Отношения православной церкви и государства никогда не были про­стыми. Уже в Византии православие было превращено в идеологический инструмент и долгое время выполняло функцию апологии государствен­ной власти.

Разумеется, и на Западе имела место идеологизация католи­ческой церкви. Однако там церковь была гораздо более независима от государства, что сделало возможным постепенное освобождение веры от всякого рода чуждых ее природе идеологических построений. Что же касается православной веры, то она всегда составляла с государством сущ­ностное единство. Конечно, трения между духовной и мирской властью были и в православном мире, и подчас они приобретали драматическую заостренность. Однако эти конфликты несопоставимы с аналогичными конфликтами на Западе. В православном мире не было длительной борь­бы, даже войны между главами церкви и государства. Ни в одной право­славной стране церковь не обособлялась от государства. Возможно, по­этому православие остается «государственным делом» и в нашем столетии. Все возрастающее отделение государства от церкви, происходящее на Западе (хотя, конечно, и там достаточно медленно и непоследователь­но), в православных государствах и не начиналось.

Парадокс состоит в том, что освобождение и реабилитация право­славной веры в посткоммунистической России не положили конец ее использованию в качестве инструмента политики. Для сегодняшней ситуации в России характерна комбинация двух подходов: во-первых, определенный возврат к дооктябрьской эпохе, который выражается в попытках придать православию функцию правоконсервативной и националистически-имперской государственной идеологии; и, во-вторых, идеологический союз между православием и... атеистическим комму­низмом. Эти тенденции, в особенности вторая, составляют своеобра­зие сегодняшней идеологической контроверзы по поводу православия, своеобразие, граничащее с гротеском.

Официальное учение православной церкви об отношениях между церковью и государством выкристаллизовалось очень рано, еще в VI столетии н.э. Его основателем был византийский император Юсти­ниан. В принятом им вердикте (так называемая 6-я новелла) сформули­рован принцип, лежащий в основе «симфонии» церкви и государства:

«Величайшие блага, дарованные людям высшею благодатью Божи­ей, суть священство и царство, из которых первое (священство, церков­ная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, госу­дарственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение челове­ческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустрое­но и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Поэтому мы прилагаем величайшее старание к сохранению истинных догматов Бо­жиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем».

Руководствуясь этой нормой, Юстиниан в своих новеллах призна­вал за канонами силу государственных законов.

Классическая византийская формула взаимоотношений между го­сударственной и церковной властью заключена в «Эпанагоге» (вторая половина К в.): «мирская власть и священство относятся между собою как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Важно подчеркнуть, что в византийской трактовке как духовная, так и мирская власть исходит от Бога: при этом церковь служит Богу и божественному, царство господствует над зем­ным. В этом и находит свое воплощение принцип «симфонии властей».

Такая «симфония» в Византии, конечно, не существовала в абсо­лютно чистой форме. На практике она подвергалась нарушениям и ис­кажениям. Церковь неоднократно оказывалась объектом цезарепапист­ских притязаний со стороны государственной власти, суть которых заключалась в том, что глава государства, император, претендовал на решающее слово в устроении церковных дел. Архиепископ Серафим (Соболев) так комментирует эту практику: императоры полагали глав­ную свою задачу в сохранении догматов и почитании священства, в чем они и за что они ожидали от Бога величайших благ. При этом они дей­ствовали «как божественные стражи и охранители православной веры в ее борьбе с еретиками». Серафим имеет в виду прежде всего церковный собор, созванный императором, на котором «еретики» были прокляты. Но практиковалась и иная деятельность: «византийские императоры пресекали это дальнейшее распространение ересей среди верующих сво­ими распоряжениями». А преследование ересей государством проис­ходило не иначе как с применением таких инструментов, как ссылка, заточение, пытки и даже казнь...

По словам Серафима, церковь очень много делала для этой «сим­фонии»:

«Своею православною верою, низведением верующим божественной бла­годати Святого Духа в таинствах, чрез молитвы и богослужения, чрез свое церковное просвещение и воспитание она пробуждала своих сынов от вет­хой к новой, чистой и святой христианской жизни».

Эта деятельность церкви включала в себя «принуждение» верующих к почитанию императора как помазанника Божьего, к исполнению всех его законов и к преданности ему вплоть до самопожертвования.

Таким образом, симбиоз церкви и государства на практике подразу­мевал следующее разделение функций. Мирская власть устанавливает для церкви монополию на истину в делах религии и служит защитой ее привилегий; церковь же дает государству религиозную санкцию. Госу­дарство поддерживает церковь физическими средствами. Со своей сто­роны церковь поддерживает государство духовными средствами. Таким образом, мы имеем перед собой союз алтаря и трона. Во всяком случае все это имеет весьма отдаленное отношение к духовной миссии церкви.

Из учения о «симфонии», полагает А. Игнатов, - по меньшей мере в ее русском варианте - следует совершенно особый статус церкви в об­ществе. Модель отношений между церковью и государством, опираю­щаяся на учение о «симфонии», - это модель отношений между государ­ственной церковью и конфессиональным государством. Православная церковь является привилегированной, поскольку она есть государствен­ная церковь. Но одновременно она находится в зависимости от государ­ства. Такая церковь - привилегированная служительница государства.

Православная церковь пользуется таким вниманием государства, которое не уделяется ни одной другой религии и никакому другому ми­ровоззрению. Религия является не частным, а государственным делом. Но в результате этого она попадает в зависимость от государства, обре­чена на то, чтобы принимать от него «помощь». Со своей стороны го­сударство отнюдь не нейтрально: оно относится к церквам не одина­ково - признает только одну и ей способствует. «Православное государство» - это не теократическое государство, поскольку хотя цер­ковь и располагает поддержкой мирской власти, однако властью не пользуется. С другой стороны, это и не светское государство.

Учение о «симфонии» предостерегает от смешения двух властей, каковое может встречаться в двух формах: цезарепапизм и папоцеза­ризм. Цезарепапизм есть духовная власть императора, папоцезаризм - мирская власть церкви, теократия. Однако обе они ложны и искажают подлинное учение и миссию церкви.

Конечно, православные фундаменталисты бросают упрек прежде всего католическому папоцезаризму - претензии папизма на мирскую власть. Что же касается собственно «православного папоцезаризма», некоторого вида высшего надзора церкви над положением в государ­стве (по примеру некоторых ранних византийских патриархов, которые клеймили развращенные нравы при дворе императора), то она не имеет ничего против, хотя и не выражает этого вполне открыто. Однако пра­вославная церковь признала бесперспективность таких мечтаний и сми­рилась с их нереализуемостью. Но и в наше время все еще слышны от­звуки старых претензий - архиепископ Серафим обращается к учению отцов церкви, «которые не только говорили о различии церкви и госу­дарства, но и о превосходстве первой над последним, конечно, в духов­ном отношении, поскольку небесные блага, даруемые через церковь, важнее благ земных, получаемых от государства». Серафим цитирует св. Иоанна Златоуста, согласно которому церковь главенствует в госу­дарстве, подобно тому как дух главенствует в теле. Но все это лишь но­стальгические пережитки.

