основоположником. Дело в том, что хотя автору "Истории государства российского" и удалось обозначить комплекс идей, составивших подоснову "охранительного" движения, просветительство и известный романтический утопизм, отличавшие мыслителя, не позволяют этого сделать. Тем более, что идеология сословной исключительности, которой служил Карамзин, выглядела анахронизмом уже при его жизни, что скорее отъединяет историка от творцов теории "официальной народности", дополнившей окончательно сформировавшееся к середине 40-х годов XIX в. "охранительное" направление. Дворянство, скомпрометировавшее себя, по мнению идеологов данного течения, декабристским движением, уже не могло рассматриваться в качестве столпа и опоры самодержавия. Дворянский консерватизм ни в его просветительском варианте - Карамзина, ни в мистическом - А.Н. Голицына, к 30-40-м годам уже не соответствовал интересам "охранительности". Идейные контуры этого направления консервативной мысли по существу были заложены министром народного просвещения графом С.С. Уваровым, сформулировавшим знаменитую триаду "православие, самодержавие, народность". Чтобы дать этой формуле жизненный смысл, понадобились новые люди, и они появились.

Историк, писатель и публицист, редактор и издатель знаменитого "Москвитянина" М.П. Погодин происходил из семьи крепостного крестьянина. Именно он, восславивший самодержавный строй, при котором "простолюдину открыт путь к высшим государственным должностям", а "университетский диплом заменяет собою все привилегии", был идеальной фигурой для роли теоретика "официальной народности с ее заметным антидворянским оттенком. Если Карамзин обосновывал право на духовное лидерство одного из сословий, принимая как бесспорную идею о своеобразном "посредничестве" дворянства между монархом и народом и осмеливаясь при этом судить самодержцев за истинные или мнимые ошибки и просчеты, то Погодин отстаивал безусловную "верноподданность" русского народа, с которой диссонировала оппозиционность определенной части дворянства.

Основой русского "охранительства" стали, как известно, три основные идеи - самодержавной монархии как надклассовой силы, защищающей интересы каждого из сословий и общества в целом, православия и народности. Каждая из них особым образом выражала неприятие политической элитой тенденций, возобладавших на раздираемом классовыми противоречиями и "пораженном изнутри" рационализмом Западе. Но стержнем подобного мировоззрения явилось утверждение об особом пути России и уникальности ее культурно-исторического опыта, бывшее одинаково чуждым как раннему Карамзину, так и его предшественникам, верившим в общность исторических судеб России и Европы.

Как отмечал позже Погодин, Карамзину удалось продемонстрировать всему миру величие российской истории, но он не смог или не захотел сделать главного - показать ее принципиальное отличие от истории стран Запада. Органицистские представления о происхождении и развитии государства (отметим - не народа, а именно государства), разделяемые Погодиным, закономерно привели его к поиску исторических корней России или, точнее, того "зерна", в котором "заключаются зародыши будущих видоизменений". "История всякого государства, - отмечал он в письме А.С. Хомякову, - есть не что иное, как развитие его начала; настоящая и будущая его история так происходит из начала, как из крошечного семени вырастает то или другое огромное дерево, как в человеческих поколениях правнуки сохраняют тончайшие оттенки голоса или легчайшие черты телодвижения своих предков. Начало государства есть самая важная, самая существенная часть, краеугольный камень его Истории, и решает судьбу его на веки веков".

Особое внимание Погодин уделял реконструкции неповторимых "начал" истории русского государства, отличающих ее от истории Запада, сводя их, в результате сопоставления, к ряду бинарных оппозиций: Западная Европа - завоевана немецкими племенами, Россия - занята исконно населявшими ее славянами; жители я Европы делятся на пришельцев и туземцев, а в России сохранилось гомогенное аборигенное население; в Европе - феодализм, в России - удельная система; корни европейского христианства - в Риме, российского - в Византии и т.д. При этом несходство России и Европы Погодин дал объяснение в логике предложенной им социогенетической схемы: если в Европе вехой, отметившей начало ее исторического пути, было завоевание одного народа другим, то в России - мирное подчинение русского народа власти варяжских князей. Раз Россия не знала завоевания, то в ней не существовало ни своевольной феодальной аристократии, ни третьего сословия, следовательно, отсутствовал фактор сословной, или классовой, борьбы. Православная церковь, в отличие от соблазнившегося мирской властью католичества, не вступала в конфликт с государством, а добровольно подчинила свои интересы светской власти.

История России, таким образом, была определена как поистине "бесконфликтная": в ней не было "ни рабства, ни ненависти, ни гордости, ни борьбы", потому она представляет собой совершенно иной тип цивилизации - преемницы Византии, чем страны Запада, наследовавшие Риму и позаимствовавшие у последнего индивидуализм, формальное право и т.д. В конечном счете, Погодин сводит всю совокупность разысканных им отличий к одной посылке: в России согласие, любовь и единение, в Европе - жесткая властная иерархия, вражда и рознь. А раз установлен ценностный смысл исторических начал в государстве, то тем самым доказывается необходимость его сохранения, более того - становится очевидной потребность в мудром охранении и бережной консервации сложившихся социальных отношений и политических институтов, венцом которых является, разумеется, самодержавие.

Вместе с тем, идеолога официальной народности отличало, как ни парадоксально, глубокое неверие в творческие потенции не только отдельной личности, но и народа как политического организма в целом. Русский народ, в его интерпретации, на всем протяжении истории оставался чрезвычайно пассивным, а определяющей чертой его национального характера является смирение. "Удивителен русский народ, но удивителен только еще в возможности. В действительности же он низок, ужасен и скотен". Немудрено, что такой "диагноз" народу предопределил тезис историка о государстве как главной и единственной движущей силе в истории России, причем ядром отечественной государственности, залогом ее сохранения и развития признано ничем не ограниченное самодержавие. Именно на мудрость самодержавия, твердой рукой направляющего корабль российской государственности, Погодин возлагал все свои надежды.

Таким образом, не отрицая реформаторского потенциала самодержавия (один из самых восторженных панегириков, посвященных деятельности Петра I, принадлежит перу Погодина), ведущего за собой народ, который не в состоянии осознать собственное благо, будучи наделенным одним лишь достоинством - смирением, идеология официальной народности объективно делала ставку на силы исторической инерции.

Несколько особняком в истории отечественной общественно-политической мысли стоит фигура П.Я.Чаадаева. Он, как никто другой, внятно проартикулировал антитезу России и Запада, рассматривая в ее ракурсе проблемы российской судьбы. Если Карамзин осознанно или нет, "подложил западные идеалы под события русской истории, то Чаадаев хладнокровно констатировал невозможность реализации этих идеалов на российской почве, чем можно объяснить парадокс его мировоззрения, совмещающего в себе, казалось бы, несовместимое: консерватизм без консервации (в России нечего консервировать, сакрализируя, не только в институциональном, но и духовном плане), органицизм без органичности (постулирование неорганического характера русской истории и одновременно ориентация на вроде бы более органичный западный тип исторического развития) и даже романтизм без романтики (романтическое восприятие преданий европейской старины при пренебрежении отечественной историей). Отсюда же и свойственный творчеству Чаадаева глубокий пессимизм.

Западническая ориентация Чаадаева совершенно очевидна. Однако едва ли разумно причислять его на этом основании к либералам. Чаадаев отстаивал необходимость приобщения к самодостаточной западнохристианской ойкумене, апеллируя к ценностям католической духовной культуры, что, вообще говоря, имело мало общего с европейским либерализмом. Автору "Философических писем" просто не пришло бы в голову звать читателей в возникающую на его глазах Европу чугуна и угля, в мир рантье и расчетливых дельцов. Его мысленный взор был прикован к другой Европе - Европе строгой церковной иерархии, просвещенной аристократии, разума и добродетели. Именно это обстоятельство позволило А. Валицкому назвать систему его социально-философских и историософских воззрений "консервативной утопией", полагая ее непосредственно предшествовавшей и отчасти инспирировавшей "консервативную утопию" славянофильства. Несходство этих утопий польский исследователь усматривал в том, что для Чаадаева воплощением идеала была старая, т.е. еще не обуржуазившаяся Европа, для славянофилов - старая допетровская Русь. Разводить эти два сложных мировоззрения только исходя из объектов идеализации, по-видимому, нет строгих оснований (это выглядит полемической крайностью по отношению к присущему российской историографии их резкому противопоставлению) , однако трудно отрицать факт воздействия исторического пессимизма Чаадаева на ранних славянофилов. Чаадаев в каком-то смысле "разбудил" их, заставив в течение полутора-двух десятилетий сформировать тот комплекс идей, споры о содержании и направленности которых не утихают и по сей день.

И по объему, и по качеству вышедшей у нас в стране и за рубежом литературы славянофильство следует отнести к наиболее популярным и исследованным течениям общественно-политической мысли России. Однако существующие оценки составляющих его воззрений едва ли можно признать исчерпывающими, тем более что разброс мнений относительно идейного наследия славянофильства необычайно широк: от акцентирования внимания на аспектах "национализма" и особого рода утопического "традиционализма" до характеристики раннего славянофильства как "одного из направлений русского либерализма".

Думается, подобная разноголосица неслучайна. Славянофильский мировоззренческий комплекс действительно отличало довольно сложное, подчас парадоксальное переплетение элементов консервативного романтизма и умеренного либерализма, ориентаций на поддержание ряда архаичных социальных институтов и своеобразной идеологии "консервативного прогрессизма". Поэтому соотнести идеи ранних славянофилов с тем или иным течением общественно-политической мысли довольно сложно. Наличие в системе славянофильского мировоззрения элементов европейского либерализма отнюдь не подрывало его консервативных основ, а существенные отличия от идеологии официальной народности вовсе не свидетельствовали о преобладании в ней либеральной компоненты. Немаловажно и то, что основные разногласия между ранними славянофилами и откровенными "охранителями" касались, прежде всего, проблем роли и места церкви и общины в жизни России, т.е. дискуссия между ними не выходила за пределы консервативного идейного поля.

В построениях идеологов официальной народности православию отводилась сугубо подчиненная по отношению к самодержавию роль. Церковь рассматривалась в основном как институт идеологического воздействия на население. В представлениях славянофилов же православие, в отличие от католичества, было свободно от примесей римского язычества, не отягощено злом рационализма, одним словом, было воплощением "чистого" христианства, духовное богатство которого стало залогом и признаком избранничества, высокой миссии русского народа. Как указывал А.И, Кошелев: "Без православия наша народность - дрянь. С православием она имеет мировое значение".

Нельзя не принимать во внимание, что идеологи славянофильства вполне отдавали себе отчет в реальных проблемах и недостатках русской православной Церкви. Не случайно А.С. Хомяков писал в 1861 г.: "Конечно, все истины, всякое начало добра, жизни и любви находилось в церкви, но в церкви возможной, в церкви просвещенной и торжествующей над земными началами". Думается, есть все основания утверждать, что, несмотря на довольно ясно обозначившееся стремление славянофилов сделать православное христианство основой универсальной духовной культуры, они не видели у современной им русской Церкви способности объединить и преобразить окружающий мир (слишком очевидными были ее недостатки). Но подобная надежда, как бы интуитивно "угаданная", все-таки высказывалась славянофилами, что, разумеется, придавало их построениям ощутимый утопизм.

Однако самые серьезные разногласия между славянофилами и такими идеологами, как Погодин и Шевырев, наметились по вопросам о роли народа и о значении общинного начала в истории России. Если теоретики "официальной народности" предпочитали процесс исторического развития представить как итог целенаправленной деятельности государства и политики самодержавия, то в славянофильской концепции истории более активная роль придавалась общине. Именно в общине протекала подлинная жизнь народа в соответствии с нравственным законом и авторитетом освященной веками традиции, там формировались его нравственный и религиозный уклады. Община выступала для славянофилов не только традиционным институтом, обеспечивающим связь времен и преемственность поколений, регулятором социальных конфликтов и средством интеграции отдельных индивидов в систему общественных отношений, но и квазисакральной ценностью.

При этом, с точки зрения славянофилов, отношения помещика с крестьянами строились по патерналистской схеме. Община, тем самым, была для них не просто абстрактно-идеалистической конструкцией, а основой всей структуры общества, амортизатором общественных противоречий, позволяющих предотвратить массовую пролетаризацию крестьянства. Община выступала в их политической теории не идеалом нового справедливого строя "без труда и капитала", а элементом консервации существующих социальных отношений и традиционного мировоззрения крестьянства. Для ее укрепления следовало лишь избежать как чрезмерной концентрации земельной собственности, так и ее дробления. В сущности, славянофилы исходили из вполне здравой идеи о том, что крупную земельную собственность может спасти только обеспечение крестьян минимально необходимыми земельными наделами, что позволит избежать обнищания сельского населения и одновременно обеспечить помещичье хозяйство рабочими руками. Община, помимо всего прочего, существенно повышала управляемость крестьянства. Таким образом, хотя у А.И. Герцена и имелись основания для утверждения об "открытии" славянофилами русской сельской общины как института, на который следует ориентироваться в дальнейшем развитии страны, представления последних о перспективах такого развития весьма отличались от идеалов "крестьянского социализма".

Консервативный характер славянофильского мировоззрения определил свойственный ему антизападнический комплекс. Славянофильство формировалось в эпоху, когда в европейском обществе развернулся процесс капиталистической модернизации. Для Хомякова и Киреевского - в отличие от их современника Чаадаева - Запад отождествлялся с современной (в узком смысле этого слова) цивилизацией со всеми присущими ей "пороками" - от рационализма и индивидуализма до индустриализма. "Западная Европа, охваченная индивидуализмом, - это эквивалент архаического Хаоса: мир разъятый, раздробленный, разъединенный; не стройная система, а "скопление личностей, ищущих, не находящих и не могущих найти связи органической" (А.С.Хомяков)".

Вспомним, что примерно в то же времена в ходу был библейский миф об "утраченном рае" и Сатане - первом приверженце индивидуализма, познания и свободы ("Фауст" Гете, "Каин" Байрона). Россия в данном философско-художественном контексте становилась воплощением космоса, "органического", "единого" и т.п. мира, которому, как верили славянофилы, принадлежит будущее. Запад, не без прямого влияния консервативных немецких романтиков А. Мюллера, Ф. Шлегеля и особенно Ф. Баадера, представлялся сообществом наций, уже прошедших высшую точку своего развития. И хотя никому из славянофилов нс пришло бы в голову сравнивать Европу с еще живым, но уже тронутым тлением организмом, как это сделал С.П. Шевырев, введший в оборот метафору о "гниении Европы", тема гибельности европейского пути была обозначена ими достаточно определенно. Настолько определенно, что дала ряду отечественных исследователей повод по рассуждать о том, что "славянофильское понимание "особого характера" русского исторического развития - и объективно, и субъективно - заключало в себе признание превосходства России над Западом". На самом деле у славянофилов речь шла не о превосходстве, а скорее о преимуществах, присущих России из-за ее отсталости (неразвитости капиталистических отношений), которые дают ей возможность двигаться по особому пути исторического развития. Антизападничество славянофилов не сводилось к стремлению дистанцироваться от Запада (игнорировать Европу в эпоху расширения, в терминологии И. Валлерстайна, мир-системы и развития машинной индустрии было просто невозможно), но предполагало готовность к сопротивлению "внутреннему Западу", т.е. разрушительным, с точки зрения консервативного сознания, проявлениям современной цивилизации.

Впрочем, отношение ранних славянофилов к западной цивилизации в целом было неоднозначным. Некоторые ее страны, отличичавшиеся эпигснетичностью развития, рассматривались представителями этого течения в качестве образцов для подражания. Любопытно, что сама возможность поступательного, более того, опережающего исторического развития на основе консервации определенных традиционных институтов и норм во многом выводилась из опыта Великобритании, возглавившей модернизационную гонку, но прошедшую путь капиталистической модернизации, по выражению Хомякова, совершенно особым историческим путем. В отечественной и зарубежной литературе англофильство Хомякова, как правило, приводится в качестве своего рода курьеза (чего стоят хотя бы его проекты объединения англиканской и православной церквей или исследование этимологии слова "англичане", возводимой мыслителем к названию древнеславянского племени - "угличане"). Однако, если пренебречь курьезностью, можно разглядеть за англофильством Хомякова нечто большее, нежели субъективные пристрастия. Дело в том, что Англия, по мнению автора "Записок о всеобщей истории", осталась "более цельной и разумной, чем вся Западная Европа" из-за присущей ей органичности исторического развития.

