Александрийский мусейон античность стал прототипом современных. Александрия и мусейон

Александрия Египетская… Первый город, основанный Александром Македонским. Потом будут еще города, названные в его честь – завоевателя-путешественника с мальчишеским самомнением и любопытством. Но этому первому суждено было превзойти славу своего основателя и внести в мировую историю свою, особую лепту. Потому что в Александрии Египетской возникла первая в современном понимании академия наук – Мусейон.
Список ученых, получивших образование, работавших в Мусейоне и оставивших в науке свой след, обширен. Евклид, Архимед, Герон, Страбон, Эратосфен, Птолемей, – это только имена тех, что на слуху. А есть еще множество других, чьи имена вспоминают реже, но сделанное ими никогда не сотрется со скрижалей истории.
Так что же такое Мусейон? Во-первых, святилище муз, греческих божеств искусств. Во-вторых, место сбора ученых мужей, где они встречались для бесед и диспутов, а иногда и место их совместного проживания. Идея Мусейона пришла Александру Македонскому во время его похода в Египет, еще при закладке Александрии. Однако осуществлять ее пришлось уже его соратнику, диадоху Птолемею.
После долгих войн между диадохами, Птолемей смог закрепить за собой египетские владения бывшей империи Александра Македонского. Мусейон стал образовываться постепенно, когда стал решаться вопрос о воспитании и образовании наследника престола. В 298-297 гг. до н.э. Деметрий Фалерский и Стратон Физик, философы-перипатеки одновременно приняли должности воспитателей сыновей египетского царя. Однако годом основания Мусейона и Александрийской библиотеки считают 291 г. до н.э., когда это научное учреждение уже фактически оформилось.
Мусейон вначале был больше похож на частную школу, в которой преподавали всего 2 учителя. Для школы Древней Греции этого было … катастрофически мало. Если сравнить с Афинским Ликеем, в котором их было около десятка, и помнить о том, что образование было не книжным, а устным, станет понятна главная проблема александрийского Мусейона – недостаток, как мы теперь привыкли говорить, специалистов.
Птолемей I Сотер желал, конечно, иметь у себя философскую школу. Но все знаменитые греческие философы оказались занятыми. Кто-то, как Зенон из Китиона, только что основал свою философскую школу (Стоя), а кто-то, как Феофраст, который не мог бросить Лицей, принятый им после смерти Аристотеля, не мог оставить свою школу.
Однако Деметрий Фалерский нашел выход. Неожиданный и предельно правильный. Библиотека. Она стала создаваться сразу, вместе с Мусейоном, как собрание всех книг мира. Книги должны были заменить отсутствующих ученых. К 285 г. до н.э. в библиотеке Мусейона было 200 тыс. книг – папирусных свитков. Деметрий Фалерский закупал книги в неимоверных количествах. Современники рассказывали, как папирусные свитки кипами выбрасывали с кораблей, пришедших из Афин, на набережную Александрии.
Птолемеи не скупились ради книг. Птолемей III Эвергет однажды взял под баснословный залог подлинный экземпляр произведений афинских поэтов-трагиков IV в.до н.э., а затем отказался от залога, оставив подлинник себе.
К 47 г. до н.э. библиотека насчитывала уже 700 тыс. томов-свитков. Александрийская библиотека покупала все, что писалось на греческом языке. Произведения поэтов, историков, ораторов, медиков, оригиналы и копии. Необходимость отобрать, вычленить среди множества книг текст оригинала привела к появлению критики текста, а затем и к появлению первых в мире ученых-филологов. Самые знаменитые из них основатель школы александрийских филологов Зенодот из Эфеса, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский.
Ученые, талантливая молодежь со всех концов ойкумены ехали в Александрийский Мусейон, где Птолемеями были созданы все условия для научной работы. Кроме тысячетомной библиотеки имелись ботанический сад, зоопарк, астрономические обсерватории, операционные для хирургов, ремесленные мастерские. Мусейон превратился в крупнейший научный центр Древнего мира. Ученые Мусейона находились на полном обеспечении царского двора, получали немалое денежное содержание, были освобождены от уплаты налогов. Конечно же, за это нужно было «платить» лояльнстью к царскому двору. Философ Тимон Плийский назвал Мусейон «курятником муз». Онако оно того стоило. Здесь собиралась, аккумулировалась научная информация со всех концов света. Здесь вырабатывались принципы изучения наук, преподавания, сохранения и распространения информации. Научные открытия, сделанные александрийскими учеными, во многом опережали свое время.
Врачи Мусейона знали строение человеческого тела не хуже, чем, медики Нового времени. Герофил (340-320 гг. до н.э.) сделал вывод о том, что головной мозг это центр нервной системы и орган мышления. Только через 2 тысячи лет эта медицинская аксиома, наконец, утвердилась в умах европейских врачей. Герофил описал печень, селезенку, сетчатку глаз. Конечно, все эти достижения были невозможны без вскрытия трупов. Царствующий в это время в Египте Птолемей Лагосский, разрешил производить вскрытие трупов и даже предоставлял для этой цели живых преступников! Дело Герофила продолжил его ученик Эразистрат (ок. 300 – 240 гг. до н.э.). Он точно установил связь количества мозговых извилин с уровнем интеллекта, ввел медицинские термины, которыми врачи пользуются до сих пор.
Астроном, географ Эратосфен вычислял длину меридиана, на котором находилась Александрия, а также длину земной оси. В последнем случае он ошибся только на 75 км. В одной из своих книг он доказывал шарообразность Земли и сделал предположение, что Индии можно достичь, плывя на запад.
Астроном Аристарх Самосский (кон. 4 в. - 1-я пол. 3 в. до н. э.), задолго до Коперника говорил о том, что Земля вращается вокруг Солнца.
И, конечно же, всем известный Евклид, теории которого оставались незыблемыми вплоть до первой четверти XIX в.
Примеру Птолемеев последовали правители Пергама. Атталиды тоже создали библиотеку, вторую по количеству томов после александрийской (200 тыс.), вокруг которой стали собираться ученые. Медицинская, математическая и филологическая школы Пергама были отнюдь не хуже александрийских. Соперничество Египта и Пергама приняло характер культурной войны: в 180 г. до н.э. Птолемеи запретили вывоз папируса в Пергам. В Пергаме же выход нашли очень скоро – стали писать на хорошо выделанных овечьих и козьих шкурах, т.е. изобрели пергамент. Пергамент оказался практичнее папируса: водный раствор чернил можно было смыть и переписать все заново, был намного прочнее и долговечнее.
Пергамская библиотека была подарена римским полководцем Марком Антонием своей возлюбленной, египетской царице Клеопатре и стала частью Алексадрийской библиотеки во II половине I в. до н.э.
Александрийский Мусейон, испытавший пору расцвета в III, II вв. до н.э., просуществовал до 391 г., когда император Феодосий спровоцировал его разгром толпами христиан. Последнюю хранительницу библиотеки математика Ипатию толпа разъяренных ортодоксов просто растерзала…

И.И. Вегеря, 2007

Музейон как идея коллективного творчества.

Идея совместных научных занятий ученых мужей, проживающих под одной крышей, не была впервые реализована в стенах Александрийского Музейона. Задолго до III в. до н.э. совместные научные исследования практиковались в братстве Пифагора, который, возможно, воспринял эту идею от египетских жрецов, которыми был посвящен в самые сокровенные тайны богов. Музейонами именовались и дома пифагорейского братства.

Одним из наиболее ярких проявлений реализации идеи постижения истины как коллективного творчества явилась форма философских диалогов, запечатленная в устных беседах Сократа и произведениях Платона, а также иных философов этого времени. Собственно, сама форма научного трактата как диалога (с участием двух и более собеседников) отчасти указывала на методологическую ограниченность постижения (и как следствие - изложения) истины путем получения (и далее - передачи) суммы готовых знаний (откровения) из любого сколь угодно авторитетного внешнего источника, равно как и опоры на микрокосм как исключительную основу изучения мироздания («познай себя»).

Эта методология уже в форме реальных научных изысканий была реализована учениками Платона Феофрастом иАристотелем. Весьма точным здесь представляется наблюдение Боннара, который пишет в своей «Истории эллинизма »: «История животных» Аристотеля достигла всем известных результатов только благодаря многочисленным совместным трудам. Да и в другой области: прежде чем написать свою «Политику», Аристотель предпринял широкий опрос мнений относительно государственного устройства. Опрос, который был распространен на сто пятьдесят восемь городов. Древние еще читали эти сто пятьдесят восемь работ, из которых самая важная — «Государственное устройство Афин» — была найдена в конце XIX века. Все эти работы были созданы не одним только Аристотелем лично. Большинство из них являлось произведениями учеников и друзей, воспитанных Аристотелем».

Далее Стагирита пошел Феофраст, который, сменив Аристотеля на посту руководителя школы, основал при святилище муз, где, как следует из завещания Феофраста, занимались «науками и философией» и жили «между собой по-домашнему и дружно» около десятка философов-перипатетиков. С устройством этой научной общины, вне всякого сомнения, был хорошо знаком близкий друг Феофраста , который в пору своего правления в подарил Феофрасту и сад, и само строение, которое прежде не было собственностью ни Аристотеля, ни Феофраста - а оказавшись в в Египте при дворе использовал опыт своих учителей при создании Александрийского Музейона.

Основание Музейона в Александрии.

Можно смело говорить о том, что необходимостьоснования Музейона была предопределена еще в момент основании города Александром Македонским в 332/1 г. до н.э. И дело здесь не столько в пророчестве, согласно которого городу надлежало весьма прославиться, в том числе и словесными науками - но в могучем первоначальном импульсе, который был дан Александром, учредившем город своего имени на пустынном египетском берегу.

Выбор указанной пары философов-перипатетиков едва ли диктовался исключительно их близостью к Ликею. Хотя царю Египта, конечно, было немаловажно, что указанные мужи, призванные, в том числе, быть воспитателями подрастающих наследников престола, принадлежали к школе Аристотеля, благодаря чему и сам мог причислить себя к прямым последователям Филиппа и Александра Македонских.

Безусловно, пара названных мужей естественным образом дополняла друг друга. Деметрий Фалерский обладал бесценным опытом успешного десятилетнего управления Афинами - крупнейшего культурного и торгового центра Греции; он также был незаменим как ведущий теоретик и практик в области законодательства, как один из самых искусных ораторов своего времени. Само провидение, казалось, позаботилось о том, чтобы в его лице Птолемей Сотер имел мудрого и верного советника промакедонской ориентации.

Гораздо менее Деметрий был известен как оригинальный философ - но таковым, вне всяких сомнений, являлся , который был, пожалуй наиболее яркой личностью Ликея того времени после Феофраста. К тому же, Деметрий с 307 г. до н.э. проживал изгнанником в Беотии - тогда как Стратон был отлично осведомлен о современном положении дел в и .

Итак, в 298/7 г. до н.э. и Стратон Физик оказываются в , одновременно вступив в должности воспитателей сыновей Птолемея Сотера. При этом следует отметить, что воспитаннику Деметрия к тому времени уже исполнилось около 22 лет, что само собой предполагало, что Деметрий будет заниматься не столько образованием и воспитанием старшего из наследников - но попытается, по мере сил, несколько утихомирить буйный нрав , который в то время виделся (в том числе и ), пожалуй, более реальной кандидатурой на египетский престол, нежели 12-летний мальчик . Это обстоятельство, очевидно, делало Деметрия Фалерского фигурой менее обремененной функциями воспитателя, нежели Стратон, и гораздо более влияющей на политику государства в качестве ближайшего советника Птолемея Сотера. К тому же, видимо, в 295 г. до н.э. из политических соображений был заключен брак Керавна с одной из дочерей Лизимаха , что либо полностью освободило Деметрия от обязанностей воспитателя, либо свело их к пустой формальности. При этом осознав, по-видимому, собственную педагогическую неудачу (что вовсе не означало плохого отношения Деметрия к своему воспитаннику) да и осмотревшись за пару лет на чужбине, Деметрий приходит к выводу о необходимости создания более прочного фундамента греческой культуры в Египте. Вместе со Деметрий предлагает Птолемею Сотеру организовать в Музейон, основные функции которого состояли бы в проведение научных исследований, а также обеспечении самого высокого уровня образования наследникам престола и подрастающей элите Египта.

Устройство Александрийского Музейона.

Несмотря на повсеместную известность Александрийского Музейона в эллинистическом мире, до нашего времени дошли весьма скупые сведения об архитектурном и организационном устройстве этого научно-образовательного учреждения. По-видимому, описывать столь славное святилище муз, которое, думалось, будет стоять до конца времен, представлялось писателям античности делом достаточно неблагодарным. Одно из наиболее подробных описаний, которое тем не менее чрезвычайно скупо, принадлежит довольно позднему автору Страбону, писавшему на рубеже новой эры: «Мусей также является частью помещений царских дворцов; он имеет место для прогулок, «экседру» и большой дом, где находится общая столовая для ученых, состоящих при Мусее. Эта коллегия ученых имеет не только общее имущество, но и жреца - правителя Мусея, который прежде назначался царями, а теперь - Цезарем» .

Также известно, что во времена при Музейоне появились обсерватория, анатомический театр, зоопарк и ботанический сад. Однако, изначальным и структурообразующим ядром Музейона, безусловно, являлись место для прогулок, общения и научных бесед - «экседра», а также комплекс служебных и бытовых помещений, состоящих из общей столовой, спальных комнат, залов для научных и учебных занятий - которые объединяли ученых с самыми разными интересами в единый коллектив с общей целью изучения и пропаганды традиций эллинистической культуры.

При этом, несмотря на всю кажущуюся близость к устройству афинского , который также имел сад, крытую галерею для прогулок - «перипатос», строение для совместного проживания и трапезы философов, владеющих также и общей собственностью - Александрийский Музейон вовсе не был более масштабной и богатой его копией. Два эти святилища муз имели довольно существенные различия, которые вовсе не сводились к щедрому финансированию Музейона правителями Египта и, как следствие этого, якобы явной «ангажированности» ученого сообщества, по поводу которого Тимон Флиунтский, страстью которого было давать достаточно меткие и чрезвычайно едкие характеристики самым выдающимся людям своей эпохи, писал:

«Народу много кормится в Египте многолюдном,
Книгомарателей, ведущих вечно споры
В корзинке Муз». (Athen., I, 41, p. 22 d).

