Знание, мнение, вера

Знание – это одно из самых общих понятий, а потому ему трудно дать однозначное определение. Кроме того, существует много различных видов знания.

Прежде всего, следует различать знание-умение – практическое знание и знание – информацию . Знание – умение еще называют «знанием как». В этом смысле можно говорить о том, что я знаю, как водить машину, играть в шахматы и т.п. Когда мы говорим, что знаем, что «сумма углов треугольника равна двум прямым», «прямая линия бесконечна» – мы утверждаем, что обладаем некоторой информацией. «Знание что» выражает и характеризует некоторое состояние дел: наличие у предметов определенных свойств, отношений, закономерностей. Очевидно, что к «знанию как» неприменимы понятия истинности и обоснованности. Можно хорошо или не очень владеть музыкальным инструментом, но это владение не будет ни истинным, ни ложным.

В эпистемологии главное внимание уделяется анализу знания-информации, ибо только его можно оценивать как обоснованное и необоснованное, достоверное и недостоверное, истинное или ложное. Именно поиски способов обоснования знания, критериев его истинности были основной задачей философского анализа знания.

Античные философы разделяли знание (episteme) и мнение (doxa). Знание есть то, что безусловно и абсолютно истинно, считали они, поскольку оно есть непогрешимое состояние разума. Мнение же это то, что опирается на чувственное восприятие вещей и явлений, и может быть истинным или ложным. Знание относится к вечным, неизменным, умопостигаемым вещам, чья неизменность и вечность гарантируют вечную истинность выражающих их положений, мнение же относится к текучим, изменчивым вещам нашего чувственно воспринимаемого мира, поэтому оно то истинно, то ложно.

У философов Средневековья важнейшей проблемой является: соотношение знания и веры. Знание – это то, что может быть рационально обосновано, что постигается разумом. Но есть более глубокие истины, содержащиеся в Священном писании. Они могут быть непостижимы для разума, в них нужно только верить, даже если они непонятны, более того, противоречивы. Вера предшествует познанию и служит исходным основанием для построения разума. Именно в этот период, когда Тертуллиан, Августин, Эриугена объявили Бога единственным объектом познания, философия в этот период становится рациональным способом познания Бога. Как истинное рассматривает знание современная эпистемология, поскольку слово «знание» по своему значению не может относиться к заблуждению или лжи.

Человек всегда пребывает в какой-либо вере. Сам уклад его жизни зависит от верований, их усиление или ослабление производят решающие изменения в истории человечества. Не случайно сущность и природа верований людей осмысливалась многими философами и теологами.

Первое отличие между знанием и верой касается того, что познается верой, а что дается знанию. Н.А. Бердяев говорит об этом следующим образом. Познание дает нам знание вещей видимых, тогда как вера – это постижение вещей невидимых . Это следует понимать так, что невидимый божественный мир – это мир, который не дается нам ни в каком эмпирическом опыте. Предмет веры запределен для внешних чувств и недоступен для логики, поскольку обращен к трансцендентному. Опыт, из которого рождается религиозная вера – это опыт откровения, он невозможен без духовного перерождения человека, поэтому вера обретается на трудном тернистом пути. Предметы знания и религиозной веры не конкурируют и не пересекаются между собой «… то, во что можно верить, нельзя знать, а в то, что можно знать, нельзя и не должно верить. Кто верит в таблицу умножения или Пифагорову теорему? Ее знают. И кто знает Бога, включая его в предмет научного знания? В него верят и познают верой» 5

Однако повседневную жизнь без веры, нерелигиозной как чисто психологического, субъективного состояния, веры, дающей уверенность в необходимости и значимости происходящих событий, совершаемых поступков трудно представить. Жизнедеятельность в целом, не только познание невозможны без веры, доверия, принятия знания как достоверного. Опираться на некоторые несомненности, достоверности – есть условие нашей жизни. Вера в познавательном процессе – это состояние сознания: не испытывающее сомнения, принимающее события, высказывания без доказательств. Факт существования веры и верований в познавательной деятельности сегодня не отрицается. Термин «вера», употребляющийся в повседневной жизни, науке, теологии имеет различные смысловые оттенки. Один из них фактически отождествляет слово «вера» со словом «доверие».

Согласно Л. Витгенштейну, ребенок приучается верить множеству вещей и действовать согласно этим верованиям. Мало-помалу оформляется система того, во что верят, кое-что в ней закрепляется незыблемо, кое-что более или менее подвижно. Х. Ортега-и-Гассет и Л. Витенштейн полагают, что верования наиболее глубинный пласт нашей жизни, все то, что мы безоговорочно принимаем в расчет, не размышляя об этом. О верованиях не размышляют, в них пребывают, как пребывают в уверенности.

Вера присутствует и в структуре научного знания. Наука не только добывает знания, но и принципиально не может обойтись без веры. Отношения между верой и знанием – это не отношения взаимного исключения, наоборот предполагают друг друга, и переплетаются друг с другом. Вера играет важную роль в научном познании не только в процессе выдвижения парадигм, теорий, гипотез, но и в ходе их принятия научным сообществом. Поскольку о полной обоснованности такого рода можно говорить лишь в некоторых случаях, научное знание оказывается неотделимым от наличия определенного элемента веры. Этот элемент может быть большим или меньшим. Можно говорить о принятии на веру некоторых фундаментальных методологических норм и принципов научного исследования. Производство научного знания не может обойтись без авторитетов: речь идет об авторитете научной парадигмы, исследовательской программы. Если этот авторитет будет постоянно оспариваться, исследование оказывается невозможным.

Кроме того, научно-исследовательская деятельность предполагает не только веру в парадигму, научную программу, ту или иную теорию, но и доверие к экспериментальным результатам коллег. Сегодня научная деятельность осуществляется большими коллективами. Значительную часть знаний, которыми располагает отдельный исследователь, он получил не лично, а от других. Эти знания, как правило, не перепроверяются – это просто практически невозможно. В этом случае можно сказать, что ученый обладает каким-то знанием, в том числе потому, что он верит, доверяет другим исследователям. Получается, что в этом случае знание производно от веры. Таким образом, вера в научном познании – это интуитивно-рациональное знание, предположение его истинности, основанное на имеющемся опыте и достигнутых прежде научных результатах .

Но и в нашей повседневной жизни большая часть того, что мы знаем, получена нами от других. Современную цивилизацию с определенным основанием считают цивилизацией знаний, информационным обществом. Эти знания поставляются с помощью современных информационных технологий. О том, что происходит в мире, мы узнаем с помощью газет, телевидения, Интернета. Коммуникация, лежащая в основании социальных процессов – предполагает установку доверия к собеседнику, без этого невозможна социальная жизнь, воспроизводство и поддержание культуры.

Процесс познания предполагает доверие к показаниям органов чувств, хотя отдельные гносеологические верования, включенные в состав того или иного конкретного восприятия, могут оказаться ложными, доверие к свидетельствам памяти, хотя отдельные воспоминания могут ввести в заблуждение – все это фундаментальная установка доверия делающая возможным сам процесс познания.

Наконец, нужно иметь в виду, что определенного типа верования конституируют, формируют человека, оказываются образующими само ядро личности . Это верования, ставшие убеждениями: верования относительно нравственных ценностей и норм, мировоззренческих позиций. Вера во многих случаях ничем не заменима, как фундаментальная установка доверия, является условием жизни человека и создает саму возможность получения знаний.

