Состоялось отпевание новопреставленного протоиерея александра коротаева. Предлагаем Вашему вниманию интернет-конференцию, составленную по вопросам посетителей портала «Вятка-на-Сети
© Александр Геннадьевич Балыбердин, 2017
ISBN 978-5-4485-0062-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Если
Если ехать – не на месте.
Если помнить, то о том,
что быть битым и безвестным
лучше, чем прослыть скотом.Если плавать, в океане.
Если бегать, не трусцой,
Если пусто, то в кармане,
но никак не за душой.Если травы, то по пояс.
Если чашка, то своя.
Если строить, то на совесть.
Если жить – не для себя.2012
Февраль
Есть несколько имён у февраля
и в каждом я твой тихий голос слышу.
Вздыхая, снег скрипит на старой крыше,
как будто шепчет: «Я люблю тебя».«Люблю тебя», – поёт в окне капель
сквозь форточки распахнутую душу,
и я готов её часами слушать,
закутавшись в остывшую постель.Любуясь, как неспешно тень трубы
сползает по дровам, лежащим кучей,
пока не промелькнет последний лучик
с поклоном от зевающей зимы.Остынет день. Ночь заметёт поля
задумчивым, пушистым, чистым снегом.
Но, слушая, как печка спорит с небом,
я буду слышать: «Я люблю тебя».
Никульчино
Душу лечу Никульчиным,
необъяснимо белым.
Вятки реки излучиной.
Северным, низким небом.Далями бесконечными.
Лесом в снегу по пояс.
Встречами быстротечными,
как самый скорый поезд.К церкви бегущей тропкою
на ручеёк похожей,
колоколами, что поют
прожитое итожа.Путь проложив сугробами,
греюсь горячим чаем.
Грежу лесными тропами
и по тебе скучаю.Небо вздохнёт порошею,
дали благословляя.
Где ты, моя хорошая?
Где ты, моя родная?Ты приезжай в Никульчино
вместе сугробы мерить.
Ради такого случая
я не закрою двери.
Ангел поздней Пасхи
Зима не отступает,
стучит в мое окно
уставшими стихами,
что с ветром заодно.Устанешь, коль полгода
без устали метет,
и каждый день природа
встречает Новый год.Когда во всю в апреле,
ночь не смыкая глаз,
февральские метели
поют на пятый глас.То ангел поздней Пасхи
летит, роняя снег
на город в белой маске,
постом смиривший бег.И ты решись признаться,
что нам в обход Страстной
никак не повстречаться
с красавицей весной.
Мамины маки
Маками вышита юбка.
Мамочка, мама моя!
Где ты отныне, голубка?
В чьи улетела края?Стоя у свежей могилы
в едком кадильном дыму,
что для тебя я, унылый,
сделать отныне смогу?Плачет душа, как калека,
стонет и гложет себя.
Мне бы чуть раньше приехать,
милая мама моя.Мне бы как в детстве руками
мамочки шею обвить.
Но ничего не исправить,
и ничего не забыть.И потому до последних
Богом отмеренных дней
будут укором алеть мне
маки на юбке твоей.
Как быстро постарел отец
Как быстро постарел отец!
Еще вчера большой и сильный,
уверенный в себе, красивый,
сегодня подбирает шаг
походкой робкой малыша.Стесняясь немощи своей,
как генерал при первой встрече
стесняется былых увечий
и ран, полученных в боях
за отчий дом и за тебя.И я прошу лишь об одном -
Господь, храни его во веки!
И в нашем сумасшедшем беге
и там, за финишной чертой,
где ожидает мир иной.
Просто быть
Всё больше знакомых на небе.
Всё меньше друзей на земле.
Всё старше домашняя мебель.
Моложе спортсмены в стране.Всё чаще в гостях терапевты.
Всё реже сокурсников строй.
Всё хуже здоровье и нервы.
Всё краше закат за рекой.Всё выше в подъезде ступени.
Всё ниже порока порог.
Всё громче заздравное пенье.
Всё тише в нём слышен пророк.Всё шире и ярче проспекты.
Всё тоньше спасения нить.
Всё меньше быть хочется первым,
И лишь одного – просто быть.
Первая седмица
Здравствуй, серьезное время!
Время молитв и поста.
Вспомни, Адамово племя,
как ты распяло Христа.Не говори «мы не знали»
или «то были не мы».
В храме умойся слезами,
слушай Давида псалмы.Страсти взбесившейся лени
постной триодью уйми
и не одни лишь колени,
душу постом преклони.А как иначе за шумом
бдящих в ночи городов,
можно услышать, подумай,
бьется ли в сердце любовь?2012
Аггел сатанин
Каков твой Аггел сатанин ?
Куда истёртый жалом тычет
и как тебя, бедняжку, кличет
на тёмных сборищах своих?Кто ты на них – обжора, плут,
лентяй, блудник или пройдоха,
а может лох ? Быть лохом плохо,
но хуже быть среди иуд.Что за понюшку табака,
за пшик, пустяк, никчемный повод,
всегда легко продать готовы
то, что могло бы жить в веках.Мужайся, моргульский клинок
в себе всем телом ощущая,
не осуждая и прощая
тех, кто смирить себя не смог.
Владыка Хрисанф, благодаря которому я пришел в Церковь, очень тонко чувствовал суть церковной жизни. И умел объяснить так, что все сразу становилось понятно. Помню, как однажды владыка благословил меня написать годовой отчет о жизни Вятской епархии. На тот момент я отработал в ней чуть больше года и очень старался, чтобы епархия выглядела в отчете хорошо. Принес отчет владыке, он взял его, сказал прийти через два дня. Я почти не волновался, потому что был почти уверен – отчет удался.
Прихожу через два дня, а владыка говорит: «Отец Александр! Кого хочешь обмануть? Патриарха? Ты думаешь, Патриарх не знает, в каком положении находится наша епархия, не знает, что здесь, на Вятке, все было разорено, все было почти уничтожено, и мы только в самом начале пути? А у тебя священники все идеально служат и ходят крестными ходами, храмы восстанавливаются, воскресные школы работают. Значит так, давай договоримся. Ты к нам пришел из администрации области. Так вот! – владыка сделал паузу и посмотрел мне в глаза. – Все, чему тебя там научили, забудь и пиши только правду».
Я был просто поражен разговором, пошел домой, переписал отчет. Прихожу дня через три, владыка прочитал и говорит: «Ну не все же у нас так плохо. Нет, все-таки нам надо знать наше место. Мы не Москва, не Санкт-Петербург, даже не Ярославль. Мы провинция. Поэтому не надо стараться быть первыми. Однако и своего отдавать не надо. Что у нас хорошее – надо описывать, так же, как и проблемы. Так что пиши только правду».
2007 год. С митрополитом Хрисанфом
В Церкви до конца
Придя в Церковь, я четыре года работал в администрации области главным специалистом по вопросам взаимодействия Церкви и общества – раньше такая должность называлась «уполномоченный по делам религии».
Эти уполномоченные были одними из главных церковных врагов. А владыка меня предложил на эту должность, доверил довольно деликатную сферу отношений Церкви и государства. Хотя мне было 29 лет. А когда прошло четыре года, он предложил мне, бывшему уполномоченному, стать секретарем епархии. Поскольку рядом со мной был он, старец, который уже очень многое видел, в моем отношении к Церкви основной вот этот стержень был именно сформирован владыкой Хрисанфом.
Когда мне бывало трудно, приходилось сталкиваться с несправедливым отношением в том числе, я всегда вспоминал владыку Хрисанфа и всех людей, которые пережили годы гонений. Когда ты действительно сопоставляешь это, то видишь, что все твои переживания – ничто в сравнении с тем, что удалось вынести этим людям. Несмотря на это, они пребыли в Церкви до конца. Не случайно сказано: «Претерпевший же до конца спасется» (Мф. 10:22).
Я очень рад, что работал рядом с митрополитом Хрисанфом. Именно тогда очень многое удалось сделать. Именно тогда у нас начали проводиться образовательные чтения, немыслимые без участия государственных структур. Открылись Вятская православная гимназия, православный детский садик, православные детские лагеря. И все благодаря, прежде всего, авторитету владыки, митрополита Хрисанфа, который умел расположить к себе всех: как верующих, так и неверующих. Никогда не обострял ни с кем отношений. Он все делал с любовью и этой любовью побеждал.