Категория органичности вообще занимает исключительное, если не сказать ключевое, место в теоретических построениях славянофильства. Органицизмом проникнут их консервативный утопизм (собственно, представления об органичности развития во многом и определяют его консервативную окраску). Смысл консервативной утопии, однако, вовсе не сводился для славянофилов к возвращению в допетровскую Русь, как это пытались представить многочисленные их критики. "Всякая форма жизни, однажды прошедшая, уже более невозвратима, как та особенность времени, которая участвовала в ее создании",- писал И.В. Киреевский. "Восстановить эти формы - то же, что воскресить мертвеца". Ему вторил К.С. Аксаков, утверждавший, что славянофилы призывают "не к состоянию древней России, а к пути древней России". Действительно, искренняя любовь славянофилов к прошлому России не мешала им принимать активное участие даже во вполне "либеральных" начинаниях (таких как губернские комитеты по крестьянской реформе). Не случайно Хомяков пытался доказать нетождественность консерватизма и апологии застоя. "Консерваторство…, - писал он, - есть постоянное усовершенствование, всегда опирающееся на очищающуюся старину. Совершенная остановка невозможна, а разрыв гибелен".

Теоретики славянофильства не были склонны игнорировать проблемы модернизации общества, и в этом смысле весь комплекс их идей выходит далеко за рамки дефиниции "ретроспективная утопия", предложенной, как известно. Чаадаевым. Консервативный утопизм славянофилов отличало осознание потребности трансформации социально-политических отношений в стране, но в равной степени и стремление осуществить эту трансформацию в наименее болезненных и травмирующих сложившуюся социальную структуру общества и элементы национальной культурной традиции формах.

Эти представления об органичности и эволюционном характере исторического процесса в сочетании с очевидным неприятием западного опыта капиталистической модернизации и отрицанием полезности революционных трансформаций привели к активному поиску специфически российского пути общественной эволюции. Собственно, консервативную окраску и оттенок утопизма придало этому мировоззренческому комплексу утверждение в качестве непреходящих ценностей определенных форм религии (православие) и социальных связей (община). Требование сохранения национальной специфики в ходе модернизации позволяет характеризовать славянофильскую консервативную утопию не просто как разновидность автохтонной "почвеннической" идеологии, но как одну из первых в истории мировой социальною-политической мысли попыток теоретического обоснования "третьего пути" общественного развития, т.е. модернизации общества без индустриализации западного типа, предполагающей массовую пролетаризацию населения, разрушение традиционных связей в обществе и его атомизацию. Можно сказать, что в поиске альтернативного индустриально-капиталистическому типа развития славянофилы предвосхитили народников, у которых, правда, сходная идея приобрела революционные и популистские черты.

Таким образом, отечественный консерватизм уже на первых этапах своего развития обладал рядом особенностей, которые не позволяют соотнести его ни с "континентальной", ни тем более с англосаксонской традициями. Во-первых, в нем отсутствовало единое понимание "традиции", когда закладывались основы консервативного идейного комплекса. Из-за ценностных противоречий в среде политической элиты со второй половины XVII в. вплоть до конца XVIII в. представления о "традиционных", "исконных" элементах культуры носили весьма умозрительный характер. Строго говоря, старомосковская политическая и культурная традиция к началу XIX в. во многом была безвозвратно утрачена. Все попытки ее реконструкции неизбежно приобретали характер искусственных построений. Причем неопределенность понятия "русская традиция" и, соответственно, аморфность традиционализма как мировоззрения позволяли трактовать "традицию" очень произвольно, отнеся ее генезис в допетровские времена (ранние славянофилы), указав на ее истоки в своеобразно трактуемом "византизме" (Погодин и ряд теоретиков "охранительного" направления), единой христианской (католической) церкви (Чаадаев), или же находить ее в некоем самобытно российском характере политического и государственного устройства (Карамзин и охранительное направление в целом).

Другим специфическим признаком российского консерватизма, во многом обусловленным "догоняющим" типом развития страны, стали попытки совмещения взаимоисключающих нередко положений в рамках единого мировоззренческого комплекса при колоссальном воздействии на процесс его формирования общественно-политической и философской мысли Запада (прежде всего Германии). Стремление завершить трансформацию наиболее архаичных общественных институтов соседствовало с негативным восприятием западного опыта капиталистической модернизации. Желание сохранить реальные или мнимые достоинства национальной культуры, наряду с теми или иными особенностями социальной структуры, входило в противоречие с процессом даже сильно ограниченных военно-административных преобразований. В результате некоторые из отечественных консерваторов (как, например, Чаадаев) открыто декларировали, что в России отсутствует традиция, подлежащая охранению и защите.

Третьей особенностью отечественного консерватизма, также являющейся прямым следствием "догоняющего" типа развития страны, стала постановка проблемы не просто взаимоотношений России и Запада (геополитических, культурных и т.д.), а, в современной терминологии, корреляционного анализа путей их исторического развития. При этом Европа выступала одновременно и объектом неприятия в рамках бинарных оппозиций, прочно закрепившихся в структуре консервативного мышления (рационализм-органицизм, революция-эволюция, хаос-космос и т.д.), и полюсом притяжения, и антитезой спроецированной на будущее "консервативной утопии". В результате в отечественном консерватизме проявились три возможные реакции на этот своеобразный "европейский комплекс" - европейски ориентированный романтизм Чаадаева, традиционалистское, во многом антимодернизационное "самобытничество" теоретиков официальной народности и поиски славянофилами особого, "третьего" пути исторического развития.

Таким образом, вопреки устоявшимся представлениям, отечественный консерватор, пожалуй, не в меньшей степени, чем либерал, являлся по преимуществу кабинетным мыслителем, взращенным на идеях западной философии, но предлагавшим весьма избирательное восприятие западного исторического опыта. Этого оказалось достаточно для укоренения мифа о его глубокой "традиционности", косности и даже ретроградства. Русский консерватизм XIX в., как и консерватизм европейский, стремился к смягчению болезненных сторон модернизационного процесса. Однако опираясь не столько на реально сохранившуюся традицию, воплощенную в соответствующих институтах и обычаях, сколько на довольно абстрактное и спекулятивное представление о ней, отечественные консерваторы объективно оказались в ситуации выбора между косным охранитсльством или оторванным от жизни утопизмом. Драма русского консерватора в конечном счете была драмой "догоняющего" общества, где органичность и эволюционизм зачастую выступали синонимами стагнации и регресса.

Избранное в Рунете

Александр Репников

Репников Александр Витальевич - главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), профессор, доктор исторических наук.

Сегодня мы опять стоим перед вопросами о соотношении общечеловеческих и национальных принципов, традиции и модернизации. Русский консерватизм, для которого эти вопросы относились к ключевым, оказался достаточно плюралистичным в своих проектах. Конечно, рецепты, данные консерваторами применительно к конкретной ситуации прошлых столетий, едва ли можно использовать для лечения «болезней» XXI века. Но внимательное изучение консервативной мысли способно существенно помочь в выработке курса, находящегося по ту сторону «правых» и «левых» крайностей. Еще нельзя точно определить перспективы консерватизма в нашей стране, но можно точно сказать, что он не сошел со сцены истории.

Ах, я закидывал свою сеть в моря их, желая наловить хороших рыб,

но постоянно вытаскивал я голову какого-нибудь старого бога.

Ф. Ницше. Так говорил Заратустра .

Вопрос о совместимости консерватизма и модернизации возник давно, и было бы самонадеянно пытаться ответить на него в одной статье. К счастью, журнал «Свободная Мысль», вполне в духе своего названия, решил в лучших научных традициях инициировать обсуждение проблемы, опубликовав статьи Михаила Кротова и Михаила Ремизова . Как общественно-политическое течение консерватизм возник в конце XVIII века, явив собой реакцию на философию Нового времени и Французскую революцию. Характерна в этом отношении полемика В. М. Межуева и М. В. Ремизова:

— Вы вопросы консерватизма рассматриваете только по отношению к Просвещению. Мне кажется, это не вся европейская история.

Действительно, это не вся европейская история. Но это та ее часть, которая вызвала к жизни не просто консервативную реакцию, но более-менее полноценный идеологический консерватизм. Может быть, это некое клише, но я воспринимаю эпоху Просвещения и Французской революции как осевое время политических идеологий, как точку, из которой расходятся различные траектории .

Для него было характерно признание приоритета монархического принципа правления, естественного неравенства людей и необходимости общественной иерархии . Главной ценностью для консерваторов являлось религиозное начало, которое, согласно их воззрениям, придавало смысл существованию человеческой личности и мировой истории в целом. Консерватизму присущ культ церкви, армии , школы и семьи , то есть тех общественных институтов, которые выступали основными проводниками и хранителями традиции. Большое внимание уделялось средствам массовой информации, оказывавшим влияние на общество, и контролю за ними . Вместе с тем М. Ремизов верно говорит о непродуктивности создания неких «джентльменских наборов» типологических признаков консерватизма . Данные социологических опросов показывают, что в сознании наших современников со словами «консерватизм» и «консерватор» ассоциируются следующие явления:

Упрямый, упертый, непробиваемый.

Опора на традиции, ценности, идентичность.

- …Осторожное отношение ко всему новому.

Основание, традиции.

Вот Михаил Леонтьев - ярко выраженный консерватор.

Марк Захаров, например, Лев Гумилев.

Я сразу представил себе такого английского джентльмена в стиле Пуаро, который ездит на машине сороковых годов.

Мужчина лет пятидесяти. В костюме. С тростью. И почему-то одежда у него в коричневых тонах. Вежливый, уважительный, с тонким чувством юмора.

Священник. Для него дух важнее внешнего вида.

Консерватор ассоциируется с дворянином .

В России консерватизм был явлением, во многом родственным западноевропейскому, поскольку его представители разделяли основные ценности, характерные для их единомышленников на Западе. Вместе с тем идейное влияние западноевропейских консерваторов в России было относительно невелико . Специфика отечественного понимания консерватизма была обусловлена тем, что он являлся реакцией на радикальную вестернизацию, проявлениями и главными символами которой в тот период был либерализм Александра I, западническая направленность русского дворянства и наполеоновская агрессия против Российской империи. Эти явления и события воспринимались консерваторами как угрозы, ведущие к разрушению традиционных устоев.

История становления отечественного консерватизма свидетельствует о зависимости этого феномена от исторического, географического и национального контекстов. На практике становление и развитие консервативной мысли оказалось довольно плюралистичным. Консерватизм не был универсальной идейной конструкцией с четко очерченной системой взглядов, хотя в нем и присутствовал стержень в виде влиянии православной религии на все стороны жизни общества. Огромную роль также играл идеал мощного централизованного иерархического государства, сформировавшийся в силу географических особенностей и военных угроз со стороны Запада и Востока, требующих сплоченности от власти и народа. На всех этапах развития консерватизма в нем присутствовали элементы формулы «Православие. Самодержавие. Народность».

Изначально консервативная идеология и практика являлись достоянием отдельных лиц и элитарных кружков, хотя влияния консерватизма не избежала и власть. Выполнение своих требований консерваторы переадресовывали главе государства, ориентируясь на монарха, использование имеющихся у него в наличии политических и административных рычагов. Большое значение в этом случае имела апелляция к истории, сравнение с ней современной им действительности. При этом в прошлом акцентировались такие факты, которые могли послужить примером для потомков. Например, обращение к победе в Отечественной войне 1812 года должно было способствовать консолидации общества на основе явления, которое историки впоследствии назовут «коллективной памятью» .

По мнению консерваторов, в идеале верховным арбитром, стоящим над всеми сословиями, надлежало быть самодержцу. Государство не может строиться только на основе любви и согласия, но продуманная иерархическая система способна ослабить «государево тягло», распределив его на все социальные слои. Такая система превращается не в аппарат подавления свободы, а в регулятор требований, предъявляемых к каждому члену общества в зависимости от его положения. В этом случае, чем выше положение человека, тем выше его ответственность (не только служебная, но и нравственная).

Приверженцы «теории официальной народности» полагали, что самодержавная монархия воплощала собой самобытный тип государственного правления, отвечавший историческому своеобразию русского народа. С этим тезисом связано убеждение о необходимости решения возникающих проблем силами государственного аппарата и посредством исходящих от верховной власти распоряжений. Правительство рассматривалось как источник порядка, нравственности, общественной заботы, просвещения и культуры народа.

Представители славянофильского направления признавали главенство православия, отстаивали идею своеобразного пути развития России, превозносили особый характер социально-нравственных отношений людей внутри общины. Однако им был свойственен скорее традиционализм, чем собственно консерватизм . Славянофилы признавали необходимость введения свободы слова, печати, независимого и гласного суда, поддерживали принцип веротерпимости, выступали за права личности и общества. Приоритетное внимание они уделяли не государству, а развитию народных форм жизни.

В правление императора Александра III многие теоретические положения консерватизма нашли воплощение в программе так называемых контрреформ. В первом номере «Московских ведомостей» за 1897 год провозглашалось: «Государственные идеалы Александра III являются для России путеводной звездой» .

Подводя итоги царствования этого монарха, Тихомиров представил его как воплощение качеств идеального государя, считая, что личность покойного могла бы послужить неким стандартом для будущих самодержцев. В частности, он писал: «Император Александр III не был только выразителем идеи. Он был истинный подвижник, носитель идеала... В последние годы своей недолгой жизни он уже победил все и всех. Весь мир признал его величайшим монархом своего времени. Все народы с доверием смотрели на гегемонию, которая столь очевидно принадлежала ему по праву, что не возбуждала ни в ком даже зависти» .

В условиях нарастания революционного движения (особенно в период деятельности организации «Народная воля») в среде консерваторов намечается стремление к организационному объединению. На рубеже XIX-XX веков консерватизм стремится противостоять различным формам экстремизма.

В начале ХХ века происходит организационное и партийно-политическое оформление консервативных сил: возникают дворянские и всесословные политические структуры, союзы, партии. Наиболее ярким примером сплочения различных консервативных сил общества (дворянства, духовенства, чиновничества, широких слоев крестьянства) стало их идеологическое и организационное единение в годы революции 1905-1907 годов. Тогда власть поддержала консерваторов, видя в них противовес либералам и левым радикалам.

Манифест 17 октября 1905 года и создание Государственной думы поставили консерваторов в затруднительное положение. Парламент, политические партии и предвыборная борьба стали реальностью, и многие мыслители начали трактовать создание Думы в традиционалистском ключе. Л. А. Тихомиров утверждал, что «Государственная Дума, по основной идее, пополняет важный пробел, доселе существовавший в наших учреждениях» .

Отношение консерваторов к политической и экономической модернизации было настороженным, что вытекало из мировоззренческих установок, в значительной степени базировавшихся на религиозном (православном) миропонимании; из негативного взгляда на процесс капитализации в целом. По мнению таких консервативных мыслителей, как К. Н. Леонтьев, К. П. Победоносцев, С. Ф. Шарапов, К. Н. Пасхалов, М. О. Меньшиков и других, спутниками прогресса и капитализации были буржуазно-либеральные идеи, охватывающие «верхи», и социалистические идеи, проникавшие в «низы».

Однако ошибочно было бы считать консерваторов абсолютными ретроградами и противниками прогресса . Так, например, публицист, сотрудник простолыпинской газеты «Россия» А. Н. Гурьев справедливо отмечал, что «в реальной государственной практике отношения между консерватизмом и либерализмом, в сущности, напоминают собой отношения между мужским и женским полом: вечные ссоры и постоянная любовь», отмечая, что «либерализм идей и консерватизм действий - вот два принципа государственной архитектоники, взаимодействием которых создается прочная работа государственного строительства» . Гурьев считал, что консерватизм в его правильном понимании не противен прогрессу, а только требует иного метода его осуществления.

Отстаивая эволюционный путь развития вместо революционного, М.О. Меньшиков обращал внимание на то, что «прогресс в благородном понимании этого слова есть здоровое развитие - стало быть, радикальная ломка государственного и бытового строя не есть прогресс. Все живое растет очень медленно. Никакие органы не создаются по команде преобразователей. Только то прогрессивно, что жизненно и что дает наибольшее количество блага. Эволюция в природе вообще идет стихийным, а не катастрофическим путем: чрезвычайно осторожным нащупыванием условий и медленным их синтезом. Вот почему истинный национализм враждебен кровавым революциям» . Не случайно пермский историк М. Н. Лукьянов отмечает, что «резкая критика реально существующих институтов вполне совместима с консерватизмом. Справедливо и обратное утверждение: поддерживать любой реально существующий порядок - не обязательно означает быть консерватором. Очевидно, что консерватизм в принципе не означает противодействия переменам» . Просто эти перемены консерваторы пытаются сделать управляемыми. «Остановить движение человечества нельзя, можно и должно прорыть правильное русло для течения общественной мысли и общественного чувства», - писал по этому поводу С. Н. Сыромятников . Прогресс в консервативной трактовке есть здоровое развитие; стало быть, радикальная ломка государственного и бытового строя - это не прогресс, а революционные взрывы, слом человеческих судеб и трагедии. Все живое растет очень медленно. Истинный консерватизм враждебен революциям и любым формам экстремизма.