Отличия от обозначились уже на самой ранней стадии организации Александрийского Музейона. Как известно, святилище муз в Афинах было образовано на базе функционирующего в течении долгих лет Ликея - школы, которая в из рядов собственных учеников выдвигала бедующих преподавателей Ликея; из их числа образовался и тот небольшой круг философов, которые в дальнейшем составили братство Музейона в . При этом весьма показательными представляется количественное соотношения слушателей Ликея и членов ученого сообщества при святилище муз, которое можно свести к следующим ориентировочным цифрам: 2000 учеников Ликея и 10 ученых мужей при святилище муз .

Совершенно противоположную картину мы видим в . Во-первых, здесь нет сложившейся школы, нет традиции, нет тысяч жаждущих учеников, которые поддерживают учителей и школу материально (внося плату за обучение), морально (проявляя чрезвычайный интерес к учению и учителям) и кадрово (переходя из разряда учеников в разряд ученых мужей). По большому счету, в Александрииесть всего два ученика (а может быть, даже только один), ради которых царь Египта готов идти на любые траты. По большому счету, здесь имеется лишь двое (ну, может быть, восемь или десять) ученых мужей, уровень культуры и знаний которых соответствуют уровню лучших умов Греции.

Конечно, школа из двух учеников и двух преподавателей существовать не может - о чем и говорят и своему покровителю Птолемею Сотеру. Для получения полноценного образования нужен определенный круг единомышленников как ученикам, так и учителям - только в этом случае образование может приносить реальные плоды, а не вырождаться в сухие листья гербария. Поэтому к ученикам Музейона предлагается причислить ближайших друзей наследников престола, которые составят затем элиту страны - эта идея совершенно очевидна и близка Птолемею Сотеру, который сам вышел из ближайшего окружения Александра.

Но если даже количество учеников Александрийского Музейона могло на первых порах составлять от двух до трех десятков отпрысков высокопоставленных вельмож птолемеевского двора - Музейон не становился от этого научно-образовательным заведением, которое традиционно формировалось из числа сторонниковлишь одного учения, создателем и носителем которого, как правило, был сам основатель школы, обладающий непререкаемым авторитетом для всех членов сообщества независимо от их возраста, заслуг и положения в иерархической структуре. Целью любого подобного организма являлось, в конечном счете, поддержание и воспроизводство устоявшейся традиции, что в равной степени относилось и к сложившемуся уклада в быту, и к неукоснительному следованию главным положениям учения основателя школы, которому, как правило, еще при жизни ставился памятник и воздавались почести наравне с музами, покровительницами наук и искусств. Всякий, кто не готов был принять существующего порядка, либо уходил в наученье к другому наставнику, либо создавал собственную школу, которая, проповедуя уже иное мировоззрение, перенимала, однако, прежние приемы и методы организации и функционирования под новой крышей или сенью иных дерев.

В отличие от подобных традиционных научно-образовательных сообществ единомышленников, каковыми являлись Академия, а позднее Сад Эпикура и Стоя Зенона, Александрийский Музейон изначально создавался вовсе не из сторонников какой-либо определенной философской школы, прошедших длительную выучку у основателя учения - но из числа давно сформировавшихся ученых мужей, которые исповедовали порою совершенно противоположные мировоззрения.

Кроме того, сообщество александрийских ученых мужей (которое до момента основания Музейона даже и не было сообществом - но придворной группой в разной степени ярких и самобытных личностей) вовсе не имело достаточного (по меркам ) авторитета, который позволил бы Александрийскому Музейону иметь статус, соответствующий положению и амбициям его высокого покровителя . Это объяснялось тем, что лучшие философы своего времени, как уже отмечалось выше, не выказали желания переселяться в , имея к тому достаточно веские основания. Собственно, такое положение, по видимому, и давало основания Тимону Флиунтскому, который сам впоследствии сотрудничал с александрийскими учеными, называть на первых порах Александрийский Музейон «курятником муз».

Этому весьма способствовали исключительное внимание и забота первых Птолемеев о своем детище. Известно, что члены Музейона состояли на полном государственном обеспечении; кроме того они получали весьма солидное жалование . Помимо этого ученые мужи освобождались от налогов и других общественных повинностей. Но наиболее ценным являлось то, что Музейон обладал исключительно богатой материально-технической базой для ведения научных исследований.

Впрочем, все эти успехи едва ли были возможны без умелой кадровой политики, которая в первые годы работы, по-видимому, находилась в ведении основателей Музейона - и . Высокий авторитет и широкий кругозор основателей Музейона позволил привлечь к работе в Александрии именно тех исследователей, которые впоследствии составили славу всей эллинистической науки. По-видимому, на первых порах существовало некоторое разделение сфер влияния: Деметрий Фалерский, должно быть, курировал вопросы гуманитарных исследований, Стратон - был более влиятелен в вопросах естественных наук. Впрочем, здесь едва ли существовало четкое размежевание - поскольку и сами науки еще не имели четко очерченных границ. Многие ученые мужи занимались исследованиями в самых различных областях знаний, зачастую являясь еще и неплохими литераторами. По сути, любое серьезное исследование того времени являлось междисциплинарным, пограничным. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одним из первых, кто был приглашен гуманитарием Деметрием Фалерским в , являлся математик Евклид.

Собственно, и интересы самого Деметрия Фалерского едва ли лежали исключительно в области гуманитарных наук. Во всяком случае, в период своего десятилетнего правления в Деметрий огромное внимание уделял городскому строительству, что, конечно же, предполагало и определенный уровень интереса к геометрии. Кроме того, известно, что отнюдь не был чужд влечению к техническим новшествам. Во всяком случае, мы можем с достаточной степенью уверенности предполагать, что возглавлявшая одну из процессий, устраиваемых Деметрием Фалерским в Афинах, самодвижущаяся улитка, по поводу которой так любят язвить некоторые древние и современные историки , является ни чем иным как прообразом современной поливальной машины .

По-видимому, и в Александрийском Музейоне Деметрий Фалерский покровительствовал не только представителям филологических наук. Хотя в первые годы функционирования Музейона лингвистика, конечно же, требовала более пристального внимания, нежели все прочие направленья исследований, что обуславливалось тем, что именно формирование библиотечного фонда закладывало основу всех грядущих успехов александрийской науки.

Впрочем, ученые занятия, были весьма важным, но не единственным направлением деятельности Музейона. В обязанности ученых мужей входило также чтение лекций, участие в диспутах и состязаниях поэтов.

Педагогическое направление деятельности Александрийского Музейона, вероятно, существенно отличалось от деятельности афинского . И отличие это заключалось не только в более широкой программе, которая не обязана была следовать исключительно тому философскому направлению, основателем или приверженцем которого являлся глава учебного заведения. Главная особенность Александрийского Музейона состояла виндивидуальном подходе к обучению, который едва ли в полной мере мог быть реализован в , число слушателей которого в период правления составлял около 2 тысяч при 20 тысячах свободных граждан, насчитывавшихся в те годы в . При этом, как уже отмечалось, община ученых мужей Ликея не превышала 10 - 20 человек.

Совершенно противоположная картина наблюдалась в Александрийском Музейоне. Будучи учебным заведением, открытым исключительно для членов царской семьи и их ближайших друзей, Музейон в первые годы своей работы едва ли насчитывал на своих учебных скамьях более 20 - 30 учеников . Число же ученых мужей Музейона доходило до 50 или даже 100 человек. Это, конечно, во многом предопределяло качество получаемого образования. Ученики, которые не только слушали лекций, но участвовали также в лабораторных работах и научных исследованиях своих учителей, являлись, скорее, коллегами преподавателей, нежели школярами, обязанными выучить свой урок от сих и до сих.

Впрочем, и качество самих лекций, было по-видимому, необычайно высоким. Да и как оно могло быть иным, если свои лекции члены Музейона читали наследникам престола, будущим царям? К сожалению, мы не можем судить об этом с абсолютной уверенность - но, вероятно, некоторые лекции преподавателей впоследствии составляли отдельные части их исследований или даже целые книги. Полагаю, одним из таких дошедших до нас научно-учебных пособий можно считать «Начала» Евклида . Другим - книгу Деметрия Фалерского , которая первоначально представляла из себя, по видимому, цикл лекций прочитанных в Александрийском Музейоне. Вероятно, к тому же жанру следует отнести и некоторые иные тексты Евклида и Деметрия Фалерского, равно как и , а также других членов Александрийского Музейона.

Столь высокий уровень образования предопределил и еще одну форму научно-практической деятельности Музейона - а именно, диспуты, участие в которых принимали не только ученые мужи, но также их ученики и члены царской фамилии. О том, что такие мероприятия носили регулярный характер свидетельствует неоплатоник Порфирий: «В Александрийском Мусейоне был закон выдвигать темы для исследования и записывать предложенные решения» (Porphyr. Ad Iliad., I, 682 ) . По-видимому, такие диспуты имели, если не решающий, то во всяком случае рекомендательный характер при решении достаточно важных вопросов - например, о необходимости строительства или .

Наиболее полное свидетельство об участии в таких диспутах мы находим в « », которое весьма подробно описывает именно содержательную часть семидневного философского пира у с участием иудейских мудрецов, греческих философов, ученых мужей Музейона и членов царского двора. ( , 187 - 294). Конечно, указанное событие из-за своего чрезвычайно специфического характера не имело формы строго диспута - но описание Аристея хотя бы отчасти дает представление о возможном круге поднимаемых на подобных собраниях вопросов, глубине и тщательности их обсуждения.

Научные достижения.

Силы, средства, душа и знания, вложенные основателями и покровителями Музейона в свое детище, конечно, дали весьма богатые плоды.

Филологические науки и поэзия.

Наиболее ранними, пожалуй, оказались всходы филологических наук. Этому весьма способствовали потребности Александрийской Библиотеки, при формировании книжного фонда которой требовалось проводить огромную работу по оценке достоверности, классификации и копированию книжных свитков. При этом еще была начата работа по идентификации и текстуальной критике гомеровских поэм, что дает все основания к тому, чтобы считать основателя и Музейона также иродоначальником научного литературоведения. Именно на основании собранных Деметрием Фалерским гомеровских текстов, а также его критических работ «Об Илиаде» , «Об Одиссее», «Знаток Гомера» , Зенодот Эфесский, следующий за Деметрием руководитель Александрийской Библиотеки, предпринял первую попытку критического издания текстов Гомера.

Работы по изучению текстов Гомера продолжались и после Зенодота; наиболее яркие представители этого направления в литературоведении - Аристофан Византийский и Аристарх Самофракийский, усилиями которых было осуществлено издание нового критического текста гомеровских поэм. Возможно, им же принадлежит знаменитый «Александрийский канон», определяющий список образцовых греческих писателей. Еще ранее третьим библиотекарем Каллимахом, ученым и поэтом, был составлен первый каталог Библиотеки - «Таблицы» в 120 книгах-свитках.

Весьма плодовиты были и александрийские литераторы, среди которых выделялись Сотад, Каллимах, Феокрит. Возникло совершенно новое течение в поэзии - александризм, который при всей своей манерности, искусственности и эклектизме оставался наиболее заметным явлением своего времени.

Во второй половине III в. до н.э. Аполлонием Родосским была создана знаменитая «Аргонавтика» и ряд других эпических поэм. Из числа многочисленных драматургов, творивших при дворе Птолемеев, следует выделить Филемона, занимающего второе место в списке авторов новой комедии.

К александрийским историкам, прежде всего, следует отнести, конечно самого , описавшего историю своего правленья в , , оставившего, пожалуй, наиболее правдивое повествование о походах Александра Македонского, на которое впоследствии опирался Арриан, а также Гекатея Абдерского, сопровождавшего Александра Великого в его походе.

Безусловным достижением александрийской исторической науки является «История Египта» египетского жреца а , советника Птолемея I Сотера, написанная по-гречески и охватывающая период от мифической доисторической эпохи до IV в. до н. э. с введением деление истории Египта на30 династий.

Совершенно исключительным событием была работа над первой переводной книгой, каковой стал Закон иудеев, переведенные в 285 г. до н.э. с иврита на греческий 72-мя толковниками. При этом Деметрием Фалерским, который выступал инициатором и редактором , по-видимому, были разработаны и применены на практике основы теории перевода.

Математика.

Не меньшую, а быть может, даже большую известность в сравнении с поэтами и филологами имели представители точных наук Александрийского Музейона. Одним из первых для работы в был приглашен Евклид. Он же ранее прочих приобрел известность и признание своими исследованиями в области математики. Его работами интересовался даже Птолемей I Сотер, на вопрос которого, нельзя ли все это изложить более доступным образом, ученый согласно легенде ответил, что в науке царского пути нет. Наиболее известным трудом Евклида являются «Начала» в 15 книгах, в которых изложены основы античной математики, элементарной геометрии, теории чисел, общей теории отношений и метода определения площадей и объемов, включавшего элементы теории пределов. Другой его труд - «Данные» - посвящен проблемам геометрического анализа.

Однако, сфера интересов Евклида была гораздо шире. Ему принадлежат фундаментальные исследования «Оптика» и «Диоптрика». Известны также его работы по астрономии (« Элементы астрономии»), а также по теории музыки («Сечения канона») . Труды Евклида, прежде всего математические, оказали огромное влияниена развитие этой науки. Его «Начала» использовались в качестве учебника геометрии не только на протяжении всей античности, но служили еще в XIX в.

Наиболее известными учеником Евклида был Аполлоний Пергский, который в труде «Конические сечения» исследовал взаимосвязь окружности, эллипса, параболы и гиперболы. Для объединения видимого движения планет построил теорию эпициклов.

Не только выдающимся механиком - но и геометром был знаменитый Архимед. Представителем математической науки также являлась и последний руководитель Александрийского Музейона Ипатия, дочь математика Теона Александрийского.

Астрономия .