Очень многое из того, чем сегодня располагает наша епархия, было заложено трудами покойного владыки Хрисанфа, и, когда он скончался, для многих из нас это стало огромной утратой, даже трагедией. В последние годы жизни владыка говорил: «Дорогие отцы, вы увидите, после меня все будет по-другому. Не хуже и не лучше, не сравнивайте. Просто по-другому. Всегда будьте с Церковью, не смущайтесь и продолжайте служить ей». Благодаря такому мудрому совету удалось какие-то сложности и трудные моменты пережить.
2017. Рождество Христово
Убежден, что забывать об этом нельзя
Уже несколько лет по благословению митрополита Марка я – председатель Епархиальной комиссии по канонизации святых, задача которой, конечно, не в том, чтобы «создавать» святых – это невозможно. Не люди прославляют святых, а Бог. Задача комиссии – проверить достоверность документов и других материалов, которые описывают жизнь подвижников благочестия, подвизавшихся на Вятской земле. Слава Богу, такие есть.
Итогом этой большой работы стало то, что десять лет назад, в 2007 году, когда отмечалось 350-летие Вятской епархии, был учрежден новый праздник – празднование Собору Вятских святых, которое ежегодно совершается 21 октября, в день памяти преподобного Трифона Вятского.
Нам довелось быть участниками прославления преподобного Матфея Яранского (1997), святителя Виктора (Островидова, 2000), преподобного Стефана Филейского (2002), священномученика Михаила Тихоницкого (2003), потомки которого ныне живут во Франции, но также служат Матери-Церкви и ежегодно посещают свою историческую родину – Вятский край.
В настоящее время комиссией собраны материалы к канонизации святителя Ионы, который в конце XVII века своими трудами фактически создал Вятскую епархию, а также священномучеников, которые пострадали в 1918 году в северных районах Вятской губернии, когда там после объявления красного террора местные карательные отряды начали брать заложников и убивать людей.
Убежден, что забывать об этом нельзя, и люди, которые в это страшное время пребыли в Церкви до конца, достойны благодарной памяти потомков.
Люди шли через поля ночью, чтобы быть на службе
Моя диссертация посвящена периоду хрущевских гонений на Вятской земле. Начав работать в администрации области в должности уполномоченного, я унаследовал два сейфа от пола до потолка, полностью забитые документами. И вот четыре года, пока работал, я эти документы разбирал. В итоге всей этой работы мы сформировали 135 дел и сдали их в государственный архив. И на основе этих материалов и была написана моя диссертация.
Я был поражен, как тогда, в 60-е годы государство обрушилось на бабушек и дедушек, которые вынесли на плечах годы войны, годы восстановления страны после войны лишь потому, что они были верующими.
Мы до сих пор недооцениваем тот удар, который был нанесен Церкви именно при Хрущеве. В Кировской области тогда власти запретили священникам в период сельскохозяйственных работ служить днем, а верующим соответственно посещать службы.
Поэтому в течение четырех лет – с 1961 по 1964 год, ежегодно с мая по ноябрь богослужения начинались в 10 часов вечера. Крестили ближе к полуночи. Вы представьте себе людей, которые отправлялись на эти богослужения. Они шли через поля ночью в село для того, чтобы быть на службе, быть на празднике. Они везли с собой детей крестить. Если бы сегодня такое произошло, сегодняшний наш клир, наши сегодняшние прихожане встали бы так на защиту Церкви, как это было тогда? Я не знаю. Этот вопрос у меня открытый. Мы недооцениваем подвиг этих людей.
Кировская область известна тем, что у нас был необычный человек – Борис Владимирович Талантов – ученый, верующий человек, который в годы хрущевских гонений собирал информацию о том, какой произвол творят власти на местах, и не боялся с этими письмами обращаться к церковному руководству, к руководству страны. Закончилась вся его деятельность в 1969 году показательным судом, когда его как «клеветника» приговорили к двум годам тюрьмы. В тюрьме он и скончался в 1971 году, и Зарубежной Церковью причислен к лику святых как мученик.
Конечно, остановить гонений Талантов не смог, но смог донести до нас правду о том времени и показать, что даже в условиях жесткого прессинга, давления целой государственной машины, человек может оставаться самим собой. Может сохранить достоинство и иметь дерзновение «жить не по лжи». О чем позже я писал в своем романе «Буковый лес».
Дом, который отобрали
Помню впечатления небольшого провинциального города – до пяти лет я жил в Кировской области, в старинном городке Яранске, в деревянном доме, который когда-то принадлежал нашей семье: мой прадед был купцом, как я узнал гораздо позднее. Как и то, что этот двухэтажный большой дом он построил своими трудами, для своих родных.
1970 год. Яранск. Во дворе родного дома
А когда пришла революция 17-го года, прадеда посадили в тюрьму, дом отобрали. Супругу со множеством детей поселили на втором этаже, выделив им часть помещения. На первом этаже поселили взвод солдат. Заставили прабабушку этот взвод содержать, кормить. А потом, когда солдаты съехали, квартиры передали горожанам.
Хорошо помню нашу большую семью, которой довелось многое пережить. Поскольку мои деды-бабушки были «из бывших», то их детям было сложно получить высшее образование. Зато внуки его получили и стали профессионально заниматься наукой. Один мой двоюродный брат – доктор наук, астрофизик, изучает звезды. Другой брат – доктор наук в Санкт-Петербурге, математик. Я тоже историк, кандидат наук.
1969 год. Яранск. Выступление перед родными
А сколько таких, как дети и внуки моего предка – купца Николая Рябинина, оказались лишенными возможности учиться, хотя могли бы принести пользу стране!
Мы всегда говорим, что советская власть научила многих читать и писать. Это замечательно. Но почему-то забываем о том, что она запретила многим людям думать, заниматься наукой, искусством, творчеством.
Что, конечно, не могло не сказаться на жизни страны.
Я вырос среди старинных стульев, шкафов, комодов, часть из них находится у нас на даче, и они напоминают мне об этом большом дружном доме, о большой семье с такой непростой историей.
Ушел из комсомола на Рождественскую службу
У меня было счастливое детство: я всегда чувствовал любовь родителей. Одно из детских воспоминаний: я, трехлетний, очнулся от наркоза на операционном столе прямо во время операции (мне вырезали аппендицит). Передо мной – занавес, закрывающий часть тела, и склонившиеся медики, среди которых живший неподалеку от нас доктор Моков. Помню, как, увидев все это, я громко и строго сказал: «Доктор Моков, хватит дековаться!» Это местное вятское выражение – примерно синоним «баловаться». Шутки шутками, а потом еще много лет, когда по телевизору показывали ход операции, я переключал канал или отводил взгляд, настолько сильным оказалось то детское впечатление.
1971 год. С родителями
У меня были случаи в жизни, которые потом я осмысливал и понимал, что живой остался только благодаря Богу.
Когда мне было пять лет, папу перевели в Киров, директором Театра юного зрителя, а в Яранск я приезжал только к родным на лето. И вот в очередной раз приехал лет в восемь-девять.
Рядом с огромным Троицким собором, построенным в XIX веке по проекту Константина Тона, который в те годы был превращен в кинотеатр, находилась полузаброшенная колокольня конца XVII века. И мы с мальчишками-ровесниками решили залезть на нее. И вот, когда я пролез до середины одного из узких пролетов, оступился и упал назад спиной плашмя на каменные плиты. Потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что я лежу и не могу даже слова произнести. Мальчишки убежали, видимо испугались, что я расшибся.
Я пришел домой и долго сидел около двери: не мог открыть калитку во двор, потому что от движения рукой меня прошибало болью насквозь. Родителям я тогда ничего не сказал: через две недели мы должны были ехать на юг.
У меня замечательные родственники и со стороны папы. Бабушка Екатерина Петровна была отличником народного просвещения. Всю жизнь отработала в детском саду. Публиковалась во всесоюзных педагогических журналах. Дедушка, Михаил Александрович, был очень мастеровитым человеком. Настолько ценным работником, что, сколько он ни рвался на фронт в годы Великой Отечественной войны, его не отпустили с завода, потому что некем было заменить. А позднее я узнал, что в тридцатые годы, когда дедушка был начальником местного пароходства в городе Котельниче, он, ложась спать, клал пистолет под подушку: боялся или ареста, или нападения бандитов.
Я всегда чувствовал, что помимо книжной, официальной версии истории есть неофициальная, которая складывается из рассказов родных и близких, из судеб людей. И эта история гораздо ближе к истине, чем то, о чем пишут в учебниках.