Для консерваторов была характерна сакрализация самодержавной власти, с которой напрямую связано то, что вплоть до конца XIX века они не стремились обеспечить оформление правовой доктрины самодержавия. Проблему соотнесения свободы личности и государственного принуждения консерваторы пытались снять за счет наличия религиозного фактора, и одно из главных мест в системе контроля отводилось Русской православной церкви. В этом же ключе следует рассматривать деятельность по ужесточению цензурных ограничений, а также постоянное внимание к вопросам образования. Народ, по мнению консерваторов, не всегда может понять, что «хорошо», а что «плохо». Если же он это понимает, то не всегда выбирает «хорошее». Помочь может сильное государство, опирающееся на нравственные начала.

Уважение к власти и государству оценивалось консерваторами как лучшее качество, присущее народу. «Искание над собой власти», по замечанию К. П. Победоносцева, представляет естественную психологическую черту людей. В период модернизации, когда происходившие изменения порождали в людях сомнения и неуверенность, власть должна была помочь им преодолеть революционные «соблазны». Детское состояние народной души - данность для консерваторов. Как ребенок доверяет родителям, так и народ должен довериться власти.

Сторонники укрепления самодержавия считались с реальностью начала ХХ века, когда модернизация породила проблему адаптации старых государственных структур к новым требованиям, и признавали, что даже «правейшие из правых» не выступали за сохранение тех порядков, при которых возможны нарушения закона. Ими критиковалась только несвоевременность государственной ломки в период войны с Японией и революции.

Анализ воззрений консервативных идеологов показывает, что они не были «политическими страусами», осознавая проблемы стоявшие перед страной, предлагая различные пути их решения; не приукрашивая реальность, в которой жили. Вместе с тем консерваторы считали, что радикально-революционный вариант модернизации приведет к катастрофическим последствиям для страны.

Один из факторов успешного государственного строительства, по мнению К.Н. Леонтьева, состоял в приоритете общеимперского над национальным . Доктрины о неравенстве рас и наций были неприемлемы для русских консерваторов. Государство, по их мнению, должно строиться на принципах самодержавия и православия, а не по этническому признаку, поскольку в случае ослабления государственности титульная нация, сколь могущественной она ни была бы, неизбежно начнет клониться к закату. Леонтьев несомненно был более империалист, чем националист, и мыслил масштабными имперскими категориями, считая, что порой можно поступиться интересами нации во имя интересов государства. Отбросив славянофильский национализм, он дал имперской идее религиозно-философское обоснование. С ним был согласен Л. А. Тихомиров, который считал, что преобладание этнического подхода в государственной политике ускоряет процесс эгалитаризации общества.

Консерваторы пытались найти компромисс с происходившими в стране переменами и, ратуя за сохранение принципиально-сущностных основ традиционной системы отношений, одновременно старались разработать и предложить целостную систему мер, позволяющих, по их мнению, осуществить плавный переход к новым социально-экономическим отношениям. Суть трансформационных перемен была четко сформулирована П. А. Столыпиным: нам нужна «Великая Россия» в противовес «великим потрясениям», о которых говорили радикалы. Модернизация в России породила проблему адаптации старых государственных структур к новым требованиям. В условиях быстро меняющегося мира консерваторы стремились сделать акцент на обосновании преимуществ традиции, что, по их мнению, позволяло избежать «прерыва постепенности». При этом «никто, даже правейшие из правых, не стояли за сохранение порядков, при которых возможны были невероятные закононарушения всевозможных видов; указывалась ими только несвоевременность государственной ломки», - писал К. Н. Пасхалов .

Некоторые современные исследователи не считают нужным обращать внимание на религиозную составляющую в построениях консерваторов и высказывают сомнения (иногда обоснованные) в степени личной религиозности тех или иных мыслителей-монархистов .

С таким выводом сложно согласиться. Дело не в том, сколько раз в месяц ходили в церковь Победоносцев или Тихомиров и соблюдали ли они пост. Православие рассматривалось ими как важнейшая скрепа консервативной идеологии. Консерваторы видели и назревшие проблемы церковной жизни, предлагая адекватные пути их решения:

Восстановление патриаршества;

Освобождение церковной жизни от диктата государственной власти;

Противодействие бюрократизации путем введения в церковное самоуправление мирского выборного начала;

Усиление роли церковного прихода в жизни верующих;

Сотрудничество со старообрядцами и мусульманами на общей платформе борьбы с революционерами, сектантами, атеистами и пр.;

Хотя консерватизм имел национально-религиозную окраску, мало кто из теоретиков этого течения задумывался о разработке доктрины русского национализма. Л.А. Тихомиров, посвятивший этой проблеме цикл статей, жаловался, что «в нынешнем национализме чувствуется скорее “слово”, чем “понятие”, и это тем удивительнее, что национализм у нас далеко не нов. Его идея, в разных оттенках славянофильства, получила разработку несравненно более глубокую, чем какой бы то ни было другой принцип, нашим обществом воспринимавшийся. И тем не менее, хотя слово “национализм” раздается всюду, но что составляет содержание этого слова, к какому действию обязывает современного человека его “национализм”, - этого пока невозможно определить» . В то время как для одних консерваторов истинно русским мог считаться только православный по вере, другие, наблюдая переход иноверцев в православие, призывали обращать внимание и на происхождение. Но в целом национальный вопрос для русских консерваторов значил меньше, чем вероисповедальный.

Лозунг «Православие. Самодержавие. Народность» в начале ХХ века уже не мог звучать с равным упором на всех трех составляющих, что, впрочем, не мешало монархическим партиям использовать его в программных документах и пропаганде. При этом консерваторы стремились не только (и не столько) к сохранению «внешней оболочки» традиционной России, но и религиозно-нравственных принципов, предлагая различные варианты их развития в традиционалистском ключе. В условиях роста популярности и влияния неконсервативных идей требовались реальные доказательства того, что монархия действительно составляет лучший вариант для России. «Времена изменились, и теперь стало необходимым выяснить себе наши начала, доказывать себе самим, что наши начала отличны от иноземных. Некоторые, не довольствуясь этим, хотят доказать, что они даже лучше иноземных», - отмечал Д.А. Хомяков . Происходившие в России модернизационные изменения значительно опережали построения теоретиков консервативной мысли, стремившихся выстроить обновленное здание российской государственности на старом фундаменте, не разрушая его «до основания», как предлагали сделать революционно настроенные левые радикалы.

Для консерваторов большое значение имело наличие сверхзадачи, идеи, объединяющей власть и народ. Современный автор отмечает: «Либеральная политология полна попыток оскопить феномен власти, лишив ее той таинственной энергетики, которая обеспечивает реальные ответы жизни на импульсы, идущие от власти, сообщает ей притягательность, силу и вдохновение. Власть пытаются изобразить в сугубо институциональном ключе - как заведенный механизм, работающий независимо от человеческой воли, страстей и дерзаний. Но это профанация подлинного феномена власти» . В результате общество видит только дуализм: «консерваторы - реформаторы», «свобода - принуждение», «анархия - диктатура», забывая, что «государство держится не одной свободой и не одними стеснениями и строгостью, а неуловимой еще для социальной науки гармонией между дисциплиной веры, власти, законов, преданий и обычаев, с одной стороны, а с другой - той реальной свободой лица», которая предполагает выбор между соблюдением закона и наказанием за его нарушение . «Государство обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно», - писал К. Н. Леонтьев . Государство должно быть сильным: «. надо крепить себя, меньше думать о благе и больше, о силе. Будет сила, будет и кой-какое благо. А без силы разве оно придет?» Сила есть «существенно необходимый» элемент всякого закона.

Однако попытки воплотить систему консервативных взглядов на практике потерпели поражение. Еще при жизни идеологов консерватизма вокруг них (в первую очередь стараниями либеральной и революционной общественности) создавалась «стена отчуждения». Интерес ко многим действительно выдающимся трудам мыслителей-консерваторов («Россия и Европа» Н. Я. Данилевского, «Византизм и славянство» К. Н. Леонтьева и др.) возникал только после смерти их авторов и носил научно-публицистический характер. Попытки «достучаться» до власти наталкивались на непонимание .

Внутренний политический кризис был спровоцирован и внешнеполитической ситуацией начала ХХ века. Несмотря на наличие в консервативной среде целого ряда мыслителей-геополитиков (А. Е. Вандам (Едрихин), И. И. Дусинский, Ю. С. Карцов, Э. Э. Ухтомский, С. Н. Сыромятников и др.), отличавшихся здравыми внешнеполитическими суждениями и прогнозами, единой программы по этому вопросу выработано не было. Основными направлениями внешней политики в консервативных концепциях в начале ХХ века являлись:

Поиск союзников в Европе (здесь в качестве желательного союзника вплоть до начала Первой мировой войны рассматривалась Германия; Англия оценивалась в качестве геополитического и экономического конкурента; а республиканская Франция - в качестве возможного союзника). Война с Германией оценивалась многими консерваторами как самоубийственная для монархических режимов обеих стран. Такой настрой объяснялся еще и пониманием неготовности страны к большой войне;

По-прежнему актуальной, с точки зрения консерваторов, оставалась идея объединения славян, хотя нужно отметить, что результаты, достигнутые в ходе русско-турецких войн, уже вызывали сомнения в необходимости этого для России;

Война с Японией подтолкнула к разработке концепций, обосновывающих необходимость активных внешнеполитических действий на Дальнем и Среднем Востоке. В связи с этим приобретали актуальность идеи о развитии взаимоотношений России с Китаем, Кореей, Персией.

В преддверии и после начала Первой мировой войны консерваторы, как лояльные верноподданные, не могли поступить иначе, как только следовать внешнеполитическому курсу, провозглашенному царем. События на фронте и в тылу развивались не лучшим образом, и возможность поражения в войне, о которой все чаще задумывались монархисты, связывалась с неизбежностью новой революции. В начале ХХ века перед консерваторами стояла задача разработать политико-правовую модель самодержавной власти, но этот процесс так и не был завершен, когда общество уже отвернулось от консерватизма в сторону более радикальных концепций. Соединить консерватизм и модернизацию тогда не удалось, и все закончилось революцией.

Вопрос о существовании единой консервативной модели или же ряда таких моделей остается дискуссионным. Правильнее говорить о наличии в дореволюционной России целого ряда проектов, выдвинутых консервативными мыслителями. В разных странах и в разные эпохи консерватизм различен, и нецелесообразно автоматически записывать в союзники всех, кто когда-либо и где-либо называл себя консерваторами. Эволюция идей и личностей показывает, что вряд ли возможно раз и навсегда дать окончательное определение понятию «консерватизм».

Консерваторы в России видели пути решения проблем, стоявших перед страной, не в радикальной революционной ломке, а в опиравшемся на исторический опыт постепенном эволюционном реформировании системы. Таким образом, главным камнем преткновения общественных течений России того времени был вопрос не о проведении преобразований или их отрицании, но о том, какими именно ценностями следует руководствоваться при осуществлении очевидно необходимых реформ, какой программой - радикально-насильственной или же естественно-эволюционной. Консерваторы стремились обеспечить устойчивое развитие страны, сохранить ее политическую систему и национальную идентичность в новых условиях. Самодержавной России в силу ряда причин этого сделать не удалось, однако этот факт не отрицает самой возможности сочетания консерватизма и модернизации.

В последние десятилетия начиная с 1990-х годов в научном и политическом мире значительно возрос интерес к русскому консерватизму и его представителям, хотя, безусловно, многое из того, что предлагали консерваторы на рубеже XIX-XX веков, ныне кажется архаичным. Тем не менее консерватизм не только остается предметом научных исследований, но и популярен в российской политике . Особую актуальность обращению к консервативным концепциям вековой давности придают попытки популяризации дореволюционной консервативно-монархической традиции. Эти попытки были предприняты Н.С. Михалковым , но заметного успеха не имели и так и не оформились в серьезный проект.

Что касается широких слоев населения, то, как отмечал еще в 2000 году эксперт Фонда Карнеги А. Рябов, «все усилия, имевшие целью выстроить новую политическую мифологию на образе дореволюционной России, и связанная с этим кампания вокруг Николая II оказались абсолютно безрезультатными. В обществе не нашлось слоев, способных такую мифологию воспринять» .

Исследователь А. М. Руткевич также считает, что «традиция консервативной мысли была у нас пресечена, а потому всякая реконструкция оказывается субъективной» . Об этом пишет и современный историк В. С. Коновалов, отмечающий, что «при характеристике монархического лагеря, как, пожалуй, никакого другого, мышление историков сковывают не столько прежние идеологические стереотипы, сколько пока еще вседовлеющее желание подогнать под одну общую оценку любые сложные, противоречивые, многомерные явления» . К тому же идеализация императорской России часто вызывает у исследователей раздражение, ведь если мы обратимся к первоисточникам (в первую очередь к архивным материалам, книгам, статьям, дневникам и эпистолярному наследию самих консерваторов), то увидим, что в среде консерваторов росли эсхатологические предчувствия . Американский исследователь Э. Таден отмечал, что модернизационные изменения значительно опережали теоретиков консервативной мысли, которые «не смогли понять, что в то время как они пытались сформулировать новую консервативную и националистическую русскую философию и внедрить ее в жизнь, славянофильские и консервативно-националистические идеи в России были подвержены процессу разложения» .

Российские интеллектуалы не первый год обсуждают степень применимости «консервативного проекта» к реалиям современной России. О том, что это не просто отвлеченные рассуждения, свидетельствует и тот факт, что на консерватизм обратили внимание властные структуры. Так, еще в 2008 году Б. В. Грызлов, выступая на Х съезде «Единой России» обозначил, что «идеология “Единой России” - российский консерватизм» ; появился вызвавший поначалу бурную полемику, а ныне подзабытый «Консервативный манифест» Н.С. Михалкова; начал свою работу «Изборский клуб» и т. д.

С другой стороны, остепененные историки и филологи, часть из которых проявляла интерес к консерватизму еще в советское время, не особенно торопятся принять участие в этих дебатах, а предпочитают посвящать себя публикаторской и исследовательской деятельности. Со своей точки зрения они правы: политическая мода проходит, конъюнктура меняется, а академическое полное собрание сочинений К. Н. Леонтьева останется. И собрание сочинений М. Н. Каткова (уже вышло пять томов из шести), 28 книг собрания сочинений И. А. Ильина и 30 томов собрания сочинений Розанова - они тоже на века. Споры о «современности» или «архаичности» консерватизма особо не влияют на исследователей, поскольку финансовую поддержку изданию этих собраний сочинений оказывают не партии, предпочитающие издавать работы собственных лидеров, а гуманитарные фонды.

Обращение к консерватизму происходит словно в двух плоскостях. С одной стороны - «круглые столы», глянцевые брошюры, газета «Консерватор» и петербургский журнал «Консерватор» (оба издания канули в Лету) и т. д. С другой стороны - менее заметная кропотливая работа по выявлению и публикации источников, написанию биографий, заполнению «белых пятен». Уже можно издавать полное собрание сочинений К. Н. Леонтьева, собрание сочинений М. Н. Каткова. Но М.О. Меньшиков, как крайне неполиткорректный националист, все еще не желателен. Ученые, словно саперы, исследуют интеллектуальное пространство. В 1997 году мизерным тиражом вышла в свет первая и до сих пор единственная монография сотрудника ИНИОН РАН П. И. Шлемина, посвященная взглядам Меньшикова, которая почти сразу получила критический отклик . Зато почувствовавшие читательский спрос издательства переиздают не только Меньшикова, но совершенно третьеразрядных черносотенных публицистов, которых и при их жизни мало кто читал. В связи с этим, независимо от симпатий или антипатий к тем или иным деятелям прошлого (охранителям и анархистам, большевикам и либералам и т. д.), уже приходилось слышать мнение, что, пока профессиональные исследователи спорят, книжный рынок захватывают (захватили?) те, кто будет наводнять его книгами и «правых», и «левых», изданными с одинаковой небрежностью.

Примером, когда в одной серии удалось объединить работы самых разных мыслителей прошлого, пригласив для их подготовки группу профессиональных ученых, стало, на наш взгляд, издание в 2010 году 118-томной Библиотеки отечественной общественной мысли, куда наряду с работами консерваторов (К. П. Победоносцев, Н. Я. Данилевский, С. Ф. Шарапов, Л. А. Тихомиров, А. С. Шишков, М. М. Щербатов и др.) вошли труды либеральных мыслителей (Т. Н. Грановский, Б. Н. Чичерин, Вл. С. Соловьев, П. Н. Милюков и др.), сторонников революционного переустройства (П. Н. Ткачев, П. А. Кропоткин, В. И. Ленин и др.). Это издание стало лауреатом национального литературного конкурса «Книга года» (2010 год), организованного Роспечатью, и было удостоено гран-при. Таким образом, издательство РОССПЭН показало, что профессионалы могут и должны работать вместе, при этом не «наступая на горло собственной песне» и максимально используя накопленные знания и опыт. Тем более что личные политические, идеологические, эстетические и прочие симпатии и антипатии у людей науки, делающих общее дело, как правило, отступают на задний план . Кстати, в советское время над масштабными издательскими сериями могли работать и вполне официозные исследователи, и те, кто симпатизировал (не доходя, впрочем, до открытого диссидентства) иным идеям.