Р.Б. Олег
Олег Никифоров
Знание и вера
Какого человека воспитывает современная школа? Знающего, физически сильного, способного к конкуренции и победам. Конечно же знания необходимы современному человеку, но без веры они могут пойти во зло. А.Д.Сахаров – академик Российской академии наук, ужаснулся через несколько лет, увидев результат своего труда – водородную бомбу. Нам нужны умные, но безнравственные люди? Нам нужны умные мошенники? Несомненно нельзя отделить обучение от воспитания. Эти две задачи должна взять на себя школа. Причем вторая задача несравненно важнее первой, так как не все будут айвазовскими, менделеевыми, толстыми или Достоевскими, но все должны стать Людьми. Необходимо дать ребенку знания, но и убедить его в необходимости соблюдения морально-нравственных норм. Именно убедить, через практическое усвоение навыков морально-нравственного поведения. К сожалению современные дети лишены не только навыков такого поведения, но и элементарных знаний о нем. Мальчики не умеют дружить не только с девочками, но и между собой.. Девочки считают, что внешняя красота несравненно важнее внутренней красоты и чистоты и вообще всех знаний Мира.
Учась в Москве в аспирантуре, я встретил одного 10-летнего мальчика, который мне с легкостью ответил на вопрос «что такое время?» (Его сверстники мне отвечали, что время это секунда, час, лето, зима осень и.т.д.) Он же мне сказал – Время – это бесконечность. Оно не имеет начала и конца. На вопрос что же такое бесконечность ответ тут же – процесс. На вопрос что такое процесс – переход количественных изменений в новое качество. Несомненно этот ребенок был одарен природой. Я познакомился и подружился с его родителями. Он закончил школу в 15 лет и стал одним из самых молодых студентов МГУ а потом и самым молодым аспирантом. Но в этом человеке было только знание. На просьбу матери сходить в аптеку он ответил – сходи сама – тебе не так уж и плохо – мне надо заканчивать монографию. Похороны бабушки он провел дома за письменным столом – писал очередную статью в какой-то сборник. Во время похорон отца не пролил ни слезинки – уехал на какую-то конференцию в провинциальный университет. Вот вам безнравственное знание. Могло ли такое произойти в верующей семье? По моему нет.
Современные педагоги и психологи пытаются решить задачу передачи знаний молодому поколению. Но таким образом они в лучшем случае решают только половину проблемы.
Церковь, община во все времена воспитывала своих братьев и сестер. Воспитывала, прививая им благочестие, трудолюбие, ответственность, ощущение братства, любви к Богу и ближнему. Все это воспитание всегда было основано на вере.
Попробуем проследить соотношение знания и веры в современной психологии.
Ученых сплачивает в научное сообщество, как мы уже видели, приверженность единому взгляду на окружающий мир, единому методу получения нового знания, а не следование какой-либо идее, верованию, что свойственно для верующих людей.
Так как реальность, изучаемая ученым, необыкновенно сложна, он встает перед необходимостью выделять в реальности некоторые изучаемые области, исследуемые в первую очередь в соответствии с критериями научной истины. Этот выбор осуществляется на основе научных взглядов, господствующих в науке в данный момент времени, и основанной на использовании некоторых убеждений, фундаментальных метафизических установок относительно человеческого бытия.
Таких установок в их идеальном, предельном виде в философии выделяют две:
материалистическое понимание природы бытия,
идеалистическое понимание природы бытия.
Они находят свое конкретное выражение в оппозиции знания и веры, иррационального и рационального.
В широком смысле вера - это знание, принимаемое без эмпирического, рационального обоснования. Веру можно подразделить на два вида религиознуюи прагматическую.
Религиозная вера наиболее полно используется в богословии, в религиозных философских трактатах. Она является высшей формой человеческого знания, полученного через божественное откровение.
Религиозная вера абсолютна и не требует рационального доказательства. Познать Бога в полной мере невозможно. Бог настолько велик, что человеческий разум не в состоянии охватить его. Своим студентам на вопрос «Что такое Бог?» я отвечаю как христианин – это справедливость, любовь, гармония. В случае неудовлетворенности моим ответом я привожу следующий пример:
Представь себе – ты идешь по лесной тропинке и видишь на своем пути муравейник. У каждого муровья есть своя цель – одни несут в общую кучу стройматериалы, другие охраняют муравейник, третьи – ухаживают за потомством. Словом, за многие тысячи лет муравьиная «цивилизация» выработала свою иерархию отношений. Ты стоишь и наблюдаешь за жизнью муравьев. Ты можешь помочь муравью – подтянуть щепку поближе к муравейнику, отогнать жука – «муравьиного льва» (питается в основном муравьями строя ловушки для муравьев), пытающегося проникнуть в него. А можешь уничтожить эту «цивилизацию» бросив в нее окурок. Знает ли муравей о тебе? Может ли муравей проникнуть в твои планы? Конечно нет! Так и человек перед Богом – как муровей перед человеком. Но сдесь есть одно принципиальное отличие – Бог всемогущ! Он безгранично милосерден, всеведущ и вездесущ. Человек – опьянен гордыней (Я – царь природы), жадностью (Дайте мне, мне, мне и еще раз мне!), завистью (Почему ему а не мне!) и т.д. Попытайся избавиться от этих грешных пороков. Признай силу Бога и сможешь приблизиться к нему. Если муровей поднимет голову и скажет человеку – «тебя нет!». Человек наверняка проявит свою силу. Он не даст муравью свободу воли. Бог допускает свободу мысли, речи, действия. Но в этом случае надо признать право Бога на избирательное излияние Божественных благ и чудес. Хочешь испытать благодать – очисти помыслы, не мудрствуй лукаво, верь в Творца слепо, без лишних доказательств. Не искушай Бога говоря Ему – «покажи свою силу». И познаешь Бога!
Прагматическая вера представляет собой определенную научную гипотезу, стройные логические и эмпирические доказательства которой отсутствуют. Таковыми являются, например, все математические аксиомы: о не пересекающихся параллельных прямых, о треугольнике, сумма внутренних углов которого равна двум прямым. На этих постулатах была построена геометрия Евклида. Прагматическая вера сопутствует человеку в его обыденной жизни. Человек верит в целительное искусство врача. В этом случае вера покоится на нашем (человеческом) признании умения врача бороться с болезнью.
Проблема соотношение веры и знания в различных философских концепциях
Проблема соотношения знания и веры, рационального и иррационального, в более узком значении - науки и религии имеет давнюю историю.
В размышлениях философов разных направлений и ученых конца ХХ века все чаще можно встретить рассуждения о том, что научной мысли нужна вера, как правой руке левая рука, и неумение работать обеими руками не следует считать особым преимуществом. Обосновывается это тем, что в научном и в религиозном познании задействованы в принципе разные структуры человеческого существа. В науке человек действует как "чистый ум"; совесть, вера, любовь, порядочность - все это "подмога" в работе ума ученого. Но в религиозно-духовной жизни ум - это рабочая сила у сердца.
О. Конт утверждал, что знание и вера не мешают друг другу, и ни одна из них не может заменить или уничтожить другую, так как в "глубине" знание и вера образуют единство.
В настоящее время усиливается интерес к проблеме иррационального, то есть того, что лежит за пределами досягаемости разума и недоступно постижению с помощью известных рациональных (научных) средств, и укрепляется убеждение в том, что наличие иррациональных пластов в человеческом духе порождает ту глубину, из которой появляются все новые смыслы, идеи, творения.
Взаимный переход рационального и иррационального - одно из фундаментальных оснований процесса познания. Рациональное (мышление) взаимосвязано не только с чувственным, но и с другими - внерациональными - формами познания.
Известный немецкий психолог К.Г.Юнг выделял четыре способа познания мира разделив их на две группы. В первую группу – рациональную – входит познание через ощущение и «чистый разум» - мышление. Вторая группа включает в себя иррациональные способы познания мира – интуицию и чувства. Среди них особенно важную роль играет интуиция и инсайт (внезапное озарение) - способность прямого, непосредственного постижения истины без предварительных логических рассуждений и без доказательств. Бога познать можно только интуитивно.
Исследования Гилберта и Гёделя в математике показали принципиальную открытость для чувственного, внерационального познания любой, даже самой формализованной системы знания, какой не является ни одна естественнонаучная (тем более гуманитарная) дисциплина. Это значит, что вера, интуиция, эстетическое чутье, озарение (инсайт) и т.д. принципиально неустранимы из научного и обыденного мышления.
Более того, с середины XX в. исследованиями теологов более очевидными стали гносеологические обоснования догматики и вероисповедных принципов. Исследования философов - М. Элиаде, Р. Отто, Ж. Дерриды и др. - священного, сакрального показали сложность познавательного и практико-литургического процесса, где вера, интуиция и знание, образ и ценность образуют сложное единство.
Таким образом, знание и вера, рациональное и иррациональное в жизнедеятельности человека, в его познании окружающего мира, в его практической деятельности представляют собой неразрывное единство, необходимое для целостного, полноценного, полнокровного миропонимания каждого человека. И эта полнокровность должна находить свое выражение и в профессиональной деятельности человека, личности, понимающей и преобразующей окружающий мир.
Воспитывая человека знающего, но не верящего и неверующего, мы тем самым скрываем от него не только великую тайну существования Бога, но и лишаем его разум возможности увидеть мир в его полноте и многообразии, превращаем его в робота с заложенной стандартной программой, разработанной министерством образования, лишаем его интуитивного и чувственного познания. Имеем ли мы на это право? Неужели в рациональном мире нет места Богу? Мир, созданный Богом, отрицает его. С таким утверждением может согласиться только атеист. Бог ему судья.

Вера – одна из любимых мишеней для атак атеистов с момента появления атеизма. Богоборцы от Гольбаха до Докинза веру называли то суеверием, то иллюзией, говорили, что вера противоречит разуму, погружает его во тьму, она мешает научному, рациональному познанию мира и так далее. Но так ли это? Противоречит ли вера разуму и научному знанию? Сразу замечу, что в данной статье речь пойдёт не столько о вере как христианской добродетели, сколько о вере как способе познания окружающего мира.

Как известно, научное познание делится на эмпирическое и теоретическое. Эмпирическое познание заключается в наблюдении за окружающим миром, проведении экспериментов, получении фактов посредством органов чувств. Теоретическое же, рациональное познание состоит в обобщении, анализе, синтезе имеющихся данных и фактов, построении теорий и формулировке законов посредством разума. Эти способы отлично работают в математике, в химии, в физике, где гипотезы и теории доказываются или опровергаются экспериментально. Но уже в такой науке как биология одну главенствующую теорию невозможно доказать эмпирическим путём. Речь идёт о теории эволюции. У учёных не получается из одного вида бактерий вывести другой, хотя именно на возможности такого превращения зиждется эта теория. Несмотря на это, большинство биологов берут за основу своих взглядов это непроверенное предположение Дарвина, они именно верят в его правильность, а всех, кто сомневается в ней называют псевдоучёными.

Строго говоря, мы с полным правом можем не верить любой информации, пока не проверим её эмпирически. Более того, мы должны захотеть совершить эту проверку. Мы можем не верить существование Плутона или даже Юпитера; тем более, чтобы увидеть эти планеты (то есть убедиться в их существовании эмпирическим путём), нужно захотеть и посмотреть в телескоп. Но мы с полным правом отказаться от проверки, не смотреть в телескоп и продолжать не верить в существование Плутона.

Именно желание или нежелание верить какой-либо информации делает её для нас достоверной (т.е. достойной веры) или недостоверной, а не доводы, доказательства и факты. Например, я могу не верить в то, что у соседа есть шкаф. «Не хочу я к тебе идти! Нет, у тебя никакого шкафа!», – говорю я на его предложение. «Так это ж фотомонтаж!», – возражаю я, когда сосед показывает свои фотографии на фоне шкафа. В то же время, я могу поверить сообщению по ТВ или в Интернете, что в центре Петербурга гулял слон, а потом прилетели инопланетяне и забрали его, хотя у меня никакой возможности проверить, гулял ли слон и прилетали ли инопланетяне, и это станет для меня достоверным фактом.

Почему же я отказываюсь верить своему соседу, у которого действительно есть шкаф, а верю в откровенную чушь о слоне и летающей тарелке в центре Северной столицы? Да потому, что я не считаю своего соседа авторитетом (тем, кому можно верить), да и, вообще, правдивым человеком. Вот не считаю и всё. А этот канал или сайт я считаю авторитетным: он всегда говорит только правду, поэтому я ему верю. То есть я сам решаю, кто для меня является авторитетом, и это моё решение субъективно. Если моя жена скажет, что сосед купил шкаф, я ей поверю и, может быть, пойду и посмотрю. Согласитесь, глупо не верить жене.

Именно авторитетность какого-либо учёного заставляет воспринимать его слова как факт, принимать их на веру, хотя он может лгать или просто заблуждаться. Именно авторитет родителей заставляет ребёнка не вставлять пальцы в розетку, он принимает на веру, что ему будет плохо, если он это сделает… Такие примеры можно множить и множить, но, полагаю, читатель понял логику.

Таким образом, вера не противоречит разуму и знанию. Скорее наоборот, вера помогает разуму получать те знания, проверка которых в данный момент ему недоступна. Вера – это некий вспомогательный инструмент познания. Она необходима для познания мира. Без веры ни одна энциклопедия, ни одна книга, рассказывающая о дальних странах, о диковинных животных или о строении Вселенной, не имела бы никакого смысла для тех, кто не может проверить информацию, в ней содержащуюся, эмпирическим путём. Без веры историческая наука вообще исчезла бы, поскольку она базируется на доверии тем источникам, которые названы достоверными.

Невозможность доказать атеисту существование Бога проистекает из того, что убеждённый атеист воспринимает даже самое стройное, самое аргументированное доказательство бытия Божия как смехотворное не потому, что оно его не убеждает, как он говорит, а потому, что считает наши слова по меньшей мере предвзятыми, а самих нас зомбированными религией, то есть не видит в нас тех, кому можно верить. Мы можем предложить атеисту убедиться в существовании Бога, так сказать, эмпирическим путём: пожить по Евангелию и, очистив своё сердце от грехов, узреть Бога. Но, если даже атеист согласится вступить на этот эксперимент, у него не получиться очистить сердце без веры в Того, Кто его может очистить.

Мы же, верующие, все когда-то кому-то поверили: одни – своему родственнику, другие – коллеге или другу, третьи – миссионеру, четвёртые – просто открыли Евангелие и поверили всему тому, что там написано. А уже потом ощутили существование Бога на собственном опыте, и наша вера в какой-то момент стала знанием… И, хотя с научной точки зрения этот наш опыт, это наше знание являются субъективными и недоказанными, для каждого христианина бытие Божие куда более аргументировано, чем факт, что в Африке водятся слоны и зебры.

Темы веры и знания и их соотношения друг с другом зачастую представляют собой немалые трудности для людей, серьезно занимающихся изучением Библии Цель данной работы состоит в том, чтобы рассмотреть определенное количество вопросов, относящихся как к вере, так и знанию в стремлении упрочить наше понимание этих двух важных и связанных концепций

Вера и убеждение

Соотношение веры и убеждения являет собой непростое дело, поэтому я признаю, что в такой краткой работе, как эта, вряд ли будет возможным установить четкое соотношение этих двух понятий к полному удовлетворению читателя. Слово "вера" употребляется по-разному, что еще более усложняет возможность ясного восприятия Мы должны признать, что слова могут иметь различные значения, и что каждое из этих различных значений может оказаться верным и употребительным Например, есть такая поговорка: "Лучше быть красным, чем мертвым" Очевидно, что в данном случае "красный" не относится к одному из Цветов радуги, но употребляется для обозначения коммунистических воззрений Было бы неправильно сказать, что слово "красный" не может употребляться в таком значении.

Это же верно в отношении слова "вера" Часто люди говорят о различных мнениях, истинность которых не может быть установлена: "В конце концов, это всего лишь вопрос веры". Также, если кто-то неуверен относительно того, какие предпринять действия, ему обычно советуют: "Просто начни с веры". Я не утверждаю, что слово "вера" нельзя использовать в таком выражении, потому что, несомненно, оно в нем употребляется; однако, я утверждаю, что это не является библейским значением "веры".