А однажды меня очень хорошо пристыдил мой замечательный дядя Евгений Михайлович. Он был милиционером и тоже интересовался историей. Мне было лет 17, я только окончил школу с золотой медалью. И вот приехал к дяде Жене в гости. Он меня спрашивает: «Ну что, Саша, ты школу закончил? И все пятерки? И по истории у тебя пятерка?» Соглашаюсь. Следующий вопрос: «Ну раз у тебя по истории пятерка, скажи-ка мне, кто такая княжна Тараканова?» А я ничего ответить не могу. И на другие вопросы – тоже. И мне так стало стыдно, что я вроде бы пятерку получил, а по большому счету ничего сказать не могу. И вот я понял, что если ты хочешь знать свой предмет, то одного учебника недостаточно.
1984 год. Киров. Выпускной вечер. С одноклассниками
В старших классах я был секретарем комсомольской организации школы. Более того, меня приняли в комсомол вообще в нарушение устава в 13 лет, чтобы сделать этим секретарем.
А перестал быть комсомольцем в девяностом году. Мне тогда было 23 года, и я только что крестился – это был обдуманный шаг. Пришел к другу, который тогда был секретарем комсомольской организации факультета, и сказал, что, согласно уставу комсомола, я не могу ходить в храм, а завтра будет праздник Рождества Христова, и поскольку я собираюсь идти в храм, то не хочу быть лицемерным верующим или лицемерным комсомольцем, и поэтому прошу исключить меня из комсомола.
Тем более что все положенные взносы, чтобы не быть должным, я уплатил. Друг улыбнулся и принял мое заявление, а я пошел в храм на Рождественскую службу.
1988 год. В армии. Старший сержант
Мне везло на хороших людей
К пятидесяти годам со всей очевидностью понимаешь одну очень простую вещь – почти все, что есть в тебе, все, что ты когда-то считал «своим» – на самом деле не твое. По большому счету, как пошутил один мой знакомый, «своего в нас – только анализы». Остальное когда-то было дано, сказано, показано, воспитано в тебе другими людьми. Прежде всего, родителями, супругой, учителями, родными, друзьями и даже детьми. Не зря сказано: «Не хорошо человеку быть одному» (Быт. 2:18). Действительно, нехорошо. И еще сказано, что самое дорогое, что могут родители дать своим детям – это счастливое детство.
1971 год. Яранск. С папой и мамой
В этом отношении я счастливый человек. Мои родители всегда стремились дать мне достойный пример. Мой отец Геннадий Михайлович Балыбердин прошел большой путь от режиссера народного театра до главы областного департамента культуры и искусства и при этом знал и помнил по именам не только директоров учреждений культуры и заслуженных артистов, но также многих сельских библиотекарей, педагогов музыкальных школ, рабочих сцены, осветителей и ценил их труд. Мама Нина Михайловна всю жизнь проработала врачом, и даже сегодня, хотя ее уже несколько лет нет с нами, бывшие пациенты вспоминают о ней с теплотой и любовью.
Почти тридцать лет рядом со мной моя супруга Ирина – мой самый любимый человек, друг, единомышленник, коллега, верный, талантливый, добрый и при этом требовательный спутник моей жизни. Преподаватель музыки, учитель высшей категории, лауреат Всероссийского конкурса «За нравственный подвиг учителя». Воспитавшая двух замечательных дочерей Анастасию и Александру, у которых уже также есть чему поучиться.
1989 год. Свадебное фото с Ириной
Вообще, мне везло на хороших людей – школьных учителей, вузовских преподавателей, друзей и коллег. В этом году исполнилось тридцать лет, как я вернулся домой из армии, но до сих пор добрым словом вспоминаю своего командира – тогда майора Сергея Владимировича Горюшкина, который был нам, молодым солдатам, не только командиром, но и заботливым отцом.
С особой теплотой вспоминаю протоиерея Германа Дубовцева, встреча с которым определила то, что мы с супругой Ириной стали прихожанами Успенского собора, стали ходить именно в этот храм. Особенно рад тому, что, когда я стал священником, мы с ним вместе служили.
А еще отец Герман был одним действующих лиц моей кандидатской диссертации – он был одним из настоятелей старой каменной Федоровской церкви, которая была взорвана властями города Кирова в январе 1963 года, и при этом, несмотря на притеснения и, прямо скажем, гонения, которые довелось ему претерпеть, не озлобился, сохранил мир в душе. А ведь это так важно! Потому что только в том случае, если в твоем сердце будет мир, и вокруг тебя также будет мир, приблизившееся Царство Небесное.
Протоиерей Герман Дубовцев. Снимок 2002 г.
Говоря о людях, встречи с которыми помогли прийти в Церковь, хочу вспомнить отца Александра Меня, мученическая кончина которого когда-то потрясла меня и подвигла прочитать его работы, познакомиться с христианством поближе.
В этом же ряду беседы митрополита Антония Сурожского, книги протопресвитера Александра Шмемана, музыка Баха, Рахманинова и Калинникова, фильмы Андрея Тарковского, поэзия Бориса Пастернака и особенно его роман «Доктор Живаго», философские работы Николая Бердяева и Ивана Ильина, песни Булата Окуджавы и Владимира Ланцберга – все это и многое другое когда-то помогло мне переступить порог храма.
2017 год. После семейного концерта. С супругой Ириной и дочками Анастасией и Александрой
Не за что, а для чего
На самом деле Бог не оставляет никогда. Если ты с Ним, то Он тебя никогда не оставляет. Нам надо просто быть с Ним.
И когда в нашей жизни что-то происходит, надо это принимать как волю Божию. Когда ты это принимаешь, то через какое-то время вдруг обнаруживаешь, что, оказывается, все было только к добру.
Например, когда у меня был перевод из храма Иоанна Предтечи, где я десять лет был настоятелем, в Феодоровский храм, я какое-то время спрашивал себя: «За что?» А потом понял, что надо задавать другой вопрос: не за что, а для чего? Феодоровский храм – не такой большой и не требовал таких забот, а у меня как раз заболела мама. И мне потребовалось время для того, чтобы за ней ухаживать, как и за папой, который уже давно болел. И вот спустя полгода я понял, для чего был этот перевод. Для того, чтобы у меня появилось время ухаживать за больными родителями.
2016 год. С прихожанами Феодорвоской церкви
Поэтому, когда спустя несколько лет владыка перевел меня в Успенский кафедральный собор, я уже не спрашивал себя «за что», а сразу задумался – для чего? Оказалось, что опять это было к добру, потому что сначала у меня была операция, потом папа заболел, скончался и я смог быть рядом в последние дни и проводить его в последний путь.
А еще у меня появилось время для творчества, для книги, для семьи. То есть просто большое видится на расстоянии. Не надо стараться себе объяснить сразу все, в тот же день, когда с тобой происходит что-то. Пусть пройдет время, ты оглянешься и поймешь, зачем это было нужно.
Когда опускаются руки, на церковном языке это называется унынием. Такие моменты посещают каждого человека. Я для себя давно сделал вывод: в этой ситуации надо просто лечь и поспать.
Довольно часто это бывает от нехватки сил, от переутомления. От того, что ты много на себя берешь. Начинаешь вертеться, как белка в колесе.
Надо понять очень простую вещь: всегда есть выход из любого положения. Господь никогда не оставляет. Он всегда рядом. Просто не надо стараться все делать самому и как можно быстрее. Иногда проблему надо немножко отложить. Как говорил мой бывший начальник по работе в администрации области: «Бумага должна отлежаться перед тем, как быть подписанной». То есть надо немножко отпустить проблему, удалиться на какое-то расстояние от нее, и тогда тебе становится чуть больше понятно, как в этой ситуации действовать.
2010 год. В Киево-Печерской Лавре с членами Межсоборного Присутствия РПЦ
Киров никогда не был в Вятке
Несколько лет назад мы поднимали вопрос о том, чтобы нашему городу Кирову вернуть историческое название Вятка. А у противников этой инициативы, как правило, два аргумента: «дорого» и простая ругань против Церкви, Вятки, России, Бога.
Что касается денег – это все ложь, потому что возрождение исторического названия не сопровождается какими-то заоблачными расходами. Были диспуты у нас, когда люди переходили на ругань напрямую, начинали ругать все на свете. Причем так, что просто страшно было на них смотреть. Вот я пару раз столкнулся с таким и потом сказал, что на подобные встречи ходить не буду.