Также математиком былученик и Евклида Аристарх Самосский (кон. 4 в. — 1-я пол. 3 в. до н. э.) , гораздо более известный своими исследованиями в области астрономии. Именно Аристарх первым высказал идею гелиоцентризма, дошедшую до нас в изложении Архимеда, который писал сиракузскому тирану Гелону II : «Вы знаете, что Вселенная - имя, данное большинством астрономов сфере, чей центр - Земля и чей радиус равен расстоянию между центром Солнца и центром Земли. Это, как вы слышали от астрономов, общепринято. Но Аристарх Самосский выпустил книгу, в которой содержится ряд гипотез, из них следует, что Вселенная во много раз больше, чем было сказано выше. Его гипотезы состоят в том, что звезды и Солнце неподвижны, а Земля вращается вокруг Солнца по окружности, что Солнце лежит в середине орбиты, что сфера неподвижных звезд, расположенная вокруг того же центра., т.е. Солнца, так велика, что круг, по которому, как он думает, движется Земля находится в такой же пропорции к расстоянию до неподвижных звезд, как центр сферы относится к ее поверхности» .

Таким образом, еще в первой половине III века до н.э., в царствование была высказана гипотеза, о которой знал и которую повторил спустя 18 веков Коперник . Также Аристархом была высказана идея о практически бесконечных размерах Вселенной, что в пределах его гелиоцентрической гипотезы требовалось для объяснения отсутствия видимого перемещения звезд по небесному своду.

Однако, идеи Аристарха не были приняты не только вследствие религиозныхпредрассудков (Аристарха даже обвиняли в безбожии) и обыденного человеческого опыта, но также - из-за некоторых ошибок в его теории. Гипотеза Аристарха мало согласовывалась с реальными наблюдениями, согласно которым при движения планет наблюдались неравномерность, остановки и даже попятное движение их по небосводу, что, конечно же невозможно при круговых орбитах планет. Но критики Аристарха, наиболее известным из которых являлся Гиппарх,пошли не по пути уточнения реальных орбит планет (которые являются не круговыми, а эллиптическими) - а вернулись к геоцентрической модели вселенной.

Аристархом Самосским были допущены и другие ошибки - в частности, им были неверно исчислены размеры Луны и Солнца, а также расстояния от Земли до этих светил. Эти ошибки, впрочем, вызванные погрешностями при наблюдении, носили количественный, а не качественный характер.

Главные достижения астрономии после Аристарха Самосского были связаны, в основном с началом регулярных астрономических наблюдений. Так, Гиппарх описал более восьмисот пятидесяти неподвижных звезд и открыл прецессию равноденствий. Также был высказан ряд остроумных гипотез в рамках геоцентрической системы (в частности, система эпициклов), которые призваны были объяснить небесные явления, которые не согласовывались с теорией Аристарха. Но в целом, с конца II века до нашей эры, происходит деградация астрономии как науки - вследствие чего наблюдается даже возврат к мысли о плоской форме земли.

Возврат же к его идеям Аристарха Самосского осуществляется лишь 18 веков спустя.

География .

Поход Александра Великого в Индию знаменовал также и начало эпохи великих географических исследований и открытий. Этому весьма способствовало знакомство с новыми землями и ранее неизвестными грекам народами. Собственно, и сам Александр, вдохновленный не только политическими, культурологическими - но и географическими идеями своего учителя Аристотеля, являлся великим землепроходцем, и намеревался, найдя в Индии истоки Нила, возвратиться вдоль этой великой реки на берег Средиземного моря. Частью этого проекта являлась морская экспедиция Неарха между устьями Инда и Ефрата.

Географические экспедиции были продолжены и в птомеевском Египте. Путешественник Гиппал в царствование совершил несколько морских путешествий в Индию из порта Береника, основанного на берегу Красного моря. При этом он не только открыл морской путь в Индию, но и обнаружил возможность использования сезонных ветров - муссонов для облегчения путешествий к берегам Индии и обратно.

Огромное значение имели также открытия Пифея, который не имел отношения к Александрийскому Музейону, но чьи морские путешествия вдоль побережья Иберийского полуострова, Бретани и Британии, крайним северным пунктом которых была, возможно, Фула (Норвегия или Исландия), доказали, что океан омывает все земли, расположенные в нем как острова - вопреки существовавшим до сего времени представлениям об океане как внутреннем море в середине земной суши.

Эти открытия оказали огромное влияние на великого географа Эратосфена, который в 235 -195 г.г. до н.э. стоял во главе , а также являлся воспитателем Птолемея IV Филопатора. Одним из важнейших достижений Эратосфена являлось составление карты мира, которая верно отражала распределение суши и воды на поверхности земного шара, и была достаточно точной для своего времени. Основываясь на идеях об едином мировом океане и шарообразности Земли он высказал предположение о возможности кругосветных путешествий.

Также им была предпринята работа по вычислению размеров земли, которые до него уже пытался определить Дикеарх. Будучи не только географом, но и математиком, Эратосфен, применив простой, но гениальный метод, основанный на знании величины дуги меридиана (расстояние от Александрии до Сиены, расположенных практически на одном меридиане, равно чуть более 5000 стадиев) и углового размера этой дуги (1/50 часть круга) , получил размер окружности земли в 252000 стадиев или 39590 км, что отличается от истинной длины окружности земного шара по экватору всего на 410 км.

С большой точностью Эратосфен выделил пять климатических зон: две холодные (за северным и южным полярным кругом), две умеренные (между полярными кругами и тропиками) и жаркую (между тропиками).

Кроме того, Эратосфен, опираясь на составленный им список олимпийских победителей, разработал точную хронологическую таблицу, в которой все известные ему политические и культурные события датировал по олимпиадам. При этом ему удалось установить дату Троянской войны (около 1180 года до н.э.), которую подтвердили новейшие исследования. Наконец, это он изобрел календарь, введенный в обращение лишь при Юлии Цезаре и названный оттого юлианским, с длительностью года в триста шестьдесят пять с четвертью дней и високосной системой.

Медицина.

Если в большинстве областей человеческой деятельности влияние достижений Древнего Египта на александрийскую науку не являлось существенным - то успехи медицины, наоборот, очевидным образом связаны с широко распространенным в Египте культом мертвых и повседневной практикой бальзамирования человеческих тел.

Этому же ученому приписывается сожжение римского флота направленным на него через систему вогнутых зеркал солнечным светом - что вряд ли достоверно, но во всяком случае, обнаруживает хорошее знакомство Архимеда с устройством (а возможно и участие в усовершенствовании) фонаря , а также может свидетельствовать о разработке Архимедом теоретического обоснования использования уже известной оптической системы вогнутых зеркал с несравненно более мощным источником света, нежели грандиозный костер Александрийского Маяка.

Однако, в собственных научных трудах Архимеда нет описания изобретенных им машин и механизмов. Как свидетельствует Плутарх , «сам Архимед считал сооружение машин занятием, не заслуживающим ни трудов, ни внимания; большинство их появилось на свет как бы попутно, в виде забав геометрии» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Марцелл, 14). По-видимому, практическая деятельность, приличествующая ремесленнику, считалась со времен Платона недостойной истинного ученого .

Вероятно, именно поэтому сам Архимед гораздо выше ценил свои теоретические исследования, которые легли в основание теоретической механики и гидростатики: определение понятие центра тяжести, формулирование закона рычага, сложения параллельных сил, открытие знаменитого «закона Архимеда», согласно которому «тела, более тяжелые, чем жидкость, опущенные в эту жидкость… станут легче на величину веса жидкости в объеме, равном объему погруженного тела» .

К безусловным научным достижениям Архимеда следует отнести и его работы в области математики, среди которых методы нахождения площадей поверхностей и объемов различных фигур и тел (в том числе вычисление знаменитого числа π), система счисления, позволявшая записывать сверхбольшие числа и др.

Учеником и продолжателем дела Архимеда был александрийский механик Ктесибий (II в. до н.э.), к достижениям которого причисляют изобретение зубчатого колеса и счетчика оборотов, гидравлического насоса и других приспособлений для перекачивания жидкостей, улучшение конструкции водяных часов, которые при помощи системы зубчатых колес стали бить в гонг при достижении определенного времени, а кроме того, приводить в движение небольшие фигуры. Многие из его изобретений были использованы для совершенствования часовых механизмов и метеорологических приборов .

Учеником Ктесибия был знаменитый александрийский изобретатель Герон (возможно, около 150 - 100 г.г. до н.э.). Герон занимался не только чисто теоретической работой, он стоял во главе школы инженеров, основанной им в . «В этой школе… отвлеченные, общие курсы по арифметике, геометрии, физике, астрономии велись параллельно с практическими курсами — работой по дереву и металлу, по конструкциям машин и по архитектуре», - пишет Боннар . Все это призвано было служить тому, чтобы научные и практические достижения не были утеряны со временем - но передавались грядущим поколениям. Вероятно, во многом благодаря этому сведения о работах Герона дошли до новых времен, и, по-видимому, использовались многими средневековыми ученными и изобретателями, в том числе и Леонардо да Винчи.

Герон не только самостоятельно создавал необходимые для его исследований приборы, но и описывал их конструкции в учебных пособиях с рисунками и расчетными примерами - тем самымзаложив основу приборостроения. Им были описаны подъемные и крановые конструкции, винтовые прессы и дробильные устройства, привод с зубчатыми колесами, а также метательные снаряды, машины сжатого воздуха, автоматы. Героном был изобретен геодезический инструмент диоптр, прообраз современного теодолита, который позволял измерять углы возвышения, и служил для вычисления высоты удаленных объектов, а также применялся при астрономических наблюдениях.

Герон занимался не только механикой и гидравликой. Изучая свойства пара, он изобрел прообраз современной паровой машины - так называемый эопил (Эолов мяч, ветроиспускатель) .

Отчасти, изобретения Герона, как и его учителя Ктесибия, нашли применение при совершенствовании механических устройств и автоматов Фаросского Маяка. Но в большинстве случаев при наличии дешевой рабской силы они использовались не для создания рабочих машин, а применялись либо в военных целях, либо для изготовления игрушек, одной из которых был и «фонтан Герона» с которой, как пишет Боннар , «восемнадцать веков спустя Жан Жак Руссо ребенком ходил из деревни в деревню, собирая подаяние».

Значение и уроки Музейона.

Высший расцвет Александрийского Музейона приходится на годы правления первых Птолемеев. Приблизительно с середины II в. до н.э. значение этого научно-образовательного учреждения неуклонно снижается. Во время внутридинастических споров в период правления Птолемея YII большинство именитых ученых переселяется из в старые и вновь возникшие культурные центры эллинистического мира: , Родос, Пергам. Хотя из новых генераций ученых и выдвигают время от времени яркие личности - но их влияние и научный авторитет не может идти ни в какое сравнение с фигурами предшественников. Чем далее - тем больше Музейон трансформируется из научно- образовательного в учебное заведение. По-видимому, новых учеников все более привлекает возможность общения не только с новыми научными светилами - но с учеными прошлых эпох, чьи труды собраны в богатейшей . Но окончательно научная деятельность прерывается лишь после физического уничтожения комплекса зданий Музейона пожаром 273 г. до н.э. и разрушения Серапейона в в 391/392 г. н.э. вслед за выходом эдикта императора Феодосия I Великого о запрете языческих культов.

Однако первые полтора столетия деятельности Александрийского Музейона, когда из города без традиций превратилась в научно-культурный центр всего эллинистического мира, подтвердили чрезвычайную плодотворность идеи совместного творчества ведущих ученых, собранных в едином научном учреждении. Наука, которая, собственно и возникла как наука в стенах Александрийского Музейона, тут же не замедлила продемонстрировать и несколько очевидных теперь всем закономерностей своего развития, а именно:

Наука наиболее успешно развивается в сильной стране со стабильной властью;

Для достижения наилучших результатов, научному сообществу требуется создать оптимальные материальные и психологические условия, которые включают: неограниченный доступ к источникам сведений по всем отраслям знаний (Библиотека); наличие современных лабораторий и оборудования; возможность непосредственного общения с лучшими представителями в своей области знаний; наличие полного государственного обеспечения; заинтересованность общества в работе ученых и объективная оценка результатов их научной деятельности.

Умелое, компетентное и заинтересованное руководство научным сообществом;

Наличие просвещенных властителей, которые будучи заинтересованы в результатах деятельности ученого сообщества, были бы способны обеспечить все перечисленные выше условия.

Однако, Александрийский Музейон обнаружил и некоторые негативные стороны подобной формы организации научного творчества.

Прежде всего, опека со стороны сильных мира сего оказала негативное воздействие на свободу художественного творчества, которое должно было создавать произведения идеологически нейтральные (лирика Феокрита), либо не выходить за рамки политкорректности, определенные временем и страной действия. Уклонение от этих требований было чревато гонениями, вплоть до присуждения к смерти, что имело место в случае с поэтом Сотадом, неодобрительно отозвавшемся о браке со своей родной сестрой . Во многих случаях это вело к снижению уровня, сужению тематики и проблематики художественного творчества. Косвенной реакцией на таковое положение дел становилось создание и расцвет новых жанров - например, менипповой сатиры, которая, предлагая совершенно особые обстоятельства и места действия, обретала способность обходить существующие запреты.

Во вторых, господство ученых-лингвистов приводило к ограничению свободы творчества по причинам уже не имевшим отношения к политике и идеологии. Временами, как, например, в случае с «Аргонавтикой» Аполлония Родосского это вынуждало автора уничтожать уже законченные варианты произведения, по большей же части - влекло за собой подчинение большинства писателей вкусовым требованиям небольшой группы литературных критиков, эталоном для которых служили либо произведения древних образцовых писателей, либо их собственное творчество.

Отчасти именно поэтому ближе к середине III века до н.э. намечается снижение роли театра, который перестал развиваться, во-первых, - вследствие создания в Александрии канона образцовых трагиков и комиков; во-вторых, - потому что театр как самое демократическое площадное искусство, достигшее своих вершин именно в демократических , могло быть небезопасно для монархического режима Птолемеев.

Но главная беда состояла в том, что успехи александрийской науки косвенным образом привели к повсеместному снижению роли философии. Отказ ведущих философов от работы в Александрийском Музейоне привел к тому, что наука, которая ранее могла развиваться исключительно в рамках определенной философской школы, потеряла мировоззренческую основу, свою вовлеченность в проблематику существования мира и человека. , основывая Музейон, придерживался мнения, что «лучше мудрость, нежели орудия войны» . Однако, наука, которая продемонстрировала возможность весьма успешного развития без опоры на какие-либо мировоззренческие устои, сама сделалась орудием, особая опасность которого состояла в том, что оно могло быть обращено как на пользу, так и во вред человеку. Парадокс особого успеха прикладных наук состоял именно в том, что эти успехи уже не требовалось прикладывать к облегчению участи конкретного человека на этой конкретной земле. Наука следовала отныне собственным интересам, развивалась по своим собственным законам. Именно поэтому, вероятно, успехи механики сделались по большей части «игрушечными», а интересы развития медицины сломали запрет проведения весьма болезненных опытов на живом человеке.