Если опасность папоцезаризма в православном мире практически отсутствует, то вполне реально существует опасность если не цезарепа­пизма в чистом виде, то довольно значительного подчинения церкви государству. Такова цена, которую должен заплатить клир за свое при­вилегированное положение. Если он ожидает от властителей привиле­гий, то должен считаться с их требованиями, и в особенности там, где самодержавный властитель не привык допускать какие бы то ни было ограничения своему своеволию. Православное учение считает легитим­ным властителем только самодержца.

Подчинение церкви государству началось довольно рано. Самое позднее с VIII столетия Византия стала полностью цезарепапистским государством, в котором, согласно официальной церковной доктрине, не патриарх, а император, поскольку он считается наместником Христа на Земле, является главой церкви, и даже в вопросах учения. Положе­ние в православных государствах на Балканах было копией византийс­ких отношений. Цезарепапистские тенденции проявились и в России XV-XVI столетий. Теологическое выражение дал им игумен Волоко­ламского монастыря Иосиф Волоцкий. Он выдвинул тезис, что «пол­нота власти» не только в государстве, но и в церкви принадлежит мирс­кому владыке. Правда, Иосиф Волоцкий подчеркивает, что царь должен склоняться перед Законом Божиим, но, с другой стороны, он постули­рует, что суд, осуществляемый царем, является окончательным. Между этими постулатами существует определенная напряженность, которая предоставляет церкви пространство для деятельности, но в любом слу­чае слова о «суде царевом» дают царю возможность самому определять, придерживается ли он Закона Божьего.

Взгляды Иосифа служили самовластию. Знаменитый же патриарх Никон, напротив, оказывал наибольшее во всей истории церкви сопро­тивление претензиям мирской власти. Однако он потерпел поражение. После того как Петр Великий отменил звание патриарха, Русская пра­вославная церковь находилась в полной и однозначной зависимости от самодержавия вплоть до Февральской революции. Это далеко не соот­ветствовало «симфоническим» отношениям.

Тем не менее и сегодня осуществляются попытки реанимировать анахроническую и нереализуемую идею «симфонии властей». Мечта о возведении православия в ранг государственной религии, идущая рука об руку с отвержением мирского государства, все еще не утратила своей притягательности.

Отсюда необходимым образом возникают трудности со свободой совести. Конечно, никто не отрицает свободу совести пря­мо и однозначно. Все признают, что «естественное» право человека - право выбирать ту или иную религию. Но одновременно это словесное признание сопровождается такими оговорками и ограничениями, что само понятие полностью выхолащивается.

Отношение между предопределением и свободой, между всемогуще­ством Бога и свободой человеческого решения всегда было осью самой большой контроверзы в теологии. Однако принятие свободы выбора от­носится к ядру христианской веры. Подавляющее большинство отцов церкви, теологов и христианских философов признают ее. И это понят­но - без возможности свободного выбора необъяснимо грехопадение.

Примером того, как формируется «симфония властей» в современ­ной Российской Федерации, является фильм наместника московского Сретенского монастыря о. Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Уро­ки Византии», премьера которого состоялась 30 января 2008 г. на госу­дарственном телеканале «Россия». Последующая дискуссия вокруг фильма в ток-шоу «Национальный интерес» с участием придворных историков и политологов, хвалебные панегирики в его адрес со сторо­ны «православных державников» (например, Н. Михалкова, И. Глазу­нова, А. Дугина и пр.) не оставили у зрителя сомнений в том, что данное произведение создано творческим тандемом церкви и Кремля и носит характер «программного».

История Византии (Ромейской империи), между которой и исто­рией России о. Тихон проводит настойчивую аналогию, рассматрива­ется им именно как история грехопадения ромеев в результате их сво­бодного выбора в пользу золотого тельца и отказа от подлинной православной веры и подлинной церкви. Они-де прельстились пороч­ным духом «капитализма» коварного Запада, погнались за стандартами созданного им общества потребления и погрязли в индивидуализме. Это, мол, и привело в конечном счете к предательству православия, Фло­рентийской унии, последующему падению Царьграда и порабощению Византии мусульманами. Иными словами, турки были посланы Богом в Византию в качестве наказания за впадение ромеев в «латинство», на­казания за грехи. У зрителя, знакомого с историей Византии, недоуме­ние вызвала также идеализация Ромейского царя Василия, получивше­го в народе имя «Болгаробойцы» за то, что он выколол глаза 100 000(!) плененным болгарам. Антиисторизм такой версии, хотя она частично и совпадает с церковной трактовкой истории Византии, очевидна. Тем не менее, как следует из фильма, который создан при покровительстве и содействии государственной власти, именно такая версия претендует на роль официальной. Таким образом, «симфония властей» в современ­ном российском политическом контексте складывается на антизапад­ной и антикатолической основе.

Православным фундаменталистам нечистый мерещится всюду: в западном либеральном мире, в материалистически-капиталистической цивилизации, у протестантских проповедников и у «папистов». Одна­ко - довольно странным образом - они не замечают его у самых ради­кальных противников христианства и любой религии вообще - у ком­мунистов. А между тем при коммунистическом режиме церковь немилосердно подавляли, расстреливали митрополитов, священников и монахов, сажали, ссылали, отправляли в трудовые лагеря. Во время Гражданской войны преследования приняли зверские формы: случалось, что священника поливали ледяной водой до тех пор, пока он не превра­щался в глыбу льда. Монастыри и церкви закрывались в массовых мас­штабах, превращались в казармы, общественные бани и конюшни. Ре­лигиозное образование было запрещено, многие иконы и другие сокровища религиозного искусства попросту уничтожены. Долгое вре­мя даже элементарная свобода обрядов ограничивалась: запрещался ко­локольный звон, чтобы «не мешать покою трудящихся», духовенство не имело права носить облачение вне церкви. В начале 1930-х годов весь свободный христианский мир во главе с Папой протестовал против этого варварства. Темпы и интенсивность преследований снизились; в пос­левоенные годы они в целом стали слабее. Но и тогда, особенно во вре­мена «реформатора» Хрущева, тысячи церквей были закрыты.

Все отчетливее обозначающийся союз между черной и красной ре­акцией, между клерикализмом и воинствующим атеизмом выглядит фантомом, чем-то нереальным, и все же это факт. Инициативу в этом союзе захватили коммунисты. Они сделали церкви свое «предложение». Еще во времена перестройки началось это гротескное сближение. Люди, до тех пор находившие в адрес религии лишь оскорбительные и полные ненависти слова, называвшие веру не иначе как «поповщиной», люди, для которых религия была «опиумом для народа», «капиталистическим пережитком в сознании трудящихся», вдруг стали с богомольным ви­дом появляться на богослужениях, креститься и зажигать свечи. «Бур­жуазные» критики коммунистического атеизма давно уже указали на очевидное христианское происхождение социалистических и коммуни­стических идеалов социальной справедливости и братства людей. Ком­мунисты с жаром отрицали это и настаивали на несоединимости двух социальных учений, которую могут оспаривать только фальсификато­ры и коварные идеологические враги. Теперь же - как будто ничего этого не было - они начали с гордостью подчеркивать это родство, более того, претендовать и на некие заслуги перед верой.