В завершение разговора поясню и свою собственную позицию. Тот факт, что в 1990-е годы власть благоволила к либерализму, а потом явно повернулась к консерватизму, для академического ученого важен не настолько, чтобы, «задрав штаны», бежать на очередной «круглый стол», надеясь, что ему окажут благоволение. Те, кто профессионально занимался изучением отечественной либеральной мысли в советское время, остались такими же профессионалами в этой области в 1990-е и последующие годы. Конечно, «мода» на ту или иную идеологию влияет на научную среду (помню, как в 1997-м некоторые коллеги искренне предлагали мне сменить тему кандидатской диссертации и писать не о консерватизме, а о либерализме, чего я, естественно, не сделал). Сегодня работы о консерватизме и либерализме преобладают, но, возможно, завтра опять проснется интерес к изучению российской социал-демократии, народничеству, анархизму и другим аналогичным темам.

В начале XXI века мы опять стоим перед «вечным» вопросом о соотношении общечеловеческих и национальных принципов, что напрямую связано с непреходящей значимостью для нашей страны проблемы соотношения традиции и модернизации. Русский консерватизм, конечно, не является единственным спасением от сегодняшних проблем, но его внимательное изучение может оказать существенную помощь в выработке политического курса, находящегося по ту сторону «правых» и «левых» крайностей.

Ошибочно полагать, что рецепты, данные консерваторами применительно к конкретной ситуации царствования Александра III и Николая II, можно использовать для лечения «болезней» XXI века. Другая крайность - объявлять все консервативное наследие архаикой, недостойной изучения и уважения. Полагаю, что есть «золотая середина», и мы должны sine ira et studio изучать то наследие, которое нам досталось. Еще нельзя точно определить дальнейшие перспективы консерватизма в нашей стране, но можно сказать точно, что он не сошел со сцены Истории.

Примечания:

См.: М. Кротов. Консерватизм и экономическая политика. - «Свободная Мысль». 2012. № 9/10; М. Ремизов. Консерватизм и современность. - Там же.

См.: «Консерватизм/традиционализм: теория, формы реализации, перспектива. Материалы научного семинара». М., 2010. Вып. 3. С. 35. См. также: М. В. Ремизов. Опыт консервативной критики. М., 2002. Г. Рормозер, например, считает, что мнение о вторичности консерватизма типично «лишь для определенных сил, которые считают себя партией прогресса. Прогрессивность же они сводят на самом деле к рационализации всех природных, исторических, общественных отношений, выдавая свою собственную позицию за позицию эпохи Нового времени как таковой… В действительности эпоха Нового времени переживает кризис. В противовес вышеупомянутой левой позиции я предложил бы следующий тезис: эпоха Нового времени в целом всегда характеризовалась диалектическим взаимодействием прогрессивных и консервативных сил (см. Г. Рормозер, А. А. Френкин. Новый консерватизм: вызов для России. М., 1996. С. 96).

«Консервативная идеология отстаивает принципы иерархичности социума, у истоков этой идеологии, безусловно, стоит Платон. Необходимость иерархии, развития полноценных сословий (власти, аристократии, ученого и культурного сословия, крестьянства, в современном обществе к этому надо прибавить сословие управленцев, менеджмента, бизнеса, научно-технической интеллигенции и т. д.) обеспечивает, с точки зрения Леонтьева, культурно-государственное развитие» (см. А. А. Корольков. Апология «Законов» Платона: размышления по поводу консерватизма. - «Философия права». 2010. № 4.)

К. Н. Леонтьев воспевал «блаженное для жизненной поэзии время», когда идеалом мужчины был воин. С. Ф. Шарапов писал: «Наш национальный характер таков, что над нами должна быть всегда гроза. Скажите офицеру: командуйте и берите на себя всю ответственность: он будет счастлив, ибо воспитан в постоянной ответственности, жаждет самостоятельности и не боится за себя. Таков дух военного дела. Скажите монаху: иди и делай то-то. Он берет на себя ответственность, как “послушание”. Скажите-ка чиновнику, чтобы он что-нибудь взял на свою ответственность, и он тотчас же струсит и спрячется» (С. Ф. Шарапов. Россия будущего (третье издание «Опыта Русской политической программы»). 1. Самодержавие и Самоуправление (исследование). 2. О земщине и бюрократии (переписка С. Ф. Шарапова с кн. В. П. Мещерским). М., 1907. С. 55).

См. К. Л. Медолазов. Политика самодержавия и монархических организаций в области образования и просвещения (1901-1913 гг.). Дис. ... канд. ист. наук. Орел, 1999.

См.: Т. М. Кирютина. Проблемы развития русской литературы и журналистики конца XIX - начала XX в. С. Ф. Шарапов. Дис. … канд. ист. наук. Смоленск, 2001; О. Г. Панаэтов. С. Ф. Шарапов о прессе и проблема подбора кадров. - «Журналистика: историко-литературный контекст». Краснодар, 2003. Вып. 2.

См. М. Ремизов. Консерватизм и современность. С. 66.

См. «Джентльмен в стиле Пуаро? (Подготовила А. А. Хмелева)». - «Консерватор. Журнал из Санкт-Петербурга». 2008. № 1. С. 51-52.

См.: А. В. Репников, А. Ю. Минаков. Консерватизм в России. - «Русский консерватизм середины XVIII - начала XX века: Энциклопедия». М., 2010; А. Ю. Минаков, А. В. Репников, М. Ю. Чернавский. Консерватизм в России. - «Новая Российская энциклопедия». В 12 т. М., 2010. Т. 8(2). С. 262-264.

См.: Е. А. Вишленкова. Война и мир в политической риторике России первой четверти XIX века. - «Консерватизм в России и мире». Сборник статей. В 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 1; А. Ю. Минаков. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011. Военные победы и в дальнейшем неоднократно использовались в качестве объединяющего фактора. Некоторые историки отмечают, что скрепой, которая на фоне постепенно вырождавшейся официозной идеологии объединяла людей в последние десятилетия существования СССР, была Великая Отечественная война и связанная с ней героика.

См. П. И. Линицкий. Славянофильство и либерализм (западничество). Опыт систематического обозрения. М., 2012 (репринт издания 1882 года).

«Наша программа». - «Московские ведомости». 1897. № 1. С. 3.

Л. А. Тихомиров. Критика демократии. М., 1997. С. 526-527.

Л. А. Тихомиров. Монархическая государственность. М., 2010. С. 431. О взглядах Тихомирова по данному вопросу подробнее см.: О. А. Милевский, А. В. Репников. Две жизни Льва Тихомирова. М., 2011.

См. важную для понимания данной проблемы публикацию: В. П. Раков. К. П. Победоносцев в контексте политического модерна. - «Интеллигенция и мир». 2004. №1/2.

Цит. по: М. Н. Лукьянов. Российский консерватизм и реформа, 1907-1914. Пермь, 2001. С. 29.

М. О. Меньшиков. Письма к русской нации. М., 1999. С. 312.

М. Н. Лукьянов. Консервативная научная интеллигенция и власть (1907-1914). - «Власть и наука, ученые и власть: 1880-е - начало 1920-х годов. Материалы Международного научного коллоквиума». СПб., 2003. С. 343-344.

С. Н. Сыромятников (Сигма). Опыты русской мысли. СПб., 1901. Кн. 1. С. 73. Подробнее о его взглядах см.: Б. Д. Сыромятников. «Странные» путешествия и командировки «СИГМЫ» (1897…1916 годы): Историко-документальная повесть-расследование. СПб., 2004.

См.: И. Соколовский. Константин Леонтьев о национализме. - «Ориентиры». 1991. № 2. Более подробный анализ см.: А. А. Корольков. Пророчества Константина Леонтьева. СПб., 1991; О. Л. Фетисенко. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX - первой четверти ХХ века). СПб., 2012; Д. Е. Муза. Константин Николаевич Леонтьев: Личностный миф и драма идей в контексте поиска духовного смысла истории. М., 2012.

К. Н. Пасхалов. Погрешности обновленного 17 октября 1905 года Государственного строя и попытка их устранения М., 1910. С. 5.

Так, современный исследователь полагает, что нет смысла анализировать монархизм русских консерваторов «в контексте их религиозных верований», поскольку «“религиозность” является довольно пустым и ничего не объясняющим термином» (М. Д. Суслов. Новейшая историография российского консерватизма: его исследователи, критики и апологеты. - «Ab Imperio». 2008. № 1. С. 269-270).

См. подробнее: И. В. Лобанова. Восстановление патриаршества в восприятии православной иерархии России на рубеже XIX-XX веков. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2006; О. Н. Савицкая. Православное духовенство в правомонархическом движении 1905-1914 гг. (По материалам Саратовской губернии). Дисс. ... канд. ист. наук. Волгоград, 2001.

Л. А. Тихомиров. Христианство и политика. М., 1999. С. 164.

Но не для русских националистов (Н. Г. Дебольский, М. О. Меньшиков, П. И. Ковалевский, И. А. Сикорский, В. В. Шульгин и др.).

Д. А. Хомяков. Православие. Самодержавие. Народность. Минск, 1997. С. 96.

А. С. Панарин. Помимо левых и правых: новые горизонты российского центризма. - «Политический центризм в России». М., 1999. С. 31.

К. Н. Леонтьев. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С. 273.

Там же. С. 221.

Там же. С. 152.

См.: А. В. Репников. Будущее России в концепциях русских консерваторов начала ХХ века. - «Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса». М., 2001; М. Н. Лукьянов. Самодержавие или самодержец: Николай II глазами российских правых. - «Власть». 2010. № 7.

См., например: В. В. Радаев. Об истоках и характере консервативного сдвига в российской идеологии. - «Иное. Хрестоматия нового российского самосознания». М., 1995. Т. 1; Л. Поляков. Либеральный консерватор. Именно таким представляется Владимир Путин, судя по его заявлениям. - «Независимая газета». 02.02.2000; «Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии». М., 2003; А. Г. Дугин. Владимир Путин и консервативная революция. - «Российская газета». 20.05.2003; А. Верховский. Переформулированная свобода. «Новые консерваторы» убеждены, что ценности империи и нации важнее, чем уважение прав личности. - «Еженедельный журнал». 2004. № 23; В. В. Блинов. Политико-психологический анализ консервативных ценностей в современной России. Дисс. ... канд. полит. наук. М., 2007; С. Ж. Токтамысов. Консерваторы в США и России на рубеже XX-XXI веков (Сравнительный анализ структуры представителей и внешнеполитических подходов). Дисс. ... канд. ист. наук. М., 2007.

См. Е. В. Иванова. О семинаре по проблемам консерватизма в Российском фонде культуры. - «Вопросы философии». 2001. № 8.

«Есть ли будущее у российских консерваторов?» - «Независимая газета». 12.01.2000.

А. М. Руткевич. Что такое консерватизм? М.; СПб., 1999. С. 16.

«Аграрный вопрос в России в начале ХХ столетия. Обзор». М., 1996. С. 42.

См. М. Н. Лукьянов. В ожидании катастрофы: эсхатологические мотивы в русском консерватизме накануне Первой мировой войны. - «Russian History / Histoire Russe». 2004. Vol. 31. № 4.

Е. Thaden. Conservative Nationalism in Nineteenth-Century Russia. Seatle, 1964. P. 122.

См.: «Центр социально-консервативной политики». М., 2009. Вып. 9: Российский консерватизм - идеология партии «Единая Россия». С. 78-80; «Библиотека “Единой России”». М., 2003. Кн. 1: Идеи; Кн. 2: Люди; Кн. 3: Действия (переиздано в 2010 году); Ю. Е. Шувалов, А. В. Посадский. Российский консерватизм: ценностные основания и стратегии развития. М., 2010; «Современный российский консерватизм. Сборник статей». М., 2011 и др.

См. А. Рейтблат. «Котел фельетонных объедков»: случай М. О. Меньшикова. - «Неприкосновенный запас». 1999. № 2.

Когда весной этого года один российский телеканал готовил цикл документальных передач и обращался к людям из разных политических и идеологических «лагерей», они зачастую советовали привлечь к проекту и своих оппонентов, высоко оценивая их профессиональный уровень.

В 1881 г. императором России стал Александр III. Уже в апреле 1881 г. он утвердил манифест “О незаявленности самодержавия”. Россия вступила в новый период своей истории, получивший название “Контрреформ”. При Александре III многие преобразования, начатые правительством его отца не только не получили дальнейшего развития, но были сильно урезаны, а некоторые – отменены. В 1881 г. принят указ, лишивший автономии университеты. Отныне губернатор мог закрыть любое учебное заведение. Для поступления в университет нужна была справка из РОИСЕ о благонадежности. Плата за обучение выросла в 2 раза. Все студенческие организации были отменены. В 1889 г. издано “Положение об участковых земских начальниках”. Земский начальник стал для крестьянина и администратором, и судьёй в одном лице. В подчинении земского начальника находились сельские суды и сходы. Мировой суд упразднялся. Новое положение о земстве, принятое в 1890 г., подчинило его надзору губернатора и одновременно усилило в нем роль дворян. Число гласных от крестьян уменьшилось, и их выбирал губернатор из числа кандидатов, предложенных крестьянством. Городское положение 1892 г. ценз, сократив число избирателей в 3-4 раза и усилило контроль администрации за деятельностью городских дум. В 80-90 гг. проводилась политика направленная на сохранение сословной замкнутости русского общества. Стремясь возвысить роль дворянства, правительство в 1885 г. основало Дворянский банк, он давал ссуды под залог родовых имений на льготных условиях. Было принято выгодное для помещиков положение о найме на сельхоз. работы. Правительство собиралось отменить Петровский “Табель о рангах”. Крестьянство должно было оставаться таким, как при крепостном праве: запрещалось продавать и закладывать крестьянские наделы, укреплялась власть общины над крестьянами. Для укрепления и возвеличивания самодержавной власти по всей России воздвигались храмы в древнерусском стиле, устраивались торжества в честь церковных юбилеев – девятисотлетия крещения Руси, пятисотлетия со дня кончины Сергея Радонежского. Запрещались журналы, в том числе “Отечественные записки”. Внутренняя политика Александра III, не укрепила Россию, а повышала неприязнь к правительству.

19. После убийства царя Александра 2 на престол вступил его сын Александр 3 (1881-1894). Потрясенный насильственной смертью своего отца, опасаясь усиления революционных проявлений, в начале своего царствования, он колебался в выборе политического курса. Но, попав под влияние инициаторов реакционной идеологии К.П. Победоносцева и П.А. Толстого, Александр 3, отдал политические приоритеты сохранению самодержавия, утеплению сословного строя, традиций и основ российского общества, неприязни к либеральным преобразованиям.

Повлиять на политику Александра 3 могло только давление общественности. Однако после зверского убийства Александра 2, ожидаемого революционного подъема не произошло. Более того, убийство царя-реформатора отшатнуло общество от народовольцев, показав бессмысленность террора, усилившиеся полицейские репрессии окончательно изменили баланс в общественном раскладе в пользу консервативных сил.

В этих условиях стал возможен поворот к контрреформам в политике Александра 3. Это четко обозначилось в Манифесте, опубликованном 29 апреля 1881 г., в котором император заявил о своей воле сохранить устои самодержавия и тем самым устранил надежды демократов на трансформацию режима в конституционную монархию - не будем описывать реформы Александра 3 в таблице, а вместо этого опишем их поподробнее.

Александр 3 заменил в правительстве либеральных деятелей на сторонников жесткого курса. Концепция контрреформ была разработана главным ее идеологом К.Н. Победоносцевым. Он утверждал, что либеральные реформы 60-х годов привели к потрясениям в обществе, а народ, оставшись без попечительства, стал ленив и дик; призывал вернуться к традиционным основам национального бытия.

Для укрепления самодержавного строя была подвергнута изменениям система земского самоуправления. В руках земских начальников соединили судебную и административную власть. Они располагали неограниченной властью над крестьянами.

Изданное в 1890 г. «Положение о земских учреждениях» усилило роль дворянства в земских учреждениях и контроль администрации за ними. Значительно увеличилось представительство помещиков в земствах путем введения высокого имущественного ценза.