По-видимому, не случайно именно на годы расцвета Александрийского Музейона приходятся смерти глав основных философских школ Греции: Феофраста, Эпикура, Пиррона, Зенона, Гегесия и Феодора Безбожника, которые не оставили достойных продолжателей. С их смертью вопрос «Что предпочтительней: жизнь или смерть?» и совет «Познай себя» потеряли прежнюю актуальность. Предпочтительность жизни более не вызывала сомнений, и познавать требовалось именно ее, а не себя - поскольку все блага жизни полагались теперь во внешнем мире. Ценность обрела не жизнь достойная - но жизнь вообще, девизом которой сделалось «Возлюби ближнее», всякое ближнее к тебе мгновение жизни. Такое вот побочное явление, избечь которого, по видимому, было уже невозможно.

Во всяком случае, хотя упадок Музейона, быть может, и оживил несколько философскую деятельность в и Риме - но философия не достигала более тех высот и влияния, которые были завоеваны ею в Y - начале III в.в. до н.э., а крайние религиозно-философские проявления сделались воинственно-опасными для человека.

Если создание Музейона успехами александрийской науки подтвердило плодотворность идеи о совместном творчестве ученных - то его упадок удостоверил это еще раз, но уже, так сказать, с негативной стороны: разобщенность ученых и отсутствие условий для научной деятельности привело не только к застою, но даже к забвению добытых научных знаний, и науке эпохи Возрождения спустя 17 - 18 веков во многих случаях с кровью приходилось утверждать те истины, которые уже давно были известны александрийским ученым III - II в.в. до н.э.

Эпоха эллинизма явилась периодом систематизации знаний, накопленных в течение предшествовавших тысячелетий, и временем новых достижений и открытий.

В этот период центры греческой науки переместились на Восток - в Александрию, Пергам, Антиохию, Селевкию, Тир. К царским дворам стали приглашать крупных ученых. Их содержали за счет государственной казны. В результате в различных центрах эллинистического мира, на Западе и на Востоке (в Афинах и Пергаме, в Сиракузах и Антиохии) сложились мощные коллективы ученых. Среди них крупнейшим культурным и научным центром стала Александрия - столица эллинистического Египта. Еще при Александре Македонском во главе Египта был поставлен Птолемей сын Лага, полководец и политик, ставший основателем новой династии, которая правила в Египте почти три столетия.

Учитывая экономические и политические запросы государства, Птолемеи покровительствовали развитию знаний и приглашали в свою столицу греческих ученых, писателей и поэтов из всех стран эллинистического мира. В эпоху эллинизма на 7 млн. коренных жителей Египта приходилось около 1 млн. греков (греческий язык был официальным языком эллинистического Египта).

При царском дворе Птолемеев были основаны Александрийский Мусейон, посвященный девяти музам, и знаменитое Александрийское хранилище рукописей - Александрийская библиотека - самая большая в древности.

Александрийский Мусейон был одним из величайших научных и культурных центров античного мира. Он объединял в себе и исследовательскую академию и высшую школу. В Мусейоне были помещения для чтения лекций и научных занятий, спальни и столовые, комнаты для отдыха и прогулок. Ученые со всего эллинистического мира жили там на полном царском обеспечении и занимались исследованиями в области философии, астрономии, математики, ботаники, зоологии, медицины, филологии. Каждая область знания имела в Александрийском Мусейоне своих выдающихся представителей.

При Александрийском Мусейоне имелись ботанический и зоологический сады, обсерватории и анатомическая школа. Но главным его сокровищем была богатейшая Александрийская библиотека. Хранитель библиотеки являлся главой всего Мусейона и был воспитателем наследника престола. Как уже отмечалось, в начале I в. до н.э. в Александрийской библиотеке насчитывалось около 700 тысяч папирусных свитков

Храм неоднократно подвергался пожарам. В 47 г. до н.э., когда Юлий Цезарь сжигал свой флот, огонь перекинулся на портовые сооружения города и Александрийская библиотека сгорела. По распоряжению Антония (в дар царице Клеопатре) была привезена Пергамская библиотека, насчитывавшая около 200 тысяч свитков. Но и она пострадала: частично от пожара 391 г. н.э., частично от рук христиан-фанатиков, которые, уничтожая центры античной культуры, подожгли храм Сераписа. Последние остатки библиотеки погибли в VII-VIII вв. н.э. во время арабских завоеваний.

В эпоху эллинизма потребности более глубокого и точного знания привели к специализации ученых и выделению из философии отдельных отраслей науки. Одной из первых среди них была медицина.

Медицина эпохи эллинизма достигла значительного развития. Она вобрала в себя, с одной стороны, греческую философию и врачебное искусство эллинов, а с другой - тысячелетний эмпирический опыт врачевания и теоретические познания народов Египта, Месопотамии, Индии и других стран Востока.

На этой плодотворной почве бурное развитие получили анатомия и хирургия. Многие выдающиеся достижения в этих областях теснейшим образом связаны с александрийской врачебной школой.

Анатомия (от греч. - рассечение) стала в эпоху эллинизма самостоятельной отраслью медицины. По мнению С. Г. Ковнера, ее развитию в Александрии в немалой степени способствовал древнеегипетский обычай бальзамирования, а также разрешение Птолемеев анатомировать тела умерших и производить живосечения на приговоренных к смертной казни преступниках. По описанию Авла Корнелия Цельса, Птолемей II Филадельф (285-246 гг. до н.э.) разрешил отдавать ученым для вивисекции приговоренных к смертной казни преступников: сначала им вскрывали брюшную полость, потом рассекали диафрагму (после чего сразу же наступала смерть), затем открывали грудную клетку и исследовали расположение и строение органов.

Основателем описательной анатомии в александрийской школе (и в Древней Греции в целом) считается Герофил из Халкидона в Малой Азии, живший при Птолемее I (323-282 гг. до н.э.). Он признается первым греком, начавшим вскрывать человеческие трупы. Будучи учеником Праксагора с о. Кос, Герофил был сторонником гуморального учения и развивал традиции косской врачебной школы.

В труде «Анатомия» он подробно описал твердую и мягкую мозговые оболочки, части головного мозга, и особенно его желудочки (четвертый из которых он считал местом пребывания души), проследил ход некоторых нервных стволов и определил их связь с головным мозгом. Им описаны некоторые внутренние органы: печень, двенадцатиперстная кишка, которой он впервые дал это название, и др. Многие анатомические структуры до сих пор носят данные Герофилом названия. По его мнению, четырем важнейшим органам (печени, кишечнику, сердцу и легким) соответствуют четыре силы: питающая, согревающая, мыслящая и чувствующая. Многие из этих положений впоследствии получили развитие в трудах Галена, который несколько столетий спустя также работал в Александрии.

В сочинении «О глазах» Герофил описал стекловидное тело, оболочки и сетчатку, а в трактате «О пульсе» изложил свои представления об анатомии сосудов (описал легочную артерию, дал названия легочным венам) и свое учение об артериальном пульсе, который считал следствием деятельности сердца. Это важное открытие (намеченное еще Аристотелем) впоследствии было забыто на долгие века. (Заметим, что в древнем Китае самое раннее упоминание о пульсе содержится в трактате «Нэй цзин», который датируется приблизительно тем же временем - III в, до н.э.)

Преемником Герофила был Эрасистрат. Согласно Плинию, родился он на о. Кеос, медицине обучался у Хрисиппа и Метрадора - известных врачевателей книдской врачебной школы, а затем на о. Кос у последователей Праксагора. Долгое время Эраснст-рат был придворным врачевателем Селевка I Никатора (323-281 гг. до н.э.), первого правителя царства Селевкидов, а во времена Птолемея II Филадельфа жил и работал в Александрии.

Эрасистрат хорошо изучил строение мозга, описал его желудочки и мозговые оболочки, впервые разделил нервы на чувствительные и двигательные (полагая, что по ним движется душевная пневма, которая обитает в мозге) и показал, что все они исходят из мозга. Мозговые желудочки и мозжечок он определил как вместилище души, а сердце - как центр жизненной пневмы. Впоследствии эти представления закрепились в трудах Галена. Эрасистрат впервые описал лимфатические сосуды брыжейки (повторно открытые Г. Азелли и так тщательно исследовал строение сердца и его клапанов, которым дал названия, что Гален практически уже ничего не добавил к его описанию.

Эрасистрат считал, что все части организма связаны между собой системой нервов, вен и артерий; причем полагал, что в венах течет кровь (питательная субстанция), которая формируется из пищи, а в артериях - жизненная пневма, которая в легких контактирует с кровью. Заключив, что артерии и вены соединены между собой мелкими сосудами - синанастомозами, он весьма близко подошел к идее циркуляции крови. (Ее логическому завершению, по всей вероятности, мешало убеждение Эрасистрата о том, что артерии заполнены воздухом; эта точка зрения, которой придерживался и Гален, существовала в медицине в течение почти 20 столетий).

Эрасистрат частично отошел от широко распространенного в то время учения о преобладании роли соков в организме (гуморальных представлений) и отдал предпочтение твердым частицам. Он считал, что организм состоит из множества твердых неделимых частиц (атомов), которые движутся по каналам тела: нарушение этого движения в связи с несварением пищи, закупорка просвета сосудов и их переполнение - плетора являются причиной болезни. По его мнению, воспаление легких есть результат захождения крови в артерии и воспламенения находящейся там пневмы, иными словами - влаги вызывают болезни не в силу их изменений, а из-за засорения просвета каналов, в которые кровь попадает через синанастомозы при нарушениях.

Исходя из этих представлений, Эрасистрат направлял лечение на устранение причин застоя: строгая диета, рвотные и потогонные средства, упражнения, массаж, обливания; таким образом, была подготовлена почва для методической системы Асклепиада.

Согласно А. К. Цельсу, Эрасистрат производил вскрытия умерших больных. Он установил, что в результате смерти от водянки печень становится твердой, как камень, а отравление, вызванное укусом ядовитой змеи, приводит к порче печени и толстого кишечника. Таким образом, Эрасистрат сделал первые шаги по пути к будущей патологической анатомии.

Последователей Эрасистрата называли эразистраторами; их учениками были видные врачи древнего Рима - Асклепиад, Диоскорид, Соран, Гален.

Хирургия эпохи эллинизма объединила в себе два мощных источника:

1. греческую хирургию, связанную в основном с бескровными методами лечения вывихов, переломов, ран;

2. индийскую хирургию, которой были известны сложные операции.

Среди важнейших достижений хирургии александрийского периода - введение перевязки сосудов, использование корня мандрагоры в качестве обезболивающего средства, изобретение катетера (приписывается Эразистрату), проведение сложных операций на почке, печени и селезенке, ампутация конечностей, лапаротомия (чревосечение) при завороте кишок и асците. Так, Эрасистрат делал дренирование при эмпиеме, при заболевании печени накладывал лекарства прямо на печень после лапаротомии, спускал асциты и т.п. Таким образом, в области хирургии александрийская школа сделала значительный шаг вперед, по сравнению с хирургией классического периода истории Древней Греции (когда не производились вскрытия трупов и не делались полостные операции, а оперативные вмешательства практически сводились к лечению ран и травм).

Эллинистический период явился временем самого плодотворного развития медицины в Древней Греции.

Античная цивилизация характеризовалась высоким уровнем духовной культуры - это очевидная истина. Важно, однако, заметить, что основой этой замечательной культуры было соответствующее высокое развитие образования и науки, опиравшееся, в свою очередь, не только на индивидуальные свершения ученых, но и на достаточно разработанные организационные формы, на своего рода учебно-научные центры, контуры и судьба которых, при всем историческом своеобразии, напоминают явления нового времени. Особого внимания заслуживает, в частности, развитие в античном мире специальных философских школ, освященных именем Муз и потому называвшихся Мусейонами, этих прообразов университетов нового времени. Но более всего интересна и поучительна их трансформация в поздний эллинистическо-римский период из частных учреждений в государственные институты. Мы полагаем поэтому, что наше обращение к истории античных Мусейонов будет небесполезно в контексте современных дискуссий о судьбах высшего образования, тем более что отечественная историография, в отличие от зарубежной, не может похвастаться богатством исследований на эту тему. В западной историографии мы прежде всего можем опереться на небольшую, но очень содержательную статью немецкого антиковеда Вальтера-Хатто Гросса в известном лексиконе "Der Kleine Pauly". Для более обстоятельных справок полезно обращение к более ранней работе тоже немецкого специалиста Мюллер-Граупы в фундаментальном справочном издании - "Pauly"s Realencyclopaedie der classischen Altertumswissenschaft" .

Наш очерк мы построим по следующему плану. Во-первых, остановимся на общем понятии Мусейона; во-вторых, рассмотрим первые примеры Мусейонов, определившихся в качестве высших философских школ, впрочем, вполне еще частного характера (мы имеем в виду платоновскую Академию и аристотелевский Ликей); в-третьих, постараемся воссоздать облик Александрийского Мусейона как первого в своем роде государственного института научно-учебного назначения.

I. Общее понятие Мусейона

В классической древности каждое место, на котором почитали Муз, называлось "Мусейон" (to Mouseion ). Вершины гор, рощи, гроты, всегда оборудованные алтарем, реже - храмом, были столь типичными Мусейонами, что Плиний Старший обозначает этим словом даже сооружавшиеся в домах искусственные гроты (Nat. hist., XXXVI, 154). Поскольку Музы представляли идею божественного происхождения всякого пения и сказания, мусическое искусство (e mousike ) было существенной частью общего образования. Вследствие этого Мусейонами назывались как вообще жертвопри-ношения при культе Муз и празднества в их честь (Paus., IX, 31, 3), так и специальные школьные праздники (Aeschin., I, 10 - peri Mouseion eu tois didaskaleiois), а в позднем греческом языке так обозначались даже сами школы (Liban. Or.LVIII, 14; LXIV, 112). Платон называет Мусейонами даже учебные книги, а именно сочинения софиста Пола из Акраганта по риторике (Phaedr., p.267 b - mouseia logon).