Сложность этого вопроса увеличивается, когда мы обращаемся к двусмысленности концепции "убеждения" или "мнения". Давайте рассмотрим различие в значениях слова "убеждение" в следующих предложениях: "Я убежден, что завтра будет дождь" и "Я убежден, что дважды два - четыре." Большинство из нас согласится, что вместо слова "убежден" в первом предложении можно подставить слово "полагаю", но немногие сказали бы: "Я полагаю, что дважды два - четыре".

Убеждение с точки зрения его прочности относится к суждению, в поддержку которого мы готовы представить достаточные основания. Таким образом, я могу сказать: "Я убежден, что завтра будет дождь" и быть готовым дать основания для этого мнения. Обратите внимание, что различие между этими двумя типами убеждения зависит от оснований этих убеждений. В книге "Критика религии и философии" (1958, с. 132-134) Вальтер Кауфманн перечислил то, что, по его мнению, составляет семь причин убеждения. Утверждению можно верить, потому что:

1. В его поддержку были выдвинуты аргументы.
2. Вы встретили его в книге, газете и т.п. и против него ничего не было высказано.
3. В его пользу могут говорить различные факторы. (Одним из них может стать распространенность мнения в окружении человека, следовательно, оно принято посредством "осмоса".)
4. Новое убеждение хорошо согласуется с нашими прежними убеждениями.
5. За непринятие какого-либо убеждения может возникнуть наказание (остракизм, разочарование родителей, пытка).
6. За принятие убеждения может последовать положительное вознаграждение.
7. Убеждение может быть принято, потому что оно радует нас или отвечает психологическим нуждам.

Из приведенного перечня только первый пункт делает убеждение прочным, в то время как пункты 2-7 могут считаться "основаниями", чтобы считать убеждение слабым. Термины "слабое" и "прочное" относительно убеждения, которые я предлагаю к использованию, в общем соответствуют иррациональному и рациональному убеждению в работе Фрая и Леви (1941, с. 216). Рациональное убеждение это "разумное мнение, основанное на адекватном доказательстве" (1941, с. 323). Иррациональные убеждения это: (а) убеждения, произведенные не "разумом" как таковым, но некими нерациональными причинами, такими как эмоции, предрассудки, имущественные права, власть, привычка и склонность воспринимать сказанное; и (б) убеждения, произведенные неадекватными или недостаточными причинами.

Библейская вера разделяет основной элемент прочного (рационального) убеждения в том, что человек готов дать основания для своей веры. 1 Послание Петра 3:15 понятно говорит о том, что библейская вера должна основываться на здравом размышлении. Однако библейская вера включает в себя нечто большее, чем простую готовность дать отчет. Вера включает концепцию доверия, что проявляется в поступках на основании того, во что мы верим. Вера требует наличия убеждения (в смысле работы разума); таким образом, вера может включать слабое убеждение (где задействована только деятельность разума) и прочное убеждение (когда человек готов дать отчет в своих интеллектуальных убеждениях). И, тем не менее, вера больше, чем все это. Сэмюэл Томпсон писал:

Отличительная черта веры в противовес простому убеждению это желание действовать как один из ее составляющих. Убеждение это действие разума, а веру описывали как "действие разума, внушенное волей". Но вера больше действия разума, и воля совершает нечто большее, чем внушение. Вера не есть просто согласие с тем, что что-либо является истинным, она есть наша готовность действовать на основе того, что, по нашему убеждению, является истинным. Вера это воля, которую добродетель подвела к действию. Вера это решение (1955, с. 74).

Веру, следовательно, можно описать как "убеждение в том, что", но она также включает в себя действие (доверяться или полагаться).

Из этого не следует делать вывод, что концепцию доверия можно в каждом случае заменить концепцией убеждения. Итак, когда Иисус сказал в Евангелии от Марка 5:36: "Не бойся, только веруй", мы могли бы сказать: "Не бойся, только имей веру" или "Не бойся, только доверься". Также, когда Иисус сказал в Евангелии от Марка 11:23: "Имейте веру Божию", мы могли бы сказать: "Верьте в Бога" или "Доверьтесь Богу". Некоторые случаи убеждения не позволяют подобной замены. В Евангелии от Иоанна 12:42-43 сказано, что многие начальники уверовали в Иисуса, но они не исповедовали Его, потому что возлюбили славу человеческую и боялись быть изгнанными из синагоги. Эти начальники имели убеждение (действие разума), но мы бы не сказали, что они имели библейскую веру, потому что они не желали действовать на основе того, во что они верили. Таким образом, мы бы не сказали, что они доверяли Иисусу (ср. Иак. 2:18-19).

Самый ясный пример обоих элементов веры в одном и том же контексте содержится в одиннадцатой главе Послания к Евреям. В шестом стихе сказано: "... надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть" (выделено мной - Д.Л.). Начиная с седьмого стиха автор отмечает, что определенное количество замечательных ветхозаветных персонажей полагались на то, во что они верили. Они действовали на основе своего убеждения. Обратите внимание на слова, обозначающие действие - "приготовил" (ст. 7) и "повиновался" (ст. 8).

Вера и доказательства

Неверно утверждать, что вера означает отсутствие доказательств. Бог не хочет, чтобы мы принимали за истину то, что не имеет достаточных доказательств. Подобное утверждение оспаривается как христианами, так и неверующими. Некоторые говорили, что если утверждение покоится на достаточных доказательствах, то это утверждение становится вопросом знания, в то время как вера имеет отношение к тому, что не имеет доказательств. В соответствии с таким ходом мыслей, знание начинается, когда начинаются доказательства, и заканчивается, когда заканчиваются доказательства. Вера начинается после того, как заканчиваются доказательства. Таким образом, если человек желает придерживаться учения X, и доказательства таковы, что это учение может быть истинным, а может и не быть таковым, человек может совершить "прыжок веры" (то есть, перепрыгнуть через доказательства) и принять учение X, даже если у него нет достаточных доказательств. Ричард Робинсон, мыслитель-атеист, утверждал, что описанная выше картина веры представляет собой христианскую веру. Согласно его словам, вера есть

... убеждение в том, что есть бог, вне зависимости от того, какие в этом вопросе могут быть доказательства. "Веруй" в христианском контексте означает "заставь себя поверить, что есть бог, не принимая во внимание доказательства". Христианская вера это привычка насмехаться над разумом в формулировании и утверждении своего ответа на вопрос, существует ли бог (1964, с. 121).

Возможно, некоторые и придерживаются такой точки зрения, но это не библейская вера. Библейская вера это разумная вера. Ничто в Библии не учит тому, что вера безрассудна. Таким образом, если библейская вера должна быть разумной, то мы должны признать закон рациональности, который предусматривает, чтобы мы делали только такие выводы, которые подтверждаются адекватными доказательствами. Бертранд Рассел сформулировал это следующим образом: "Придавайте любой гипотезе, которая стоит того, чтобы потратить на нее ваше время, только такую степень доверия, которую обеспечивают доказательства" (1945, с. 816).

Под "доказательством" я понимаю довод (или доводы), используемые в попытке подтвердить точку зрения, что данный вывод истинен. Томпсон писал: "Под доказательством мы понимаем то, что это слово предполагает в буквальном смысле, "показать", "проявить" или "вывести на свет". Доказательство показывает основу, на которой покоится истинное утверждение" (1955, с. 44). На этой же странице Томпсон отметил, что доказательство включает доводы, которые включают в себя рассматриваемый довод (или доводы): если вывод предполагается утверждением, и это утверждение истинно, тогда предполагаемый довод также должен быть истинным. О доказательстве можно сказать, что оно "адекватно, когда оно убедительно настолько, насколько это возможно, когда дальнейшее исследование истины рассматриваемого предположения бессмысленно" (Дэвис, 1978, с. 19).

Библия (собрание фактической информации о Боге и Его воле в отношении человека) составляет адекватное доказательство. Так как Бог не может лгать, нельзя с успехом оспаривать целостность Писания. Вера приходит после знания Слова Божьего (Рим. 10:17). Таким образом, вера основывается на доказательствах. Нигде в Писании не говорится о том, что кто-либо был призван к вере без доказательств этой веры. Иоанн сказал, что знамения в его Евангелии были для того, чтобы "вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его" (Иоан. 20:30-31). Более того, Иоанн писал: "Сие написал я вам, верующим во имя Сына Божия, дабы вы знали, что вы, веруя в Сына Божия, имеете жизнь вечную" (1 Иоан. 5:13). В первой записанной проповеди, последовавшей за воскресением Христа (Деян. 2:22-40), Петр призвал к четырем видам доказательства: (1) чудеса (ст. 22); (2) пророчества (стихи 25-28); (3) воскресение (стихи 27-32) и (4) события тех дней (ст. 33). Петр продолжил словами: "Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли" (Деян. 2:36).

Наш верховный пример, Иисус, говорил о необходимости сбора доказательств. В каждом случае Он встречал искушения со стороны дьявола словом "написано". Особенно интересно второе искушение. Сатана привел слова из Псалма 90:11-12, призывая Иисуса броситься с вершины храма. Иисус ответил словами из Книги Второзакония 6:16, тем самым подчеркнув, что при изучении конкретного вопроса необходимо принимать во внимание полноту библейского учения.

Если библейская вера разумна, то мы должны не только собирать доказательства по конкретному вопросу, но и обращаться с ними правильно. Быть рациональным означает делать только оправданные выводы, то есть, мы должны воспользоваться принципами обоснованного мышления. Поступить противоположно означает принять воззрение, будто библейская вера может "переступить" через доказательства, то есть, будто вера есть "прыжок в неизвестность". Это - ложное восприятие христианской веры. Внимательно изучите следующие отрывки: 1 Петра 3:15; 1 Фессалоникийцам 5:21; 1Иоанна 4:1.

Кто-нибудь может возразить, что были случаи, когда Иисус призывал людей веровать без достаточных доказательств. Иисус сказал Фоме в Евангелии от Иоанна 20:29: "ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие". Некоторые могут утверждать, что Иисус объявляет благословение тем, которые верят без свидетельств, так как "видение" это средство сбора доказательств; однако, в этом отрывке Иисус похвалил тех, которые уверовали, не увидев. Хотя Иисус похвалил людей за то, что они, не видя, веруют, из этого не следует, что Он похвалил людей за веру без достаточных доказательств. У Фомы должно было хватить мыслительных способностей поверить в воскресение Иисуса из мертвых, и это основывалось на собственных утверждениях Христа и свидетельстве остальных апостолов; однако, он отказывался верить, не увидев Иисуса сам (Иоан. 20:25). Самаряне поверили (не слыша и не видя сами) благодаря свидетельству самарянки (Иоан. 4:39). Когда они лично услышали Иисуса, они поверили, но не из-за свидетельства женщины, но потому, что услышали Его своими ушами.

Вера и сомнение

Неверно утверждать, что сомнение это неотъемлемая часть сущности веры. Библия во многом свидетельствует о ложности такого утверждения. Павел отметил в Послании к Римлянам 14:23: "А сомневающийся (diakrinomenos), если ест, осуждается, потому что не по вере; а все, что не по вере, грех". Также, Иаков писал: "Но да просит с верою, ни мало не сомневаясь (diakrinomenos), потому что сомневающийся (diakrinomenos) подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой" (1:6). Павел утверждал относительно веры Авраама: "Не поколебался (diekrithe) в обетовании Божием неверием, но пребыл тверд в вере, воздав славу Богу, И будучи вполне уверен, что Он силен и исполнить обещанное" (Рим. 4:20-21). Слово "поколебался" имеет общий корень со словами "сомневаясь" и "сомневающийся" (Иак. 1:6). Еще одно свидетельство того, что вера Авраама не была верой сомнения, проявляется в выражении "будучи вполне уверен" (от слова plerophoretheis, которое описывает основание для его веры в Бога). Авраам был полностью убежден (то есть, уверен), что Бог исполнит обещанное.