Видя главную угрозу существующему строю в лице интеллигенции, император для укрепления позиций верного ему дворянства и бюрократии в 1881 г. издал «Положение о мерах к сохранению государственной безопасности и общественного спокойствия», которое предоставило многочисленные репрессивные права местной администрации (объявлять чрезвычайное положение, высылать без суда, предавать военному суду, закрывать учебные заведения). Этот закон использовался вплоть до реформ 1917 г. и стал инструментом для борьбы с революционным и либеральным движением.

В 1892 г. было издано новое «Городовое положение», которое ущемляло самостоятельность органов городского самоуправления. Правительство включило их в общую систему государственных учреждений, поставив тем самым под контроль.

Важным направлением своей политики Александр третий считал укрепление крестьянской общины. В 80-е годы наметился процесс освобождения крестьян от пут общины, которая мешала свободному их передвижению и инициативе. Александр 3 законом 1893 г. запретил продажу и залог крестьянских земель, сведя на нет все успехи предыдущих лет.

В 1884 г. Александром была предпринята университетская контрреформа, цель которой заключалась в воспитании послушной властям интеллигенции. Новый университетский устав резко ограничивал автономию университетов, ставя их под контроль попечителей.

При Александре 3 началась разработка фабричного законодательства, которое сдерживало инициативу хозяев предприятии и исключало возможность борьбы рабочих за свои права.

Итоги контрреформ Александра 3 противоречивы: стране удалось добиться промышленного подъема, удержаться от участия в войнах, но при этом усилились социальные волнения и напряженность.

20. Возникновение российского парламента проходило в России в специфических условиях и имело свои особенности:

• запоздалое складывание системы парламентаризма по сравнению с таковым в Западной Европе (в Англии в 1265 г., во Франции в 1302 г.)
• предпосылками складывания парламента в России было развитие земского движения и возникновение так называемого либерального земства
• происходит начало формирования партийной системы России
• развитие революционных событий и неудачи во внешней политике (поражение в русско-японской войне) заставили самодержавие принимать решения об обновлении монархии

Разработка законопроекта об учреждении Государственной думы была поручена министру внутренних дел А. Г. Булыгину. В июле 1905 г. им был представлен проект создания высшего законосовещательного представительного органа (так называемой Булыгинской думы).

Предусматривалось, что Дума будет обсуждать законы, сметы министерств и главных управлений, государственные доходы и расходы, дела о постройке железных дорог. Устанавливался порядок выборов в Думу: по губерниям и областям и крупным городам. Выборы на окраинах должны были осуществляться на основе особых правил. Политический маневр правительства был рассчитан на привлечение монархических и консервативных сил и прежде всего крестьянства. Высокий избирательный ценз лишал права участия в выборах рабочих, значительную часть городского населения, безземельных крестьян и батраков. Однако Булыгинскую думу бойкотировала подавляющая часть населения России. Революция распространялась вширь и вглубь, вовлекая в борьбу новые отряды трудящихся, проникала в армию и на флот, а к осени 1905 г. достигла кульминационного момента.

Сложный и противоречивый характер социально-экономического и политического развития страны обусловил возникновение революционного кризиса.

Причины революции

1. экономические:

• противоречие между начавшейся в стране капиталистической модернизацией и сохранением докапиталистических форм хозяйства (помещичье землевладение, община, малоземелье, аграрное перенаселение, кустарная промышленность);
• мировой экономический кризис начала XX в, особо тяжело сказавшийся на экономике России

2. социальные:

комплекс противоречий, сложившихся в обществе как вследствие развития капитализма, так и вследствие его незрелости

3. политические:

• кризис «верхов», борьба реформаторской и реакционной линии в правительстве, неудачи в русско-японской войне, активизация левых сил в стране
• обострение социально-политической обстановки в стране вследствие поражения в русско-японской войне 1904-1905 гг.

4. национальные:

• полное политическое бесправие, отсутствие демократических свобод и высокая степень эксплуатации трудящихся всех наций

Расстановка социально-политических сил накануне революции была представлена тремя основными направлениями:

консервативное, правительственное направление

Основа - значительная часть дворянства и высшего чиновничества. Существовало несколько течений - от реакционного до умеренно- или либерально-консервативного (от К. П. Победоносцева до П. Д. Святополка-Мирского).

Программа - сохранение в России самодержавной монархии, создание представительного органа с законосовещательными функциями, защита экономических и политических интересов дворянства, расширение социальной опоры самодержавия за счет крупной буржуазии и крестьянства. Власть была готова пойти на реформы, но выжидала, колебалась, не могла выбрать определенную их модель;

либеральное направление

Основа - дворянство и буржуазия, а также часть интеллигенции (профессора, адвокаты). Выделялись либерально-консервативное и умеренно-либеральное течения. Основными организациями были «Союз земцев-конституционалистов» И. И. Петрункевича и «Союз освобождения» П. Б. Струве.

Программа - обеспечение демократических прав и свобод, отмена политической монополии дворянства, диалог с властями и осуществление реформ «сверху»;

радикально-демократическое направление

Основа - радикальная интеллигенция, стремившаяся выражать интересы рабочего класса и крестьянства. Основными партиями были партия социалистов-революционеров (ПСР) и РСДРП.

Программа - уничтожение самодержавия и помещичьего землевладения, созыв Учредительного собрания, провозглашение Демократической республики, решение аграрного, рабочего и национального Опросов радикально-демократическим путем. Отстаивали революционную Модель преобразований «снизу».

Задачи революции

• свержение самодержавия и установление демократической республики
• ликвидация сословного неравноправия
• введение свободы слова, собраний, партий и объединений
• уничтожение помещичьего землевладения и наделение крестьян землей
• сокращение продолжительности рабочего дня до 8 часов
• признание права рабочих на стачки и создание профессиональных союзов
• установление равенства народов России

В осуществлении этих задач были заинтересованы широкие слои населения. В революции участвовали: большая часть средней и мелкой буржуазии интеллигенция, рабочие, крестьяне, солдаты, матросы. Полому Она была общенародной по целям и составу участников и имела буржуазно-демократический характер. Революция продолжалась 2,5 года (с 9 января 1905г. до 3 июня 1907г.). В развитии революции можно выделить две линии, восходящую и нисходящую.

Восходящая линия (январь - декабрь 1905 г.) - нарастание революционной волны, радикализация требований, массовый характер революционных действий. Спектр сил, выступающих за развитие революции, предельно широк - от либералов до радикалов.

Основные события: Кровавое воскресенье 9 января(Гапон, петиция из документальной книги) - расстрел рабочей демонстрации в Санкт-Петербурге; январь-февраль - волна забастовочного движения в стране, активизация эсеровского террора; май - образование первого рабочего Совета в Иваново-Вознесенске; весна-лето - активизация крестьянского движения, «пожаровая эпидемия», 1 съезд Всероссийского крестьянского союза, начало выступлений в армии и на флоте (июнь - восстание на броненосце «Потемкин»); осень - пик революции: Всероссийская октябрьская политическая стачка, принятие царского Манифеста 17 октября (в России провозглашаются демократические права и свободы, гарантируются выборы в Государственную думу), к открытой критике властей переходят либералы, которые формируют свои политические партии (кадетов и октябристов). После 17 октября либералы отходят от революции и идут на диалог с властью. Леворадикальные силы, не удовлетворенные Манифестом, пытаются обеспечить дальнейшее развитие революции. Но соотношение сил в стране уже складывается в пользу властей. Декабрьское вооруженное восстание в Москве потерпело поражение, привело к кровопролитию и было признано многими революционерами преждевременным.

Нисходящая линия революции (1906 - 3 июня 1907 г.) - власти берут инициативу в свои руки. Весной принимаются «Основные государственные законы», закрепляющие изменение политической системы (Россия трансформируется в «думскую» монархию), проводятся выборы в I и II Государственные думы. Но диалог власти с обществом оказался малопродуктивным. Дума фактически не получила законодательных полномочий.

3 июня 1907 г. с роспуском П Думы и изданием нового избирательного закона революция заканчивается.

Революция заставила Николая II подписать 17 октября Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», провозгласивший:

• дарование свободы слова, совести, собраний и союзов
• привлечение к выборам широких слоев населения
• обязательный порядок утверждения Государственной думой всех издаваемых законов

В стране возникают и легализуются многочисленные политические партии, в своих программах формулирующие требования и пути политического преобразования существующего строя и участвующие в выборах в Думу, Манифест положил начало складыванию парламентаризма в России. Это был новый шаг по пути превращения феодальной монархии в буржуазную. По Манифесту Государственной думе были свойственны определенные черты парламента. Об этом свидетельствует возможность открытого обсуждения государственных вопросов, необходимость направлять в Совет министров различные запросы, делать попытки объявлять недоверие правительству. Следующим шагом стало изменение закона о выборах. По новому закону от декабря 1905 г. были утверждены четыре избирательные курии: от помещиков, городского населения, крестьян и рабочих. Были лишены прав выбора женщины, солдаты, матросы, учащиеся, безземельные крестьяне, батраки и некоторые «инородцы». Правительство, продолжавшее надеяться, что крестьянство будет опорой самодержавия, обеспечило ему 45% всех мест в Думе. Члены Государственной думы избирались сроком на 5 лет. По Манифесту 17 октября Государственная дума учреждалась как законодательный орган, хотя от этого принципа царизм старался уклониться. В компетенции Думы должны были находиться вопросы, требующие законодательного решения: государственная роспись доходов и расходов; отчет государственного контроля по использованию государственной росписи; дела по отчуждении имущества; дела о постройке железных дорог государством; дела об учреждениях компаний на акциях. Государственная дума имела право запроса в правительство по поводу незаконных действий, допущенных министрами или главными управляющими. Дума не могла начинать сессию по своей инициативе, а созывалась указами царя.

19 октября 1905 г. был опубликован указ о мерах, направленных на укрепление единства в деятельности министерств и главных управлений. В соответствии с указом был реорганизован Совет министров, на который теперь возлагались руководство и объединение действий главных начальников ведомств по вопросам управления и законодательства.

Значение революции

• революция изменила политическую ситуацию России: появились конституционные документы (Манифест 17 октября и «Основные государственные законы», был образован первый парламент - Государственная дума, изменились состав и функции Государственного совета, сформировались легальные политические партии и профсоюзы, получила развитие демократическая пресса)
• достигнуто некоторое ограничение самодержавия (временное), хотя, остались возможность принятия законодательных решений и вся полнота исполнительной власти
• изменилось социально-политическое положение граждан России: введены демократические свободы, отменена цензура, разрешено организовывать профессиональные союзы и политические партии (временно)
• буржуазия получила широкую возможность участия в политической жизни страны
• улучшилось материально-правовое положение трудящихся: в ряде отраслей промышленности увеличилась заработная плата и уменьшилась продолжительность рабочего дня
• крестьяне добились отмены выкупных платежей
• в ходе революции были созданы предпосылки для проведения аграрной реформы, что способствовало дальнейшему развитию буржуазных отношений в деревне
• революция изменила морально-психологическую обстановку в стране: пошли на убыль царистские иллюзии в деревне, волнения охватили часть армии и флота, массы ощутили себя субъектами истории, революционные силы накопили значительный опыт борьбы, в том числе осознали действенную роль насилия

Итог

Окончание революции привело к становлению временной внутриполитической стабилизации в стране. Власть сумела на этот раз взять ситуацию под контроль и подавить революционную волну. Вместе с тем оставался нерешенным аграрный вопрос, сохранялось множество феодальных пережитков и привилегий. Как буржуазная революция, революция 1905 г, не выполнила всех своих задач, она осталась незавершенной.

21. В начале 1917 г. усилились перебои в поставках продовольствия в крупные города России. К середине февраля из-за нехватки хлеба, спекуляции и роста цен забастовало 90 тысяч рабочих Петрограда. 18 февраля к ним присоединились рабочие Путиловского завода. Администрация объявила о его закрытии. Это послужило поводом к началу массовых выступлений в столице.

23 февраля, в Международный женский день (по новому стилю это - 8 марта) на улицы Петрограда вышли рабочие и работницы с лозунгами «Хлеба!», «Долой войну!», «Долой самодержавие!». Их Политическая демонстрация положила начало революции.

25 февраля забастовка в Петрограде стала всеобщей. Не прекращались демонстрации и митинги. Вечером 25 февраля Николай II из Ставки, находившейся в Могилеве, направил командующему Петроградским военным округом С. С. Хабалову телеграмму с категорическим требованием прекратить беспорядки. Попытки властей использовать войска положительного эффекта не дали, солдаты отказывались стрелять в народ. Однако офицеры и полиция 26 февраля убили более 150 человек. В ответ гвардейцы Павловского полка, поддержав рабочих, открыли огонь по полиции.

Председатель Думы М. В. Родзянко предупредил Николая II, что правительство парализовано и «в столице анархия». Для предотвращения развития революции он настаивал на немедленном создании нового правительства во главе с государственным деятелем, пользующимся доверием общества. Однако царь отверг его предложение. Более того, он и Совет министров приняли решение прервать заседания Думы и распустить ее на каникулы. Момент для мирного, эволюционного преобразования страны в конституционную монархию был упущен. Николай II послал из Ставки войска для подавления революции, но небольшой отряд генерала Н. И. Иванова был задержан под Гатчиной восставшими железнодорожниками, солдатами и не пропущен в столицу.

27 февраля массовый переход солдат на сторону рабочих, захват ими арсенала и Петропавловской крепости ознаменовали победу революции. Начались аресты царских министров и образование новых органов власти.

В тот же день на заводах и в воинских частях, опираясь на опыт 1905 г., когда родились первые органы политической власти рабочих, были проведены выборы в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Для руководства его деятельностью был избран Исполнительный комитет. Председателем стал меньшевик Н. С. Чхеидзе, его заместителем - эсер А. Ф. Керенский. Исполком взял на себя поддержание общественного порядка и снабжение населения продовольствием. Петросовет представлял собой новую форму социально-политической организации. Он опирался на поддержку народных масс, владевших оружием, и его политическая роль была очень велика.

1 марта Петросовет издал «Приказ № 1» о демократизации армии. Солдаты уравнивались в гражданских правах с офицерами, запрещалось грубое обращение с нижними чинами, отменялись традиционные формы армейской субординации. Легализовывались солдатские комитеты. Вводилась выборность командиров. В армии разрешалось вести политическую деятельность. Петроградский гарнизон был подчинен Совету и обязывался выполнять лишь его распоряжения.

февраля на совещании лидеров думских фракций было решено образовать Временный комитет Государственной думы во главе с М. В. Родзянко. Задачей комитета было «восстановление государственного и общественного порядка», создание нового правительства. Временный комитет взял под свой контроль все министерства.

февраля Николай II выехал из Ставки в Царское Село, но был задержан по дороге революционными войсками. Ему пришлось повернуть на Псков, в штаб Северного фронта. После консультаций с командующими фронтами он убедился, что сил для подавления революции нет. 2 марта Николай подписал Манифест об отречении от престола за себя и своего сына Алексея в пользу брата, великого князя Михаила Александровича. Однако когда депутаты Думы А. И. Гучков и В. В. Шульгин привезли текст Манифеста в Петроград, стало ясно, что народ не желает монархии. 3 марта Михаил отрекся от престола, заявив, что дальнейшую судьбу политического строя в России должно решить Учредительное собрание. Закончилось 300-летнее правление дома Романовых. Самодержавие в России окончательно пало. Это был главный итог революции.

2 марта после переговоров представителей Временного комитета Государственной думы и Исполкома Петросовета было сформировано Временное правительство. Председателем и министром внутренних дел стал князь Г. Е. Львов, министром иностранных дел - кадет П. Н. Милюков, военным и морским министром - октябрист д. И. Гучков, министром торговли и промышленности - прогрессист А. И. Коновалов. От «левых» партии в правительство вошел эсер А. Ф. Керенский, получивший портфель министра юстиции. Эсеро-меньшевистское руководство Петроградского Совета считало совершившуюся революцию буржуазной. Поэтому оно не стремилось взять всю полноту государственной власти и заняло позицию поддержки Временного правительства. В России образовалось двоевластине.

22. Великая Октябрьская Социалистическая Революция состоялась 25-26 октября 1917 г. (7-8 ноября по новому стилю). Это одно из величайших событий в истории России, в результате которого произошли кардинальные перемены в положении всех классов общества.

Октябрьская революция началась в результате ряда веских причин:

· В 1914-1918 гг. Россия была вовлечена в Первую мировую войну , положение на фронте было не из лучших, отсутствовал толковый предводитель, армия несла большие потери. В промышленности преобладал рост военной продукции над потребительской, что привело к росту цен и вызвало недовольство масс. Солдаты и крестьяне хотели мира, а наживавшаяся на поставках военных средств буржуазия жаждала продолжения военных действий;

· Национальные конфликты;

· Накал классовой борьбы. Крестьяне веками мечтавшие избавиться от гнета помещиков и кулаков и завладеть землей были готовы к решительным действиям;

· Распространенность социалистических идей в обществе;

Партия большевиков добилась огромного влияния на массы. В октябре на их стороне было уже 400 тыс. человек. 16 октября 1917 г. был создан Военно-революционный комитет, который начал подготовку к вооруженному восстанию. В ходе революции 25 октября 1917 г. все ключевые пункты в городе были заняты большевиками, под предводительством В.И. Ленина. Они захватывают Зимний дворец и арестовывают временное правительство.