II. Мусейон как частное сообщество ученых почитателей Муз

Из связи Мусейона как святилища Муз и как учения (или места для учения) объясняются Мусейоны философов - религиозно-ученые сообщества, объединенные общим почитанием Муз . Возможно, первым примером такого философского Мусейона был Союз пифагорейцев в Кротоне (рубеж VI-V вв. до н.э.), если, конечно, доверять имеющейся на этот счет поздней и не совсем надежной традиции (Iamblich. De vita Pythag., 45.170.261.264; ср.: Porphyr. Vita Pythag., 4; Diog. L., VIII, 1, 15.40). Более определенные примеры являет позднеклассическое время (IV в. до н.э.).

Это, прежде всего, Мусейон платоновской Академии, который был в одно и то же время местом культа и научно-исследовательским институтом. Центром школы перипатетиков - Ликея также было святилище Муз. Как в Академии, так и в Ликее совместная жизнь и научные занятия (to symphilosophein) учителей и учеников составляли существо сложившихся там ученых сообществ. Самое же возникновение и дальнейшее существование этих сообществ всецело было обязано инициативе, авторитету и личным средствам мэтров - учредителей и их преемников. Эти два Мусейона - платоновская Академия и аристотелевский Ликей - являют собой сравнительно ранние, но уже хорошо представленные в традиции ученые сообщества частно-правового типа, бывшие одновременно и первыми институционализированными научными учреждениями. Будет полезно познакомиться поближе с их основанием и организацией .

Платон основал свою школу вскоре после первого путешествия в Сицилию и неудачной попытки обратить на путь истины сиракузского тирана Дионисия Старшего, приблизительно в 385 г. до н.э. Школа Платона получила название по месту своего расположения в роще со святилищем древнего аттического героя Академа (в северо-западном предместье Афин, примерно в километре с небольшим от городских стен и Дипилонских ворот). К тому времени здесь уже существовал гимнасий - помещение или, вернее, комплекс помещений, предназначенных для физических и интеллектуальных занятий. Собственно, первоначальным назначением гимнасиев было, как показывает само название (to gymnasion, от корня - "обнаженный"] - физическое упражнение или место для таких упражнений), служить физическому воспитанию свободных людей.

Однако, портики в гимнасиях рано стали излюбленным местом встреч философов и риторов со своими учениками, и это привело к постепенному преобразованию гимнасиев из собственно спортивных школ в общеобразовательные центры (откуда и понятие гимназии в новейшее время), причем нередко они стали обзаводиться специальными залами для лекций и даже библиотеками.

Во времена Платона, во всяком случае, эта метаморфоза стала свершившимся фактом. Древний биограф Платона Диоген Лаэртский оп-ределенно свидетельствует о том, что по возвращении из первого путешествия в Сицилию философ избрал местом своих занятий Академию, "а это, - поясняет Диоген, - гимнасий в роще за городскими стенами (to d esti gymnasion proasteion alsodes)". Новостью здесь, однако, было то, что философ прочно обосновался в Академии: он купил здесь участок земли ("садик" , т.е. часть священной рощи), посвятил его Музам, богиням - покровительницам искусств и наук, и воздвиг в их честь специальное святилище (Mouseion), а кроме того, построил помещение для жилья и крытую галерею для за-нятий с учениками (exedra). Ибо то, что он устроил на этом новом священном участке, было именно училищем (didaskaleion), точнее - высшей философской школой, обладавшей, помимо этого, качествами научной коллегии и религиозного союза (ср.: Diog.L., III, 7. 20; IV, 1, 1; 3, 19; Olympiodor. Vita Plat., p.4 West.).

Как обстояло с правами собственности в этом случае? Был ли Платон единственным и безраздельным собственником участка, посвященного Музам? На этот вопрос не так просто ответить. Напомним, что, согласно популярному преданию (которое не обязательно оспаривать), сиракузский тиран, расставшись с Платоном, уготовил ему тяжкое испытание: по его поручению спартанец Поллид, под присмотром которого Платон возвращался из Сицилии в Грецию, высадил философа на Эгине и, как обычного военнопленного, выставил для продажи в рабство. К счастью для Платона, он тогда уже пользовался известностью и уважением в греческом мире, и один из его почитателей Анникерид из Кирены, находившийся в то время на Эгине, выкупил его из плена и препроводил в Афины. При этом, по одной из версий, излагаемых Диогеном Лаэртским, деньги для выкупа Платона прислал также сицилийский почитатель философа, сородич Дионисия Старшего Дион, "но, - продолжает Диоген свое переложение, - Анникерид не взял их себе, а купил на них Платону садик в Академии" (Diog. L., III, 20).

Чуть раньше в том же параграфе Диоген упоминал о том, что друзья философа в Афинах (oi etairoi) немедленно собрали и отослали Анникериду деньги в возмещение его затрат, "но он их отверг, заявив, что не одни друзья вправе заботиться о Платоне". Нельзя ли предположить, что собранный таким образом и оставшийся не востребованным фонд, куда могли войти пожертвования и местных друзей Платона, и чужеземных его почитателей, и был употреблен на приобретение участка в Академии? Из этого, однако, не обязательно заключать, что Платон не мог быть в таком случае собственником или, если угодно, реальным владельцем священного участка, и что последний был коллективным владением участвовавших в складчине друзей.

Для сравнения укажем на сходный случай с приобретением Ксенофонтом в Скиллунте много времени спустя после возвращения из похода Десяти тысяч большого земельного участка в дополнение к тому имению, которым его наградили спартанцы. Названный участок был приобретен Ксенофонтом на общие деньги греческих наемников, вырученные от продажи добычи; он был посвящен богине Артемиде, но распоряжался им, как своим собственным, сам Ксенофонт, и только он один (см.: Xen. Anab., V, 3, 4-13; Diog. L., II, 51-52; Paus., V, 6, 5-6) .

Впрочем, все эти предположения об обращении собранного друзьями совместного фонда на покупку участка в Академии строятся на очень шатком источниковом основании и потому остаются всего лишь предположениями, не более того. Ничто не мешает считать, что участок был куплен на собственные средства самим Платоном, и что он и являлся его владельцем без всяких околичностей. Но если так и было, то надо подчеркнуть великодушие Платона, сделавшего свое имение общим пристанищем друзей-философов. Конечно, содержание святилища и особенно школы требовало значительных расходов, да и проведение время от времени совместных трапез, сколь бы скромными, по свидетельству древних, они ни были (Athen., I, 7, p.4 e; X, 14, p.419 c-d; XII, 69, p.547 f - 548 a; ср.: Plut. Quaest. conv., VI, prooem.; Aelian. V.h., II, 18), не обходилось вовсе без затрат. Между тем, как это следует из одной (cохранившейся в позднейшей передаче) реплики Дионисия Младшего из его письма к Спевсиппу, Платон, в отличие от своих преемников по руководству Академией, не взыскивал платы с учеников (см.: Diog. L., IV, 1, 2; Athen., VII, 279 e-f; XII, 546 d).

Будучи не только сократиком, но еще и богатым человеком, он мог позволить себе такую роскошь, как, очевидно, и единоличное содержание своего училища.

Во всяком случае, нам ничего не известно - по крайней мере вначале - об обязательных взносах питомцев Академии, что, конечно, не должно исключать возможности получения Платоном всякого рода пожертвований и субсидий от добровольных спонсоров. Помимо названных выше случаев с Анникеридом и Дионом, традиция упоминает еще о даре сиракузского тирана Дионисия (неясно, впрочем, какого - Старшего или Младшего), презентовавшего афинскому философу поистине круглую сумму в 80 талантов (Diog. L., III, 9). Да и позднейшие руководители школы (схолархи) нет-нет да и получали пожертвования от сильных мира сего, которым было лестно прослыть меценатами Академии или иного какого-либо известного научного центра. Так, по свидетельству Плутарха, сиракузянин Дион, живший во время изгнания в Афинах и приобретший здесь загородное имение, перед возвращением в Сицилию подарил его племяннику Платона и будущему схоларху Академии Спевсиппу (Plut. Dion, 17, 2). Позднее, по сообщению Диогена Лаэртского, Александр Великий прислал большой денежный дар третьему схоларху Академии Ксенократу. Впрочем, последний, отличаясь крайней независимостью, "отложил себе 3000 аттических драхм, а ос-тальное отослал обратно, сказавши: "Царю нужно больше - ему больше народу кормить" " (Diog. L., IV, 2, 8, где приводятся и другие примеры, подтверждающие независимый нрав Ксенократа).

Возвращаясь к теме обустройства платоновской Академии, можно высказать предположение, что и основатель школы и последующие схолархи прилагали всяческие усилия к дальнейшему благоустройству и украшению Академии. Известно, например, что преемник Платона Спевсипп - цитируем Диогена Лаэртского - "воздвигнул изваяния Харит в святилище Муз, основанном Платоном в Академии" (Diog. L., IV, 1, 1). Наверное, заботились они и о создании столь нужной для ученых занятий библиотеки. Известно, что Платон собирал книги и тратил подчас большие деньги на приобретение особенно интересовавших его сочинений. Так, из Сицилии он вывез сочинения ценимого им сиракузского мимографа Софрона (Diog. L., III, 18), а Диона просил купить для него за 100 мин у Филолая Кротонского три пифагорейские книги (ibid., III, 9; VIII, 7, 84).

От материального основания Академии обратимся к ее живому составу. Об этом можно судить по перечню учеников Платона, который дается Диогеном Лаэртским в конце биографии философа (III, 46-47).

Приводимый здесь длинный ряд несомненно только наиболее известных учеников Платона может служить указанием на то, что количество слушателей в его школе могло быть весьма значительным, но сказать с определенностью, сколько их было в течение учебного года, невозможно. Кстати, трудно сказать, был ли точно определен срок обучения: одни могли ограничиваться обычными в таких случаях одним-двумя годами, а другие могли заниматься в Академии и более длительное время. Аристотель, например, оставался слушателем Платона 20 лет (Diog. L., V, 1, 9).

Что нам известно в точности - так это характерный, так сказать, космополитический состав слушателей Академии: как раньше у Сократа, так и у Платона они являлись из самых разных уголков греческого мира - из самих Афин, из других городов Балканской Греции, с далеких окраин. Среди них были не только мужчины, но и женщины; последних, впрочем, было немного (по именам известны Аксиофея из Флиунта и Ласфения из Мантинеи). Нам не известно, на каких условиях принимались ученики в школу Платона, но какие-то условия, надо думать, ставились, коль скоро возникала нужда в сплочении этой пестрой группы в спаянную общим духом корпорацию.

Что касается устроения самой жизни в Академии, то здесь также можно высказать одни лишь предположения. Местом жительства Платона и большинства последующих схолархов (известное исключение - Спевсипп) была сама Академия, т.е. какой-то возведенный еще основателем школы жилой дом. Ученики могли жить в городе, а могли и селиться в самой Академии, в каких-то легких специально для того возводимых строениях. Так было, в частности, при Полемоне, четвертом схолархе Академии. По словам Диогена, "жил он затворником в саду Академии, а ученики его селились вокруг, поставив себе хижины (kalybia) близ святилища Муз и крытой галереи" (Diog. L., IV, 3, 19). Из упоминаний у древних авторов (выше приводились ссылки на Афинея, Плутарха и Элиана) можно заключить, что от случая к случаю устраивались общие пирушки, но едва ли можно говорить о регулярном совместном столовании. Скорее, на основании одного пассажа у Диогена Лаэртского (IV, 4, 22), где говорится, что две пары академиков, связанные дружбой и любовью, - Полемон c Кратетом и Крантор с Аркесилаем, - жили порознь, а столовались вместе в доме Крантора, можно заключить о раздельном быте членов Академии.

В остальном и самом главном жизнь в Академии была жизнью сообщества: вместе все посещали занятия, на которых слушали лекции наставников или присутствовали при проводимых ими беседах,

вместе принимали участие в религиозных церемониях, связанных с культом особо чтимых божеств или почитанием памяти основателя школы, чья могила, находившаяся здесь же, в саду Академии, могла быть естественным культовым дополнением к святилищу Муз. Совместным характером, естественно, отличались и те дружеские пирушки, которые свершались в дни празднеств, после свершения жертвоприношений, или по другому какому-либо поводу, на счет схоларха или спонсора или же вскладчину.

Как ученые занятия, так и прочие совместные действия членов Академии определялись правилами, которые при Платоне, возможно, носили менее формальный характер, но при третьем схолархе Ксенократе приобрели вид правильного устава - "законов", послуживших затем образцом для устава, составленного Аристотелем для своей школы (Diog. L., V, 1, 4; Athen., I, 5, p.3 f; V, 2, p.186 b). Воля схоларха была определяющим началом в жизни Академии: и сохранение материального комплекса Академии (жилых и учебных строений, святилища, гробниц, статуй и пр.), и выработка распорядка занятий и церемоний, и составление завещательных распоряжений, касавшихся средств на продолжение деятельности учреждения, - все это было безусловной прерогативой главы школы, совмещавшего в своем лице ученого лидера и верховного администратора.

Также и назначение преемника, т.е. будущего схоларха, поначалу определялось распоряжением главы школы; так, Платон назначил своим преемником Спевсиппа, а тот, в свою очередь, Ксенократа. Однако, уже назначение Ксенократа носило лишь рекомендательный характер и было подтверждено последующим избранием, которое и стало обычным способом замещения должности схоларха. Платоновская Академия являлась ученым, философским содружеством. Светский интерес и светские связи преобладали в этом сообществе, но оно не было лишено и религиозной окраски. Напомним, что Платон приобрел участок для своей школы в священной роще Академа, и что сам этот участок был посвящен Музам, почитание которых было своеобразной религиозной эгидой для нового содружества. Но важным было и почитание самого учредителя этого философского содружества - Платона - по тому, очевидно, типу, по какому обычно практиковалось почитание основателей религиозных сообществ.