Что касается меня, то исторические, культурологические и даже патриотические моменты являются все же вторичными, а главный аргумент состоит в том, что моя любимая Вятка когда-то была оболгана, унижена, репрессирована и до сих пор не реабилитирована. Что я ощущаю как оскорбление матери или родного мне человека.
Примеров тому не счесть. Десятилетиями на железнодорожном вокзале в нашем городе висела доска с текстом сталинского указа о переименовании, где сказано «переименовать город Вятка, родину Сергея Мироновича Кирова, в город Киров».
Но это ложь – С.М. Киров родился в городе Уржуме и в Вятке никогда не был. Поэтому, пока мы город называем Кировом, мы подтверждаем эту ложь. Как является ложью и то, что наш город будто бы переименован «по многочисленным просьбам трудящихся», хотя никто из местных жителей – историки это прекрасно знают – на самом деле этого вопроса не поднимал.
Когда же в декабре 1934 года город был все-таки переименован, то вскоре был составлен его новый генплан, согласно которому в центре Кирова были снесены почти все храмы. Город был фактически репрессирован, и согласиться с этим насилием, оправдать его я не могу и не хочу.
Почему же другие люди «выбирают Киров»? Может быть, потому, что они не настолько чутки к исторической правде, справедливости, жизни и истории своих предков. Но быть судьей им не хочу. А вот задуматься над тем, как следует поступить по совести, думаю, все же необходимо.
Протоиерей Александр Балыбердин. 2008 год. Секретарь Вятской епархии.
Роман «Буковый лес» – разговор, которого не хватает
Когда в 2010 году преставился ко Господу владыка Хрисанф, Господь послал мне большую радость и утешение – я был включен в состав Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви, где по сей день тружусь в двух комиссиях – по вопросам приходской жизни и по вопросам взаимодействия Церкви, государства и общества, в рамках которой мне довелось работать над проектами документов об отношении Церкви к науке, культуре и образованию.
Так случилось, что эти темы были мне всегда близки. Поэтому со временем мысли, возникшие в ходе работы над этими документами, мне захотелось уже в другой, художественной форме донести до читателей. Возникло желание написать книгу. К тому же еще так случилось, что год назад я оказался неожиданно на операционном столе – возникли проблемы с сердцем, и вместе с ними пришло понимание одной очень простой и очевидной вещи – если ты чего-то в жизни не сделаешь, за тебя это уже не сделает никто.
Поэтому буквально в день выписки из больницы я сел за ноутбук и начал писать роман, получивший название «Буковый лес», или, по-немецки, Buchenwald. Хотя в оригинале название книги пишется «Bookовый лес» – от слова book – книга. Так я назвал общество, которое «насаждают», создают вокруг нас книжники и фарисеи. Причем настолько нагло и настойчиво, что не прочь использовать в своих целях даже Церковь.
Конечно, были сомнения – получится ли об этом сказать глубоко, честно, точно и при этом деликатно, бережно. Прежде всего, по отношению к Церкви. В итоге получилась книга о достоинстве человека, обретении веры, поисках любви, отношении к себе и окружающим людям, а также государству и вообще любой организации, которая никогда ни при каких обстоятельствах не может быть важнее человека. Поскольку только человек обладает бессмертной душой. О чем Господь сказал: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит» (Мк. 8:36).
Во время встреч с читателями меня иногда спрашивают, почему пришла мысль написать именно роман? Не лучше ли было сказать об этом в проповеди? На что я, не умаляя достоинств проповеди, отвечаю, что о самом сокровенном и важном лучше говорить глаза в глаза, один на один с читателем, и именно книга позволяет это сделать.
Сегодня, когда вокруг так много речей, человеку не хватает именно диалога, «разговора по душам».
А ведь именно такой разговор когда-то помог нам впервые переступить порог храма, помог почувствовать, что Церковь нам рада, и радость этого «задушевного», личного, сердечного общения с Богом и близкими заменить никакими речами или делами нельзя.
или откровенная беседа с друзьями о том, как я пошел в Великорецкий крестный ход, почему перестал в него ходить и пойду ли снова?
Вместо пролога
- Вы идете в крестный ход?
Нет, а это обязательно?
Но Вы же - православный. Все православные идут в крестный ход.
А Вы тоже православный?
А почему тогда без бороды? Разве православные мужчины не должны носить бороду?
Ну, Вы тоже сравнили - бороду и крестный ход!
Я просто хотел узнать, зачем Вы в него идете?
Ну, не знаю. Просто иду и всё!
А хотите узнать?
А Вы сами ходили в крестный ход?
И да, и нет.
Как же это так?
Тогда послушайте.
Как это было?
Странное дело, я родился и вырос на Вятке, а о Великорецком крестном ходе узнал только уже взрослым, женатым человеком. Было это в начале 1990-х годов. Тогда мы с супругой и маленькой дочкой жили в Кстинино, в старом "поповском" доме, с окнами на старинный храм, широкими половицами и полом в полтора наката. Построенный в центре села, на высоком подклете, этот большой и просторный дом после революции 1917 года сразу привлек внимание советской власти. Отобрав дом у семьи сельского священника, она устроила в нем сельсовет, куда приходили друзья, а в подвале - тюрьму, где содержались и ждали решении своей участи враги этой власти. Хотя еще пять - десять лет назад все они были односельчанами, прихожанами одного храма, братьями и сестрами.
Взяв в руки государевы вожжи, эта власть правила круто и решительно, ломая и строя, не жалея ни своих, ни чужих. Но когда, со временем, вожди состарились, старый запал прогорел, пропал страх, а вслед за ним из магазинов исчезли товары, и в августе 1991 года ГКЧП попытался ее спасти, ни один житель села не вышел на улицу, чтобы защитить эту власть. Не только потому, что все эти годы она решительно и последовательно искореняла веру, отслеживая каждое движение людей в сторону храма. Это могло смутить лишь тех, кто любил Церковь. Нет, теперь, после нескольких десятилетий безбожия, все было куда прозаичнее - измученные безденежьем и уже никому неверящие селяне давно уткнулись в свои огороды, и потому все, что происходило за границей этих нескольких соток, их попросту не волновало.
Именно тогда мне на глаза попалась небольшая заметка о Великорецком крестном ходе, которую сопровождала черно-белая фотография - молодой священник в отяжелевшем от влаги подряснике с крестом в руке шел во главе немногочисленной колонны паломников по раскисшей лесной дороге. И от этого снимка повеяло другой жизнью - еще незнакомой, но глубокой и настоящей. Там, в этой далекой жизни, которая одновременно текла где-то рядом, люди жили молитвой, мужественно преодолевали посланные им испытания и точно знали, зачем и куда они идут. Это была именно то, что, как я понял много лет позже, Церковь называет "новой жизнью в Христе". И мне тоже захотелось пойти с ними на реку со сказочным названием Великая, словно сошедшим со страниц древнерусских былин.
"Пойти и дойти!"
Между тем приближалось время паломничества, а вместе с ним и конец учебного года (я тогда работал в школе), посадка картошки, дела огородные, и в завершение всего школьный завхоз откуда-то привез и высыпал под наши окна две телеги неколотых дров. Поэтому, когда я снова вспомнил о Великорецком ходе - было уже поздно. Паломники снова ушли на Великую, а я со своими дровами и грядками остался на берегу. И это было первым открытием - оказывается, одного только желания мало, нужна еще решимость. Причем за тебя никто этот шаг не сделает, и именно с него начинается твой крестный ход.
Лично для меня до сих пор остается загадкой, как и почему люди решаются сделать этот первый шаг? Но, думаю, в целом, для нашего поколения 40-летних, оказавшихся в юности перед выбором - или цинизм постсоветской жизни или робкий шаг к православной вере, мой опыт был довольно типичным. Таким образом, мой первый Великорецкий крестный ход 1997 года явился для меня одновременно и испытанием, и первой встречей с живым Православием. Отправившись в него и имея в запасе одну лишь молитву "Отче наш", к концу паломничества я знал наизусть не только тропарь святителю Николаю, но и, идя вслед за певчими, подпевал в полголоса пасхальные песнопения и угадывал отдельные строки из акафиста святому. Не на словах, а на деле - это была подлинная школа молитвы, о важности которой раньше я только читал, а теперь вот встал и пошел в первый класс.