Могут возразить, что вера Авраама содержала элемент сомнения (основываясь на Послании к Евреям 11:8, где об Аврааме сказано: "Верою Авраам... пошел, не зная [выделено мной - Д.Л.], куда идет"). То, что Авраам не был "вполне уверен" относительно конечного пункта своего путешествия, ни в коем случае не отрицает веру Авраама. Следует сказать, что вера Авраама не содержала никакого элемента сомнения, учитывая то, что он был убежден, что Бог исполнит Свое обещание, хотя он и не знал другого, - а именно, куда Бог хотел его привести. Очевидно, что, так как Авраам не знал, куда он направлялся, у него были сомнения относительно того, куда он шел; однако, относительно того, что Бог собирался сделать, вера Авраама была непоколебима. Он верил Богу и действовал на основе того, что сказал Бог.

Важно отметить, что нет ничего плохого в том, что у человека возникают сомнения по поводу его веры. Томпсон отмечал, что "сомнение не истребляет веру; сомнение испытывает веру. ... У веры есть собственный ответ на сомнение, ибо сомнение это возможность веры исследовать себя и свою причину" (1955, с. 78). Иногда мы обнаруживаем, что наша вера необоснованна. Например, родители учат ребенка тому, что крещение необходимо для спасения. Ребенок верит тому, что говорят родители, и, возможно, действует на основе учения родителей. Только какое-то время спустя ребенок (теперь уже будучи более взрослым) начинает исследовать свою точку зрения и поступок, который за ней последовал. В этом нет ничего плохого, так как свидетельство, представляемое людьми, может быть многократно подвержено сомнению. Итак, молодой человек начинает поднимать вопросы относительно определенного убеждения или действия. Он обнаруживает, что то, чему его учили, согласуется со Словом Божьим, и поэтому он по-прежнему имеет право придерживаться своей веры. По прошествии этого процесса сомнений он может быть уверен в своей вере, так как эта вера теперь основывается не только на свидетельстве его родителей, но на определенных утверждениях Слова Божьего. Так как Бог существует и Он совершенен в Своей целостности, то Слово Божье должно быть истинно. Таким образом, любая вера, основанная на Слове Божьем, должна быть истинной и надежной и не представлять повода для дальнейших сомнений.

Эта концепция библейской веры являет собой противоположность учениям некоторых, утверждающих, будто вера всего на один шаг удалена от уверенности - то есть, что вера предполагает подобие "прыжка" в неизвестность. Такую концепцию можно избежать, если мы будем помнить, что вере должно предшествовать знание. Мы признаем, что эта точка зрения непопулярна в современном обществе. Фрэнсис Шеффер отмечал: "Знание предвосхищает веру, это крайне необходимо для понимания Библии. Сказать, и это следует сделать любому христианину, что только вера в Бога, основанная на знании, есть истинная вера, означает сказать то, что производит взрыв в мире двадцатого столетия" (1968, с. 142).

Вера и свидетельство

Вера может основываться на свидетельстве других людей. Хотя некоторые не смогли или не захотели распознать этот факт, Библия учит тому, что человек может иметь веру (и знание), основанную на свидетельстве другого. Попросту неправда то, что человек не может быть уверен в чем-либо, пока не испробует это лично. Томас Пейн в книге "Век разума" писал, что явленное одному человеку и "раскрытое любому другому человеку есть откровение только для этого человека". Явленное перестает быть откровением, когда его рассказывают другим людям, а потому другие необязаны этому верить. Внимательное изучение Библии показывает, что это не так.

После того как Господь явился Марии Магдалине, она рассказала об этой встрече другим, бывшим с Господом, но они "не поверили" (Мар. 16:9-11). Некоторое время спустя Господь явился двоим ученикам, и они рассказали остальным, "но и им не поверили" (Мар. 16:12-13). Когда Господь явился одиннадцати, Он "упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили" (Мар. 16:14).

Таким образом, Иисус отрицает точку зрения, что человек может знать только то, чему он лично является свидетелем, и установил общий принцип того, что знание может быть достигнуто на основе свидетельства, заслуживающего доверия. Этим самым поднимается вопрос относительно того, когда свидетельство заслуживает доверия. Очевидно, что есть такое явление, как лжесвидетельство. Любое убеждение, основанное на лжесвидетельстве, непременно будет ложным убеждением, и ни в коем случае такое убеждение не может быть привязано к библейской вере. Так как Бог не может лгать (1 Цар. 15:29; Евр. в 6:18) и так как Бог говорил посредством святых людей Божьих (2 Тим. 3:16-17; 2 Пет. 1:20-21), то мы с уверенностью можем принять свидетельство Библии как безошибочное. Если мы можем это сделать, то мы можем как верить истине, так и познавать ее.

Вера и знание

Люди издавна принимали различные точки зрения в вопросе веры и знания. Это неизбежно, до тех пор пока эти понятия будут противопоставляться друг другу. Тертуллиан прояснил это разделение, когда спросил: "Какое отношение имеют Афины к Иерусалиму?" Для него философия была антагонистична христианству. Августин и Ансельм последовали этой традиции в их призыве верить для того, чтобы понять. В этом смысле вера была начальным (и, возможно, единственным) способом добраться до истины. Довольно интересно, что в исламской религии царствовал разум. Авиценна и Аверроэс (Ибн-Рушд) в средние века настаивали, что разум ведет к абсолютной истине и что вера есть ничто иное, как короткий путь для неспособных мыслить. Фома Аквинский предпринял попытку примирить эти крайности, утверждая, что как вера, так и знание являются путями к истине; однако, он утверждал, что один и тот же человек не может одновременно верить и познавать одну и ту же истину посредством природного разума. Таким образом, даже в размышлениях Фомы Аквинского был разрыв между верой и знанием. Последователь его учения не желает верить в то, что он может познать, и не претендует на знание того, во что можно только верить.

Попытки занять позицию веры или знания по-прежнему продолжаются (и, вероятно, будут продолжаться) - с неудачными последствиями. Томпсон отмечал:

Те, кто принимают сторону знания в противовес вере, склонны предполагать, что когда вера вступает в конфликт с тем, что они воспринимают как знание, заблуждение покоится в доводах веры. Те, кто встают на сторону веры в противовес знанию, склонны рассматривать как ложный всякий довод знания, который не соответствует их собственной системе веры (1955, с. 76-77).

Проблема всех стремлений противопоставить веру и знание исходит из непонимания правильного библейского учения. Библия учит тому, что вера и знание дополняют друг друга, и когда на первый взгляд они кажутся противодействующими, то что-то не так с тем, что принимают за веру или считают знанием или с обоими понятиями. Это так, потому что оба эти понятия имеют отношение к истине (хоть и не одинаково), а истина абсолютна в своем постоянстве. Если знание и вера неразделимы, это должно быть от того, что они некоторым образом связаны. Разум (знание) и воля (вера) дополняют друг друга. Знание без веры приводит к теориям. [Дополнительные комментарии см. Томпсон, 1955, с. 76-79.]

Библия понятно и различными способами учит тому, что нельзя противопоставлять веру и знание. (1) Вера и знание никогда не противопоставляются в Новом Завете. Вера противопоставляется видению, а не знанию или разуму. В Послании к Евреям 11:1 мы читаем: "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом". Также, Павел писал во 2 Послании к Коринфянам 5:7: "Ибо мы ходим верою, а не видением". Эти стихи наглядно показывают, что вера противопоставлена "видению", или зрению. Зрение это разновидность чувственного восприятия и, следовательно, способ достижения знания. Таким образом, вера противопоставляется не знанию, а способу обретения знания. Это не означает, что вера и зрение не могут действовать совместно. Иисус сказал Фоме: "ты поверил, потому что увидел Меня" (Иоан. 20:29). Вера Фомы основывалась на свидетельстве его органов чувств, а именно, на его зрении. Затем Иисус сказал Фоме: "Блаженны не видевшие и уверовавшие" (Иоан. 20:29, выделено мной - Д.Л.). Это показывает, что вера может быть там, где нет зрения, но, обратите внимание, в этом стихе не сказано, что вера может быть там, где нет знания.

Некоторые уверовали в Иисуса не потому, что они Его видели, а по причине других доказательств. Примером служат самаряне, которые "уверовали в Него по слову женщины, свидетельствовавшей, что Он сказал ей все, что она сделала" (Иоан. 4:39). Эта женщина -самарянка поверила, потому что лично видела Иисуса, и, таким образом, попадает в ту же категорию, что и Фома (который поверил на основе своего зрения). Однако, самаряне поверили, основываясь на свидетельстве женщины, а потому попадают в категорию тех, которые уверовали, но не видели. Эти самаряне, а также "еще большее число", после уверования, основанного на свидетельстве женщины, "уверовали по Его слову, А женщине той говорили: уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос" (Иоан. 4:41-42).

Эти примеры показывают, что ходить по вере и ходить по видению это две разные вещи. Человек может поверить и узнать то, что нельзя увидеть, как сделали самаряне, которые вначале уверовали, не видя. Их убеждение основывалось на личном свидетельстве. Ходить видением означает принимать только те истины, которые можно увидеть или продемонстрировать (возможно, даже каким-то другим органом чувств). Коротко говоря, это управляется тем, что можно непосредственно увидеть. Есть множество вещей, которые можно познать и которые нельзя увидеть непосредственно, например, существование Бога (Рим. 1:20-21). Далее, я могу узнать и поверить в то, что Ной построил ковчег, что Иону проглотила огромная рыба и т.п., даже если я никогда не "видел" этих событий. Но, так как вера приходит от слышания, а слышание - от слова Божьего (Рим. 10:17), я могу ходить по вере - то есть, принять Бога и Его слово и верить тому, что говорит Писание.

(2) Вера и знание могут иметь один и тот же объект. Например, давайте рассмотрим следующее: (а) Бога можно познать и в Него можно верить. "А Мои свидетели, говорит Господь, вы и раб Мой, которого Я избрал, чтобы вы знали и верили Мне, и разумели, что это Я: прежде Меня не было Бога, и после Меня не будет" (Ис. 43:10). (б) Истину можно познать и в нее можно верить. "Которые запрещают людям жениться, запрещают употреблять те или иные виды пищи, созданной Богом для того, чтобы верующие и знающие истину ели с благодарностью" (1 Тим. 4:3, НЗСП). (в) Божественность Христа можно познать и в нее можно верить. "И мы уверовали и познали, что Ты - Христос, Сын Бога живого" (Иоан. 6:69; ср. 4:42). (г) Иисус говорил, что можно познать и верить в одно и то же. "А если творю, то, когда не верите Мне, верьте делам Моим, чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нем" (Иоан. 10:38). (д) Павел говорил: "Я знаю, в Кого уверовал" (2 Тим. 1:12). (3) Знание предшествует вере. Вера никогда не предшествует знанию, но вместо этого она обязана ему. Согласно Посланию к Римлянам 10:17, вера приходит после того, как люди получают знание Слова Божьего. Что касается библейской веры, где нет слова, там не может быть и веры. Где нет доказательств, там не может быть и веры.

Жители Верии были благоразумнее фессалоникийцев в том, что они: (а) охотно приняли слово и (б) ежедневно исследовали Писание с целью определить, было ли то, чему их учили, "точно... так" (Деян. 17:11). Результатом их позиции и действия было убеждение (Деян. 17:12). Обратите внимание на то, что они уверовали только после того, как получили знание Слова Божьего. Иудеи в день Пятидесятницы поверили, что они убили Самого Мессию, которого они ожидали, и узнали, что они были виновны в этом, основываясь на "твердом знании" того, что Иисус был Господом и Христом (Деян. 2:22-36).