Цезарепапистская традиция в сочетании с нетерпимостью по отно­шению к другим христианским конфессиям создает благоприятную почву для злоупотреблений, когда православие берется как оправдание великорусской мессиански «фундированной» шовинистической и экс­пансионистской политики. Это означает, конечно, расширение сферы влияния православных стран. С другой стороны, согласно учению о «симфонии» церковь обязана своими молитвами поддерживать эту экс­пансионистскую или гегемонистскую политику. Так было в докомму­нистические времена. Сегодняшнее фундаменталистское движение пытается реанимировать эту ситуацию.

Протоиерей А. Шмеман был совершенно прав, когда утверждал, что «христианство никогда не отрицало ни блага государства, ни возмож­ности просвещения его Светом Христовым. Но именно в том и состоял смысл явления в мире церкви как общества, как видимой организации, что в ней открывалась ограниченность государства, развенчивался навсегда его абсолютизм, какая бы то ни было «сакрализация» его при­роды... Церковь открывает миру, что есть только две абсолютные цен­ности: Бог и человек. Все же остальное, в том числе и государство, во-первых, ограничено по самой своей природе, по принадлежности до конца только «миру сему». А во-вторых, является благом лишь в ту меру, в какую служит Божьему замыслу о человеке... Отсюда постулатом хри­стианского мира является не слияние церкви с государством, а как раз напротив, их различие: ибо христианское государство только в ту меру и христианское, в какую оно не претендует быть всем для человека, оп­ределять всю его жизнь, но дает ему возможность быть членом и друго­го общества, другой реальности, иной по отношению к государству, хотя и не враждебной ему».

Государство как форма свободной организации свободных личнос­тей занимает свою ступень и в иерархии культурно-исторических цен­ностей, и в иерархии ценностей этических. Однако ступень эта не выс­шая, метафизически не безусловная, не установленная свыше однажды и навсегда, но опосредованная другими - высшими ступенями. В иерар­хии духовно-этических ценностей их занимают такие ценности, как любовь, святость, вера, праведность, сострадание, добролюбие; в иерар­хии ценностей культурно-исторических - гений, красота, интеллект, творчество. Это именно те ценности, которые, по замечанию Б. Выше славцева, никак «не могут быть облечены в форму “обязанностей”, им­ператива закона». Иначе говоря, не могут быть вменены в обязанность гражданам. Это прерогатива Бога, а не кесаря.

2.3 «Симфония властей»

Чтобы полностью понять такую форму взаимодействия как «Симфонии властей», нужно обратиться к истории Византии, ведь именно она, как носительница всей европейской культуры, создала такой принцип, который являлся и продолжает являться одним из главных «маяков» развития изучаемых отношений. Данный принцип предполагает полную согласованность в урегулировании государственных вопросов с помощью церкви и наоборот. Такая «симфония» является очень спорным моментом в плане положительности её влияния на развитие государства и церкви, так как она означает ущемление остальных конфессий.

Итак, обращаясь, к истории, стоит сказать, что именно в византийской Эпанагоге закреплен рассматриваемый выше принцип, и звучит он следующим образом: «Мирская власть и священство относятся между собой как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Безусловно, «Симфония властей» была лишь ориентиром для развития государства, идеалом, теорией, трудно осуществимой на практике. Это доказывается историческими примерами той же Византии, когда императоры без всяких причин вмешивались в дела церкви и имели решающее слова при решении любых вопросов, связанных с её устройством.

Хотелось бы отметить, что данный принцип нашел своё отражение в уже упомянутой Суворовым доктрине «Двух мечей». Говоря об этой доктрине, нельзя забыть про два подхода к ней. Это подходы римских католиков и православных. С точки зрения первых, оба меча находятся в руках Папы Римского, который сосредотачивает в своих руках всю полноту церковной и светской власти, т.е. провозглашалась его неограниченная власть. Соответственно, легитимной признается лишь те органы государственного управления, которые получают одобрение от Папы.

Вторая концепция данной доктрины, православная, заключается в том, что оба меча принадлежат Иисусу, но, оставляя себе меч духовной власти, светскую власть он передает государю под контроль, но сохраняет за собой право нравственного осуждения его действий.

Тут же стоит отметить некоторые моменты относительно обоснованности российской монархии 16-20 веков. Православная церковь отличается тем, что полностью признает императив государства и считает, что государство - это абсолютно суверенная организация, которая должна регулировать жизнь общества, но не пересекаться с делами церкви, разве лишь по вопросом совместного ведения. И говорить о том, что монарх является наместником Бога на земле, в корне неверно, т.к. форма правления - это лишь «суетное» дело, которое полностью является делом рук человеческих (кроме прямой теократии, которая может быть приемлема лишь в самой церкви). Церкви абсолютно не должен касаться вопрос формы правления в той или иной стране, и уж тем более никакая из них не может быть признана «богоданной» и, наоборот, порочной.

Церковь и государство: возможна ли симфония?

«Симфонией властей» называют тот положительный опыт взаимодействия, который выработался во время существования Православной Церкви в рамках православного государства.

Но прежде, чем говорить о формах взаимодействия Церкви и государства, стоит прояснить, какой смысл видит Православие в государственной власти как таковой. Известно, что изначально, даже после грехопадения, человечество жило без каких-либо форм государственности. Первое в истории человеческое царство создал Нимрод — правнук Ноя и внук Хама.

Вот как об этом повествует Писание: «Хуш родил также Нимрода; сей начал быть силен на земле; он был сильный зверолов пред Господом Богом, потому и говорится: сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом Богом. Царство его вначале составляли: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне в земле Сеннаар. Из сей земли вышел Ассур и построил Ниневию, Реховоф-ир, Калах и Ресен между Ниневиею и между Калахом; это город великий » (Быт. 10 , 1-12).

Святитель Иоанн Златоуст так говорит об этом: «Выражение «пред Господом Богом» может означать или то, что этот человек был воздвигнут Богом, от Него получил благословение, или то, что чрез него должен был прославляться Бог, произведший и явивший на земле такого мужа. Но и этот человек… недолжным образом воспользовавшись естественными преимуществами, изобрел другой род рабства и сам замыслил сделаться начальником и властителем; а таким он не был бы, если бы не было подвластных. Впрочем, это состояние подчиненных кажется мне скорее свободою. А вот самое тяжкое рабство — когда хвалящиеся свободою раболепствуют! Смотри еще, что делает любостяжание; смотри, как телесная сила не остается в собственных пределах, но всегда гонится за большим и ищет славы. Нимрод подчинил себе людей не для того, чтобы заботиться о их безопасности; нет, он строил еще и города для того, чтобы господствовать над врагами» .

Первый в человеческой истории царь, как свидетельствует святитель, был «человеком гордым и жестоким». Но то, что он сделал, имело промыслительное значение, как о том пишет преподобный Ефрем Сирин: «О Нимроде сказано: он был сильный зверолов пред Господом Богом ; потому что он, по Божией воле, вел брань с каждым племенем и принуждал племена сии удаляться в те страны, какие назначены им были Богом» .