У нас есть основания полагать, что ближайшим окружением Платона рано, весьма вероятно, сразу после кончины учителя, стала строиться легенда о его божественном происхождении, которая должна была стать основанием для сложения настоящего посмертного культа великого афинского мудреца.

Сразу после смерти Платона его преемник Спевсипп и относившийся с симпатией к покойному перипатетик Клеарх (из Сол на Кипре) почтили память основателя Академии специальными сочинениями, в которых удостоверяли широкое распространение молвы о мистическом зачатии матерью Платона не от смертного своего мужа, а от бога Аполлона (Diog. L., III, 2). Сходным образом позднее будет разрабатываться версия о божественном происхождении Александра Великого. Но то будет с великим царем и завоевателем, чье обожествление выглядит закономерным этапом в хорошо известном процессе сложения культа удачливых полководцев и политиков начиная с Алки-виада и Лисандра у греков и кончая Юлием Цезарем и другими императорами у римлян. Здесь же прослеживается аналогичная, но другая линия - культа учительского, тянущаяся от Пифагора и Сократа к Христу и его апостолам. Во всяком случае, из учителей человеческих именно к Платону, за его несравненную мудрость, впервые официально было приложено определение божественного (theios), как о том свидетельствовала надпись, высеченная на его надгробии в саду Академии волею схоронивших его там учеников (Diog. L., III, 43).

Ученик Платона, Аристотель основал свою собственную школу в 335 г. Она находилась в северо-восточном предместье Афин, в так называемом Ликее - урочище Аполлона Ликейского, расположенном в полукилометре от городских стен. Здесь были роща и храм, посвященные названному божеству, а также существовавший с незапамятных времен гимнасий. Сооружение последнего одними приписывалось Писистрату (Theopomp. ap. Harpocr. et Suid., s.v. Lykeion = FgrHist 115 F 136), другими - Периклу (Philochor., ibid. = FgrHist 328 F 37). В IV в. этот гимнасий подвергся полной реконструкции, причем заново были сооружены палестра и окружавшие ее портики и разбит сад. Это произошло по инициативе выдающегося государственного деятеля Ликурга, стоявшего во главе финансового ведомства Афин в 338-326 гг., т.е. в то самое время, когда Аристотель открыл здесь свою школу.

Основанная Аристотелем школа, подобно платоновской Академии, получила свое наименование "Ликей" от той местности, где она располагалась. И точно так же, как в первом случае, само это слово пережило античность и в новое время стало использоваться (через латинскую форму Lyceum) для обозначения учебных заведений особого, повышенного типа (классических гимназий во Франции, привилегированных колледжей в старой России и пр.). Но у школы Аристотеля было и другое наименование - "Перипатос", а применительно к состоявшим в ней - "перипатетики", поскольку, особенно на первых порах, пока слушателей было немного, ее основатель имел обыкновение проводить свои занятия, прогуливаясь (peripaton) в крытой галерее, примыкавшей к святилищу Аполлона Ликейского и специально приспособленной для такого времяпровождения (peripatos).

Очевидно, как и Платон, Аристотель приобрел участок земли в районе Ликея и обустроил его для постоянного жительства и ведения занятий с группой учеников. То, что Стагирит был в Афинах чужаком-переселенцем, метеком, не обязательно должно было помешать ему в приобретении земельного участка, поскольку, будучи влиятельным другом македонских царей, он мог получить от афинян награду, которая нередко предоставлялась заслуженным метекам, - право приобретать недвижимость в их городе (egktesiz ges kai oikias). Обустройство школы, во всяком случае, было выполнено по образцу Платонова, ставшего, так сказать, типическим. В деталях мы можем судить об этом на основании подробного завещания Феофраста (Diog. L., V, 2, 51-57), почерпнутого Диогеном Лаэртским из специального сборника завещаний выдающихся перипатетиков, который был составлен тоже перипатетиком Аристоном Кеосским, другом четвертого схоларха в Ликее Ликона (269-225 гг.). Поскольку в приводимом тем же автором завещании самого Аристотеля никаких упоминаний об училище в Ликее нет (см.: ibid., V, 1, 11-16), современные ученые обычно полагают, что школа в Ликее приобрела законченный вид именно стараниями Феофраста. Возможно, так оно и было, однако не исключено, что застройка участка для школы перипатетиков проходила в несколько этапов, поскольку и в завещании Феофраста не раз говорится о восстановлении или завершении тех или иных строений (см.: V, 2, 51-52). Поэтому ничто не мешает допустить, что оборудование школы, если и не во всех частностях, то в главных чертах, первоначально было осуществлено уже самим ее основателем.

Но вернемся к тем данным, что можно извлечь из завещания Феофраста. Как и в Академии, участок для школы в Ликее был посвящен Музам, и соответственно центром его было святилище этих богинь (to mouseion) с особо упоминаемым алтарем (o bomos). К святилищу примыкали портики - главный, служивший прогулочным местом (peripatos), и два других - малый (to stoidion) и нижний (e kato stoa); последний, согласно завещанию Феофраста, должен был быть украшен картинами, изображавшими контуры земли. На участке стояли статуи Аристотеля и его сына Никомаха, а также другие изваяния. По крайней мере часть участка являла собой сад (o kepos), где располагались гробницы погребенных здесь схолархов (в частности, самого Феофраста). К саду со святилищем примыкали различные строения (ai oikiai), предназначенные для проживания схоларха и какой-то части слушателей, для ученых занятий (включая помещения для библиотеки и различных научных коллекций), для разных служб.

Для ухода за святилищем и садом и выполнения различных необходимых работ содержался штат слуг - рабов и вольноотпущенников. В завещании Феофраста упомянуты доверенные слуги Помпил и Фрепт (-а?), которые еще раньше получили вольную, а теперь удостаиваются ценного денежного подарка (2000 драхм) и получают в собственность одну из рабынь, но при этом должны оставаться в Ликее и заботиться о святилище, саде, прогулочной галерее и гробнице хозяина.

Тому же Помпилу как для собственного житья, так, возможно, и для обихода остающихся слушателей оставляется из домашней утвари (ton de oikematikon skeuon) столько, сколько сочтут нужным душеприказчики. Кроме того, из числа отпускаемых на волю рабов двое - Манес и Каллий - получают вольную при условии, что они еще четыре года будут продолжать работать в саду.

Говоря о материальном оснащении школы в Ликее, особо надо отметить библиотеку. Перипатетики проявляли особенную приверженность к книгам, и уже у Аристотеля, по единодушному свидетельству древности, было большое книжное собрание, которое он, перебираясь из Афин в Халкиду, передал вместе со школой Феофрасту. Последний, несомненно, умножил это собрание и, в свою очередь, завещал его Нелею, сыну Кориска (ученика Платона), из Скепсиса, возможно, исходя из того расчета, что тот станет его преемником по руководству школой. Однако новым схолархом стал другой ученик Феофраста - Стратон, а Нелей вместе с завещанными ему книгами вернулся на родину (Strab., XIII, 1, 54, p.608-609; Plut. Sull., 26, 3; Diog. L., V, 2, 52; Athen., I, 4, p.3 a).

О дальнейшей судьбе книжного собрания Аристотеля и Феофраста древние авторы рассказывают по-разному. По одной версии, драгоценную коллекцию купил у Нелея египетский царь Птолемей II Филадельф, который присоединил ее к своей библиотеке в Александрии (Athen., I, 4, p.3 b). По другой, ее приобрел у наследников Нелея (по-видимому, уже в начале I в. до н.э.) большой любитель книг Апелликон с Теоса. Он перевез ее в Афины и использовал для издания неизвестных сочинений Аристотеля. После смерти Апелликона Сулла, завладевший Афинами в 86 г. до н.э., вывез библиотеку Аристотеля и Феофраста в Рим, где грамматик Тираннион привел ее в порядок, после чего перипатетик Андроник Родосский по полученным от Тиранниона копиям осуществил новое издание трудов Стагирита (Strab., XIII, 1, 54, p.609; Plut. Sull., 26, 1-3; Athen., V, 53, p.214 d-e).

Утрата книжного собрания Аристотеля и Феофраста была, конечно, весьма досадной для школы в Ликее, однако она не осталась вовсе без книг. Возглавивший школу после Феофраста Стратон, в свою очередь, составил большую библиотеку, которую завещал вместе с руководством школою своему преемнику Ликону (Diog. L., V, 3, 62). Надо думать, что и последующие схолархи не оставляли заботы по сохранению и умножению библиотеки Ликея.

Что касается внутреннего обихода перипатетиков, то, весьма вероятно, он строился по подобию Академии: совместные занятия и время от времени совместное же проведение праздничных церемоний (в частности, в честь тех же Муз), что сопровождалось обычными в таких случаях коллективными застольями. О практике последних прямо свидетельствует упоминание в завещании Стратона об утвари, покрывалах и чашах для совместной трапезы (to syssition), оставляемых им своему преемнику Ликону (Diog. L., V, 3, 62). Кстати, возможно, именно при Ликоне установилось правило взимать с начинающих слушателей (oi epicheirountes) взносы (ai symbolai) на проведение общих застолий - по 9 оболов, т.е. по полторы драхмы, в месяц; однако слушатели со стажем (oi presbyteroi) были освобождены от таких платежей (Antigon. Caryst. ap. Athen., XII, 69, p.547 e). Где именно жили слушатели Ликея, сказать трудно. Наиболее близкие к схоларху ученики могли проживать вместе с ним в самом Ликее, но большая часть должна была сама искать себе пристанища в городе. Между Ликеем и Академией были, конечно, не только сходства, но и отличия. К числу последних надо, по-видимому, отнести менее выраженное почитание основоположника - Аристотеля, о культе

которого, даже в такой не слишком выраженной форме, как это было у академиков по отношению к Платону, говорить не приходится. Зато к числу сходств надо добавить наличие также и в Ликее устава занятий и общежития, составленного самим основателем школы в подражание уставу Ксенократа. Между прочим, содержался в этих правилах и такой, не слишком понятный пункт, "чтобы каждые десять дней назначать (нового) начальника (archonta(Diog. L., V, 1, 4). Разумееется, под этим последним нельзя понимать руководителя школы - схоларха, поскольку должность последнего обычно была пожизненной. Скорее всего речь шла о неком сменяющемся помощнике схоларха, своего рода старосте, как именно вполне обоснованно и перевел греческий термин М.Л.Гаспаров . Позднее администрация Ликея умножилась: по свидетельству Антигона из Кариста, при Ликоне, помимо старосты-архонта, которого избирали на 30 дней для наблюдения за дисциплиной начинающих учеников (aute en epi tez eukosmias ton epicheirounton), назначались специальные попечители (ieropoios, epimeletes) для заботы о святилище и проведении празднеств в честь Муз (Athen., XII, 69, p.547 e-f).

Школа была собственностью и содержалась самим схолархом. Необходимые для этого средства составлялись, вероятно, за счет гонораров, получаемых мэтром за свое преподавание, а также благодаря пожертвованиям и дарениям различных меценатов. Аристотель, несомненно, получал щедрые вознаграждения за услуги, которые он оказывал македонским царям Филиппу и Александру. Феофраст получал поддержку от утвердившегося позднее в Македонии Кассандра (Diog. L., V, 2, 37) и его ставленника в Афинах Деметрия Фалерского, причем от последнего он получил в собственность какой-то сад (idion kepon, ibid., § 39). Под этим садом можно понимать тот самый участок в Ликее, где обосновалась школа перипатетиков (если держаться той точки зрения, что он не мог быть приобретен в собственность самим Аристотелем, коль скоро тот был метеком), или же, что нам самим кажется более вероятным, какой-то другой участок, который мог быть присоединен к первому, а мог остаться и отдельным имением Феофраста. Позднейшие схолархи также пользовались поддержкою знатных покровителей. Так, Стратон, бывший одно время наставником Птолемея II Филадельфа, получил от того 80 талантов (Diog. L., V, 3, 58), а Ликон пользовался попечением со стороны пергамских царей Эвмена I и Аттала I (ibid., V, 4, 67).

Не подлежит никакому сомнению, что руководители школы в Ликее были богатыми или, по крайней мере, состоятельными людьми. Однако надо подчеркнуть, что, владея и распоряжаясь значительной собственностью, они всегда строго различали ликейский комплекс и прочее свое имение. Первый был как бы условным их владением, он всегда оставался своеобразным майоратом и переходил как целое от одного руководителя школы к другому, тогда как прочие владения могли завещаться схолархами в обычном порядке, т.е. по своему свободному усмотрению, разным близким людям. Так, Феофраст, помимо Ликея, который остается в общем владении его последователей, завещает Меланту и Панкреонту, сыновьям Леонта (судя по именам, своим сородичам) имение на родине, "дома" (oikoi), т.е. в Эресе на Лесбосе, а Каллину - имение в Стагире, и им же отдельно значительные суммы денег: первым двум - по таланту, а Каллину - 3000 драхм (Diog. L., V, 2, 51. 52. 55. 56). Точно так же, помимо Ликея, Стратон завещает Лампириону и Аркесилаю (тоже, по-видимому, своим родичам) имение на родине, т.е. в Лампсаке (ibid., V, 3, 61). Позднее его пре-емник Ликон завещает своим братьям Астианакту и Ликону имение на родине, т.е. в Троаде, а имущество в городе (en astei, т.е. в самом городе Афинах, а никак не в Ликее) и на Эгине - тоже Ликону, но, по-видимому, другому, приходившемуся ему племянником (ibid., V, 4, 70).

Что касается самого Ликея, то его унаследование могло происходить по-разному. Школа могла быть передана схолархом своему преемнику по распоряжению, еще при жизни, или по завещанию. Так, Аристотель передал Ликей Феофрасту в связи с вынужденным своим отъездом из Афин в Халкиду (Diog. L., V, 2, 36), а Стратон оставил школу Ликону по завещанию (ibid., V, 3, 62). Иначе поступили Феофраст и Ликон, которые прямо не назначали себе преемников. Феофраст оставил комплекс Ликея в общее распоряжение своих друзей и учеников. "Сад и прогулочное место и все постройки при том саде, - пишет он в своем завещании, - отдаю тем из названных здесь друзей, которые пожелают и впредь там заниматься науками и философией <...> ; и пусть они ничего себе не оттягивают и не присваивают, а располагают всем сообща, словно храмом (os an ieron koine kektemenois), и живут между собой по-домашнему дружно, по пристойности и справедливости. А быть в той общине (estosan de oi koinonountes) Гиппарху, Нелею, Стратону, Каллину, Демотиму, Демарату, Каллисфену, Меланту, Панкреонту, Никиппу" (ibid., V, 2, 53).