Кто-то может возразить, что точка зрения на веру и знание, представленная мной, ошибочна, так как утверждать, что если А знает Б, то А должен оправдать истинное убеждение о Б. Таким образом, если А знает Б, то А верит Б, но отсюда не следует, что если А верит Б, то А знает Б. Большинство философов, включая меня самого, готовы принять эту точку зрения на знание. Разве же это не противоречит точке зрения, которую я высказал, - что знание предшествует вере?

Этот вопрос зиждется на различии в "убеждении" и "вере", которое было рассмотрено выше. Придерживаться убеждения означает согласиться с истинностью какого-либо предположения, которое на самом деле может оказаться ложным; следовательно, некоторые убеждения не тождественны знанию. Однако, иметь веру означает не только иметь "убеждение" в смысле "убеждение в том, что" (должно быть истинным), но также в смысле "убеждение в" (которое есть доверие). Что касается библейской веры, она может основываться только на свидетельстве Слова Божьего. Где нет свидетельства, там не может быть и веры. Человек может ходить по вере, только когда он знает Слово Божье. Если человек может знать, что Бог существует, что Он совершенен в Своей полноте, и что Библия преподает определенную истину, то он может познать эту истину. Зная это, человек может предаться этой истине - то есть, доверить этой истине свою жизнь. Другими словами, он может ходить верой и жить, принимая Бога и Его Слово такими, какие они есть.

Об авторе

Дэвид Лайп, бакалавр искусств в Университете Фрида-Хардемана, г. Хендерсон, штат Техас. Степень магистра в аспирантуре Института религии Хардинга, г. Мемфис, штат Теннесси. Степень доктора философии - в Техасском университете. Ныне -преподаватель в Школе изучения Библии при Университете Фрида-Хардемана.

БИБЛИОГРАФИЯ

Davis, Stephen T. (1978), Faith, Skepticism, and Evidence (Cranbury, NJ: Associated University).
Frye and Levi (1941), Rational Belief (New York: Harcourt and Brace).
Kaufmann, Walter (1958), Critique oj Religion and Philosophy (Princeton, NJ: Princeton University Press).
Robinson, Richard (1964), An Atheist"s Values (Oxford: Basil Blackwell).
Russell, Bertrand (1945), A History of Western Philosophy (New York: Simon & Schuster).
Schaeffer, Francis (1968), The God Who Is There (Downer"s Grove, 1L: Inter-Varsity Press).
Thompson, Samuel (1955), A Modern Philosophy oj Religion (Chicago, 1L: Regnery).
Vine, W.E. (1940), An Expository Dictionary of New Testament Words (Old Tappan, NJ: Revell).

Вера и знание

Было время в истории человечества, когда религиозное объяснение мира и человека было единственным и всеохватывающим; вера в высшие силы не отделялась от живого ощущения их вездеприсутствия. Но это время прошло давным-давно, – рядом с верой в самые далекие времена начало развиваться знание – сначала частичное, не очень уверенное в себе, а затем знание встало развиваться все быстрее, все энергичнее и увереннее. Уже в дохристианскую эпоху вера стала оттесняться знанием – и этот процесс привел вскоре к такому внутреннему разложению древнего мира, что он стал гибнуть. Христианство спасло мир от этой гибели и внутреннего разложения, возродило человечество тем духовным обновлением, которое оно принесло миру, а вместе с тем оно положило и новые основы для научного и философского исследования. К сожалению, то «обновление ума» (), которое принесло в мир , не дало миру всего, что могло и должно было войти в мир от света, который засиял для мира во Христе. Подлинное и творческое «обновление ума» как бы сосредоточилось только в области богословия, отдав всецело так называемому «естественному разуму» исследование и истолкование природы и человека. Это пагубное разделение, чуждое раннему христианству, получило особенно острое свое выражение на заре «новой» эпохи, т. е. в XV и XVI веках, – и после этого разграничения веры знания стало как бы «само собой разумеющимся», можно сказать – традиционным, бесспорным. В нашу же эпоху, христианский мир, не найдя правильного соотношения между верой и знанием, перешел за последнее столетие уже к открытому оттеснению веры знанием. Действительно, необычайные достижения научных исследований во всех областях, головокружительные успехи техники – все это породило такое умонастроение, такую установку духа, при которой для веры остается ли какое-либо место? У многих людей, особенно тех, кто с жаром и упоением изучает науки, работает в области техники, как бы иссякают самые источники религиозных переживаний, – люди теперь так заняты одной земной жизнью, ее сложными темами, исследованием и техническим овладением сил природы, что только какое-либо трагическое потрясение (как напр., обе мировых войны) или то оцепенение, которое несет с собой в мир смерть, вновь ставит перед всеми религиозный вопрос. Но для тех, кто возвращается к религиозной жизни или только ищет ответа на религиозные вопрошания, неизбежно возникает необходимость найти такое взаимоотношение между верой и знанием, при котором одно не вытесняло бы другое. Не может современный человек отбросить все то, что принесла миру наука, но как же соединить с этим не простое признание «Высшей Силы», но всю полноту христианской веры, жизни в Церкви?

Этот вопрос слишком важен и значителен, чтобы его решать «кое-как», «между прочим». Выяснению его, краткому анализу основных тем, с ним связанных, и посвящен настоящий этюд.

Учение о Боге, как Творце мира и о Промыслителе Божием

2 . По христианскому учению мир создан Богом, Который дал миру те законы, которые определяют жизнь мира. Эти законы вечны, потому что исходят от Бога, – в силу того же они неизменны и постоянны. Однако, творение мира Богом не надо понимать так, как будто мир движется, как некий механизм, будто христианское учение не признает в мире его собственной активности, его известной самостоятельности. Уже в библейском рассказе о творении мира мы находим весьма ясное указание на эту самодеятельность мира. Вот что мы читаем в книге Бытия (гл. I ст. 11–12) о третьем дне творения: «и сказал Бог: да произведет земля зелень, траву… дерево. И произвела земля зелень, траву, дерево…». Это замечательное место прямо говорит о собственной активности земли («произвела земля»), хотя и вызванной к жизни словом Божиим. Но, по мудрому указанию св. , «глагол Божий звучит для мира и ныне», – т. е. и ныне, по воле Божией, существует собственная активность «земли» – та самая активность, Которую наука кладет в основу принципа эволюции.

Создав мир и определив его законы, не мог, конечно, предоставить мир самому себе, как бы забыть о нем – творение мира естественно переходит в «промышление о мире». И тут мы впервые встречаемся с острым противлением некоторых деятелей науки этому воззрению, – я имею в виду то учение, которое принято называть деизмом. Деизм признает, что Бог создал мир, но отвергает всякое участие Бога в жизни мира, т. е. отрицает Промысел Божий. Что это богословски неразумно, это ясно само собой: как можно думать, что Тот, Кто создал мир, что Он по создании мира уже не думает о мире, не заботится о нем, как бы забыл о нем? Это «настолько неразумно, что собственно тут нечего и спорить: если признавать, что мир не сам собой существует, а создан Богом, стоящим над миром, то просто нелогично отвергать участие Бога в жизни мира. Но почему же некоторые ученые все же отвергают это участие Бога в жизни мира? Какие мотивы руководят ими при этом?

Деизм есть создание английской религиозной мысли; одним из виднейших защитников деизма был знаменитый Ньютон, создатель новой механики. Ньютон был убежденным христианином, признавал бытие Божие и самую неизменность законов природы выводил из неизменности Божества. Но, будучи одним из творцов «механического понимания природы», которое сыграло, несомненно, очень большую роль в развитии научных идей в XVIII и XIX веках, Ньютон исходил из того убеждения, что все в мире объясняется из самого же мира. Всякое естественное явление имеет, по этому взгляду, естественную же причину. Мировая жизнь есть бесконечная цепь причин и следствий, – тут все «естественно». И именно потому, думают ученые, наука и возможна: если бы в мире действовали какие-либо (сверхъестественные) силы, то научное познание мира было бы невозможно. Но наука не только возможна, но она существует, она прогрессирует и все глубже и дальше проникает в тайны природы, и это не значит ли, что в мире действуют только естественные силы?

Никто не станет, конечно, отрицать реальности в мире естественной причинности, но разве это исключает участие Бога в жизни мира? Вникнем в этот вопрос глубже, и мы увидим, что из признания действия в мире естественных сил вовсе не вытекает отрицание Промысла Божия в мире; не вытекает, поэтому, как увидим дальше, и отрицания чуда. О том, что в мире могут действовать силы, превосходящие «естественный» строй природы – об этом мы будем иметь случай говорить позже.

Границы причинности (учение Курно)

3 . Принцип всеобщей причинности (так называемый детерминизм), как легко убедиться, вовсе не исключает случайности и даже ее создает. Французский ученый Курно (середина XIX в.) впервые показал это с неотразимой ясностью, развив учение о так называемых «независимых причинных рядах». Возьмем простой пример, иллюстрирующий это: по рельсам железной дороги движется поезд согласно определенному расписанию; железная дорога в одном месте пересекается шоссе, по которому ездят автомобили, грузовики и т. п. Обычно, когда к месту пересечения двух путей подъезжает поезд, шлагбаум опускается и движение по шоссе прекращается. Но, если шлагбаум не опущен или его вовсе нет, может случиться (к сожалению, часто и бывает), что в один и тот же момент должны оказаться в одной и той же точке пространства и поезд и грузовик, что неизбежно приводит к катастрофе. Ведь движение поезда подчинено своей причинности, а движение грузовика – своей, – обе причинности независимы одна от другой, и их катастрофическая встреча есть чистая случайность, вытекающая как раз из независимости причинных рядов. Но мы знаем, что этой катастрофической встречи может и не быть – либо машинист затормозит поезд, либо шофер приостановит грузовик. В обоих этих случаях ни машинист, ни шофер не попирают закона причинности – ведь самое столкновение поезда и грузовика есть, в данном случае, чистая случайность, которую можно предотвратить, т. е. ее можно избежать, если опасность во время заметят или машинист или шофер.

Строгий детерминизм или строгая подчиненность всех процессов в мире закону причинности вполне, таким образом, соединима с случайностью, а следовательно, и со вмешательством людей в регуляцию этих случайностей без нарушения законов причинности. Но если мы, управляя, автомобилем, можем вовремя затормозить, чтобы не столкнуться с другим автомобилем, выехавшим из-за угла, – то почему же Бог, Творец вселенной, не может, не нарушая законов причинности, создавать такиее сочетания событий, которые могут иметь благоприятные последствия для тех или иных людей? Сколько раз в жизни бывало и бывает, что «случайная» встреча двух людей, ведущая к их взаимному знакомству, начинает собой целый ряд чрезвычайно важных фактов, в основе которых лежит все же «случайная встреча». Почему мы не можем предположить, что «случайная» встреча была, в действительности, делом Божиим? Если родители «подбирают» знакомых для своих детей в расчете, что это будет иметь доброе влияние на них, почему не может этого сделать?

Но, скажут нам, как отличить случайную в точном смысле слова встречу двух рядов от встречи, в которой было действие Божие? Ведь внешне оба типа встреч протекают одинаково, т. е. внешне они оба кажутся случайными; как же узнать, что в одной из них было действие Божие? Внешне это обычно и нельзя узнать, но каждый человек, если он оглянется на свою жизнь, почти всегда с уверенностью может сказать, что те или иные события в его жизни вовсе не были случайными, а несомненно определялись чем-то высшим, вели к какой-то определенной цели. Вообще нельзя чистой случайности придавать такое огромное значение, какое ей отводят, например, в естествознании; наш знаменитый русский ученый Пирогов справедливо высмеивал «обожание случая», как он выражался. Факты целесообразности в истории живой природы, в развитии людей и целых народов могут быть столь поразительны, что их никак нельзя сводить к «чистой случайности».