По какой же причине Господь попустил появиться государству в человеческом обществе? Об этом яснее всего пишет преподобный Максим Исповедник: «Бог, как Премудрый и Благий Промыслитель, предписал человекам закон царства, заранее отгоняя великое неистовство зла, которое, как Он знал наперед, будет в жизни через своеволие, чтобы люди не стали друг для друга пищею, подобно рыбам морским, когда никто не начальствует и не препятствует сильнейшему беззаконно нападать на нижестоящего. Посему, я думаю, как и подобало, по необходимости было внесено в человеческий род царство, приявшее от Бога премудрость и могущество, и равночестная природа допустила разделение на начальство и подначальность… Божественное Писание... повествует, что людям, отвергшим Царство Божие, Бог предоставил хотя бы собственное их царствование, чтобы беспорядочность безначалия не произвела многоначалия и этим не ввела во весь человеческий род гибельный раздор, когда никому не вверяется постановлением Божиим попечение о них, никто не упорядочивает разумно воспитуемых разумом к кротости и никто не сдерживает страхом могущества строющих лукавство и природное благое разумение в себе самих своевольно растлевающих противоестественным поведением» .

Таким образом, государственная власть посылается как своего рода узда на падшее человечество, дабы хотя бы в каких-то рамках сдержать распространение зла. Отсюда следует, что любая, даже самая дурная власть, лучше, чем полная анархия. То, что это не просто предположение, доказала история первого, допотопного мира, когда не было царств, и люди развратились до такой степени, что все, кроме семьи Ноя, своими грехами призвали на себя страшную погибель.

Преподобный Феодор Студит обращает внимание на положительную сторону значения государства. Исполняя свое призвание ограничивать зло и устанавливать законность, мир и порядок, тем самым оно отчасти приближает человеческое общество к тому образу жизни, который есть на небе, где есть совершенный мир и порядок под властью Божией. Но кроме того, исполнением своего основного предназначения государственная власть помогает верующим не отвлекаться на земные дела от поклонения Богу: «Имеющим разум известно, что Царь всех Бог для того даровал человеческой природе царское право и имя на земле, чтобы и земное, имея мир и спокойствие, по подобию небесного, согласно возносило Ему славословие и поклонение» .

Действительно, очень многие вещи, которые мы считаем само собой разумеющимися, вплоть до того, что мы можем снять трубку телефона и позвонить в храм, чтобы узнать расписание служб, а затем можем выйти из дома и сесть на автобус, чтобы доехать до храма,— они возможны только благодаря тому, что существует государство. В условиях анархии они не могли бы ни возникнуть, ни существовать, и любая вылазка из своего убежища превращалась бы в рискованный бег с препятствиями.

Итак, смысл и значение всякой власти состоит в установлении минимального порядка и мира в обществе и ограничении зла. Это касается любого государства, и именно потому христиане имеют заповедь от апостола: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите, ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые » (Рим. 13 , 1-6). Слова апостола были сказаны в условиях жизни в языческом государстве.

Но когда появляется христианское государство, речь естественным образом заходит о чем-то большем в его отношениях с Церковью. Христианское государство от нехристианского отличается не столько формальными признаками — такими, как определение статуса христианства как государственной религии, введение общеобязательного религиозного образования, признание действенности церковных канонов и решений церковных судов и тому подобное, а прежде всего самим фактом того, что правитель государства является верующим христианином, равно как и его «команда», «государевы люди», и значительная часть населения страны является христианским.

В таком случае складывается особая ситуация. Предстоятель Церкви как гражданин является подчиненным государя, но сам государь как мирянин является подчиненным предстоятелю Церкви. Эта ситуация сама по себе вынуждает определить и разграничить сферы подчиненности и власти того и другого.

Наиболее известной формулировкой, определяющей это положение, стали слова из Шестой новеллы святого императора Юстиниана, адресованной Константинопольскому патриарху Епифанию: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о Божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем» .

В этом тексте святой Юстиниан употребил для обозначения идеальных отношений церковной власти и государственной слово «симфония», то есть согласие, а буквально даже «созвучие». Позднее это слово прижилось как удачный термин.

«Суть симфонии Церкви и государства составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторжения одной стороны в сферу компетенции другой» . Сам термин, употребленный императором, «предполагает, что обе силы (Церковь и государство) «звучат» — каждая согласно своей природе, своей реальности… Принцип «симфонии» есть принцип взаимной свободы; каждая из сил живет своей жизнью, но так, что от одновременного их звучания получается симфония, аккорд. Однако если обе стороны взаимно свободны, то это вовсе (само по себе) не означает какой-то всецелой их отдельности. Для государства Церковь есть часть его жизни, его совесть, его творческая сила, а для Церкви государство есть внешнее историческое оформление жизни того самого народа, который входит в Церковь» . Понимание этой идеи «должно исходить из отличия Церкви от государства, в особенности в представляющих их властях: церковной и царской. Если этого отличия не будет, то о симфонии не может быть и речи. Тогда, при слиянии двух властей в одну, произойдет или цезарепапизм, или папоцезаризм» .

Святой Юстиниан был далеко не единственным святым, кто придерживался такого взгляда. То же говорил, например, преподобный Феодор Студит: «Бог даровал христианам эти два дара — священство и царское достоинство; ими врачуется, ими украшается земное, как на небе. Поэтому, если одно из них будет недостойно, то и все вместе с тем неизбежно подвергается опасности» .

В сочинениях ряда православных авторов ХХ века высказывалась мысль, что будто бы принцип, сформулированный святым императором Юстинианом, был некой красивой идеей, которая так и осталась на бумаге, и никогда, или почти никогда не находила выражение в реальности.

Это не так. Принцип симфонии был действующим. Его придумал не Юстиниан, он лишь сформулировал его. Сама симфония в той или иной форме есть естественная форма сосуществования Церкви в государстве, которым управляет верующий христианин и которое населяют по большей части верующие христиане.

Любой верующий христианин, на какое место не был бы он поставлен, должен заботиться о пользе Церкви, которая есть Невеста Христова. Это естественно. Поэтому, если христианин оказывается во главе государства, то он и здесь не теряет этой цели и этой обязанности. Конечно, Церковь и без этого может исполнять свое служение, что подтверждает ее существование в языческом Риме, зороастрийской Персии, мусульманском халифате и так далее.

Но в случае христианского государства благодаря совместным усилиям появляется возможность еще более приблизить и уподобить жизнь общества к небесному идеалу. Поясним на примере. Вот, в христианском государстве есть область, где живут дикие племена, оставшиеся в язычестве и своим асоциальным поведением доставляющие сильное беспокойство ближайшим городам. Церковь посылает к ним миссионера и тем самым исполняет заповедь Христову о проповеди Евангелия всем народам. А государство оплачивает ему проезд и выделяет сопроводителей, чтобы он мог безопасно добраться до места назначения. Если миссионер с Божьей помощью успешно обращает дикарей в Православие, то и для Церкви радость о новой пастве и новых спасенных, и государству облегчение, так как истинная вера преображает людей и нравы их смягчаются, таким образом, исчезает «очаг нестабильности» в регионе. Вот вполне исторический пример того, как государство и Церковь вместе участвуют в благом деле, которое приносит им двоякую пользу - и для сей жизни, и, что важнее, для жизни будущего века, так как, по слову Писания, «обратившие многих к правде будут сиять как звезды, вовеки, навсегда » (Дан. 12 , 3).

Часто для обоснования идеи о том, что будто бы идея симфонии никогда не воплощалась в жизни, приводят указания на те или иные факты нарушения ее в Византии. Действительно, такое имело место, во-первых, когда некоторые императоры пытались насадить ереси — монофелитство, иконоборчество, или пытались насадить унии с католиками, или когда они употребляли насилие, дабы сделать легитимными свои греховные поступки, и смещали святителей, которые их за это обличали.