Помнится, что этот крестный ход ознаменовался для меня еще одним важным открытием. Уже к концу первого дня пути, в Бобино, я почувствовал, что у меня, действительно, есть... душа, и что еще целых два дня мне придется буквально тащить ее на Великую реку. Да, именно так - мое тогда еще молодое тело тащило душу, которая все это время ныла и просилась обратно домой. На каждом новом переходе душа повторяла примерно одно и тоже: "И что тебе дома не сиделось? Куда и зачем ты идешь? В святцы захотел?" И что бы заглушить это нытье на третий день я начал... молиться. Просто шел и читал про себя "Отче наш", вслушивался в пение хора, читал акафист святителю Николаю. И ведь помогало - сомнения на время молитвы отступали прочь, идти становилось радостнее и легче. Я с уважением и немного с завистью глядел на бабушек, у которых все было наоборот - молитва вела их немощное тело, да так, что они обгоняли меня, молодого и здорового, но слабого духом. И это было вторым важным открытием.
Когда на стоянке перед Великорецким, издали, я увидел храмы, за спиной словно выросли крылья, и этот последний переход пробежал так скоро, что входил в село в первой группе паломников, и, гордый собственным достижением, сразу благословился у о. Геннадия (ныне иеромонаха Матфея) на обратный путь. Настроение в Великорецком было такое, что я кипел, сиял и лучился, как начищенный самовар, и чуть ли не налево - направо благословлял людей, леса, луга и птиц, дивно щебечущих на реке Великой в предрассветный час. От усталости не было и следа. И даже трудности обратного пути не испортили этого вдохновленного настроения.
Помню, как наполненный им до краев я вышел из автобуса на своей остановке и прямо "в чем покорил Эверест" - с загоревшим и обветренным лицом, большим красным рюкзаком, в походной одежде - я зашел в магазин "Рассвет" и... остановился в удивлении. Здесь было все как всегда - все те же, что и раньше уставшие за день продавцы что-то вешали, заворачивали, протягивали таким же уставшим покупателям, и даже женщина - кассир была все та же - уставшая, большая и все время чем-то недовольная.
За время крестного хода я уже настолько привык к той новой, другой жизни, что видеть все это было и странно, и печально. Оказывается, пока я, стиснув зубы, тащил себя на Великую реку, унывал и радовался, и снова унывал, и снова радовался, здесь ровным счетом ничего не изменилось. Словно я вновь вернулся в начало июня, в те дни, когда только еще решал для себя - идти или не идти? И это вдруг неожиданным образом еще раз утвердило меня в решимости отныне, каждый год, обязательно идти Великорецким крестным ходом. "Пусть хотя бы несколько дней в году, - думал я, - но буду жить той самой новой жизнью".
"Преодолеть себя!"
И вот наступил новый год, а с ним и приблизилось время крестного хода. По наивности я думал, что, если с первого раза сумел пройти весь путь, то и дело сделано, я всего достиг и теперь надо только повторить прежний "успех". Но милосердный Господь не дал мне закоснеть в гордости. Вот только жаль, что я не сразу это понял. А произошло это так.
Как не пугали меня друзья, первый раз на Великую и обратно я прошел без единой мозоли, и потому затем целый год всем без устали нахваливал старые отцовские кроссовки и раздавал советы "бывалого" паломника. Заслуженные кроссовки с почетом стояли на полке и всем своим видом внушали уверенность, что уж, за что, а за ноги, во время нового паломничества я могу совершенно не беспокоиться. В итоге, отправившись в путь и натерев все, что было возможно, походкой подстреленного пингвина я дошел только до Великорецкого и, доковыляв до отца Тихона, смущенно попросил благословении выйти из крестного хода. В ответ, улыбнувшись в густую рыжую бороду, отец Тихон спросил: "Утро вечера мудренее. Может к утру и пройдет?". "Нет, нет! Не пройдет! - решительно замотал я головой, уже размечтавшись о том, как вечером следующего дня, в кругу семьи буду пить чай с вишневым вареньем, рассказывая друзьям о "благодатных трудностях крестного пути". Спустя пару часов, я уже мчался в попутной машине в сторону Вятки, стараясь не думать о том, что "сошел с дистанции". "Ну, ничего, ничего, - успокаивал я себя. - В следующий раз обязательно схожу туда и обратно. А сейчас можно и отдохнуть".
И вот наступил следующий день. Не смотря на усталость, по крестоходской привычке, я проснулся ни свет, ни заря и сразу почувствовал, что... абсолютно здоров! Всего за одну ночь из подстреленного пингвина я превратился в борзого скакуна! Это казалось невероятным. Ни одной мозоли! Я буквально вывернулся наизнанку перед зеркалом. Ну, хотя бы в одном месте что-нибудь вспухло или покраснело? Нет, здоров! Абсолютно здоров! И вдруг мне стало невероятно стыдно за то малодушие, что я проявил в Великорецком. "Эх, надо было задержаться, переночевать. Сегодня бы шел со всеми в обратный путь! Кстати, а где они сейчас?" Я стал лихорадочно вспоминать, где теперь могут идти паломники, и затем целый день, стоило мне только посмотреть на часы, как невидимый диктор внутри меня докладывал: "13.00 - должно быть идут по Медянскому бору. 16.00 - наверное, вошли в Медяны. 20.00 - пришли в Мурыгино". Впечатление было таким, словно меня разорвало на две части, одна из которых уже пришла домой, а другая все еще идет крестным ходом.
Не вынеся этого разделения, утром следующего дня я отправился к новому мосту, чтобы встретить там паломников и пройти с ними хотя бы последние километры по городу. Когда приблизилась колонна крестоходцев, все они, включая старушек и маленьких детей, казались мне былинными богатырями. Уставшие, но по-прежнему собранные и сосредоточенные, они проходили мимо, а я все не решался войти в их колонну, считая, что, сбежав из крестного хода, не имею права быть причастным к их подвигу. Неожиданно со мной поравнялась пожилая паломница, которая несла несколько бутылей святой воды, и, чтобы хоть как-то искупить свое недавнее малодушие, я предложил ей помощь. К моей радости она согласилась. Я вошел в колонну и так, с бутылями, со всеми крестоходцами к вечеру пришел в Серафимовский собор.
Путь был завершен. И все же, с моей точки зрения, он не был "вполне успешен", ведь я "сошел с дистанции", пропустив его добрую половину. Я по-прежнему мерил крестный ход километрами и отчаянно хотел, конечно, не славы, но хотя бы одобрения. Я ругал себя за малодушие, но, не потому, что оно глубоко угнездилось в моем сердце, а потому что оно и было причиной того самого неуспеха. "Нет, - думал я. - Я не смог пройти этот крестный ход целиком и потому он - несчитовый. В следующем году, хоть на карачках, но проползу весь путь. Вот увидите!"
"Потрудиться, помолиться"
Однако и в следующем году, из-за занятости на работе, мне не удалось пройти крестный ход целиком. Тогда, преисполнившись энтузиазма, я решил, что обязательно отправляюсь хотя бы в обратный путь и пройду его "за себя и за того парня". Сказано - сделано. Накануне, на семейном совете, было решено, что на проводы крестного хода до Бобино со мной отправиться дочь - второклассница, и мы вместе будем молиться о маме, которая осталась дома, так как ожидает малыша.
К этому времени у меня уже появились знакомые священники - крестоходцы. Один из них посоветовал в пути держаться ближе к иконе, духовенству и певчим, чтобы "молитва у тебя постоянно звучала в голове, так и идти легче". Но в первый день осуществить это не удалось. Мы с дочкой просто не успевали за головой крестного хода, которая, восстав с привала, каждый раз бодрым шагом устремлялась вперед, задавая всем и темп, и тон. Спустя два дня, я снова приехал в Великорецкое все также полный желания "потрудиться". Теперь я шел один и уже не отставал от головной группы. Идти с молитвой было, действительно, легче. Тем более что, в отличие от меня, свеженького, крестоходцы уже изрядно устали и теперь уже не так рвались вперед.
Сам вид этих собранных и молчаливых людей с обгоревшими на солнце и обветренными лицами внушал уважение. У большинства за плечами - уже ни одно паломничество. Многие из них были сама сосредоточенность - ни одного лишнего слова, жеста или даже шага. На привалах они были все также скоры и собраны, как в пути. Пока священники молились, сопровождающие их паломницы в два счета, выверенными движениями постилали на траву клеенку, на которой, как на скатерти самобранке, вскоре появлялись бутерброды, печенье, огурцы, помидоры и даже горячий чай. Только здесь, в краткие минуты отдыха, первопроходцы позволяли себе поговорить. Но никак не о пустяках, а непременно о чем-то духовном - о том, "как важно принять Великорецкую традицию из рук бабушек, которых с каждым годом становится все меньше", "как умилительно идут крестным ходом дети", "какие молодцы родители NN, которые взяли с собой в паломничество грудного младенца" и т.д. Едва ли не постоянно звучало "спросите у батюшки", "как батюшка благословит", "что скажет батюшка".