Пусть так, скажут нам, пусть через регуляцию различных причинных рядов может входить в жизнь мира; пусть в этом смысле мы можем признать принципиальную возможность «чуда», но что нам удостоверяет реальность чуда, т. е. удостоверяет, что в таком-то определенном случае действовал именно Бог, т е. что тут была не «чистая» случайность, а было целесообразное вмешательство Божие? Если верующие в Бога люди утверждают, что у них нет никаких сомнений, что в данном случае именно Бог создал то сочетание фактов, которое было столь для них целесообразно, – то почему неверующие в Бога этого не видят, не понимают? Или вере присущ особый свет, который помогает почувствовать участие Бога в жизни данных людей?

Войдем для уяснения этого глубже в сущность религиозной веры, но сначала попробуем разобраться в психологии познания.

Психология познания

4 . При предварительном различении веры и знания мы указали на то, что они обращены к разным сферам. Вера есть обращенность нашей души к Богу, к горнему миру, к невидимой, запредельной реальности, – а знание обращено к миру видимому и ощутимому, оно всецело основывается на опыте, а затем на тех идеях, которые возникают из опыта. Из такого определения веры и знания, как двух сфер духовной жизни, находящихся в разных, так сказать, этажах, вытекает само собой, что они никак не могут придти в столкновение друг с другом. Все это верно – но лишь при первом приближении к вопросу о вере и знании. Стоит несколько глубже вникнуть в природу веры и знания, как нам сразу представится возможным конфликт между ними – притом в двух разных условиях. Первого типа конфликт мы, для ясности, назовем конфликтом косвенным, второго типа конфликт – прямым. Разберем оба эти типа – они помогут нам ближе войти в сущность веры и знания – и обратимся сначала к первому типу.

Мы уже упоминали, что знание основывается почти всегда «на опыте», т. е. оно имеет дело с такими «предметами» или явлениями, которые доступны нашим внешним чувствам (зрению, слуху и т.д.). Но вследствие этого они доступны одновременно многим людям сразу: если я в химическом каком-нибудь опыте вижу, что в жидкости образуется осадок, то это образование осадка может наблюдать сколько угодно людей. Это придает знанию, основанному на опыте, такую убедительную очевидность, что этот тип усвоения истины начинает казаться единственным. Действительно, мы уже с детства привыкаем к этому типу усвоения истины, – привыкаем называть знанием именно то и только то, что «очевидно», что «доступно всем». Правда, если какой-нибудь путешественник, забравшийся в неисследованные до него страны, даст описание того, что он видел, то можно ли верить ему? Ведь он был только один, других свидетелей не было с ним? Верно, но мы хорошо сознаем, что записи такого путешественника может проверить любой новый путешественник. Именно эта возможность проверки освобождает ученых от необходимости, чтобы при их различных исследованиях присутствовали другие люди: описание, сделанное одним человеком, принимается за истину, ибо легко может быть проверено другими людьми. В настоящее время существует так много ученых, так много исследователей во всех областях, что проверка, действительно, и производится многими наблюдателями.

Все это создает определенные навыки души – истина кажется тем бесспорнее для нас, чем она осязательнее, очевиднее, чем легче допускает проверку. Все, что неосязательно, не очевидно с первого взгляда, что нельзя проверить, – легко может быть объявлено фантазией. И так как фантазий в истории разных наук было тоже немало, то в итоге многовековой научной работы у всех, кто интересуется знанием, создается «критическая установка», создается большая строгость в отношении точности приводимых учеными фактов.

С тех пор (уже больше трех веков), как к изучению физических, позже химических, а ныне и биологических процессов, стали применять математику, научный критицизм не только окреп, но даже приобрел некоторые черты своего рода сектантства – так велика стала требовательность и даже придирчивость нашего ума. Само по себе это явление есть выражение зрелости научной жизни нашего времени, – но увы, именно достигши зрелости, критическое направление сразу обнаружило и свое вредное действие на наше сознание.

Это вредное действие проявляется прежде всего в том, что всё, что не очевидно и не может быть доступно проверке, сразу заподазривается в своей истинности. Вот, например, до сих пор в науке, существующей уже более 150 лет, а именно в психологии, есть спор, который так и остается неразрешенным – и именно вследствие чрезмерного критицизма. Спор шел и идет о том существует ли душа человека? Что существуют различные душевные явления (образы воспоминаний, мысли, разные чувства, желания), об этом никто не спорит, но о душе, как таковой, сейчас просто не принято говорить (в силу чего уже давно стали говорить, что современная психология есть «психология без души»). Почему? Потому что прямого восприятия души (как бы отдельно от душевных явлений), действительно, нет; выходит, что слово «душа» не означает никакой реальности, а есть просто слово, удобное для обозначения совокупности разных душевных явлений. Но такое рассуждение в корне неправильно – ибо если мы не воспринимаем в себе души отдельно от душевных явлений, то и самые-то душевные явления предстоят нам всегда в некоем живом целом – что и есть душа! Никогда и нигде нам не дано отдельно воспоминание, отдельно мысль или желание, но все это есть, по прекрасному выражению американского психолога Джемса (James), «поток» психической жизни. Только чрезмерным критицизмом и должно объяснять «психологию без души».

Но еще хуже выходит, например, при изучении социальных явлений. Положим, я пошел в гости к своему другу; в течение получаса мы говорили с ним о погоде, о политике, о ценах на продукты и т. п. Неужели этим и ограничивается социальное общение, только в этом оно и состояло? Конечно, нет, ибо его подлинная реальность не может быть внешне усвоена. Посидев у друга полчаса, я ушел освеженным, словно я внутренне напитался чего-то от него, словно какие-то невидимые, неосязаемые процессы и определили наше «общение». В этих невидимых неосязаемых процессах в действительности и заключена самая «суть» общения, – и глубоко ошибся бы тот, кто счел бы сутью его, наоборот, ту болтовню, которой мы были заняты. Надо поэтому уметь освобождаться от привычки считать истинным только то, что «очевидно», что доступно одновременно другим, допускает проверку, – надо стремиться к тому, чтобы овладевать и той стороной бытия, которая неосязаема, не очевидна.

Сущность веры

5 . Но вредное действие чрезмерного (и упрощенного) критицизма сказывается с особой, можно сказать, роковой силой тогда, когда дело идет о предметах высшего порядка, т. е. о предметах религиозного порядка. То, что принято называть религиозной верой, есть, ведь, тоже своего рода знание – но знание, иное и по тому, как оно развивается, и по тому, на чем оно основывается. Мы не должны прилагать к этому «знанию веры» тот критицизм, который верен (и то с известными, как мы видели, ограничениями) в отношении внешнего мира: предметы веры, если мы следуем внешнему критицизму, как бы уходят от нас, становятся уже совершенно закрытыми и недоступными нам.

Для полной ясности будем отличать в вере «знание Бога» и «знание о Боге"3. Было бы еще проще отличать «веру в Бога» от наших «верований», т. е. тех учений, понятий, идей, которые входят, например, в состав христианского вероучения. Вера же в Бога или «знание Бога» есть живое, непосредственное, непререкаемое чувство Бога, Его бытия, Его реальность и близость к нам. Французские богословы и мыслители называют это «чувством присутствия» (sentiment de la presence) Бога. Конечно, такое живое и непререкаемое чувство Бога вовсе не присуще всем верующим, – у многих, даже искренно верующих есть лишь некая светоносная идея, которая все освещает им, но все же только идея, а не живое «ощущение» Бога. Между тем первосущность веры в Бога («знание Бога») есть именно ощущение или чувство Бога, сознание, что Бог для нас реальнее всякой «видимой» реальности, реальнее всего мира. По учению многих богословов, вера в Бога вообще предшествует всякому ощущению, познанию видимого бытия. «Самое первое, самое реальное для нас есть Бог», говорил один западный богослов, – и это верно, но надо иметь в виду, что живое, непререкаемое чувство Бога, столь легко дающееся детям или свыше вдохновенным душам, для нас, пребывающих в плену видимых, осязаемых вещей, дается обычно лишь в итоге духовной и молитвенной жизни. Первоначально мы просто «узнаем» многое о Боге – когда родители, воспитатели говорят нам о творении мира, о Спасителе, распятом и воскресшем, о Божией Матери и святых, – и все это есть «верования» наши, но еще не подлинная вера. И верования (знания о Боге) нужны душе – им присуща особая светоносная сила, которой освещается и озаряется весь мир, вся жизнь, – но религиозная жизнь, которая не идет дальше «верований», еще не дошла до той своей вершины, где не нужно «доказывать» бытие Божие, но где оно охватывает нашу душу, как правда, как добро, как Первореальность.

Вера в Бога или знание Бога дается нам обычно в итоге духовной и молитвенной жизни, но она не создается нами, она есть откровение Бога в нас. Сам открывается нам, и оттого непререкаемо и невыразимо словами живое ощущение Его присутствия. Но Бог не открывается душе человеческой так сказать насильно, а только там и тогда, где и когда душа ищет Бога, где она раскрывается навстречу Ему. Бывают, впрочем, такие потрясения (внезапные несчастья, чья-либо смерть, особенно часто на войне), когда душа, уже трепещущая, стоящая как бы на пороге Богосознания, может вдруг с такой силой пережить близость Бога, что она, словно ослепленная светом свыше, уже не хочет глядеть на мир, ищет только Бога. Но это сравнительно редкие случаи, – вообще же говоря, Бог открывается душе лишь через молитвенную и духовную жизнь. «Блаженни чистие сердцем, сказал Господь, ибо они узрят Бога». Чтобы чувствовать Бога, нужно чистое сердце, свободное от пороков, мелких и больших страстей, любящее чистоту и правду. Но не менее нужно, чтобы ум не мешал движению сердца, т. е. чтобы в нем не было тех или иных неверных идей, учений. Оттого так и важно правильное религиозное воспитание и образование, что они приуготовляют сердца и ум к восприятию Бога, к встрече с Ним, когда придет для этого момент.

Если такова природа религиозной веры, то можно сказать, что она «очевиднее» для нас всякой внешней очевидности и в этом смысле она превосходит всякое внешнее знание обилием света, сознанием твердой и непреложной истины. Но вера живет внутри души; извне можно пройти мимо нее, так сказать, не заметив ее, – вера есть та внутренняя жизнь души, в которую извне нельзя заглянуть. Но в вере есть зато нечто иное и большее: вера может легко передаваться другим людям, – она зажигает в ищущих душах, в чистых сердцах ответный огонь. Апостолы, проповедуя всем народам Христово учение, привлекали к вере не убедительностью тех или иных аргументов, даже не чудесами, – но огонь веры, живший в них, зажигал ответный огонь у слушателей. Огненная сила, присущая вере, есть сила, перед которой бледнеет всякая иная сила – ума или физического действия. Достаточно прочитать несколько глав из книги «Деяния Апостолов» (эту книгу можно было бы назвать «пятым Евангелием», ибо там рассказана история распространения христианского благовестия), чтобы почувствовать, что необычайное распространение христианства по всему миру было связано именно с тем, что огонь веры у Апостолов зажигали ответный огонь у тех, кто внимал им чистым сердцем. Это дивное свойство веры, возможность, что от одной верующей души возгорается свет веры у других людей, даже не переживших того, что например, пережили Апостолы, и есть тайна Христовой Церкви. И доныне огонь веры возгорается в душах, мы питаем, воспламеняем друг друга – и сердца людей открываются для новой жизни во Христе.

Но свет, который освещает нашу душу благодаря вере в Бога, по-новому освещает нам и весь мир, человека в мире, – тут именно и совершается то «обновление ума» во Христе, о котором говорил Ап. Павел ().