Такое действительно случалось, но это, во-первых, были скорее исключения, чем правила, а во-вторых, за всеми этими фактами никогда не стояло желание «демонтировать» саму систему симфонии Церкви и государства. Да, в начале Х века император Лев VI сместил святого патриарха Николая Мистика и отправил его в заточение в отдаленный монастырь, что породило тяжкий многолетний раздор в Церкви. Но при том все эти годы церковные каноны продолжали действовать в государстве как общеобязательные (для христиан) законы, государство продолжало обеспечивать защиту и поддержку Церкви во всех инициативах, в которых поддерживала прежде. За исключением личного конфликта патриарха и императора, за исключением этого его греха, все остальное в плане церковно-государственных отношений было так же, как и до, и так же, как и после Льва VI. Именно поэтому так сравнительно легко уврачевывались подобные конфликты.

И более того, если мы посмотрим на сам конфликт, то увидим, что и в нем все действующие лица чувствуют себя обязанными следовать выработанной концепции симфонии. Лев VI впал в грех, когда решил взять себе четвертую жену, что запрещено церковными канонами. После этого он пришел на литургию, намереваясь, как то было в обыкновении, войти в алтарь, но патриарх преградил ему путь и запретил это, призывая отказаться от беззаконного сожительства и налагая епитимью. Император на виду у всех со слезами умоляет впустить его в алтарь, но святитель Николай непреклонен. Лев VI, в принципе, мог бы использовать силу, призвав телохранителей. Но он подчиняется патриарху. Потому что признает себя подсудным как мирянин суду епископа в духовных делах. После этой службы император пытается примириться с патриархом, и тот готов, но при одном условии: отказе от беззаконного сожительства. Отказаться от этого Лев не хочет и начинает затевать интриги. Как человек, имеющий власть и войско, он, в принципе, мог бы просто приказать, и неугодный патриарх просто бы «исчез». Но как христианин и глава христианского государства он не может этого сделать. Патриарха может сместить только собор. И Лев через некоторых епископов подстраивает церковные обвинения против святителя Николая и собирает беззаконный собор епископов, на котором патриарха лишают сана по целому ряду церковных обвинений. После этого Лев инициирует ложное обвинение святителя в государственной измене. И уже по этому обвинению отправляет его в ссылку.

Если мы посмотрим на эту печальную историю, то увидим, что даже императоры-преступники не чувствовали себя свободными от идеи необходимости симфонии государства и Церкви, выраженной святым Юстинианом. Все вышеописанные ухищрения и изощренные комбинации предпринимались ради того, чтобы формально принцип симфонии казался не нарушенным.

Уместно привести слова крупного западного историка ХХ века Арнольда Тойнби, который писал: «В столкновениях римских восточных императоров с Константинопольскими Патриархами первые выиграли много сражений, но не выиграли ни одной войны… Даже в тех случаях, когда принесенный в жертву Патриарх не получал личного удовлетворения, с прошествием времени обычно побеждало то дело, за которое он принес себя в жертву… В религиозных вопросах восточные римские императоры в конечном итоге всегда терпели поражение, когда их политика отходила от преобладающего народного чувства» .

Так было и в этом случае. В конце концов святитель Николай Мистик был возвращен из заключения и созвал собор, на котором еще раз было провозглашено, что никакому христианину не позволено вступать в четвертый брак.

Говоря о тех соблазнах и нарушениях, которые следовали, если можно так сказать, с другой стороны, церковной, мы увидим, что святые отцы отмечали среди таковых стремление некоторых архиереев использовать государственную силу для физического преследования еретиков и иноверцев. Об этом с осуждением писали блаженный Августин, преподобный Максим Исповедник, святитель Исидор Севильский и, особенно, преподобный Феодор Студит. Последний также высказывал ту мысль, что нарушение симфонии со стороны государственной власти и направленное против Церкви является наказанием, попущенным Богом за нарушение Церковью того же принципа и злоупотребления им. А именно, по поводу очередного гонения на православных со стороны императора из-за вопроса о его незаконном браке, преподобный Феодор пишет, что это стало воздаянием за то, что незадолго до того архиереи допустили грех, прибегнув к физическим репрессиям против еретиков-павликиан:

«Церкви Божией не свойственно мстить за себя бичеваниями, изгнаниями и темницею. Кроме того, я хочу сказать о деле павликиан и их преследовании: ведь церковный закон никому не угрожает ни ножом, ни мечом, ни бичом. Ибо,— говорит Писание,— все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26 , 52). Но поскольку все эти средства были применены, как будто из недр ада вспыхнул столп зла — эта христоборная ересь, губящая всех» .

Наверное, не лишне сказать и еще об одном виде соблазна, связанного с симфонией. Тем более что он также касается преподобного Феодора Студита. После того как погиб на войне император Никифор I Геник, на престол взошел император Михаил I Рангаве. Это был не только православный по вере, но и очень благочестивый человек, который весьма почитал преподобного Феодора и прислушивался к его советам. Вскоре со стороны Багдадского халифа пришло письмо, в котором мусульманский правитель просил выдать ему тех арабских сановников, которые в прежние времена перешли на сторону греков. В противном случае он угрожал войной. Понятно было, что ожидает этих перебежчиков, некогда доверившихся православному государю, после выдачи мусульманам — страшная, мучительная смерть. Поступок этот имел несомненное нравственное измерение.

Император Михаил обратился за советом к патриарху Константинопольскому святителю Никифору и к преподобному Феодору Студиту. Об этой истории нам сообщает преподобный Феофан Исповедник. Он пишет, что святитель Никифор «мудро советовал» императору выдать перебежчиков, поскольку, хотя и печальна их участь, но, отвратив войну, удастся спасти от смерти и бед несравненно большее число людей. Преподобный же Феодор дал другой совет, который его духовный отец преподобный Феофан называл «дурным советом», он сказал, что выдать доверившихся тебе людей на смерть — это предательство и совершенно невозможно для христианина ни при каких обстоятельствах.

Михаил послушался преподобного Феодора и отказал в выдаче перебежчиков. Тогда халиф собрал армию и, как и обещал, пошел войной против Византии. Император также собрал войско, выступил против него и потерпел поражение. Многие воины погибли, византийские города были разорены арабами, тысячи пленников-христиан уведены в халифат, чтобы там быть проданными в рабство. Из-за поражения православному императору Михаилу пришлось отречься от трона и удалиться в монастырь. К власти пришел император Лев III, который был еретиком. Он начал возрождать иконоборчество и развязал гонения против Церкви, во время которых пострадали и святитель Никифор Константинопольский, и преподобный Феофан Исповедник, и преподобный Феодор Студит.

Это печальный пример для Православия. Кто в нем виноват? Преподобный Феодор, давший такой благородный, но неудачный совет в государственных делах? Думается, что вина здесь прежде всего на самом императоре Михаиле. Он должен был сам принимать решения в тех делах, которые касаются его власти, не привлекая и не вынуждая вникать в них человека, который, будучи с юности посвящен Церкви, был далек от реалий государственного управления . Императору Михаилу не следовало снимать с себя моральную ответственность в сложном этическом вопросе, переложив ее на людей Церкви.