Вечером 25 октября на 2-ом Всероссийском Съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, объявили, что власть переходит ко 2-ому Съезду Советов, а на местах - к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

26 октября был принят Декрет о мире и о земле. На съезде было образовано советское правительство, названное «Совет народных комиссаров», в которое вошли: сам Ленин (председатель), Л.Д. Троцкий (народный комиссар по иностранным делам), И.В. Сталин (народный комиссар по национальным делам). Была введена «Декларация прав народов России», в которой говорилось, что все люди имеют равные права на свободу и развитие, нет больше нации господ и нации угнетенных.

В итоге октябрьской революции большевики одержали победу, установилась диктатура пролетариата. Классовое общество было ликвидировано, помещичья земля передана в руки крестьянам, а промышленные сооружения: фабрики, заводы, шахты – в руки рабочих.

Вследствие октябрьского переворота началась Гражданская война , из-за которой погибли миллионы людей, и началась эмиграции в другие страны. Великая октябрьская революция повлияла на последующий ход событий мировой истории.

23. Долгое время считалось, что гражданская война в России - это «борьба с оружием в руках одного класса против другого класса, война рабочих и беднейших крестьян против помещиков и капиталистов». Несомненно, обостренность классового сознания, убежденность большинства рабочих и крестьян в том, что капиталисты и помещики в союзе с Антантой стремятся восстановить старые порядки, позволила большевикам в конечном счете заручиться поддержкой со стороны широких масс и победить в гражданской войне. Вместе с тем участие в войне на стороне «белых», «красных» или «зеленых» определялось не только классовым положением, но и совокупностью многих конкретно-исторических факторов, при этом личная позиция не всегда совпадала с социальным происхождением. Часто борьба на стороне одного из лагерей определялась не свободным выбором, а тем, под чью мобилизацию попал человек, какова была позиция властей по отношению к нему и его семье, на чьей стороне воевали или от чьих рук пострадали, погибли его родственники, друзья и т. д.

Когда началась и когда закончилась гражданская война? Если «гражданская война» - это период нашей истории, когда вся жизнь страны была подчинена решению военных задач, то ее хронологические рамки - лето 1918 г. - конец 1920 г. Если же под термином «гражданская война» понимается вооруженная борьба между гражданами одного государства, а мы разделяем эту точку зрения, то война длилась с 1917 по 1922 г.

К основным этапам гражданской войны можно отнести следующие:

1. Февральско-мартовские события 1917 г., которые привели Россию к обострению общенационального кризиса.

2. Март - октябрь 1917 г. - усиление социально-политического противостояния в обществе, неудача российской демократии установить гражданский мир.

3. Октябрь 1917 г.- лето 1918 г. - вооруженное свержение Временного правительства, установление Советской власти, локальные военные действия, 4юрмирование обеими противоборствующими сторонами вооруженных сил.

4. Лето 1918 г. - конец 1920 г. - главный период войны: время сражений между регулярными частями вооруженных сил, партизанская борьба в тылу, интервенция.

5. 1921 г. - этап народной борьбы против политики РКП (б): восстание в Кронштадте, Тамбовской губернии, Сибири, на Северном Кавказе, Украине и т. д.

6. 1922 г. - затухание гражданской войны. Ее локализация и окончание.

Составной частью гражданской войны в России явилось участие в ней экспедиционных корпусов Англии, Франции, США, Японии и др. Несмотря на то, что интервенты, общая численность которых составляла в мае 1919 г. всего 202,5 тыс. человек, были сосредоточены в основном в портах и в активных боевых действиях участия не принимали, их отношение к происходящему в России было далеко не беспристрастным. Вооружив, сплотив силы российской контрреволюции, самим фактом своего присутствия интервенты, несомненно, виновны в том, что война продлилась до 1922 г.

В гражданских войнах больше, чем в каких-либо иных войнах имеют место насилие, террор. Не является исключением и гражданская война в России. Хотя установить точные цифры погибших в ходе «красного» или «белого» террора не представляется возможным, историки полагают, что из погибших в 1917-1922 гг. 15-16 млн. россиян 1,3 млн. стали в 1918-1920 гг. жертвами террора, бандитизма, погромов, участия в крестьянских выступлениях и их подавления. Кто повинен в этом: белые или красные? По нашему мнению, такая постановка вопроса неправомерна. В основе тех актов массового террора и жестокости, которые имели место в годы гражданской войны, лежали просчеты, ошибки и преступления обеих противоборствующих сторон. Попытки же возложить ответственность на сторону, первой прибегнувшую к насилию, и одновременно оправдать обратившихся к террору в качестве самозащиты бесперспективны. Бесперспективны потому, что «защитники» как «красного», так и «белого» террора всегда будут иметь в запасе новые «аргументы». Кроме того, рассматривать террор одних как ответную реакцию на террор других то же самое, что оправдать собственное воровство тем, что и другие воруют.

С 1918 г. по весну 1921 г. в Советской России осуществлялась политика так называемого «военного коммунизма» - это продовольственная диктатура; национализация крупной, средней, частично мелкой промышленности, а также транспорта; запрещение торговли, рынка, свертывание денежного обращения и переход к регулируемому государством прямому товарообмену; трудовая повинность и милитаризация народного хозяйства; подчинение всей экономической жизни страны единому плану.

В проведении такой политики Россия не была первопроходцем. Экономическое состояние многих стран - участниц мировой войны не позволяло их правительствам осуществлять эквивалентный обмен между городом и деревней и толкало к принудительному регулированию хозяйственных отношений. Так, Германия еще в 1915 г. ввела хлебную монополию, фиксированные цены, нормированное распределение промышленных товаров и продовольствия, трудовую повинность и т. д.

Таким образом «военный коммунизм» - это российский вариант широко практиковавшегося в 1914-1917 гг. государственного регулирования экономики. Но «военный коммунизм» в России оказался более радикальным, чем государственный капитализм в Германии, США и других странах. Этот радикализм объясняется рядом причин. Одна из них состоит в том, что экономика России пострадала в наибольшей степени по сравнению с экономикой других участвовавших в мировой войне стран.

Обострению экономического кризиса в немалой степени способствовала реализация Декрета о земле. Увеличив крестьянские наделы лишь на 5-10 %, «черный передел» 1917-1918 гг. ликвидировал 20 тыс. помещичьих хозяйств, которые поставляли на рынок около половины товарного хлеба. В итоге, как свидетельствует зав. статистическим отделом Народного комиссариата земледелия Б.Н. Клипович, «...положительные результаты раздела на малоземельных и безземельных слоев крестьянства были ничтожны, отрицательные же были чрезвычайно ощутительны., ибо были разрушены культурные хозяйства, снабжавшие рынок большим количеством продуктов». Попытки повысить товарность путем принудительного обобществления крестьянских хозяйств успеха не принесли.

В условиях надвигающегося голода устанавливается хлебная монополия (т. е. запрет крестьянам продавать свой хлеб кому-либо, кроме государства, а также запрет горожанам покупать продукты на рынке у частных лиц), твердые цены, организуются продотряды, комитеты бедноты. Декретом от 11 января 1919 г. вводится продразверстка (т. е. насильственная конфискация продовольствия у крестьян). Каждая губерния, уезд, волость, каждая крестьянская община должны были сдавать государству «излишки» зерна и других продуктов. При этом если вначале «излишки» определялись в зависимости от потребностей крестьянской семьи, ограниченных установленной нормой, и фактического наличия у нее хлеба, то затем - в зависимости от потребностей государства в хлебе.

Провозгласив задачу социального освобождения трудящихся, русская революция не создала - да и не могла создать - средства - ее разрешения. Это противоречие провозглашенных целей и существующей реальности рождало в народе и в партии острое ощущение незавершенности революции, провоцировало «красногвардейскую атаку на капитал». Радикализованные большевиками массы желали совершить прорыв из состояния крайней нищеты в светлое будущее как можно скорее. И большевики вынуждены были подчиняться, узаконивать акты экспроприации и национализации. «Это не политика большевиков, вообще не политика «партийная», а политика рабочих, солдат и крестьян, т. е. большинства народа... - отмечал В.И.. Ленин 11 ноября 1918 г. - Весь народ именно той политики желал, которую ведет новое правительство». Таким образом, в известном смысле радикализм «военного коммунизма» - это расплата большевиков за популистские лозунги 1917 г.

Логика борьбы и сопротивление буржуазии также относятся к числу причин, вынудивших большевиков к неизмеримо большей ломке старых отношений, чем они предполагали.

Важная причина большой радикальности советской экономической политики 1918-1920 гг. по сравнению с ее аналогами в других странах состоит и в том, что большевики использовали «военный коммунизм» не только как вынужденную меру, но и как инструмент перехода к новому общественному строю. Свидетельством этому являются Вторая программа РКП (б), принятая весной 1919 г., а также признания Ленина, относящиеся к более позднему периоду. «Мы решили, - писал Ленин в 1921 г., - что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, - и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение...».

Наконец, убежденные в том, что главное спасение России кроется в мировой пролетарской революции, большевики пытались приблизить ее любыми средствами, включая и чрезвычайные. Поэтому субъективно «военный коммунизм» был вызван стремлением Советской власти продержаться до мировой революции.

Таким образом, оценка значения политики «военного коммунизма» не может быть однозначной. С одной стороны, попытки запретить торговлю, а также с помощью бедноты силой взять хлеб у зажиточной части крестьянства, усиливая классовое противостояние, удлинили и углубили гражданскую войну. С другой стороны, «военный коммунизм» позволил мобилизовать массы на разгром белого движения. Однако как путь строительства нового общества он себя не оправдал.

Гражданская война и «военный коммунизм» оказали огромное влияние на все последующее, политическое, экономическое развитие страны, на социальную сферу и психологию народа.

Доктор экономических наук И. ОСАДЧАЯ (Институт мировой экономики РАН).

1997-1998 годы ознаменовали собой значительные перемены в политическом облике большинства европейских стран. Сначала в Великобритании, затем во Франции, в Италии, Германии, Скандинавских странах к власти спустя долгое время (почти два десятилетия правили консервативные партии) вновь пришли социал-демократы. Эту ситуацию красноречиво описывает английский журнал "Экономист": "В наши дни из-за горизонта европейской политической жизни лишь кое-где выглядывают одинокие консервативные души. По всему Европейскому Союзу избирателей привлек к себе магнит новых левых, благодаря чему модернизировавшиеся социалисты и социал-демократы пришли к власти в 11 из 15 стран ЕС, лишив партий правее центра прежней притягательности, силы и влияния". Впопыхах многие наши журналисты и политики (особенно левого толка) объявили, что Европа "порозовела", "покраснела", "качнулась влево", что в ней появился новый "призрак социализма" и прочее, и прочее. Так ли это? И что это за "новый социализм"? Почему после того, как идея социализма, казалось бы, потерпела полный провал, особенно после краха плановой экономики бывших социалистических стран, социал-демократы вновь стали набирать силу и влияние в своих странах? Значит ли это, что, придя теперь к власти, они начнут возрождать ту (или похожую на нее) модель экономики, которая сложилась не без их влияния и участия в период послевоенного роста? Эта модель получила тогда название "социал-реформистской". Или же новые исторические реалии внесли в программы социал-демократии такие изменения, которые препятствуют повторению прежнего опыта, а следовательно, меняют и саму идеологию современной социал-демократии?

Великобритания - Маргарет Тэтчер.

Канада - Брайан Малруни.

США - Рональд Рейган.

Япония - Ясухиро Накасонэ.

ФРГ - Гельмут Коль.

Дания - Поул Шлютер.

В 1969 году в ФРГ создается правительство социал-либеральной коалиции во главе с Вилли Брандтом (четвертый слева).

Краткий экскурс в историю

Послевоенное развитие большинства стран Европы вплоть до 70-х годов происходило, как правило, по так называемой социал-реформистской модели экономики. Власть находилась в руках социал-демократических партий. Их идеология отвечала условиям послевоенного времени и требованиям широких народных масс: государственная защита от безработицы и нищеты, самое широкое участие государства в создании условий для экономического роста. Основные черты этой модели развития в конечном счете сводились к следующему.

В большинстве стран был создан обширный государственный сектор - либо национализацией некоторых отраслей хозяйства, либо путем образования в ведущих отраслях экономики государственных или смешанных предприятий.

Доля национального дохода, перераспределяемая через бюджетную систему государства, быстро увеличивалась. Она достигала 50% внутреннего валового продукта - ВВП, а нередко была и выше.

Именно в тот период сформировалась современная система социального страхования и помощи нуждающимся (это в значительной мере и вызвало быстрый рост государственных расходов). Кроме того, трудящимся, поддержанным мощным профсоюзным движением, удалось добиться от предпринимателей и законодательно закрепить ряд серьезных уступок, касающихся, например, заработной платы, найма и увольнения, техники безопасности.

Экономическая политика, цель которой - создать так называемое "государство благосостояния", стремилась использовать все средства государственного регулирования, чтобы стабилизировать экономическое положение вещей и сгладить циклические колебания. Не менее важно было создать условия, поддерживающие высокие темпы роста производства и возможно полную занятость населения. Все делалось для расширения спроса на товары, услуги, рабочую силу, прежде всего увеличивая ради этого государственные расходы в соответствии с кейнсианскими рецептами управления экономикой (см. "Наука и жизнь" №№ 11 и 12, 1997г.).

Такая модель (при всех ее национальных различиях) могла сложиться лишь при высоких темпах экономического роста, когда повышалась производительность труда и неуклонно снижались капиталоемкость и материалоемкость производства, а издержки на энергетические и сырьевые ресурсы были низкими. Стремительность экономического роста (а этим и отличались первые два послевоенных десятилетия) создала материальную основу для значительного перераспределения национального дохода без ущерба для прибыли и накопления капитала.

Но уже в 70-х годах ситуация резко меняется. Темпы роста стали замедляться, падают производительность труда и иные показатели эффективности производства. Причина - серия структурных кризисов, особенно в энергетике, и разгул инфляционных тенденций, приведших к длительному застою. Все это настоятельно требовало пересмотреть прежние методы вмешательства государства в экономику. Кейнсианская политика управления спросом уже не могла справиться с новыми проблемами. Более того, один из главных постулатов кейнсианства - стимулирование потребительского спроса - создал механизм непрерывной накачки денежных средств, который вместе с резко усилившейся международной миграцией капитала подстегивал развитие инфляционной спирали.

Сказал свое слово и новый этап научно-технической революции, которому необходимы были гибкость и быстрая приспосабливаемость предприятий к требованиям технического прогресса. Еще недавно прекрасно работавшая система государственного вмешательства не только перестала отвечать изменившимся условиям, но превратилась в тормоз, источник роста дополнительных издержек, низкой эффективности и негибкости производства.

Итогом стали разросшиеся государственные структуры и порождаемая ими бюрократическая коррозия, хронический кризис государственных финансов, рост налогового бремени, накопление государственной задолженности...

И вот в конце 70-х - начале 80-х годов в большинстве стран Европы к власти приходят консерваторы. Провозглашаются иные приоритеты: частнопредпринимательская деятельность, конкуренция, рынок получают первостепенное значение, а за собой государство оставляет лишь роль дирижера стратегических условий развития и повышения конкурентоспособности своих стран. Итак, появляется новая модель экономического развития. Вот главные ее черты.

Активная приватизация многих отраслей экономики, прежде находившихся в государственной собственности либо под государственным контролем.

Происходит так называемое дерегулирование финансовой сферы. Устраняются многочисленные запреты, прежде регламентировавшие деятельность банковских учреждений, чем усиливаются конкурентные начала на кредитных рынках.

Значительно ограничивается государственное вмешательство в процессы производства и ценообразования. Отменяются некоторые законодательные ограничения в области охраны окружающей среды и техники безопасности на производстве.

Консервативный курс больше не использует государственные средства в качестве инструмента стабилизации экономики. Акцент перемещается на долгосрочное стимулирование экономического роста с помощью снижения налогового бремени и сглаживания системы прогрессивного обложения. Повсюду начинаются реформы налоговых систем, значительно уменьшающие налоги на предприятия. В результате в выигрыше оказываются группы населения с высшими и средними доходами.

Новый курс, сокращая целый ряд социальных программ, предполагает усилить адресность социальной помощи, а также пересмотреть некоторые законодательные установления, ограничивающие гибкость рынков труда.