Затем все также, в мгновение ока, скатерти убирались в рюкзаки, и, восстав и воспев, головная группа устремлялась в путь. Певчие - перед иконой, священники - за иконой, а за ними, ровными рядами - паломники и паломницы. Каждый - на своем месте, по крайней мере, в первых рядах. И чтобы занять это место, иногда приходилось потолкаться. Конечно, не между собой, а с другими паломниками, случайно оказавшимися в передовой шеренге. Где-то в начале пути довелось испытать это и мне, и потому, хотя знакомый священник объяснил соратникам, что "пихать меня его надо, потому что он - "свой", я все же старался не лезть в первые ряды, понимая, что там мне не место.
Наконец, на горизонте показалось Мурыгино, и мне сразу вспомнилось, как два года назад, во время моего первого паломничества, не зная, "где главу приклонить", я напросился на чей-то сеновал, где в это время уже лежало и сопело десятка два паломников. Втиснувшись между чьими-то сапогами и своим рюкзаком, я просто упал на доски и уснул, даже не сняв обуви. Ночлег в крестном ходе - всегда проблема. Особенно для тех, кто идет впервые. И вот теперь снова надо было заботиться о том, где упасть. Словно прочитав эти мысли, ко мне подошел знакомый из числа бывалых ходоков и предложил пойти с ними, так как "паломник N уезжает в Киров, и потому в доме, где мы всегда ночуем, остается свободным одно место".
После молебна мы отправились на ночлег. Я уже приготовился снова лезть на сеновал, но, оказалось, что делать этого не надо. "Сеновал" оказался еще вполне крепким домом с немаленьким огородом и баней, которая издали приветливо встречала нас запахом березовых веников. "Ты знаешь, - откровенничал знакомый, - мы уже давно перед началом крестного хода выезжаем "на маршрут", чтобы решить проблему с ночлегом. Обычно едем с другом. Приезжаем в село. Выбираем дом. Конечно, хозяева хотят на крестном ходе подзаработать. И это нормально. Ну, пустили бы они человек десять - двадцать, по полтиннику с человека. А друг у меня - бизнесмен. Даст хозяевам - тысячу рублей, и весь дом в нашем распоряжении. Могут и стол накрыть, и баньку затопить? Ты любишь баньку?" Вообщем, спал я в ту ночь в отдельной комнате, на широкой семейной кровати и приятно поскрипывал новеньким накрахмаленным бельем. А что? Имею право. Все оплачено. А по улицам Мурыгино еще долго ходили в поисках ночлега паломники, у которых не было друга - бизнесмена.
Утром мы продолжили путь. Крестный ход шел через Гирсовский бор, берегом реки Вятки. Утреннее солнце купалось в верхушках сосен. Пахло ладаном и сырой землей. Чудотворная икона покачивалась на плечах батюшек, и все дальше и дальше уходила вперед. Я намеренно отстал и теперь шел один, не с головной группой. Прошедшая ночь совершенно выбила меня из колеи. Не потому что я не выспался. Напротив, выспался я превосходно. Банька была горячей, ужин - плотным, а постель - мягкой. Но именно это и пугало. Точнее, лишало мое паломничество смысла. Ведь я шел "потрудиться, помолиться", а тут - бац! - попал в... санаторий. Мне бы принять эту ночь как дар Божий, как знак Его щедрой, неизреченной милости. Но я был горд, самолюбив и потому целиком и полностью сосредоточен на своем "суперплане", который теперь потерял всякий смысл.
Я специально несколько отстал от головной группы, потому что снова слышать высокие и правильные слова о "величии Великорецкой традиции" мне было невыносимо. Я знал и видел, как произносившие их люди ночевали в соседнем коттедже, не меньше и не хуже, чем мой, и также "оплаченном" накануне крестного хода. Но их, видимо, это не смущало. Все такие же целеустремленные и собранные, плотными рядами они шли за иконой в свой "последний и решительный бой". На горизонте тем временем уже вставали дома и трубы областного центра.
Видимо, для того, чтобы я не забыл той ночи в Мурыгино, через пять лет Бог показал мне, как все могло быть иначе, если бы не Его дар и Его милость. Тогда в крестный ход впервые пошла моя супруга Ирина, и я обещал встретить ее в Бобино и разместить на ночлег у знакомых. Почти весь первый день паломничества лил дождь, и потому, сократив одну из стоянок, паломники пришли в село раньше и быстро разошлись по домам. Когда я приехал в Бобино, то обнаружил Ирину в центре села в кампании еще трех таких же начинающих паломниц, и потому она наотрез отказалась идти одна на ночлег к знакомым, в "проверенное" и "заранее оплаченное" место. "Ну, сам подумай, как я могу их бросить?" - сказала Ирина, показывая на своих новых подруг. Делать было нечего, и все этой сырой, замерзшей "бригадой" мы пошли по селу в поисках ночлега. Через полчаса нас было уже до десяти человек, так как, видя компанию во главе с человеком в подряснике (я к тому времени уже был рукоположен), все эти бедолаги с надеждой присоединялись к нам. Так, обходя село от дома к дому, мы неизменно получали отказ. Все уже давным-давно было занято. Иногда сердобольные хозяева приглашали пройти в дом и самим убедиться, что мест нет, но мы и сами это видели, и уже были готовы притулиться хоть в сарае, лишь бы под крышей. Ночлег мы нашли где-то через час, когда в большинстве домов уже погас свет. Нас приютил Владимир Михайлович Кудрявцев, чей дом и так уже был полон, но на полу в коридоре и сенях еще нашлось место для десяти уставших и замерзших паломниц. Именно с той встречи в доме Кудрявцевых позже началась история строительства в селе Бобино деревянной Никольской церкви.
Но это будет через пять лет, а пока, уставший и опечаленный крахом своего "суперплана", я шел и думал о том, что в следующий раз ни за что не дрогну и пройду весь путь так, как положено.
Крестный ход как "протест"
Между тем, приближался 2000 год - юбилейный для Великорецкого крестного хода. На этой волне с ним стали происходить удивительные изменения. Буквально на наших глазах крестный ход значительно вырос числом и заметно помолодел. Каждый год в него вливались сотни новых паломников, которые с замиранием сердца слушали рассказы бывалых ходоков о том, как еще недавно власти гнали и преследовали их, не давая пройти на Великую реку.
Так случилось, что в ту пору я как раз нарабатывал материал для кандидатской диссертации по теме хрущевских гонений. Со страниц документов вставала, действительно, жуткая и подлая картина, в свете которой бывалые крестоходцы казались настоящими героями своего времени. Позже Владимир Крупин посвятил им слова, помещенные на памятном кресте, что установлен наверху Великорецкого холма: "Поклон вам, воины Христовы, сохранившие для нас великую святыню - Великорецкий крестный ход". Лучше не скажешь. Вместе с тем, нельзя было не заметить, что многолетнее хождение на реку Великую одних только мирян, без участия духовенства, которому категорически было запрещено появляться в месте паломничества, имело также и свои печальные результаты.
Во-первых, в сознании многих людей крестный ход как бы отделился от самой чудотворной иконы и приобрел самодовлеющее значение. Являясь, как и любое другое богослужение, вызовом окружающему миру, частью прихожан он стал восприниматься как вызов, протест и только. Без отношения к самой чудотворной иконе, ее истории и чудесам. Попросту говоря, если бы таким людям сказали, что в этом году сам чудотворный образ не пойдет на реку Великую, то они сказали бы, что это и не важно, и "мы все равно пойдем". Словно не чудотворный Великорецкий образ освящает ходоков, а, наоборот, их шествие, потертости и мозоли придают ему величие и святость.