В этом завещательном распоряжении замечательно ясно выраженное восприятие философского содружества как своего рода религиозного сообщества. Однако содержащиеся здесь предупреждения насчет необходимости вести дружный образ жизни наводят на мысль, что не все было гладко в отношениях членов содружества в конце жизни Феофраста. О том же могут свидетельствовать и отказанные по завещанию особые дарения Нелею (книги) и Каллину (имение в Стагире и денежный подарок) - по-видимому, особенно близким Феофрасту людям, ни одного из которых он, однако, не решился назначить своим преемником. Этим новым схолархом станет, очевидно, по воле большинства членов сообщества, Стратон, которого Феофраст хотя и упомянул в числе друзей - восприемников его дела, но не удостоил никакого особого пожалования.

В свою очередь, преемник Стратона Ликон, также оставляя Ликей в общее пользование друзей-философов, прямо предоставит решение вопроса о его преемнике их общей воле. "Прогулочное место, - пишет он в своем завещании, - оставляю тем из моих ближних (ton gnorimon), которые его примут, а они по усмотрению пусть назначат над школою (prostesasthosan d autoi) того, кто сможет быть при работе долго и вести ее широко, остальные же ближние (oi loipoi gnorimoi) будут ему содействовать из любви ко мне и к нашему общему крову" (Diog. L., V, 4, 70).

Мы видим, что при определении нового руководителя Ликея могли использоваться разные способы. В одних случаях это могла быть передача прежним схолархом руководства над школою одному из своих последователей - прямо, что называется, из рук в руки, ввиду собственного вынужденного отхода от дел, как это было в случае с Аристотелем, или же по завещанию, как это сделал Стратон. В других случаях дело оставлялось на усмотрение учеников, которые после смерти старого схоларха выбирали себе нового собственным голосованием. Делалось ли это с молчаливого согласия прежнего схоларха (случай Феофраста) или же по его ясно выраженной воле (завещание Ликона), суть дела не менялась: нового схоларха назначали посредством выборов. Но во всех случаях школа сохранялась как общественное целое, как ученое сообщество со всем необходимым для его деятельности материальным обеспечением (сюда относились земельный участок, различные строения и утварь, библиотека и штат слуг).

Заключая характеристику Мусейона классической поры, выступавшего в роли учебно-научного центра, подчеркнем особенное качество

главы институционализированной таким образом философской школы. Мы видим его выступающим в двух ипостасях: с одной стороны, в качестве собственника обустроенного и содержавшегося им на свои средства заповедного научного комплекса, а с другой - в качестве ученого руководителя, кровно заинтересованного в продолжении начатого им научного дела. Это заставляет нас вспомнить о своеобразии классической древности, где высокий уровень культуры был достигнут без прямого участия государства, усилиями самого гражданского общества (которое, впрочем, в принципе, и совпадало с тем же государством), и где, при отсутствии государственной поддержки высшего образования и фундаментальной науки, успехи в этих областях были обусловлены всецело усилиями и средствами частных лиц.

Однако в чистом виде такая ситуация характерна была именно для классической эпохи, для времени расцвета городов-государств, полисов. В более позднюю эллинистическо-римскую эпоху, когда на авансцену политической жизни вышла территориальная монархия, положение изменилось, и государственная власть взяла на содержание и поставила под свой контроль и высокую науку и образование. Примером может служить Александрийский Мусейон, к характеристике которого мы теперь и обратимся.

1. Учреждение Мусейона в Александрии. Образцом нового типа государственного научно-учебного центра стал Мусейон в Александрии Египетской. Традиция связывает его основание с именем все

того же Деметрия Фалерского, который сыграл заметную роль в развитии школы перипатетиков в Афинах. Известно, что после свержения его правления в Афинах (307 г.) Деметрий некоторое время проживал в Беотии, в Фивах. Но когда, после смерти его покровителя Кассандра (297 г.), ситуация и там стала для него небезопасной, он перебрался в Египет, где нашел приют при дворе Птолемея I. Основатель династии Лагидов высоко оценивал знания и опыт знаменитого афинянина, и тот занял при египетском правителе положение привилегированного советника (Diog.L., V, 5, 78-79; Plut. Reg. et imp. apophthegmata, 189 d). Есть основания думать, что именно Деметрием, по поручению Пто-лемея I, была составлена конституция для пользовавшейся статусом греческого полиса Александрии (ср.: Aelian. V.h., III, 17). И им же - Деметрием Фалерским - была подана египетскому царю мысль об учреждении в его столичном городе нового Мусейона и библиотеки. Свидетельствуют об этом два ученых византийца - хронист Георгий Синкелл (рубеж VIII-IХ вв.) и филолог Иоанн Цец (ХII в.). Приведем их свидетельства полностью.

Георгий Синкелл: "Этот Птолемей Филадельф, собрав отовсюду, так сказать, все книги мира старанием Деметрия Фалерского, третьего законодателя афинян, человека весьма уважаемого у эллинов, а в числе этих книг и писания евреев <...>, учредил в Александрии в 132-ю Олимпиаду (252/1-249/8 гг.) библиотеку, при составлении которой и умер (246 г.). В ней было, по утверждению некоторых, 100 000 книг" (Georgius Syncellus. Ecloga chronographica, p.518 Dind.).

Иоанн Цец: "Тот самый царь Птолемей (т.е. Птолемей Филадельф, о котором упоминалось в предыдущем пассаже), поистине философская и божественная душа, крайний любитель всего прекрасного, и вида, и дела, и слова, когда через посредство Деметрия Фалерского и других почтенных мужей за счет царской казны собрал отовсюду в Александрию множество книг, то поместил их в две библиотеки, из которых во внешней (т.е. в Серапейоне) их насчитывалось 42 800, а в той, что была расположена внутри царских чертогов (т.е. в Мусейоне), - книг сложного состава насчитывалось 400 000, а простых и несложных - 90 000" (Ioannes Tzetzes. Prolegomena de comoedia Graeca, prooemium II) .

Правда, упоминая об инициативах Деметрия Фалерского, оба визан-тийца приписывают основание Александрийской библиотеки - а тем самым и Мусейона - Птолемею II Филадельфу, однако более ранние и авторитетные источники определенно свидетельствуют, что основателем библиотеки был Птолемей I. Плутарх в одном из своих трактатов упоминает о первом Птолемее как об учредителе Мусейона (Non posse suaviter vivi sec. Epic., 13, p.1095 d - Ptolemaios o protos synagagon to mouseion). По существу о том же свидетельствует Ириней Лионский, цитируемый Евсевием Кесарийским: "Еще до римского владычества, когда Азия была во власти македонян, Птолемей, сын Лага, горя желанием украсить основанную им в Александрии библиотеку самыми совершенными произведениями всех народов, попросил у жителей Иерусалима их книги, переведенные на язык эллинов" (Irenaeus ap. Euseb. Hist.eccl., V, 8, 11).

Поскольку таким образом подтверждается устроение Александрийского Мусейона при Птолемее I Сотере, то нет нужды оспоривать причастность к этому делу Деметрия Фалерского, что нередко делается в новейшей литературе как раз на том основании, что в правление Птолемея II, ко времени которого относят основание библиотеки в Александрии цитированные выше византийские авторитеты, места для инициативы Деметрия не могло быть. Второй Птолемей, как известно, был враждебно настроен по отношению к Деметрию, которого он и устранил очень скоро после прихода к власти. Напротив, при Птолемее I инициатива Деметрия Фалерского, о которой говорят византийцы, была и естественна и вероятна.

2. Расположение Мусейона. Где именно в Александрии был расположен Мусейон, - в точности неизвестно; по наиболее вероятному предположению, он находился к юго-западу от Восточной гавани . В любом случае, согласно Страбону, он был составной частью дворцового района в Брухейоне. Приведем полностью соответствующее место из труда древнего географа, поскольку оно важно для понимания не только местоположения, но и устройства Мусейона в Александрии. "Мусейон, - пишет Страбон, - также является частью помещений царских дворцов; он имеет место для прогулок, экседру и большой дом, где находится общая столовая для ученых, состоящих при Мусейоне. Эта коллегия ученых имеет не только общее имущество, но и жреца-правителя Мусейона, который прежде назначался царями, а теперь - Цезарем" (ton de basileion

meros esti kai to Mouseion, echon peripaton kai exedran kai oikon megan, en o to syssition ton metechonton tou Mouseiou philologon andron. esti de te synodo taute kai chremata koina kai iereus o epi to Mouseio tetagmenos tote men yp o ton basileon nyn d ypo Kaisaros) (Strab., XVII, 1, 8, p.793-794).

Итак, главными строениями Мусейона были, согласно Страбону, перипатос, экседра и большой дом, в котором находилась трапезная соучаствующих в Мусейоне мужей-филологов. Таким образом, главным помещением был общий столовый зал для членов Мусейона (о планировке египетских столовых залов интересные подробности сообщает Витрувий, VI, 3, 9). Экседра с одной стороны открывалась на двор с колоннадой; она служила местом для преподавания и диспутов (Vitr., V, 11, 2 - exhedrae spatiosae, habentes sedes, in quibus philosophi, rhetores reliquique, qui studiis delectantur, sedentes disputare possint). Перипатос - обсаженная деревьями аллея под открытым небом - служила прежде всего местом для бесед. Конечно, там был и алтарь для Муз, хотя о нем нигде не упоминается, равно как и помещения для библиотеки, обсерватории и инвентаря, вероятно, даже для экзотических зверей и птиц (ср.: Athen., XIV, 69, p.654 b-c), а также жилые помещения для членов Мусейона, так чтобы им была возможна совместная жизнь и труд. Неясным остается, была ли упомянутая у Каллимаха (Epigr., 2) лесха (levsch) идентична с экседрой или она была самостоятельным строением, а также были ли расположены жилые помещения членов Мусейона непосредственно в нем самом или же в другом месте дворцового района.

3. Организация Александрийского Мусейона. В плане организационном Мусейон был видом синода (synodos, Strab., l.c.), своего рода фиасом Муз (thiasos ton Mouson) под руководством назначавшегося царем жреца (iereus). Последний в надписях именуется также архиереем (archiereus) и эпистатом (epistates) (например, OGIS, 104 - надпись с Делоса II в. до н.э. в честь александрийца Хрисерма, бывшего экcегетом Александрии, главой корпорации врачей и эпистатом Мусейона). Члены Мусейона также назначались царем, который предоставлял в их распоряжение общие средства (koina chremata). Эта особенная роль царей подчеркивает, в противоположность платоновской Академии и школе перипатетиков, ярко выраженный монархический характер интересующего нас института, в чем отчетливо отразились перемены в окружающем мире. Члены Мусейона получали полное содержание (кормление - sitesis, Strab., l.c.; Dio Cass., LXXVII, 7; Athen., I, 41, p.22 d) и твердое жалование (syntaxis basilike, Athen., XI,85, p.493 f - 494 a), о величине

которого едва ли дают правильное представление те 12 талантов в год, которые получал Панарет, ученик Аркесилая (Athen., XII, 77, p.552 c: synegeneto Ptolemaio to Euergete talanta dodeka ton eniauton lambanon). Члены Мусейона пользовались освобождением от налогов и наверное также от других общественных повинностей (OGIS, 714, 4 sq. - ton en to Mouseio seitoumenon atelon). Что касается числа сотрудников Мусейона, то определить его теперь невозможно. При первых Птолемеях, в период расцвета александрийской учености, их количество во всяком случае исчислялось десятками, доходя, возможно, до сотни .

Из аппарата управления Мусейона мы знаем лишь о казначеях (tamiai) и их счетных книгах (ta biblia, en oiz ai anagraphai eisi ton taz syntaxeis lambanonton) (Athen., XI, 85, p.493 f - 494 a); другие необходимые должностные лица, как, например, секретарь (grammateus) и пр., не упоминаются.

4. Ученые занятия в Александрийском Мусейоне. В отличие от Афин, в Александрии на первый план сильнее выступали чисто филологические науки, так что Страбон прямо мог назвать членов Мусейона мужами-филологами (philologoi andres). Однако слава великих библиотекарей, поэтов и филологов, таких, как Зенодот из Эфеса, Каллимах из Кирены, Аристофан из Византия, Аристарх с Самофракии, не может умалить значения Мусейона и как математико-естественнонаучного исследовательского центра непревзойденного в древности уровня. Наряду с универсальными учеными вроде Эратосфена из Кирены, чье измерение окружности Земли составило эпоху в истории науки, славе Мусейона способствовали и поддерживали ее на надлежащей высоте математики и астрономы Конон с Самоса, Аполлоний из Перги, Гиппарх из Никеи, позднее также Созиген, а также медики Герофил из Халкедона и Эрасистрат с Кеоса.

Ученые Мусейона могли посвящать себя совершенно свободно своим научным занятиям. Однако, хотя в источниках об этом выразительно не сообщается, весьма вероятно, что они все, помимо чисто научных занятий, выступали также и с лекциями.

Важной частью научного обихода были также проводившиеся с известной регулярностью диспуты между членами Мусейона. Об их организации свидетельствует неоплатоник Порфирий: "В Александрийском Мусейоне был закон выдвигать темы для исследования и записывать предложенные решения" (en to Mouseio to kata Alexandreiaz nomos en proballesthai zetemata kai tas ginomenas

lyseis anagraphesthai) (Porphyr. Ad Iliad., I, 682 ). В ученых диспутах временами принимали участие и сами египетские цари, подобно тому как позднее это делал Адриан. О "научных подвигах" последнего читаем в его древней биографии: "В Александрии, в Музее он (Адриан) поставил специалистам много во-просов, и на эти поставленные им вопросы сам же ответил" (apud Alexandriam in musio multas qaestiones professoribus proposuit et propositas ipse dissolvit) (SHA. Ael. Spart. Hadrian., 20, 2).