Косвенный конфликт знания и веры

6 . Если мы можем подняться до того, чтобы глядеть на мир «в свете Христовом», то весь мир предстанет нам как бы пронизанным лучами, исходящими от Бога. В свете веры мир вовсе не живет какой-то своей отдельной обособленной жизнью (хотя ему и дана от Бога сила самодеятельности), – мир держится Богом. Св. Отцы часто выдвигают ту мысль, что если бы мир не сохранялся Богом, не находился под его попечением, т. е. был бы предоставлен самому себе, то он давно распался бы и обратился в небытие. Та картина мира, которую рисует там современная наука, неверна не в том смысле, что она говорит о чем-то мнимом, нереальном. Нет, все верно в описаниях явлений, в формулировке законов, управляющих миром, но все это есть лишь повесть о поверхности мира, о его оболочке. В научном подходе к миру не хватает ощущения Божьего присутствия в мире, Его постоянного участия в мире; наука даже не подозревает часто того, что великий созерцатель духовного мира (Св. Исаак Сириянин) назвал «пламенем вещей», – той подлинной глубины в жизни мира, где мир пронизан светом Божиим.

В силу этой ограниченности внешнего знания, когда оно сознает себя единственной и высшей формой знания, когда оно распространяет свои требования «очевидности», доступности всем для проверки на то, что для внешнего взора не очевидно, не допускает такой простой проверки, тогда и возникает то, что мы назвали «косвенным конфликтом» веры и знания. Вера открывает нам бытие настолько глубже, полнее, яснее, что внешнее знание мира, само по себе и цельное и нужное, должно быть признано подчиненным вере – но, конечно, не внешне, а внутренне. Поэтому чувство истины, если оно развивается на одном внешнем познании мира, неполно и недостаточно, – и наоборот, то чувство истины, которое развивается через веру, проникает во все глубже, светит мне, озаряя своим сиянием полноту бытия.

Фактически огромное большинство людей созревает духовно и умственно именно на внешнем знании, – и это было бы не плохо, если бы они параллельно врастали в мир религиозной жизни. Но обычно этого нет или почти нет, вследствие чего наше созревание и определяется почти всецело тем подходом к миру, к истине, который соответствует только внешнему знанию. Даже те, у кого было религиозное воспитание, часто переживают Бога, как нечто отвлеченное, как чистую (увы, не светоносную) идею. Чтобы пробудить в таких людях сознание неполноты и ограниченности внешнего знания, нужен какой-то сдвиг, может быть глубокий удар. Только тогда может человек сказать себе вместе с Псалмопевцем: «из глубины воззвах к Тебе, Господи», – а пока он не упадет в эту глубину, он находится во власти внешнего подхода к бытию.

Так и возникает, как видим – косвенно, – конфликт веры и знания. Мы называем такой конфликт «косвенным», потому что свет веры оказывается у многих столь ослабленным (в силу внешнего подхода ко всему), что они не могут ничего противопоставить самоуверенному сознанию, созревшему на внешнем знании.

Теперь мы несколько подготовлены к разрешению поставленного выше вопроса о том, как нам убедиться в реальном вхождении Бога в жизнь мира, как убедиться в реальной, а не одной принципиальной возможности чуда.

О реальности чудес

7 . Принципиальную возможность чуда мы признали, исходя из анализа случайности. Случайны все «встречи независимых причинных рядов», – и если нам, людям, возможно, не нарушая закона причинности, регулировать встречи отдельных причинных рядов, то, конечно, это возможно и для Бога. Но возможность чуда – это одно, а реальность его – совсем другое; как ни важно признать первое, но для религиозного сознания гораздо важнее второе, – т. е. для религиозной души важно почувствовать, что пришел нам на помощь и совершил то чудо, о котором мы Его просили.

Если мы возьмем случай какого-нибудь необычайного исцеления больного, о которой; верующие говорят, что это было чудо, т. е. было прямым действием Бога, то надо сказать, что внешне такие чудеса всегда могут быть истолкованы, как явления совершенно естественные. Врачи давно привыкли ссылаться на то, что всякое излечение болезни создается vis medicatrix naturae («целебная сила природы»). Почему и откуда у природы есть эта «vis medicatrix», врачи не интересуются, они ее просто принимают, как факт. Поэтому даже когда врачам приходится иметь дело с поразительным, почти мгновенным исцелением от тяжкой болезни, у врачей всегда остается внешняя возможность сводить и такие случаи к «естественным силам» организма. В последние десятилетия было выдвинуто даже особое понятие «исцеляющей веры», которое будто бы заменяет понятие чуда. Это понятие «исцеляющей веры» опирается на достаточно в наше время изученное влияние самовнушения, действие которого бесспорно может быть очень глубоко и сильно. Внушение тоже может иметь такое огромное, прямо потрясающее влияние, что как будто теперь вместо чуда надо просто говорить о внушении и самовнушении. Наука в явлениях внушения и самовнушения как будто нашла ключ к «научному истолкованию» того, что раньше считалось чудом.

Не отрицая огромного влияния внушения и самовнушения на человеческий организм, даже признавая, что еще недостаточно изучена вся полнота того, что здесь может иметь место, мы должны сказать, что сводить все «чудеса» к действию внушения или самовнушения совершенно невозможно. Но с особой ясностью это выступает в тех случаях, когда мы имеем дело со случаями, при которых невозможно ни внушение, ни самовнушение. Я беру из бесчисленных случаев, сюда относящихся, случай, мне лично хорошо известный, – он относится к чудесному исцелению, имевшему место в моей семье.

Мой младший брат (мы жили тогда в глубокой провинции на юге России) заболел тяжкой формой менингита (мозговое заболевание). Болезнь развивалась очень остро, врачи, бывшие в нашем городе, после тщетных попыток спасти малыша, категорически заявили матери, что на спасение никакой надежды нет. Мать послала телеграмму о. Иоанну Кронштадтскому с просьбой молиться об исцелении мальчика, на что последовал ответ о. Иоанна, что он молится, что необходимо отслужить молебен в местном храме. Через день началось внезапное улучшение в состоянии мальчика, через два дня болезнь его совершенно покинула. Когда он вырос, никаких следов от болезни, кроме общей нервности, не осталось.

Исцеление произошло по молитве (о. Иоанна), оно было ответом свыше на эти молитвы. В порядке обычного хода болезни исцеление было невозможно, но Бог, услышав молитвы, исцелил мальчика, не отменяя естественных законов природы, а лишь дав, очевидно, то направление «естественным силам организма», которого уже не могли вызвать ни усилия врачей, ни vis medicatrix naturae. Естественные силы детского организма были за десять дней тяжкой болезни (с очень высокой температурой) настолько надорваны, что организм сам уже не мог победить тяжкого недуга. И ясно, что в данном случае не могло быть ни внушения, ни самовнушения. Нельзя, конечно, молитвенный подвиг о. Иоанна Кронштадтского свести к внушению, – но и самовнушения здесь тоже не могло быть: мальчик, лежавший в агонии, ничего не мог «внушать самому себе» – он был все десять дней без сознания, было ему только 3 года! Мать, молившаяся у кровати сына все дни, тоже ничего не могла внушать своему мальчику, – и только молитва о. Иоанна, находившегося более, чем за тысячу верст от нас, привела к тому, что Господь исцелил больного.

Для очей веры не нужны даже все эти рассуждения, которые должны победить упорство неверия, – для очей веры вся картина, только что нарисованная, говорит просто и ясно, что Господь, по молитвам о. Иоанна, исцелил мальчика. Для очей веры не нужен такой разбор возможных «естественных» объяснений исцеления мальчика, ибо им открывается вездеприсутствие Божие, Промысел Божий. Для очей веры вовсе не исчезает понятие чистой случайности, но факты чистой случайности – едва ли не самые темные точки бытия, как бы аккумулирующие излучения мирового зла и противящиеся свету, исходящему от Бога. Во всяком случае для религиозного восприятия «чистая случайность» никак не может быть источником добра, целесообразности именно потому, что за «чистой случайностью» стоит потемнение вселенной, созданной грехом. На все это строгий поклонник современного естествознания, для которого неизбежно «обожание случая», по ядовитому выражению Н. И. Пирогова, может, конечно, сказать: «То, что вы говорите, есть подлинно чистейшая фантазия». Да и говорить всерьез об «очах веры» не захочет он. Но всякий непредубежденный человек поймет, что все это уже только отговорки.

В одном из малых своих очерков Л. Толстой, говоря о молитве, высмеивает молитву и говорит, что она сводится к следующему: «Боже, сделай, чтобы дважды два было не четыре, а пять». Смеяться можно, конечно, над чем угодно, но о молитве можно сказать, что она есть самое высокое, благоговейное устремление человеческого духа ввысь и никогда не может иметь тот нелепый характер, который ей приписывает Л. Толстой. К сожалению, реальность участия Бога в жизни мира, Его вездеприсутствие, Его помощь людям навсегда могут остаться закрыты для людей «помраченного ума», как говорит Ап. Павел, т. е. для тех, чей взор скользит лишь по поверхности бытия, не замечая того, что стоит за этой поверхностью, как ее глубина.

О «прямых» конфликтах веры и знания

8 . В разъединенности того, что открывается вере, и того, что считает реальным воспитанный на внешней «очевидности» ум мы видели косвенный конфликт веры и знания и показали его неосновательность. Перейдем теперь к «прямым» конфликтам их. Но существуют ли они на самом деле? Легко показать, что такая «прямая» противоположность того, что утверждает знание, и веры относится собственно не к науке в строгом и точном смысле, а к разным научным теориям, к научно-философским обобщениям и гипотезам. Эти теории и гипотезы, эти научно-философские обобщения вполне законны и часто очень полезны, как полезен бывает полет фантазии для работы ума. Но в том-то и дело, что это есть фантазии, гипотезы, а не наука. Гипотеза Дарвина о том, что человек развился путем естественной эволюции из обезьяны, есть как раз пример такой научной фантазии, которая может иметь весьма полезное значение для научных исследований, но которую никак нельзя отожествлять с наукой (в точном смысле этого слова). Те, кто хотя бы немного знакомы с тем, что называется «кризисом трансформизма» (т е. теории Дарвина об эволюции), знают, что хотя основательные и серьезные ученые горячо стоят за принцип эволюции, но ныне почти все признают, что гипотезу Дарвина невозможно сейчас научно защищать. Я говорю об этом лишь мельком, хотя вопрос о происхождении человека имеет самое существенное значение для понимания «загадки человека», а еще больше для всего религиозного сознания. Но вопрос этот так сложен, что здесь разбирать его нет никакой возможности. Для изучения «прямых» конфликтов веры и знания я избираю более легкий для анализа вопрос – о «бессмертии души», тем более, что для религиозного сознания он имеет еще большее значение, чем вопрос о происхождении человека.

Душа и тело человека

9 . Верование, что со смертью и разложением тела человек не исчезнет, что душа его приобщается к вечности – есть одно из самых распространенных верований человечества. Иногда эти верования имели наивный характер, иногда более серьезный, но некое настойчивое стремление человеческого духа к утверждению жизни за гробом мы найдем всюду, вплоть до великих философов (как известно, величайший греческий философ Платон посвятил особый диалог «Федон» вопросу о бессмертии духа). Нередко религиозные и философские школы учили о решительной противоположности души и тела и видели в смерти, т. е. в отделении души от тела освобождение души. По-иному учили индусские религиозные верования: для них была ясна необходимость тела для жизни души, и они учили о том, что после смерти душа, покинув тело, в котором она жила, переселяется в другое тело, чтобы в нем жить и действовать4. Это учение о «душепереселении» или «перевоплощении» не может быть принято, но оно стоит как бы у порога той великой истины, которую принесло миру – а именно истины о воскресении в теле. Христианство признает в своем благовестии о воскресении, что в будущей жизни человек воскресает, как индивидуальность, в полноте душевной и телесной жизни. Христианство твердо учит о том, что за гробом душа продолжает жить, но жизнь эта – неполная, ущербленная, – полная же жизнь настанет тогда, когда мы воскреснем в теле. Этим учением христианство возводит тело на такую высоту, придает телу такое значение, какого мы не находим ни в одной религии, не находим и в науке, тяготеющей к так называемому материализму. Если сопоставим здесь научные фантазии с тем, что дает христианство, то нам сразу будет ясно, насколько глубже и полнее учение христианства.