Но, несмотря на отдельные ошибки, идея симфонии властей была действующей и пронизывала все византийское общество, владела умами императоров как нечто само собой разумеющееся. Вот как об этом писал в XII веке император Иоанн Комнин: «Два предмета в продолжении моего царствования признавал я совершенно отличными один от другого: один — это власть духовная, которая от Великого и Высочайшего Первосвященника, Князя мира, Христа, дарована Его апостолам и ученикам, как благо неизменное, через которое, по божественному праву, они получили власть вязать и решить всех людей. А другой предмет — это власть мирская, власть, обращенная к временному, по Божественному слову: воздадите кесарю, что ему принадлежит, власть, заключенная в принадлежащей ей сфере. Эти две, господствующие в мире, власти, хотя раздельны и различны, но действуют к обоюдной пользе в гармоничном соединении, вспомоществуя и пополняя одна другую. Они могут быть сравнимы с двумя сестрами — Марфой и Марией, о которых повествуется в Евангелии. Из согласного обнаружения этих двух властей проистекает общее благо, а из враждебных их отношений проистекает великий вред» .

Такое установление было нормой для Византии, а его нарушения — досадными исключениями, не влекущими к отмене самой нормы. И симфония не ограничивалась одной Византией — она была нормой церковно-государственных отношений и на Руси, причем это было провозглашено официально, на Стоглавом Соборе, 62-я глава которого гласит: «Среди людей есть два величайших дара Божия, дарованных по человеколюбию Вышнего,— священство и царство. Оба они служат Божественному, владеют же и пекутся о человеческом, от одного и того же начала оба происходят, украшая человеческую жизнь... Об обоих все всегда молятся Богу, так как если они непорочны будут во всем, и к Богу имеют дерзновение, и праведно станут управлять в преданных им городах, то для живущих под ними [этими властями] их согласие будет благом, даруя все доброе для человеческой жизни» .

Ярчайшим выражением симфонии властей служили церковные Соборы, которые созывались великими князьями, а затем царями, проходили в их присутствии, и исполнение решений которых во многом обеспечивалось поддержкой государственной власти. Здесь можно назвать Московский Собор 1441 года, который осудил Флорентийскую унию, первый, второй и третий Соборы против жидовствующих, бывшие в 1488-м, 1490-м и 1504 годах, Стоглавый Собор 1551 года, Собор 1553 года против ереси Башкина и Косого, Собор 1619 года.

Как и в Византии, на Руси также случались нарушения вышеуказанной нормы гармонического сосуществования, однако, «несмотря на факты нарушений… сам принцип симфонии никогда не ставился под сомнение, сохранял полноту нормативного значения, а факты его нарушения воспринимались и оценивались как отступление, как грех, требовавший раскаяния и покаяния… Многие страницы истории Русской Православной Церкви еще не написаны. Если же она будет изучена во всей полноте, то окажется, что симфония была нормативным принципом, который проявлялся в разных сферах государственной и церковной жизни в их неразрывности. Сказанное относится прежде всего к деятельности Освященного Собора, в ней можно усматривать институционную форму, в которой воплощался в жизнь идеал симфонии… можно конспективно охарактеризовать три важных периода в истории XV-XVI вв., когда принцип симфонии был особенно конструктивным и плодотворным… Это время святительства епископа Ионы (с 1448 г. — митрополита), когда согласованные действия церковной и светской власти позволили отказаться от принятия Флорентийской унии; это первый период царствования Иоанна IV и время митрополита Макария (1547-1563), когда в России началась эпоха царства… И, наконец, третий период — учреждение патриаршества» .

Так продолжалось до императора Петра I, который, к сожалению, был тем, кто сознательно отказался от этого принципа и, если можно так сказать, своими реформами по упразднению патриаршества демонтировал принцип симфонии.

Вот как об этом преступлении отзывался священномученик Иларион (Троицкий) накануне восстановления патриаршества: «Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа, должно биться русское православное сердце. Орел петровского, на западный образец устроенного самодержавия выклевал это русское православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела Первосвятителя российского с его векового места в Успенском соборе. Поместный Собор Церкви Российской от Бога данной ему властью снова поставит Московского патриарха на его законное, неотъемлемое место» .

Но и в более позднее время принцип симфонии неизменно находил выражение в жизни православных королевств — Греческого, Сербского, Болгарского и Румынского, — получивших независимость от османского ига в XIX веке.

И, безусловно, он является востребованным и в настоящее время. В хорошем смысле он неизбежен всегда, как только во главе государства оказывается искренне верующий человек. И тогда для воплощения принципа симфонии даже не обязательно придание Православию статуса государственной религии со всеми вытекающими изменениями законодательства. Поскольку принцип симфонии, как и все настоящее, состоит в факте, а не в букве закона.

Об этом говорит и Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий: «О симфонии в византийско-древнерусском смысле сегодня говорить не приходится. Однако это не значит, что Церковь и государство не должны искать согласия, партнерства, то есть, опять же, "симфонии", в новых условиях. Нахождение согласия — нелегкий труд, но у Церкви есть желание и воля идти по этому пути» Акты святейшего Патриарха Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943, М. 1994, с. 28.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II . В поисках симфонии (интервью). // Русский Дом № 6, 2004.

Беспрецедентным в новейшей истории Русской Церкви и Государства Российского стало событие, свершившееся 1 декабря 2017 года в стенах московского кафедрального Храма Христа Спасителя. Конечно, само по себе посещение Владимиром Путиным этих святых стен - не удивительно и не ново. Глава государства не раз молился здесь, в том числе - в праздник Светлого Христова Воскресения - Пасхи Господней. Но одно дело - личная вера и молитва, а совсем другое - визит Президента на заседание Архиерейского Собора Русской Православной Церкви, высшего церковно-иерархического органа.

Конечно, было бы преувеличением отождествлять непосредственное участие ромейских (византийских) императоров, начиная со святого равноапостольного Константина Великого, во Вселенских и Поместных Соборах с кратким выступлением Главы Государства Российского на Соборе Архиерейском. И в то же время это деяние - поистине символично. Особенно в условиях, когда антицерковно настроенные деятели (как в России, так и за ее рубежами) - постоянно муссируют тему "сращивания Церкви и государства", подчеркивая, что именно это мешает развитию в нашей стране "институтов демократии" и "гражданских свобод".

Не будем останавливаться на дискуссии с либералами и прочими антицерковными радикалами, памятуя о евангельском предупреждении насчет "метания бисера". И в то же время попробуем понять, в чем же уникальность сегодняшней встречи Владимира Путина с иерархами Русской Церкви в перспективе церковно-государственных и церковно-общественных отношений. К слову, Святейший Патриарх Кирилл также подчеркнул историческое значение этого события, особенно, в свете того, что нынешний Собор приурочен к 100-летию восстановления Московского Патриаршества, произошедшего на фоне революционной трагедии 1917 года.

Напомним: в те трагические дни именно революция отделила Церковь от государства, сделав последнее светским, что в условиях большевистского режима означало "воинствующе атеистическим". Принцип светскости сохраняется и сегодня, однако из этого уже никак не следует, что государственные власти в своих отношениях с властями духовными должны придерживаться принципов, заложенных Ульяновым-Лениным сотоварищи. И именно это своим выступлением на Архиерейском Соборе особо подчеркнул Владимир Путин:

"Государство, уважая самостоятельность и независимость Церкви, рассчитывает на продолжение нашего соработничества в таких важнейших сферах, как образование и здравоохранение, сохранение культурного и исторического наследия, поддержка семьи в воспитании молодёжи, борьба с социальными недугами" .