Так, со временем, среди участников крестного хода стали появляться казаки с "чудотворными" иконами; "старцы" в инвалидных колясках, пророчащие о близком конце света; фотографы, специализирующиеся на уставших бабушках, грязи и покосившихся домах; иностранные журналисты, пытающиеся на стоянках узнать у русских детей, что они думают о сексе; экстрасенсы; крепкие мужчины в камуфляже и другие персонажи. Если обычные паломники берут с собой в крестный ход иконы и молитвословы, то эти - флаги, плакаты и листовки. Своих единомышленников они собирают через интернет, называя крестный ход "полевым выходом". Завидная мечта такой группы - пойти в голове колонны, развернуть транспарант типа "Православие или смерть" с таким расчетом, чтобы многотысячная колонна паломников оказалась как бы идущей за этим транспарантом, сделать несколько снимков и выложить их на своем сайте. Если попутно удастся раздать пару тысяч листовок, то "полевой выход" можно считать успешным. Понятно, что к крестному ходу все это не имеет никакого отношения, о чем твердо и ясно сказано в его Уставе: "Участие политических, общественных, коммерческих и любых иных организаций в Великорецком крестном ходе не разрешается. Их члены могут участвовать в паломничестве на общих основаниях, как простые паломники, без специальной формы одежды, плакатов, транспарантов, значков и другой символики этих организаций". Прописать эту норму заставила сама жизнь.
Но "деятели" не унимаются и вовсе не собираются упускать шанс заявить о себе миру. Когда два года назад протоиерей Андрей Дудин, как заместитель Предстоятеля крестного хода, потребовал, чтобы они перестали раздавать листовки и свернули плакаты, один из мужчин с вызовом ответил ему: "Нам попы - не указ. На Великую ходили и с попами и без попов. Это древняя народная традиция, и ты ее не приватизировал. Поэтому и указывать нам не можешь. Так что, дорогой, иди своей дорогой!". Пока человек в камуфляже "воспитывал" отца Андрея, его товарищ старательно снимал "процесс воспитания" на фотоаппарат. Видимо, для того чтобы позже выложить "фотоотчет о проделанной работе" на сайте своей организации.
Причем, сказанное выше, касается не только мужчин. Пару лет назад, 3 июня я встречал поезд "Вятка", который, казалось, целиком оправился в крестный ход - с рюкзаками, ковриками и иконами. Вдруг вижу на вокзале трех женщин лет пятидесяти. Предложил их подвезти до Серафимовского храма. Они с благодарностью согласились. Уложили рюкзаки в багажник. Только отъехали от вокзала, мои попутчицы завели разговор о новых паспортах и ИНН. Словно, проверяли - "настоящий" ли батюшка их везет? Попытался им возразить и в ответ сразу получил: "А вы почитайте вот это... А старцы говорят... Да мы сами видели эти три шестерки!" Понял, что спорить бесполезно. Еду, молчу. И они тоже замолчали. Так, молча, доехали до храма. Молча достали рюкзаки из багажника. Молча простились. Словно, кроме как о новых паспортах, и поговорить не о чем.
Складывается впечатление, что, привыкнув с советских времен бороться (за мир во всем мире, за всеобщее разоружение, за свободу американских индейцев и т.п.) часть наших прихожан никак не может от этого отвыкнуть. Наша жизнь, действительно, несовершенна. Но, если одни считают причиной тому свое собственное несовершенство, то другие, как пионеры, "всегда готовы" против чего-то сражаться - новых паспортов, ИНН, демократии, русофобии, ювенальной юстиции и дальше по списку. Не зря писал поэт "есть упоение в бою". Вот только к Великорецкой традиции это не имеет никакого отношения, и "подателю сего", скорее, надо не в крестный ход, а на баррикады.
Вместе с тем, как мне кажется, надо трезво понимать, что крестный ход всегда привлекал и будет привлекать таких людей, так как, по самой своей сути, он является "вызовом" потребительству и обществу, которое на нем основано. Поскольку же, в большинстве своем, являясь новоначальными христианами, мы нетвердо стоим на ногах, то, как правило, и уклоняемся от "царского" пути. Главное, чтобы вовремя нашелся человек, способный нам это объяснить. Как произошло это со мной в том же паломничестве 2000 года. Помнится, что тогда я был увлечен старым русским гимном "Боже, царя храни!" и потому на обратном пути, где-то под Медянами, сподвиг еще несколько крестоходцев вместо акафиста Святителю Николаю петь этот гимн. Ну, где еще это было возможно? Не в областной же администрации, где я тогда трудился! Идем, поем, по ходу дела к нам присоединяются другие паломники. Хорошо! Уже невольно хочется перейти на строевой шаг. Вдруг с нами поравнялся священник. Идет рядом, слушает. Дослушал и говорит: "Хороший гимн. И вы, молодцы, что слова знаете. А вот петь его здесь не надо. Потому что это крестный ход, а не демонстрация. Давайте лучше тропарь Святителю Николаю вместе споем!". Начал, и мы за ним подхватили. Спасибо, что объяснил, а то до сих пор путали бы крестный ход с демонстрацией.
"Обет" или "обед"?
В противовес этому, набирало силу и другое отношение к крестному ходу, которое талантливо, глубоко и масштабно было сформулировано в документальном фильме Марины Дохматской "Обет". Как известно, у кино - свои принципы. И один из них заключается в том, что хорошее кино обязательно должно произвести впечатление, чем-то поразить зрителя. В данном случае "оружием массового поражения" было избрано само Великорецкое паломничество - самое древнее из ныне существующих (ему уже более 600 лет), самое массовое (насчитывающее десятки тысяч паломников), самое продолжительное (более 150 км. пути), самое многострадальное (в 1959 году его "закрывали" на всесоюзном уровне) и одно из наиболее известных Православной России и, особенно, Москве, где Великорецкий образ побывал дважды.
На экране мы видели все тоже "самое-самое" - уставшие от городской суеты москвичи целыми вагонами с рюкзаками и палатками высаживались на кировском вокзале; многотысячная колонна паломников переходила реку Вятку по мосту, над которым парил вертолет съемочной группы; их путь был бесконечным и трудным; пожилая паломница вспоминала, как плохие милиционеры в былые годы отлавливали хороших паломников по лугам и лесам; кировский губернатор - коммунист дарил Великорецкой церкви колокола, внимающий ему настоятель загадочно и многозначительно молчал, американский профессор искренне и глубоко размышлял о русской соборности, а паломники со всей России, ближнего и дальнего Зарубежья наперебой рассказывали о чудесах, о том, что не могут жить без крестного хода и уже начали считать дни до нового паломничества. К концу этого большого, талантливого и искреннего фильма у зрителя рождалось, крепло и, наконец, вырывалось из груди одно только желание: "И я хочу! И я должен попробовать!" В результате с каждым новым годом Великорецкий крестный ход прирастал несколькими тысячами первопроходцев.
Мне хорошо запомнилась одна встреча, которая, как мне кажется, передает настроение тех благословенных лет. Она произошла во время паломничества 2000 года, которое Господь благословил мне пройти от начала и до конца. Утром второго дня пути, уже за Бобинским волоком, на подходе к Загарью, я обнаружил в колонне паломников группу 12-13 летних школьников. После бессонной ночи и долгого перехода они сильно устали и шли уже из последних сил. Я поинтересовался, как они оказались в крестном ходе? Ответом было: "Учитель предложила, родители согласились, вот мы и пошли". Пошли почти целым классом, в футболках и кедах, без палаток. "А как же вы ночевали?" - поинтересовался я. "Очень хорошо! Нас одна бабушка в Бобино пустила на сеновал". "А родители с Вами идут?" "Нет, мы сами, и вот еще Мария Ивановна" - и ребята показали на девушку лет 20-ти, с огромным рюкзаком и уставшими глазами. - "Это наш классный руководитель! Она нам и рассказала про крестный ход". Бедная Мария Ивановна, а точнее просто Маша, стояла, чуть покачиваясь от усталости, и только улыбалась в ответ, не в силах объяснить, как все это произошло, и что с ними всеми будет через какой-то час - другой пути. "А не боитесь? Путь-то дальний", - не унимался я. "Нет, не боимся, - отвечали ребята. - Мы уже не раз ходили в поход. И в этот раз дойдем!".
Не знаю, понимали ли эти школьники, чем паломничество отличается от обычного похода, и понимала ли их учительница, какую ответственность взяла на себя, пригласив к участию в нем своих учеников? В конце концов, и молодожены, как правило, мало что знают о семейной жизни, но это - не повод не вступать в брак. Да, и не это главное. Не войдя в воду, плавать не научишься. Главное - захотеть. Без этого не будет ни семьи, ни крестного хода. Так на рубеже веков тысячи людей захотели пройти Великорецким крестным ходом, и не нам судить, какими путями Господь привел их на Великую реку. Однако мало создать семью, надо еще суметь ее сохранить. Мало креститься, надо еще научиться жить церковной жизнью. Мало пойти в крестный ход, надо научиться в него ходить.