Исследователи человеческой природы любят говорить: мы не знаем никакой жизни человека вне тела. Это верно и неверно: верно в том смысле, что жизнь души после смерти закрыта для нас, что нам дано знать человека, его природу, лишь в единстве души и тела. Но может ли наука серьезно утверждать (как это особенно усердно проповедуют защитники материализма), что с распадом и разложением тела человек исчезает совсем, что никакой жизни души за гробом нет? Такое утверждение будет не научным утверждением, а чистой фантазией – по той прежде всего причине, что мы и в живом человеке не имеем прямого восприятия его души. На каком же основании мы можем утверждать, что со тела душа не живет, раз мы чужую душу вообще прямо не воспринимаем? С другой стороны, простое рассуждение показывает нам более, чем вероятность, но можно сказать, неизбежность жизни души после смерти. В самом деле – мы можем отнимать от тела те или иные его органы (руки, ноги, глаза и т. п.), а от души мы ничего отделить не можем – она остается вся в своей неделимости и целости. Нельзя куда-то устранить мысли, оставив чувства, или наоборот, ибо душа целостна, неразложима. Явление памяти, с другой стороны, освещает нам тот факт, что прошлое продолжает жить в нашей душе, – и даже то, что казалось совсем забытым, может в ней неожиданно вспомниться. Как же может замереть душа, если она не знает в себе «частей», неделима, неразложима»?

Но, скажут нам – наше сознание справедливо называют «мозговым» сознанием – и если мозга и нервов нет, какое может быть сознание? Да, «мозговое сознание» после смерти невозможно до воскресения, но разве в обмороке, когда мозг, лишенный крови, не дает места сознанию, – душа теряется или что-либо теряет? Разве когда мы «приходим в себя» не раскрывается вся та же полнота души?

Как в глубоком сне душа живет, но не сознает себя, не так ли и после смерти (которую всегда сравнивают со сном) душа живет, не обладая «мозговым» сознанием? Я не хочу усложнять своего изложения вопросом о том, не является ли само «мозговое» сознание проявлением и функцией более глубокого нашего самочувствия, в лоне которого «возникает» наше «мозговое» сознание. Рассмотрение этого вопроса показало бы нам, что «мозговое» сознание действительно не является первичным, исходным в жизни и в самочувствии души и что временное (до воскресения во плоти) затухание «мозгового сознания» не означает, что душа, так сказать, засыпает и замирает (до воскресения). Этот вопрос, в известном смысле даже решающий в отношении темы о «бессмертии души», не может быть надлежаще освещен и решен без целого ряда психологических анализов, которые здесь невозможны.

Итак, если мы соберем воедино все, что может противопоставить научное знание о человеке христианской вере в то, что жизнь продолжается за гробом и закончится воскресением, то кроме скромного положения, что здесь на земле душевная жизнь предстоит нам связанной бесконечными связями с телом, науке нечего сказать. Из этого положения решительно никак не вытекает, что душа не может жить после распада и разложения тела; единственно, что могла бы сказать наука об этой жизни за гробом: мы ничего не знаем и не можем ничего ни утверждать, ни отрицать.

А между тем, какое огромное, исключительное значение для всей нашей духовной жизни имеет само по себе верование в жизнь после смерти и в воскресение! Даже в индусском учении о «карме» выступает уже со всей силой убеждение, что наши дела не безразличны для нашей судьбы после смерти, а в христианском учении, где нет места для перевоплощения (как в индуизме), каждый человек несет за собой в иной мир все, что он сделал в жизни. Эта мысль о реальности будущей жизни впервые бросает свет на смысл нашей жизни на земле, указывая на то, что мы призваны к вечной жизни.

Таким образом в вопросе о «бессмертии души» научное знание не может позволить себе ни скептического отношения к вопросу о будущей жизни, ни, тем более, прямого отрицания будущей жизни. Но нельзя отрицать, что наше сознание, как бы скованное нашими внешними восприятиями, нашей погруженностью в мир вещей, останавливается с недоумением перед великим христианским благовестием о воскресении человека в целости его душевно-телесной жизни. Между тем, именно идея воскресения, а не просто «бессмертие души» (как часто ду-мают) собственно и есть христианская идея. Душа бессмертна, это верно, но это есть лишь часть более общего и более важного учения о том восстановлении всего человека, которое и есть воскресение. Необходимо сделать несколько разъяснений по этому вопросу, – тем более уместных, что в воскресении мы действительно уже выходим за пределы «естества», как оно предстает нам в опыте. Тем самым мы можем коснуться последней нашей темы – о соотношении знания и веры там, где вера ведет за пределы того, что принято считать «естественным».

Участие Бога в жизни мира, как нарушение законов «естества»

10 . Среди чудес, которые творил Господь на земле и которые ныне творятся во имя Божие по молитвам нашим, огромное большинство их, как мы говорили, вовсе нарушает законов «естества», как они нам известны. Все исцеления, даже воскрешение Лазаря, который после этого чуда, прожив некоторое время, умер, – происходили в пределах «естества» – и ключ к пониманию того, что здесь нет нарушения закона причинности, мы нашли в том соотношении понятий случайности и причинности, которое было развито нами выше (§ 3). То, что Господь, как Владыка неба и земли, изменял обычный ход событий, не означает ли просто, что Ему, как Господу, были ведомы такие свойства «естества», которые для нас недоступны?

Может быть, – но есть в христианстве такое событие, притом имеющее для него коренное значение, в котором мы находим явное нарушение законов естества, можно сказать, их решительное подчинение некому высшему началу. Мы говорим – о воскресении Самого Господа, о том преображении человеческой Его природы, о котором говорят Евангелия в главах, посвященных явлениям Христа после Его воскресения. В этих событиях перед нами предстает подлинное изменение человеческого естества, не имеющее никакой аналогии с тем, что мы наблюдаем в доступном нам мире. Научное знание должно здесь, по-видимому, отступить и предоставить «очам веры» давать те основания, которыми можно было бы изъяснить великую тайну Воскресения. О том, что воскресение Господа есть основное и центральное для христианства событие, от которого и пошло само – нужно ли об этом много говорить? Вера в Воскресшего Спасителя есть основа всей нашей веры, всей нашей жизни – без этой веры нет и не может быть христианства. Но если знание отступает здесь перед столь глубоким веросознанием в христианстве, то надо сказать, что и само христианство, со всей силой утверждая реальность Воскресения Господа, вовсе не берется разгадывать тайну того, как оно было возможно. Если в вопросе о чудесах, в которых не совершается нарушение законов природы, не так трудно было принять принципиальную возможность таких чудес и центр тяжести вопроса заключался в том, можно ли принять реальность того или иного чуда, как действительного вхождения Бога в мир (а не просто «чистой случайности» в сочетании «независимых причинных рядов»), то в вопросе о воскресении Спасителя, наоборот, труден вопрос о самой возможности его, а вопрос о его подлинности и реальности, как мы сейчас увидим, решается и просто и категорично. Возможность воскресения умершего по плоти Спасителя остается «метафизической тайной», превышающей силы нашего разума, но реальность Его воскресения предстает перед нами с такой силой, что в свете ее евангельское благовестие о всеобщем воскресении перестает быть трудным для принятия его всей нашей душой.

Реальность воскресения умершего по плоти Спасителя засвидетельствована тем, что она не только всецело завладела умом и сердцем последователей Его, но особенно тем, что она вошла в душу учеников Господа в своем победном сиянии с такой силой, что их проповедь зажгла неугасимым доныне огнем бесконечные массы людей. Эта сила веры в Воскресение живет доныне в человечестве, покоряя себе все чистые сердца, – и конечно, основанием всего этого безмерного в своем объеме роста христианства может быть только одно – то, что Христос действительно воскрес.

Если вчитаться в главы, посвященные в Евангелии Воскресению Христову, то становится ясным, что, несмотря на многократные предупреждения Спасителя о Его смерти и воскресении, ученики никак не могли понять смысл этого. Когда Христос умер на кресте и Его тело положено было в гроб, не кончилось ли для них все? Растерянность, глубочайшая смущенность были у них так велики, что когда жены мироносицы, бывшие у гроба Христова, сказали им, что тела Христова во гробе нет, что Ангел возвестил им о воскресении Спасителя, они не поверили им: «Слова их показались им пустыми» (). Когда Господь явился ученикам, «они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа», и Господь сказал им: «осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите Меня» и «взяв пищу, ел перед ними». Недоверие Апостолов, столь реально здесь изображенное, лучше всего показывает, что ни о какой «галлюцинации» в этом явлении Христа не может быть и речи, – а недоверие Фомы, как известно, длилось 7 дней, пока он сам не увидел Господа.

Если не быть во власти предубеждений и относиться к тексту Евангелий и Деяний Апостольских с открытой душой, то для сомнений в реальности воскресения Христа не остается никакого места. Апостолы не просто «поверили в это», но они жили тем святым вдохновением, которое родилось в их душе, когда они убедились, что Христос «воистину воскрес», – и от этого их вдохновения родилось и все , зажегся тот пламень, который доныне пылает в сердцах верующих.

Пусть остается и останется тайной, как была побеждена смерть в воскресении Спасителя, но реальность этого преодоления законов нашего естества переживается и ныне со всей силой. Кто не знает песнопения (на утрени), которое начинается словами: «воскресение Христово видевше…»? Да, видит его во всем блистании Божества и свидетельствует о реальности воскресения Христова – очами веры это дано видеть без колебаний и сомнений.

Заключение

11. После всего сказанного мы можем утвердить ряд положений, которые резюмируют рассуждение о соотношении веры и знания:

1 . Христианская вера не только не противится знанию, но она легла исторически в основание важнейшей научной идеи о единстве вселенной, о вечности законов, которым подчинена жизнь мира.

2 . Закон всеобщей причинности, лежащий в основе знания, создает возможность случайности, – разумея под случайностью встречу двух причинных рядов, – встречу, которая сама по себе не подчинена какому-либо закону.

3 . Как для людей возможно, на этой основе, предотвращать «встречи», могущие иметь катастрофический характер, так и входит в жизнь мира, регулирует ее, не нарушая Им же созданной причинности явлений.

4 . Это ведет к признанию принципиальной возможности чуда.

5 . Чудо, как таковое, остается для внешнего взора простой случайностью. Чтобы узреть чудо, как таковое, нужно глядеть на мир «очами веры».

6 . Слабое развитие духовной жизни, чрезмерное внимание к внешней очевидности является причиной косвенных конфликтов веры и знания. Эти конфликты рассеиваются сами собой по мере того, как мы возрастаем в духовной жизни.

7 . И в прямых разногласиях веры и знания мы имеем обычно дело с необоснованными утверждениями деятелей науки, в которых повинна не сама по себе наука, а те научные гипотезы и фантазии (сами по себе допустимые), которые усваивают себе ту авторитетность, которая присуща лишь точному знанию.

8 . Во всех (мнимых) расхождениях веры и знания дело идет о естественных силах, власть над которыми принадлежит Богу и проявляется в чудесах. Но есть чудо, основное для христианской веры, в котором действительно преодолевается «естество» – чудо воскресения Спасителя.

9 . Но если тайна воскресения Спасителя остается для нас закрытой и мы не можем сказать, как оно возможно, то самая реальность его остается бесспорной по той силе веры, которая воспламенила души Апостолов и от их веры зажгла огонь веры, который остается доныне неугасимым.

10 . Великая ценность знания не может быть оспариваема, но знание не в состоянии за оболочкой бытия разглядеть вездеприсутствие Божие. Только очам веры доступно это вездеприсутствие Бога, Который заботится и промышляет о мире.