Действительно, Церковь - не служанка государства, как это в значительной степени было в период после петровских западнических реформ, лишивших русских православных христиан их Предстоятеля - Святейшего Патриарха. И, конечно же, Церковь - не враг государства, как это считали большевики-богоборцы, всеми силами старавшиеся уничтожить все православное. Светская и духовная власти, в идеале, должны находиться именно в "соработничестве" (Владимир Путин очень точно подобрал это древнее церковнославянское понятие), являющемся главным элементом византийского принципа "симфонии властей".

Этот православный идеал взаимоотношения Церкви и государства был установлен в ставшей христианской Римской империи уже упомянутым императором Константином Великим еще в IV веке. Но наиболее точное определение симфонических отношений дал в 535 году от Рождества Христова другой великий византийский император - Юстининан I:

"Если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода".

Любые отклонения от этого принципа всегда приводили к серьезным историческим потрясениям, поскольку именно Церковь всегда сакрально и ценностно сближала государство и общество (речь, конечно же, не о так называемом "гражданском обществе" в его либеральном понимании, а о консервативном большинстве - нашем православном народе).

В значительной степени трагедия 1917 года произошла именно из-за этого разделения Церкви и государства, корни которого - в церковно-общественном расколе второй половины XVII столетия и западнических реформах века следующего. И неслучайно в своем выступлении перед иерархами Русской Церкви Владимир Путин отдельно призвал не забывать уроки прошлого:

"Мы должны помнить уроки прошлого, и чтобы общество развивалось уверенно и гармонично, важно восстанавливать единство нашей истории, залечивать раны, убирать разломы, нетерпимость, которые достались нам от былых эпох", - подчеркнул глава государства. Добавив, что примером исцеления разделений стало воссоединение Московского Патриархата с Русской Зарубежной Церковью в 2007 году, очень важный опыт обретения мира через братское прощение.

Примечательно, что событие, упомянутое президентом, стало серьезным шагом как раз таки в преодолении церковно-общественного разделения, порожденного революцией 1917 года и последовавшей за ней гражданской войной. Ни для кого не секрет: Владимир Путин имел к воссоединению с Зарубежной Церковью самое непосредственное отношение, и сегодня именно он продолжает возрождать утраченное столетие назад единение Церкви и государства - тот самый византийский принцип симфонии властей. И судя по всему, для Главы государства нет сомнений, что именно этот принцип делает Россию примером для многих других государств:

"Все больше людей смотрят на Россию как на ориентир незыблемых традиционных ценностей, здравого человеческого бытия. Убежден, чтобы достойно ответить на вызовы будущего, мы должны отстаивать справедливость, истину, правду, сохранить свою самобытность и идентичность, опираться на нашу культуру, историю, духовную, ценностную основу. Идти вперед, впитывая все новое и передовое и оставаться Россией - навсегда".

Добавить нечего. Разве только, еще два кратких заключительных слова, сказанные сегодня же Владимиром Путиным на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви: "С Богом!"

Основные черты византийской культуры.

Византия – наследница Римской империи. Название «Византия» (по городу Византий, близ к-го Костантин заложил Константинополь), государство получило в трудах западноевропейских историков уже после своего падения. Сами византийцы называли себя римлянами - по-гречески «рамеями», а свою державу - «Рамейской» (туда отправили царские регалии из Рима, осознание себя 2ым Римом). Западные источники также называют Византийскую империю «Романия». В течение большой части ее истории многие из западных современников называли её «империя греков» из-за господства в ней греческого населения и культуры. В древней Руси ее также обычно называли «Греческим царством», а её столицу «Царьградом».

Всю тысячелетнюю историю Византии можно условно разделить на четыре периода

1) с 4 по 7 век – (до столкновения с исламом) – становление Византийской империи, 6 век – расцвет ранневизантийской к-ры, Византия становится православным государством (Император Юстиниан, постройка Софийского собора)

2) 7 – 9 век. – эпоха арабских завоеваний, потеря значительной части территории

3) 867 – 1204 (захват Константинополя Крестоносцами). – Македонское возрождение, связано с именем императора Льва VI, математика и философа. Расцвет наук и искусств (=«византийский гуманизм»). Формируется государственная машина, бюрократический аппарат. До 11-12вв у Запада довольно плачевное состояние в сравнении с Византией и арабами.

4) 1261-1453 – период Палеологовского Ренессанса, т.е. возрождения эллинистических традиций. Связь династии Палеологов с Русью (царские регалии, герб. причем двуглавый орел восходит непосредственно к Риму)

1453 г – падение Константинополя. Византия просуществовала более 1000 лет, оставаясь очень консервативным государством.

Византийская империя всегда была неотделимой частью Римской.

11 мая 330 г. (основание Константинополя), городу было присвоен титул «Новый Рим», Восточная Римская Империя продолжала свое существование. Другое название Константинополя – Царьград, что означало – город царей или царь городов. Однако город существовал и до этого времени (Мегары).

Владыкой Константинополя был Христос, а император его лишь замещал.

Культура теократическая и религиозное. Можно говорить о «ночном» типе сознания (типология принадлежит Флоренскому, "дневные культуры" - ориентация на технический прогресс и рациональные способы освоения мира, "ночные" - с преобладанием духовных ценностей и иррациональных форм). Все сферы религиозны.

Как государство не связана с конкретным этносом, главный критерий принадлежности – христианство.

Среди особенностей также можно отметить особый схематизм жизни (точность и выверенность жизни сословий); особая, символическая культура (пр: евнухи при дворе в белых одеждах – a la ангелы. император пишет пурпурными чернилами – кровь на теле)

Оформление Христианской догматики, «симфония властей».

Отношение к христианству изменил император Константин, за что он и был причислен к лику святых.

в 325г был созван первый Вселенский собор в Нике (Никейский)

следующий – в 381г – уже в Константинополе, на этих двух соборах была утверждена основная христианская догматика («Символ Веры»), осуждены некоторые ереси (арианство и несторианство)

Константин стал первым христианским императором Рима, императорская власть – некий союз христианской власти и власти государственной. Христианство – некое госуд. образование, к-рое принимают граждане.

Симфония властей, человек не может властвовать над людьми → наместник Бога. Император – образ Христа, актер, представляющий двоих (сначала Бог, а потом император) Византийские императоры избирались, освещалась сама фигура императора, а сам человек или его род. Император не должен был показывать черты человека, т.к. он – икона (традиция некоторой канонизации), всего лишь наместник Бога, его фигура имперсональна (вообще они часто менялись), лишь Христос истинный владыка. Трон также был двухместным. Управление осуществлялось из центра. Содружество церкви и светской власти (на Западе и в России – др концепция сосуществования). Отклонение от симфонии - цезарепапизмом (глава гос-ва свободно вмешивается в дела церкви или вообще ее глава) или папоцезаризмом (наоборот).

Икона.

К 8 веку И.Дамаскин разработал теорию иконы. Греч. eikon – образ, разделение н здешнее и потустороннее.