Сложившаяся новая модель экономики, по сути дела, воплотила тот тип "социального рыночного хозяйства", за который ратовал в свое время (в конце 40-х - начале 50-х) автор либеральных реформ и творец "экономического чуда" в ФРГ - Людвиг Эрхард. В такой модели основа социальной защиты - сама успешно развивающаяся рыночная экономика, дополненная лишь самыми необходимыми мерами социальной помощи и эффективными действиями по защите конкуренции.

Перестройка на консервативных основах стимулировала подъем экономики европейских стран. Жесткие монетаристские методы сбили инфляционную спираль, доведя показатели инфляции до 2-3% в год. Снизился бюджетный дефицит, питавший инфляцию и лежавший в основе растущего долга государств. С середины 80-х годов, после длительного периода застоя, начался постепенный экономический подъем (правда, в начале 90-х он был прерван кризисным спадом, и новый, весьма осторожный подъем появился только в середине 90-х годов).

Но всех проблем перестройка экономической модели, предпринятая консерваторами, снять не смогла. Более того, некоторые из них решались ценой углубления других. В частности, повсюду росла безработица. Так, в 1997 году количество безработных составляло: в Великобритании - почти 7%, во Франции и в Италии - 12%, в Германии и Швеции - около 10%, в Испании - более 20%. Другой ценой стало сокращение многих социальных льгот и выплат, уже ставших привычными для общества, но превратившихся в непосильное бремя даже для богатых государств. Причем бремя это делается все тяжелее: стареет население, и доля пенсионеров растет, а увеличивающийся приток иммигрантов пополняет беднейшие слои населения. Свои отрицательные плоды принесло и отстранение государства от регулирования финансовой сферы: рост неопределенности и риска, связанного с "кочующими капиталами", особенно остро дал почувствовать себя многим странам во время августовского, 1998 года, финансового кризиса, который затронул не только Россию.

Все перечисленное плюс простая "усталость" от долгого правления одних и тех же лиц и, наконец, элементарное желание попробовать что-то "новенькое" питали тот медленно разогревавшийся котел общественного недовольства, из которого в конце концов вышли новые общественные приоритеты и симпатии, вылившиеся в столь глобальную смену правительственных кабинетов.

"Левый сдвиг", ведущий вправо

Говорят: плох тот политик, кто в молодости не был левым, а к старости не стал консерватором. Пожалуй, это относится не только к отдельным лицам, но и к партиям. Первые шаги, предпринятые или предпринимаемые правительствами социал-демократов, позволяют уже сегодня сделать вывод: кардинальных реформистских перемен, противоположных "консервативному сдвигу", на этот раз ожидать не приходится. Конечно, у социал-демократов есть своя испытанная временем популистская риторика, есть свои программные установки. Они и сегодня не скупятся на обещания (особенно громко об этом заявлялось в предвыборную кампанию) повысить уровень благосостояния в своих странах. Хотя теперь социалисты делают акценты не на государственную поддержку, а, как и консерваторы, на экономический рост. самые большие надежды здесь связываются с дальнейшей интеграцией Европы и созданием Европейского Союза.

Социал-демократы, как и прежде, уделяют большое внимание снижению безработицы, а часть социальных расходов государства (при общем их уменьшении) переориентируют на нужды образования, науки и здравоохранения. Продолжая политику снижения налогов (цель - поощрение населения к сбережениям и инвестициям средств в дело), особо подчеркивают необходимость уменьшать налоги на небольшие доходы. В какой-то мере социал-демократы остаются верны и кейнсианской политике расширения спроса, но (и это очень важное "но") не за счет увеличения государственных расходов, а, скорее, за счет ослабления жесткости денежно-кредитной политики и снижения процентных ставок.

В остальном же отчетливо прослеживается преемственность экономической политики предшественников - консерваторов: дальнейшая приватизация, снижение налогов на предприятия, уменьшение государственных расходов - прежде всего за счет системы социальной помощи. Что касается внешней политики, то социал-демократы проявили себя подлинными "ястребами", единодушно поддержав акцию НАТО по бомбардировке Югославии.

Вот конкретные примеры экономических инициатив социал-демократических правительств.

Великобритания. Происходит дальнейший отказ от регулирования финансовой сферы: Банку Англии (центральному) разрешено самому принимать решения об изменении процентных ставок, что имеет решающее значение для антиинфляционной политики и для стимулирования экономического роста. Введены еще более жесткие правила в отношении бюджетного дефицита и государственных займов. "Золотое правило" требует, чтобы заимствования делались только в целях капиталовложений, а использовать займы для финансирования текущих расходов запрещено.

Идет дальнейшее снижение налогов. Многие сбережения, особенно мелких инвесторов, полностью или частично от них освобождаются. Базовая ставка подоходного налога снижена в 1997 году до 23%, в дальнейшем она должна опуститься до 20%. Правда, взамен повышаются косвенные налоги, в частности НДС. Снижается и корпоративный налог: консерваторы снизили его с 50 до 33%, а лейбористы довели до 31% в 1997 году и обещают снизить до 30% в 1999-м.

Провозглашена реформа пенсионной системы: ее постепенно будут переводить на основу частных сбережений, что существенно снизит государственные расходы. А часть ожидаемых сбережений предполагается направить на нужды образования и здравоохранения. Тем не менее проект такой реформы мало кого радует.

Франция.

И здесь правительство социалистов продолжает реформы, начатые их предшественниками - консерваторами. Только в течение 1998 года была осуществлена обширнейшая программа приватизации крупнейших промышленных и банковских компаний, среди них - "Франс Телеком", крупнейшая банковская сеть Взаимного кредита, алюминиевый гигант "ПЕШИНЭ", компания по производству стали "УСИНОР" и другие.

С помощью экономического роста и принятого парламентом закона о постепенном переходе на 35-часовую неделю правительство рассчитывает снизить безработицу. Однако этот популистский закон встречает весьма противоречивую оценку, поскольку может привести к снижению конкурентоспособности французских товаров и, в конечном счете, - к замедлению темпов роста.

Система социального обеспечения и в этой стране поглощает слишком много государственных средств, а потому ее реформа рассматривается как приоритетная. Приводятся, к примеру, такие данные: благодаря обширным социальным льготам в стране работают лишь 38% взрослого населения, в то время как в Германии, США и Японии - примерно 48%. В то же время число пенсионеров стремительно растет: если сегодня на одного пенсионера приходится 3,3 работающего, то к 2005 году их станет 1,9. Предполагаемая реформа рассматривается как основной путь к снижению государственных расходов (ожидается их сокращение с 54 до 47% ВВП).

ФРГ. Г. Шредер, возглавивший правительство социал-демократов, не скупился на обещания продолжить дело Вилли Брандта и Гельмута Шмидта, прежних социал-демократических лидеров. "Оба эти политика провозгласили своими целями обновления и преобразования. Я продолжу их дело". Но тем не менее это продолжение выглядит, скорее, как продолжение консервативного курса Гельмута Коля. По-прежнему главная цель - жесткая экономия. И здесь, как и в Великобритании, на очереди пенсионная реформа, в результате которой размер пенсии должен снизиться с 70% среднегодового дохода до 64% при дальнейшем развитии частного пенсионного страхования.

Испания. Социалисты пришли в этой стране к власти еще в 1982 году. Именно на их долю выпало проводить такие жесткие мероприятия, как сокращение государственных расходов и бюджетного дефицита. Они же осуществили глубокую налоговую реформу, снизив налоги на прибыли корпораций, ввели прогрессивную систему налогообложения физических лиц, налог на добавленную стоимость.

Этот краткий обзор правительственных мер, которыми ознаменовался "левый сдвиг", убедительно свидетельствует: социал-демократы не внесли принципиальных изменений в экономическую политику по сравнению с курсом либерал-консерваторов. Политика нынешних правительств лишь смягчает крайности предшественников. Поэтому не приходится ожидать и возврата к той социал-реформистской модели, которая сложилась в 50-70-х годах.

Причины и следствия

В чем же дело? В мире произошли глубокие экономические сдвиги, появились новые проблемы, решать которые приходится сегодня иначе, нежели 50 или 40 лет тому назад. Среди них выделим три главные.

Первая. Колоссальный рост государственных расходов. Во всех ведущих странах Западной Европы (кроме Великобритании) они давно превысили 50% ВВП (в Англии эта доля составляет примерно 40%). Половина этих расходов - помощь безработным, пенсии, социальное обеспечение, расходы на здравоохранение. Масштабы подобной благотворительности настолько увеличились, что стали носить антипроизводительный характер, зачастую стимулируя праздность и иждивенчество. А параллельно с этим население стран стареет, что автоматически будет увеличивать социальные расходы. Вот почему так остро стоит вопрос о реформе всей системы социальных гарантий.

Вторая проблема. Рост государственных расходов вызывает кризис государственных финансов, выражающийся в появлении хронических дефицитов государственного бюджета. Раз появляются дефициты, значит, растет государственная задолженность, а вместе с ней - доля процентных платежей в государственных расходах. Все это стало основательной причиной критики прежней, кейнсианской, концепции регулирования экономики. Напомню, что главный ее инструмент - использование государственных расходов и бюджетных дефицитов в качестве главных рычагов такого регулирования. Поэтому социал-демократы и не хотят возврата подобного рода политики. Более того, все правительства европейских стран в своей макроэкономической политике руководствуются сегодня одним из главных требований договора о Европейском союзе ("Маастрихтским соглашением"), по которому бюджетный дефицит не должен превышать 3% ВВП.

И, наконец, третья проблема. Образование Европейского Союза (ЕС), сузившего возможности для произвольного принятия решений правительствами отдельных стран - членов ЕС. Примечательный пример. Один из лидеров германской социал-демократии, министр финансов в новом правительстве О. Лафонтен вынужден был немедленно уйти в отставку, как только его проекты налоговой реформы (затрагивающие интересы крупного бизнеса), а также предложения в области денежно-кредитной политики Европейского центробанка (по снижению процентной ставки) вошли в противоречие с интересами других партнеров Германии по ЕС. (Кстати, О. Лафонтен оказался неугоден еще и потому, что не сумел "перековаться" в новом духе. "О. Лафонтен, - пишет журнал "Экономист", - не утерял своих старомодных левых взглядов: он сторонник интервенционизма, перераспределения и кейнсианской теории. Шредер тоже некогда был левым. Но он легче, чем Лафонтен, сумел избавиться от прежних взглядов в пользу блэровского лозунга о "Новом центре", его пристрастий к университетским галстукам и костюмам от Армани".)

Единая валюта "евро", ставшая официальной денежной единицей пока для 11 стран Европы, скоординированная экономическая политика, в проведении которой решающая роль отводится Европейскому центральному банку (а также Европейской системе центральных банков), - все это требует общих принципов управления экономикой на всем пространстве Европы. Тем более, что идея "Европы без границ" особенно близка социал-демократии, как когда-то идея "Соединенных штатов Европы".

Лидеры современной социал-демократии заявляют, что они нашли новый, третий, путь, который, по словам главы английской лейбористской партии Тони Блэра, "представляет собой золотую середину между тэтчеризмом и традиционным лейбористским социализмом". На деле это означает, что позиции "новой" социал-демократии отчетливо сдвинулись вправо, в сторону либерал-консерватизма. Такого мнения придерживаются многие исследователи, рассматривющие приход к власти лейбористов как подтверждение того, что политика формируется на базе именно такого сдвига. Вот цитата из одного политического журнала Англии: "Лейбористы выиграли столь внушительно в 1997 году только потому, что они признали тэтчеризм и предложили столь мало радикальных новшеств... В этом смысле лейборизм предстал как новая Консервативная партия, как естественный наследник "единой национальной традиции консерватизма".

Еще категоричнее высказался российский политический деятель А. Н. Яковлев, не раз выступавший с идеей создания социал-демократической партии в России: "Западная социал-демократия, по сути, перешла на либеральные позиции. В политике там все уже либералы".

А нужна ли тем не менее социал-демократическая партия России? Полагаю, очень нужна (но, впрочем, всем нам прежде всего нужно учиться демократии). Такая партия, опирающаяся в своей идеологии на демократические ценности, веру в рыночную экономику и активную социальную политику государства, могла бы стать заменой изжившей себя коммунистической партии и необходимым противовесом либеральному радикализму. Только в этом случае Россия приобрела бы устойчивую двухпартийную систему, при которой защита социальных интересов населения проводилась бы в соответствии со строительством эффективной рыночной экономики.

Надо сказать, что в любом обществе существует противоречие между стремлением к равенству, справедливости и экономической целесообразностью, эффективностью. Опыт европейских стран наглядно показывает, что существование двухпартийной системы, в которой партии социал-демократического толка акцентируют внимание на социальных проблемах, а либерально-консервативные приоритетным считают рост конкурентоспособности и эффективности производства, позволяет решать это противоречие, обеспечивая в итоге развитие и социально ориентированного, и эффективного рыночного хозяйства.

Вопрос 40. Каковы были последствия второй мировой войны для стран Европы?
В первые послевоенные годы , используя помощь, предоставленную по «плану Маршалла», большинство западноевропейских стран не толь­ко восстановили разоренную войной экономику , но и сумели достичь качественно нового состояния развития общества. Им удалось придать экономике социально ориентированный характер и в то же время обес­печить так называемое «экономическое чудо», то есть небывалый дина­мизм экономического развития, завоевание новых позиций на миро­вом рынке.

1. «Экономическое чудо» в Западной Германии [§§26–27 п.1 Загладин].

Учитывая опыт соци­альных потрясений в странах Европы после войны 1914-1918 гг., прави­тельства и бизнес разных стран стремились не допустить их повторения после второй мировой войны. При восстановлении экономики, ее мо­дернизации всегда возникает проблема социальной цены преобразова­ний.

Один из первых удачных экспериментов в этом плане продемонст­рировала Западная Германия. Этот эксперимент явился результатом деятельности министра эко­номики в первом послевоенном правительстве ФРГ - Л. Эрхарда.

1. 
   Пра­вительство исходило из того, что тяготы восстановления следует равно­мерно распределить среди всех слоев населения.

• 
  При проведении финансовой реформы 1948 г., стабилизировавшей германскую марку, пенсии и зарплаты обменивались в пропорции 1:1.
• 
  Половину банков­ских вкладов можно было обменять по курсу 1:10 , временно заморо­женную вторую половину - по курсу 1:20. Вклады принадлежали, в основном, имущим. Тем самым данная мера повышала степень соци­ального равенства.
• 
  Денежные обязательства банков аннулировались .
• 
  Долги предприя­тий пересчитывались по курсу 1:10. Единовременно получив налич­ность для выплаты зарплаты, предприятиям отныне следовало существо­вать за счет реализации своей продукции.

1. 
   В 1951 г. закон внедрил в практику социальное партнерство - участие трудящихся в управлении производством.

• 
  Представители проф­союзов получили до 50% мест в наблюдательных советах компаний ве­дущих отраслей горного дела и металлургии.
• 
  Появились так называе­мые рабочие акции , обеспечивавшие работникам корпораций долю в прибылях.

Принятые меры означали частичную экспроприацию собственности имущих и капитала в целях восстановления экономики, создания сти­мулов для наемных работников к повышению производительности тру­да. Это заложило основу германского «экономического чуда» - уско­ренного развития 1950-1960-х гг. , вернувшего Германии одно из ведущих мест в мировой экономике.

У истоков послевоенного восстановления в Германии стояла партия христианских демократов , хотя теоретическое обоснование модели социально-ориентированной рыночной экономики принадлежит со­циал-демократии.

2. Социал-демократия и социально ориентированная рыночная эконо­мика [§§26–27 п.2 Загладин].

После второй мировой войны социал-демократия стала одной из самых влиятельных политических сил Западной Европы. В 1951 г. ею был создан Социалистический Интернационал.

В первые послевоенные годы большинство социал-демократических партий в качестве своей идейной основы определяли марксизм. Это было отмечено, например, в Дортмундской программе действий Социал-демократической партии Германии (СДПГ) 1952 г.

Однако уже в Венской программе Социали­стической партии Австрии (1958) и Бад-Годесбергской программе СДПГ (1959) не упоминалось:

• 
  о классовой борьбе,
• 
  об уничтожении частной соб­ственности,
• 
  об обобществлении средств производства.

По пути отказа от марксизма пошли и другие социал-демократические партии.

В Бад-Годесбергской программе были сформулированы основные принципы современной социал-демократии - свобода, справедливость и солидарность. Эти три принципа, к которым иногда добавляются прин­ципы равенства и демократии , нашли свое отражение в программах боль­шинства социал-демократических партий Западной Европы.

• 
  Центральное место в концепциях демократического социализма за­няла свобода , понимаемая как принцип самоопределения каждого че­ловека в выборе его жизненного пути.
• 
  Равенство , подразумевающее равные права каждого индивида на самоопределение.
• 
  Признание его человеческого достоинства и интересов, составляет основу справедливости .