Все же свобода ученых сотрудников Александрийского Мусейона не была абсолютной. Конечно, они зависели от тех, кто их содержал, - от египетских царей, а позднее от римских императоров. Сходство их зависимого положения с жизнью содержащихся в клетках дорогих певчих птиц бросалась в глаза уже в древности. "Силлограф Тимон Флиунтский, - свидетельствует Афиней, - где-то называет Мусейон корзинкой, насмехаясь над содержавшимися в нем философами, потому что они питаются там, словно в какой-нибудь клетке, подобно дорогим птицам:

Народу много кормится в Египте многолюдном, Книгомарателей, ведущих вечно споры В корзинке Муз"

(Athen., I, 41, p.22 d).

5. Судьба Александрийского Мусейона. Высший расцвет Мусейона падает на раннюю пору при Птолемеях II и III (годы правления соответственно 282-246 и 246-222). При Птолемее VIII Эвергете II (170-116) обозначается глубокий спад: преследование царем друзей его брата Птолемея Филометора побудило всех именитых ученых к бегству в Пергам, на Родос, в Афины и другие места (Athen., IV, 83, p.184 b-c; ср.: Iustin., XXXVIII, 8, 2 sqq.). Царь даже назначил тогда главой библиотеки одного из своих офицеров Кидаса (POxy, X, 1241). Но даже и после приглашения новых членов Мусейон не достигал более прежнего значения.

Со времени Августа заботу о Мусейоне приняли на себя римские императоры, правда, подчас несколько своеобразным способом; так, например, Клавдий основал собственный, второй Мусейон (Suet. Claud., 42, 2). В раннее императорское время, как кажется, особенно процветали филологические занятия, представленные, к примеру, такими учеными, как Феон, Трифон, Апион. Адриан, по всей видимости,

предоставлял членство в Мусейоне как расхожую милость . Но даже и во II в. в Мусейоне еще были именитые ученые, как, например, филологи Аполлоний Дискол, Гарпократион и Гефестион, математик Менелай, врач Соран, астроном и географ Клавдий Птолемей.

Общий кризис, охвативший Римскую империю в III в., не обошел стороною и центр александрийской учености. Мусейон сильно пострадал при Каракалле, который в 216 г. отдал Александрию на разграбление своим солдатам (Dio Cass., LXXVII, 22), однако еще в середине III в. там преподавал такой крупный математик, как Диофант. Во время смут при Аврелиане, в 269/270 или 273 г., главные здания Мусейона (в Брухейоне) были разрушены (Amm., XXII, 16, 15 sqq.), однако преподавание (по-видимому, в Серапейоне) продолжалось. Главное значение Мусейона для будущего состояло тогда в его косвенном воздействии на учителей христианской церкви в Александрии. Остававшаяся во все времена языческой, эта ученая школа погибла окончательно при Феодосии I, вследствие его распоряжений о запрещении языческих культов и разрушении языческих святилищ. Тогда александрийские христиане разгромили Серапейон, на руинах которого они воздвигли свою церковь (391 г.). Последним известным по имени членом Мусейона был Феон, отец Гипатии, погибшей в 415 г. С гибелью Александрийского Мусейона практически пресеклась античная традиция научно-учебных центров с таким наименованием. Наследники имени, музеи нового времени служат иному назначению - сохранению художественных, литературных или научных коллекций, не исключающему, впрочем, естественно сопряженных с этим известных научных занятий.

Gross, Walter Hatto. Museion (Mouseion, Museum) // Der Kleine Pauly, Bd.3, Munchen, (1975) 1979, S.1482-1485.
()

Muller-Graupa. Mouseion 1 // RE, Bd.XVI, HbBd.31, 1933, S.797-821.
()

Об особом почитании философами Муз см.: Boyance P. Le culte des Muses chez les philosophes grecs (Bibliotheque des Ecoles francaises d"Atenes et de Rome, T.141). Paris, 1937.
()

О философских сообществах у древних греков см. соответствующий раздел в старой, но до сих пор полезной книге Эрика Цибарта: Ziebarth E. Das griechische Vereinswesen. Leipzig, 1896, S.69-74. Специально этому сюжету посвящена наша работа: Фролов Э.Д. Философские содружества в Античной Греции как вид альтернативных социальных сообществ // AKA?HM?IA. Материалы и исследования по истории платонизма. Вып.2, СПб., 2000. С.111-149. Далее, в разделах об Академии и Ликее, мы опираемся на текст этой нашей статьи.
()

О платоновской Академии, помимо общих трудов по истории греческой философии и работ о Платоне, см. также специальные исследования: Шофман А.С. Академия Платона // Древний мир и средние века: история, историческая мысль. Уфа, 1993. С.3-11; Schuhl P.M. Platon et l"activite politique de l"Academie // Revue des Etudes Grecques, T.59-60, 1946-1947. P.46-53.
()

Подробнее по этому поводу см. в нашей статье: Фролов Э.Д. Жизнь и деятельность Ксенофонта // Уч. зап. Лен. гос. ун-та. № 251. Cер. ист. наук. Bып.28. 1958. C.66-68.
()

О школе Аристотеля см.: Moreau J. Aristote et son ecole. Paris, 1962.
()

О реконструкции Ликургом Ликея см.: Plut. Vitae X or. Lycurg., p.841 c-d; Decreta, III, p.852 = Ditt. Syll., I, N 326. О деятельности Ликурга Афинского см. также: Латышев В.В. Очерк греческих древностей, Ч.I, Изд.3-е. СПб. 1897. С.191-192; Colin G. Note sur l"administration financiere de l"orateur Lycurgue // Revue des Etudes Anciennes. T.XXX. 1928. N 3. P.189-200; Gartner H. Lykurgos 10 // Der Kleine Pauly. Bd.3. (1975) 1979. S.825-826.
()

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Пер. М.Л.Гаспарова. М., 1979. C.206.
()

Для истории Александрийского Мусейона и тесно связанной с ним библиотеки, помимо названных выше статей Мюллер-Граупы и В.Х.Гросса, см. также: Деревицкий А.Н. О начале историко-литературных занятий в древней Греции. Харьков, 1891. C.41-104 (гл. II - "Музей и библиотека Лагидов в Александрии"); Боннар А. Греческая цивилизация, т.III. Пер. с франц. Е.Н.Елеонской. М., 1962. C. 234-248 (гл. ХI - "Царство книг. Александрия. Библиотека и Мусейон"); Чистяков Г.П. Эллинистический Мусейон (Александрия, Пергам, Антиохия) // Эллинизм: восток и запад / Под ред. Е.С.Голубцовой. М., 1992. C.298-315; Rostovtseff M. Histoire economique et sociale du Monde Hellenistique . Traduit de l"anglais par O.Demagne. Paris, 1989. P.772-773. 778-779; Fraser P.M. Ptolemaic Alexandria, Vol.I. Oxford, 1972. P.305-335 (ch.VI - "Ptolemaic Patronage: the Mouseion and Library"); Preaux C. Le Monde Hellenistique. La Grece et l"Orient (323-146 av. J.-C.). T.I, Paris, (1978) 1989. P.230-238 (раздел "Les instituts de recherche").
()

Относительно того, что понимать под упомянутыми у Цеца "книгами сложного состава" и "книгами простыми и несложными" см.: Деревицкий А.Н. О начале историко-литературных занятий в древней Греции. C.99-103.
()

Helck H.-W. Alexandreia // Der Kleine Pauly. Bd.I. S.244.
()

Muller-Graupa. Museion, S.809.
()

Подробности: Ibid., S.817.

|
александрийский мусейон
Александрийский Мусейон (или Александрийский Музей , др.-греч. Μουσεῖον τῆς Ἀλεξανδρείας) - исследовательский, учебный и культурный центр эллинистической науки. Основан в начале III в. до н. э. при первых Птолемеях по инициативе Деметрия Фалерского, находился на государственном обеспечении. состав Музея входила обширная Александрийская библиотека, организованная в этот же период.

Учёные, принятые в сотрудники Музея, занимались натурфилософией, математикой, астрономией, географией, медициной, теорией музыки, лингвистикой и другими науками. Среди них наиболее известны Архимед, Евклид, Эратосфен; Аристарх Самосский, Клавдий Птолемей, Филон Александрийский, Герон, Плотин, поэты Каллимах и Феокрит. С александрийской научной школой активно сотрудничали Гиппарх, Архимед и многие другие деятели античной науки.

• 1 Название
• 2 История
• 3 См. также
• 4 Литература
• 5 Ссылки
• 6 Примечания

Название

Название «Мусейон» в древней Греции присваивали храмам девяти муз. Две музы из девяти имели отношение к науке: Урания (муза астрономии и других точных наук) и Клио (муза истории и гуманитарных наук), остальные покровительствовали искусствам. От этого слова происходит современный термин «музей», хотя Мусейон, в отличие от современных музеев, не занимался выставками каких-либо экспонатов и вообще не допускал посторонних.

История

Александрийская библиотека

Александрийский Мусейон стал самым роскошным из храмов муз. У истоков заведения стоял Деметрий Фалерский, ученик перипатетика Феофраста. Прототипом его детища послужил частный музей, устроенный в Афинах на средства, оставленные Феофрастом, и рассчитанный на известное число человек, которые должны были жить в нём, платя за доставляемые удобства своей научной деятельностью. Под мусейон была отведена часть дворцовых построек вдоль гавани; было сделано много пристроек, построена капелла для муз (собственно музей, Μουσείον), разбита аллея, а для совместных занятий возведена открытая с боков, но крытая сверху зала. состав Александрийского Музея входили ещё анатомический кабинет, ботанический и зоологический сады для опытов и прогулок и, возможно, астрономическая обсерватория. Александрийский Музей была включена и основанная независимо от него Александрийская библиотека. Часть помещений была отведена для проживания сотрудников, бесплатного питания и обслуживания их нужд.

Во главе мусейона стоял управитель, назначавшийся царём из жреческого сословия; в дела науки он, однако, не входил, и ни один жрец не передал потомству даже своего имени. Число членов мусейона не было определено уставом: при Птолемее Филадельфе их было около 50, позднее больше. Управители библиотеки избирались из среды членов мусейона и состояли в этой должности обыкновенно до смерти. При Птолемеях библиотекарями состояли Зенодот Эфесский, Каллимах из Кирены, Эратосфен, Аполлоний Родосский, Аристофан, Аристарх Самофракийский.

Сперва мусейон был исключительно храмом науки, хранителем её; его члены имели задачей двигать науку, а достигалась эта цель путем научных споров, бесед, лекций и одиночной работы. Философия, филология (в широком смысле), математика, медицина, история, поэзия - одним словом, вся тогдашняя наука нашла себе приют в мусейоне, первоначально напоминавшем своей деятельностью современные Академии наук. Сторонним лицам доступ в мусейон допускался только с разрешения царя. III-II веках до н. э. деятельность Музея переживала расцвет, были достигнуты исключительные успехи в математике, натурфилософии и других областях деятельности. Число учёных доходило до 1000, они занимались исследованиями, публикациями, переводами на греческий иноязычных сочинений (персов, евреев, ассирийцев и других), комментированием научной и литературной классики. До наших дней дошла только ничтожная часть сочинений сотрудников Музея, главным из которых являются «Начала» Евклида, энциклопедия математических знаний античности.

Мусейон получал неизменную поддержку всех царствующих Птолемеев. После римского завоевания перешёл под покровительство римского наместника, но с этого момента чисто научный характер мусейона постепенно отодвигается на задний план. Мусейон всё более начинает служить общеобразовательным центром, напоминая современные университеты. Сюда стремилась молодежь со всех концов римской ойкумены. Некоторые отрасли науки продолжали, однако, самостоятельно развиваться и в эту пору, например, медицина, математика, естествознание.

При Каракалле (начало III века) были изгнаны из мусейона философы, преподававшие учение Аристотеля. После смерти императора они были возвращены, и ход занятий восстановлен. При императоре Аврелиане (правил в 270-275 годы) была разрушена та часть города, где находился Музей, тем не менее он был восстановлен. С началом христианской эпохи (начало IV века) музей как хранилище языческой философии действует в атмосфере возрастающей враждебности. 392 году по приказу императора Феодосия I наряду с другими языческими храмами было разрушено последнее оставшееся у Музея здание - храм Сераписа. Античные свитки из библиотеки были почти полностью уничтожены. Временное оживление язычества при Юлиане лишь ненадолго отсрочило гибель музея; с конца IV века о нём не появляется больше известий. Окончательная гибель остатков библиотеки произошла в 640 году после захвата Египта арабами-мусульманами. Согласно легенде, о достоверности которой идут споры, по приказу халифа Омара все греческие книги были сожжены, почти полгода бани Александрии отапливались пергаментными свитками.

См. также

• Александрийская школа
• Александрийская библиотека

Литература

• Александрийский Мусейон // Большая советская энциклопедия.
• Лурье С. Я. Архимед. - М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1945. - 272 с.
• Панов В. Ф. Математика древняя и юная. - Изд. 2-е, исправленное. - М.: МГТУ им. Баумана, 2006. - 648 с. - ISBN 5-7038-2890-2.
• Музей Александрийский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: 86 томах (82 т. и 4 доп.). - СПб., 1890-1907.

Ссылки

Александрийская школа
Наука	Мусейон Библиотека Аполлоний Пергский Аристарх Самосский Аристилл Герофил Герон Александрийский Евклид Клавдий Птолемей Конон Самосский Никомед Александрийский Тимохарис Теон Александрийский Эрасистрат Эратосфен Киренский
Философия	Школа богословия: Афанасий Великий Григорий Чудотворец Дидим Слепой Дионисий Александрийский Иракл Александрийский Кирилл Александрийский Климент Александрийский Ориген Пантен Пётр Александрийский Филон Александрийский Школа неоплатонизма: Аммоний Гермий Асклепий Тралльский Гелиодор Александрийский Гермий Александрийский Гипатия Давид Анахт Иоанн Филопон Немезий Олимпиодор Младший Синезий Стефан Византийский Эдесия
Филология	Аполлоний Эйдограф Аристарх Самофракийский Аристофан Византийский Дидим Халкентер Зенодот Эфесский Эратосфен Киренский
Литература	Аполлоний Родосский Арат Каллимах Ликофрон Феокрит Филит Косский

Примечания

1. Панов В. Ф., 2006, с. 59.
2. Панов В. Ф., 2006, с. 61.

александрийский мусейон

Александрийский мусейон Информацию О