Сначала на иконах изображались живые правители (один из аргументов за иконы – раз правители их имеют и им поклоняются, то Бог и подавно). Также существовала легенда о первой иконе – якобы она была «фотографическим» изображением Бога (материя с Его лица, некий «слепок» с Его образа).

Икона была символом и выражением духовности – как умения жить в 2х мирах одновременно.

Длительное создание образа Христа. В итоге – довольно грозный образ, важен золотой цвет.

В церковном учении об иконах можно выделить четыре тесно переплетенных между собой аспекта:

• дидактический, соответствующий «буквально» тексту и сюжетной стороне Писания и Предания;
• символический (соответствующий «аллегорическому» уровню Библии);
• мистический (лица, «изображенные» на иконе, сами присутствуют в своем изображении», реально являясь в нем миру;
• и, наконец, тесно связанный с мистическим, собственно литургический аспект иконы (в структуре богослужения икона обладает Божественной энергией, силой литургического образа).

Иконоборцы , отвергая иконы, тем не менее допускали религиозную живопись; они, таким образом, отрицали мистический и литургический аспекты священных изображений. Аргументация иконоборцев строилась на базе древневосточного представления о том, что знание имени тождественно знанию сущности.

Поэтому они полагали, что образ должен быть единосущен прообразу, а в связи с тем, что первообраз трансцендентен, то он и не может быть изображён конкретно-чувственным образом, да еще с помощью антропоморфных изображений. По их мнению, единственным образом Христа является Евхаристия.

Иконопочитателей же они обвиняли одновременно в двух противоположных ересях: в том, что те сливают два естества Христа, изображая Его на иконе (монофиситство), и в том, что они разделяют их, изображая только естество человеческое (несторианство). Иконоборцы, таким образом, трактовали образ как идеальную копию, во всем и, главное, по сущности тождественную первообразу - как своего рода двойник.

Иконопочитатели же опирались на более созвучное (по крайней мере, со времён Аристотеля) европейскому способу мышления понимание образа. Святые отцы уже в IV-V веках пришли к пониманию того, что образ (изображение) не является копией архетипа, но только его отражением, не во всем ему подобным. Такое понимание образа позволило иконопочитателям преодолеть одновременно обе противоположные ереси, в которых их обвиняли, и учением своим защитить важнейший в христианской культуре догмат (т. н. христологический) о «неслитном соединении» двух природ во Христе.

По Иоанну Дамаскину, «иконы суть видимое невидимого и не имеющего фигуры, но телесно изображенного из-за слабости понимания нашего» . В силу этой слабости мы и невидимое стремимся мыслить по аналогии с видимым, «ибо видим в сотворенном образы, тускло показывающие нам божественные откровения» . Следовательно представляемый познающим субъектом образ не может быть тождественным своему трансцендентному Первообразу «по сущности», но он равен Ему «по ипостаси» и «по имени». И изображается на иконе, исходя из общей теории образа, не «природа» (человеческая или божественная), но Ипостась, что и сохраняет непостигаемость и неизобразимость Первообраза в иконных изображениях.

Подобно тому, как и Евхаристия не есть «образ, но сама Истина, а причащение представляет собой реальное приобщение Телу и Крови Христовой» (т. е. непосредственную реализацию на уровне бытия сферы сверхбытия, а не ее образное (опосредованное) отражение), и подобно тому, как в самом акте вочеловечивания Слова произошло «соединение несоединяемого» - «описуемого с неописуемым», так и «Христос, будучи изображенным на иконе, остается неописуемым»), и не следует пытаться опровергать «разумом не постигаемое им, доказательствами - недоказуемое, силлогизмами - не подчиняющееся закону силлогизма»

"Македонский ренессанс" (867-1057)

Основатель династии - македонский крестьянин Василий - вряд ли был знатоком искусства. За умение укрощать лошадей и большую физическую силу он попал в милость к императору Михаилу III, который (бывает же такое) сделал его своим соправителем. Тем самым Михаил подписал себе смертный приговор - вскоре он был найден зарезанным в собственной спальне. Василий же укрепился на троне и основал македонскую династию, которая почти два века правила страной. Среди потомков Василия были весьма образованные люди, благожелательно относившиеся к античной культуре (Константин VII Багрянородный, страстный любитель книг, Лев VI, богослов и поэт). Знатоками и ценителями античности были также некоторые патриархи этого времени (Фотий).

В период правления македонской династии отмечался расцвет математики, естественных наук (были составлены энциклопедии по медицине, агротехнике), военного дела. Ученые, богословы, философы, поэты, историки и ораторы создавали шедевры литературы и искусства.

Император Константин VII Багрянородный, занимавший византийский трон с 913 по 959 год, сам занялся титаническим трудом, приводя в порядок всю сумму знаний своей эпохи. Обладая недюжинным литературным талантом, он написал ряд медицинских, исторических и сельскохозяйственных трактатов. Он также собрал воедино и обработал множество жизнеописаний святых. Он имел собственную мастерскую для создания копий античных рукописей. До нас дошли удивительные миниатюры так называемой Парижской Псалтири, видимо, скопированные с александрийской рукописи IV века, проникнутые прелестью античности. В эту же эпоху работал выдающийся историк Лев Диакон.

Столица империи в этот период поражала своей почти сказочной роскошью и великолепием. Полная парадного блеска, роскошных храмов, драгоценных украшений, сверкающих дворцов, она производила неотразимое впечатление на гостей. В обществе усилилась тяга к роскоши и изяществу. Процветали ювелирное дело, прикладные искусства. При украшении произведений прикладного искусства практически всегда использовались античные сюжеты.

Резко увеличилось количество монастырей. Каждый император, видный сановник, полководец возводил свои монастыри, наделяя их богатыми владениями. Крупнейшие монастыри вмешивались в политику, светские же лица в борьбе за власть искали поддержки монашества. Центром духовной, мистической жизни Византии, а потом и всего Востока в этот период стал Афон.

Изобразительное искусство, связанное с церковью, продолжало развиваться в рамках строжайших иконографических канонов, однако, случались и поразительные исключения из правил - мозаика Богоматери в апсиде Софийского собора. Созданная неизвестным автором, эта мозаика не имеет ничего общего с иконографическими канонами. Богоматерь здесь гораздо больше напоминает мадонн эпохи возрождения, чем современных ей мадонн византийского письма. Однако, сидящая в золотом сиянии женщина и ее сын настолько прелестны, что патриарх Фотий вынужден был заметить: "Видимо, искусство живописца вдохновлено было свыше: так верно подражает он природе". Да, каноны существовали, но истинный талант просто сметал их со своего пути, и отцы церкви склонялись перед его творением.

В ту эпоху ведущую роль в живописи в целом (в иконописи, миниатюре, фреске в частности) приобрели столичные школы, отмеченные печатью особого совершенства вкуса и техники.

В это время был создан один из наиболее изысканных образцов крестово-купольного храма, получивший название храма "на четырех колонках". В отличии от огромных просторных храмов ранней Византии, это были небольшие по размеру постройки, производящие впечатление необыкновенной легкости. Подкупольные арки опирались не на столбы, а на изящные, тонкие колонны. Благодаря широким проемам в стенах и окнам в куполе здание было пронизано светом. Пожалуй, ни в одной другой архитектуре зодчим не удавалось добиться такого полного отражения в материи духовного начала. Пример - северная церковь монастыря Липса.

Похожая информация.