Если равенство и справедливость противопоставляются сво­боде, они порождают произвол и уравнительное распределение.

Подобный подход позволил социал-демократии добиться больших успехов в странах Европы. Превратившись во влиятельную силу в пар­ламентах, оказавшись у власти во многих странах, социал-демократы стали инициаторами крупных реформ:

• 
  была проведена национализа­ция ряда отраслей экономики,
• 
  созданы общенациональные системы социального обеспечения ,
• 
  сокращена продолжительность рабочего времени и т.д.

Идеи социал-демократов стали основой построения госу­дарства «всеобщего благоденствия».

В рамках социально ориентированной рыночной экономики важней­шая функция государства состоит в создании гарантий реального равен­ства прав и возможностей граждан за счет перераспределения доходов и государственной поддержки малоимущих.

В начале века , в среднем в мире, расходы государства на армию и полицию составляли не более 10% ВНП. К концу века в странах Западной Европы государство в той или иной форме распоряжалось уже примерно 50% ВНП. Большая часть расходов направлялась на развитие систем образования, медицинского обслуживания, социального и пенсионного обеспечения, создание но­вых рабочих мест.

Огромное значение для решения социальных проблем имело расши­рение и укрепление правовой основы обеспечения интересов трудящих­ся. Социальные права стали рассматриваться как неотъемлемая часть базовых прав человека , а их соблюдение - как признак существования правового государства.

Это не было переходом к уравнительному распределению. Принцип равенства людей, на котором зиждется демократия, становится фор­мальным, если социальные условия ставят граждан в неодинаковое по­ложение. Соответственно, важнейшей задачей социальной политики демократических стран выступает обеспечение равных стартовых воз­можностей для молодых людей, вступающих в сознательную жизнь, компенсация тех неблагоприятных социальных факторов, которые по­рождают неравенство.

В системе равных стартовых возможностей люди занимают то место в социальной пирамиде, которое соответствует их талантам и способно­стям, трудолюбию и т.д.

Наиболее развитая модель социально ориентированной рыночной эко­номики сложилась в Швеции. Основными чертами шведской модели ста­ло сочетание высокоэффективной экономики с высоким уровнем по­требления:

• 
  почти полная занятость,
• 
  самая совершенная в мире система социального обеспечения,
• 
  отсутствие бедности.

Основой этой модели выступает смешанная экономика - сочетание экономики, основанной на конкуренции, с социально ориентированными государственными механизмами перераспределения произведенного дохода через систему пособий и льготных выплат.

3. Новые левые в Западной Европе [§§26–27 п.3 Загладин].

1960-1970-е гг. ознаменовались неожиданным для большинства европейцев обострением социально-эко­номических проблем , проявлением кризиса модели социально ориен­тированной рыночной экономики.

Молодые люди этого времени воспринимали высокий уровень жиз­ни и социальной защищенности как нечто данное и привычное. Озабо­ченность старшего поколения сохранением достатка вызывала у моло­дежи раздражение и отвращение.

Возрастающую популярность в молодежной среде приобрели идеи ле­вого радикализма. Они опирались на так называемый неомарксизм, ко­торый стал основой движения новых левых. Основоположником нео­марксизма принято считать венгерского философа Д. Лукача.

• 
  Акцент в неомарксизме и у новых левых делался на проблемах от­чуждения человека от влияния на политическую, экономическую жизнь, его одиночество и изолированность в обществе.
• 
  «Государство благоден­ствия» и государство в СССР рассматривались как бюрократические машины, больше обслуживающие сами себя, чем общество, чуждые ин­тересам и заботам отдельного человека.
• 
  Выходом представлялась революция - она породит новое общество, порывающее со всей предшествующей историей.
• 
  Рабочий класс, по мне­нию леворадикальных интеллектуалов, стал слишком приземленным, стремящимся лишь к материальным благам. Он интегрировался в капи­талистическую систему и не может быть движущей силой революции.
• 
  Революционной силой провозглашались отверженные, маргиналы , чув­ствующие себя неуютно в «обществе благоденствия». Это мятежно настроенные интеллектуалы, безработные, сексуальные меньшинства, наркоманы и другие представители подобных групп. Революцион­ной силой считалось также население слаборазвитых стран. «Мировая деревня» должна бросить вызов «мировому городу» - развитым стра­нам демократии.
• 
  Позитивный идеал новые левые не формулировали , считая любые схемы догмами. Они полагали, что оптимальная форма нового обще­ственного устройства сложится сама собой, в процессе революционной борьбы.

Самыми яркими проявлениями левого радикализма был «Красный май» 1968 г. во Франции . Студенческие выступления, переросшие в массовые беспорядки, привели к отставке президента страны генерала де Голля. Аналогичные события произошли в 1969 г. в Италии.

Города развитых стран стали ареной действия террористических груп­пировок - «городских партизан», «Красных бригад» в Италии, «Крас­ной армии» в Германии и т.д. В их рядах насчитывалось по нескольку десятков человек, но их действия доставляли много проблем властям.

4. Кризис 1970-х гг. [§§26–27 п.4 Загладин]

В начале 1970-х гг. волна левого радикализма в Западной Европе дополнилась подъемом рабочего движения, активиза­цией коммунистических партий.

Возникшие трудности были порождены ростом цен на нефть на ми­ровых рынках после 1973 г. Это подорвало стабильность экономики боль­шинства развитых стран, стало причиной инфляции и экономического спада.

Многие предприятия утратили конкурентоспособность, стали убы­точными, существовали благодаря государственным дотациям. Попытки модернизации, связанные с увольнением части работников, отвлече­нием ресурсов от социальных программ и их направлением на освоение новых технологий, вызвали недовольство работников модернизируе­мых отраслей.

Часть трудящихся сочла созданную систему социальной защиты не­достаточной. Это недовольство привело к росту влияния коммунисти­ческого движения. Во Франции коммунисты в начале 1970-х гг. имели поддержку около 20% избирателей. В Италии коммунисты получали на выборах свыше 30% голосов.

Успехи коммунистов были связаны с обновлением их программных установок, выдвижением платформы еврокоммунизма . Его теоретики и лидеры (Р. Гароди во Франции, Э. Фишер в Австрии, Э. Берлингуэр в Италии) предлагали вариант «социализма с человеческим лицом» или «национальных цветов», основанный на традиционных для стран Евро­пы ценностях либеральной демократии. Отличие еврокоммунистических от социал-демократических идей состояло в большем акценте на регулирующую роль государства . Ее предлагалось сочетать с ростом самоуправления трудящихся на уровне предприятий и местных органов власти.

Радикальные взгляды стали проявляться и в среде профсоюзного дви­жения . Массовые выступления шахтеров, требующих сохранения госу­дарственной поддержки утрачивающей рентабельность угольной отрас­ли в 1974 г., привели к отставке правительства консерваторов в Великобритании и досрочным парламентским выборам.

На волне подъема рабочего движения к власти в ряде ведущих стран Европы пришли левые правительства -

• 
  лейбористы в Великобритании в 1974-1979 гг.;
• 
  правительство национальной солидарности в Италии в 1976-1979 гг., опиравшееся на парламентскую поддержку коммуни­стов;
• 
  коалиционное правительство социалистов и коммунистов во Фран­ции в 1981-1982 гг.

Их главный лозунг - удовлетворение социальных запросов наемных работников. Значение модернизации как общенацио­нальной задачи ими недооценивалось. В результате конкурентоспособ­ность экономики падала. Спад производства, рост безработицы и инф­ляция вели к тому, что реальные доходы трудящихся сокращались.

5. Неоконсервативная волна в Западной Европе [§§26–27 п.5 Загладин].

Сложное социально-экономическое положение обеспечило популярность неоконсерватив­ных идей, которые были взяты на вооружение правоцентристскими по­литическими партиями.

• 
  В Великобритании неоконсервативную политику проводила лидер победившей на выборах в 1979 г. Консерва­тивной партии М. Тэтчер. В 1990 г. на этом посту ее сменил Д. Мэйджор. В
• 
  ФРГ неоконсервативный курс проводился Г. Колем, лидером партии ХДС, канцлером ФРГ в 1982-1998 гг.

Поскольку методы политики неоконсерваторов оказались эффектив­ными для решения проблем модернизации общества, в 1980-е гг. их взя­ли на вооружение почти все политические партии, стоящие у власти в развитых странах.

• 
  в Испании модернизацию осуществляло правитель­ство, возглавлявшееся лидером социалистов (Социалистической рабо­чей партии) Ф. Гонсалесом,
• 
  в Италии - коалиционное правительство, возглавляемое социалистом Б. Кракси,
• 
  во Франции неоконсерватив­ный курс проводился при президенте-социалисте Ф. Миттеране.

Европейский , особенно английский, вариант неоконсерватизма имел много общего с американским - акцент на:

• 
  роли частного предприни­мательства,
• 
  института частной собственности,
• 
  конкуренции,
• 
  ответ­ственности личности перед обществом.

В то же время существовали и отличия .

• 
  В большинстве стран Европы сложилась традиция особой роли госу­дарства в решении социальных проблем.
• 
  Намного большим был уровень организованности рабочего движе­ния. В 1990-е гг. в Швеции, Норвегии, Дании в профсоюзах состояло от 70 до 80% наемных работников, в других странах Европы - 30-40%. В США численность профсоюзов составляла 16% рабочей силы.

Эти различия определили особенности неоконсервативной модернизационной политики в Европе.

• 
  Использовался опыт социального парт­нерства.
• 
  Особое внимание уделялось созданию новых рабочих мест, в том числе и в сфере малого бизнеса, переквалификации рабочей силы.
• 
  Доля ВНП, перераспределяемая государством, возросла - в Велико­британии с 1980 по 1995 г. с 40,4% до 45,3%, во Франции - с 48,9% до 49,6%.
• 
  Возрос и удельный вес государственных расходов на социальные нужды.

6. Спад неоконсервативной волны [§§26–27 п.6 Загладин].

Социально ориентированная модель модернизации позволила большинству европейских стран технологи­чески перевооружить промышленность, повысить ее конкурентоспособ­ность, сохранить высокий уровень социальной защищенности населе­ния. Это обеспечило длительность пребывания неоконсервативных партий у власти (18 лет - в Великобритании, 16 лет - в ФРГ).

Спад неоконсервативной волны был связан:

• 
  С решением основных задач в области модернизации экономики.
• 
  С окончанием «холодной войны» изменилась ситуация на международной арене. Резко упало влияние леворадикальных сил.
• 
  На первый план выступили пробле­мы социальных, этнических отношений, утверждения нового миро­порядка, к решению которых неоконсервативные лидеры оказались не готовы.

В Великобритании в 1997 г. премьер-министром стал лидер лейбо­ристов Т. Блэр.

В Германии в 1998 г. большинство мест в бундестаге завоевали социал-демократы.

Наметился рост влияния социалисти­ческих и социал-демократических партий и в других развитых странах. Однако система ценностных ориентации этих партий существенно изменилась.

Еще в 1980-е гг. большинство социалистических и социал-демокра­тических партий Европы обновили свои программы.

Шведские социал-демократы, заявив о построении государства «всеобщего благоденствия», объявили о разработке новой шведской модели, основанной на ограни­чении роли государства, придании большей адресности социальным программам, противодействии бюрократизации государственного ап­парата. Достижение социализма стало рассматриваться как вектор дви­жения, а не конкретная цель.

В программе Французской социалистической партии (1988) подчер­кивалось, что «социалистическое общество - это не столько стремле­ние к концу истории, сколько движение к социализму, наращивание реформ и преобразование социальных отношений, изменение поведе­ния людей и их отношений между собой».

Акцент делался на краткосрочные программы решения конкретных проблем. Это облегчило социал-демократии возможности широкого межпартийного сотрудничества, создания политических коалиций.

Идеи и достижения неоконсерватизма , связанные с модернизацией эко­номики, поддержкой частного предпринимательства, ограничением бюрок­ратических тенденций центрального аппарата, не ставились под сомнение.

Основные политические силы были едины в принципиальных воп­росах стратегии общественного развития. В апреле 1998 г. Т. Блэр пред­ложил распустить Социалистической Интернационал и заменить его союзом нового типа, включающим либеральные партии, которые разде­ляют цели социально ориентированной политики. Идею не поддержали французские социалисты, а лидер СДПГ Г. Шредер, выступающий за создание широкого союза партий, одобрил ее.

Вопросы и задания

1. 
   Какие реформы были проведены в Германии Л.Эрхардом? Подумайте, что обеспечило возможность «экономического чуда» в послевоенной Западной Германии.
2. 
   Как изменились взгляды западноевропейской социал-де­мократии после второй мировой войны? Объясните ваше по­нимание основных социал-демократических принципов.
3. 
   Что такое социально ориентированная рыночная экономика? Какую роль в ее создании играет государство?
4. 
   Назовите основные черты шведской модели социально ориентированной экономики.
5. 
   Как вы думаете, почему западноевропейское «общество благоденствия» в 1970-е гг. оказалось перед лицом кризиса? В чем он проявился?
6. 
   Кто такие новые левые? Чем их взгляды и действия отлича­лись от идей социал-демократов и еврокоммунистов?
7. 
   Какие общие черты послевоенного развития государств За­падной Европы и США вы можете отметить?
8. 
   Что объединяет имена таких политических и государственных деятелей, как М.Тэтчер, Р. Рейган и Г. Коль? Как вы думаете, почему в 1980-е гг. возобладали идеи неоконсерватизма?
9. 
   Назовите меры, которые предприняли неоконсерваторы для модернизации экономики в странах Запада. Как они отрази­лись на роли государства? Почему эту политику называют нео­консервативной революцией?
10. 
    Чем объясняется спад неоконсервативной волны в раз­витых странах в 1990-е гг.? Кто и почему сменил неокон­серваторов?

XX век в лицах

Маргарет Тэтчер (р. в 1925 г.) - премьер-министр Великобритании в 1979-1990 гг. Дочь бакалейщика, окончила Оксфордский университет. Имея диплом химика, сдала экзамены по праву и стала дипломирован­ным юристом.

В 1959 г. была избрана в парламент, в 1970-1974 гг. - министр просвещения. С 1974 г. - лидер Консервативной партии, с 1979 г. - премьер-министр Великобритании. Газеты называли М.Тэтчер «железной леди». Ее правительство самыми жесткими мето­дами проводило модернизацию экономики. Сокращались ассигнования на социальные программы, закрывались нерентабельные предприятия, особенно уголь­ной промышленности. На международной арене Тэтчер поддержала же­сткий курс администрации Р.Рейгана в отношении СССР. В 1982 г., когда возник спор с Аргентиной по вопросу принадлежности Фолклендских островов, правительство Тэтчер провело решительную военную кампанию, заставив вспомнить о былой роли Англии как «владычицы морей». Экономическая политика, названная «тэтчеризмом», принесла свои пло­ды. Ускорились темпы технического перевооружения экономики, увели­чилось число мелких и средних собственников. В то же время обостри­лись социальные проблемы, возросла неравномерность развития регионов страны.

В 1990 г. Тэтчер, не получив большинства голосов при очередных выбо­рах лидера партии, подала в отставку и с этого поста, и с поста премьер-министра.

Ее преемником стал Д.Мэйджор, продолжавший прежнюю, неоконсер­вативную политику, но более гибкими методами.

Гельмут Коль (р. в 1930 г.) - глава прави­тельства ФРГ в 1982-1998 гг. Родился в семье служащего. В университе­те Франкфурта изучал право, политологию, историю.

В 1959 г. стал самым молодым депутатом ландтага (парламента) земли Рейнланд-Пфальц, в 1969 г. - премьер-министром зем­ли. В 1973 г. Коль - председатель ХДС на федеральном уровне, в 1976 г. - руководи­тель фракции ХДС в бундестаге ФРГ. Возглавляемая Колем коалиция консерва­тивных партий (блок ХДС/ХСС) побеждала на выборах в 1987, 1990 и 1994 гг. В проведении модернизации экономики пра­вительство Г. Коля использовало методы «неоконсервативной револю­ции». Экономия бюджетных средств, создание налоговых льгот для кор­пораций сочетались с использованием методов, которые применялись в годы «экономического чуда». Это позволило избежать обострения со­циальных проблем и роста безработицы.

Наибольшую популярность Колю принесла политика в вопросах герман­ского единства. Г. Колю удалось наладить партнерские отношения с М.С.Горбачевым, затем с Б.Н.Ельциным. Он обеспечил объединение Германии на условиях, наиболее выгодных для ФРГ. Правда, затем Г. Колю пришлось признать, что он недооценил экономические сложности, связанные с объединением. В 1998 г., после поражения на выборах консервативной коалиции, в ФРГ разразился скандал, связанный с незаконными операциями с денежными средствами ХДС. Г. Колю пришлось уйти с поста лидера партии.