Между тем, уже вскоре стало очевидным, что идея паломничества, как исполнения обета, некогда данного вятчанами Богу в благодарность за перенесение Великорецкого образа в Хлынов, не может исчерпать всех его смыслов. Обет был дан вятчанами, но шли в него не только вятчане. В 2000 году благословением Святейшего Патриарха Алексия II Великорецкий крестный ход стал всероссийским, после чего число иногородних паломников стало прибывать в геометрической прогрессии. Словно, каждый из них, вернувшись с Великой реки, на следующий год брал за руку еще двоих и вел с собой.
Областные власти всячески поощряли эту тенденцию, поэтично называя Великорецкий крестный ход "визитной карточкой Кировской области". Затем в кулуарах стало звучать другое слово - "бренд", который, дескать, создает "позитивный образ нашего региона среди других субъектов Российской Федерации". При этом областным властям приходилось с каждым годом все выше и выше поднимать планку этого "бренда", изыскивая в бюджете все больше средств для того, чтобы принять и разместить растущую армию паломников, обеспечить их безопасность, медицинское обслуживание и т.д. и т.п. Как известно, к хорошему привыкается быстро, и потому уже в 2000 году, получив в Великорецком бесплатную кашу и хлеб, некоторые паломники роптали: "А в прошлом году бы еще и компот!". Как в известном фильме про тунеядца Федю. Слышать это было горько и очень хотелось ответить: "Нет, уж простите, но вам надо выбрать - или обет или обед?"
Однако и с "концепцией обета" все было не так просто. Во-первых, потому, что современному, рационально мыслящему человеку трудно поверить в то, что в далеком XIV века священники не смогли сдвинуть чудотворный образ с места, пока не пообещали ежегодно приносить его на место паломничества. А раз, как они считали, не было чуда, то не было и обета, а без него крестный ход теряет смысл "соборного делания" и превращается в дело "моего личного благочестия" и его общий, единый смысл распадается на тысячи индивидуальных смыслов, которых у каждого паломника - целый рюкзак за плечами.
Во-вторых, во всей этой "концепции обета" было нечто такое, с чем сердце никак не могло согласиться. Особенно, когда в качестве назидательного примера начитанные крестоходцы вспоминали, как однажды вятчане отказались исполнить обет и не пошли на реку Великую, за что Бог наказал их морозами, погубившими в июне все посевы, и только после должного исполнения обета, Бог даровал им хороший урожай. Очевидно, что в те времена, когда большинство вятчан работали на земле и жили своим хозяйством, это пример казался им весьма конкретным и убедительным. Но сегодня абсолютное большинство паломников уже не являлись крестьянами. Должны ли они в таком случае были думать, что, если не пойдут в крестный ход, то Бог разрушит их бизнес, уволит с работы, пошлет плохого начальника, болезни или какие-то другие несчастья? Как бы на первый взгляд это не показалось странным, но, высказывая подобные мысли, православные люди, в действительности, повторяли присущую католическому богословию мысль о жертве (в качестве которой в данном случае выступает крестный ход), как некотором "выкупе" который способен удовлетворить гнев или правосудие Божие. Подобного рода богословие и жертву, понимаемую, как "юридическую сделку", протопресвитер Александр Шмеман сравнивал с "налогом с доходов" и призывал в корне переосмыслить природу жертвоприношения, которая сегодня забыта даже богословами. Что уж тут говорить о простых паломниках?
Тогда, в 2000 году, я не мог ответить на эти вопросы. Мысли роились в моей голове. По мере приближения к Великорецкому, с каждым новым километром, главный смысл крестного хода все больше ускользал от меня и дробился на тысячи маленьких смыслов. В конце концов, я вернулся к тому, с чего начал: "Надо просто дойти и вернутся!", и когда спустя пять дней это, с помощью Божией, это было исполнено, и я вновь без единой мозоли прошел вес крестный ход и возвратился домой, то вдруг понял, что на следующий год в крестный ход уже не пойду. Так как не вижу в этом смысла.
Конечно, сегодня я понимаю, что это было большой и досадной ошибкой. Причина же ее заключалась в том, о чем когда-то с сожалением писал отец Александр Шмеман: "В наше время в центре религиозной жизни стоит не истина, а религиозное чувство, оно, а не истина, признается главной ценностью, по которой мерится все. И в церковной жизни, и в богослужении все расценивается в зависимости от того, что "я" хочу получить от них, что "мне" представляется существенным, что "я" люблю в них" .
Десять лет назад я тоже не смог избежать этой ошибки. Возможно, где-то на глубине души я понимал, что вовсе не крестный ход утратил Богом данные ему смыслы, а просто рухнули, обесценились, исчерпали себя мои фантазии и желания, которые, по своей гордости, я считал смыслами крестного хода. Но прорваться сквозь них к подлинному смыслу Великорецкого паломничества мне еще не хватало ни знаний, ни сил, ни духовного опыта. Для этого необходимо было не только время, но нечто большее.
"Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!"
"Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается". Прошло еще долгих десять лет, прежде чем, я дерзнул вернуться к этой теме. Все эти годы в крестный ход я не ходил и со стороны наблюдал, что с ним происходит.
Внешне все выглядело вполне благополучно. С каждым новым годом число крестоходцев увеличивалось, и в итоге достигло 40 тысяч человек. Начиная с 2005 года, на реке Великой их встречал уже не приход, а мужской монастырь во главе с игуменом Тихоном, некогда водившим крестоходцев. Братия монастыря при участии областных властей трудилась над восстановлением Великорецких храмов и, в первую очередь, Никольского собора - главной святыни обители. Сменились три губернатора, и каждый из них в меру сил помогал в этом важном деле. В ноябре 2008 года Великорецкая икона в третий раз посетила Москву, где ей поклонились несколько тысяч москвичей и гостей столицы. Специально к этому визиту епархия издала большую книгу, которая обобщила все, что на сегодняшний день известно о вятской святыне и крестном ходе. Отныне не только летом, но в течение всего года в Великорецком можно было встретить паломников, а их география ширилась с каждым годом.
Все это радовало, но моего отношения к крестному ходу не меняло. Напротив, с каждым годом нарастало ощущение, что отмеченные выше проблемы все больше усугубляются. И даже принятие в 2008 году Устава Великорецкого крестного хода, важного и нужного документа, не могло их решить. Потому что для решения требовалось не столько грамотное администрирование или научное изучение древней вятской традиции, сколько богословское осмысление крестного хода, а этого как раз и не было. Казалось, единственное, что могло волновать и журналистов, и власти, и самих паломников - это то, насколько в новом году возросло число участников крестного хода, и что собираются придумать нового областной оргкомитет и епархия для того, чтобы облегчить их путь?
Главные вопросы все также оставались без ответов. Казалось бы, было уместно ожидать их от духовенства, идущего крестным ходом. И, конечно, священники не бездействовали - шли со своими приходами, молились, служили, исповедовали, фотографировали, снимали фильмы о Великорецком крестном ходе. Это было, действительно, важно. Но это не было главным. И в отсутствие главных ответов крестный ход неизбежно сбивался с пути.
Уже невооруженным взглядом было заметно, что значительная часть крестоходцев никак не связывает свой путь с Великорецкой святыней. Так, например, многие их них брали с собой в крестный ход уже не Великорецкий образ, а какие-то другие иконы. Как-то раз, поздно вечером, после вечернего богослужения и исповеди на реке Великой, я шел ее берегом и буквально наткнулся в тумане на чудотворный образ. В полном одиночестве он лежал на аналое посредине поляны, которая утром должна была стать центром торжеств. И ни души рядом с ним! На следующий день крестный ход на источник собрал тысячи людей. ОМОН еле сдерживал это ликующее людское море. Но, приглядевшись, можно было заметить, что причиной их ликования был не чудотворный образ, который несли священники, а падающие на их лица капли святой воды, яркое солнце, общая восторженная атмосфера вокруг и т.д. и т.п. Икону снова возложили на аналой, праздник закончился, и люди вскоре разошлись, оставив святыню на опустевшей поляне.
Не только в Великорецком, но даже в Серафимовском соборе, где сегодня пребывает список с чудотворного образа, в течение года к нему вовсе не выстраивается большая очередь. Об этом мне говорил прот. Андрей Дудин, не только опытный паломник, но также клирик Серафимовского храма. Он с горечью замечал: "Наши отцы, в том числе те, что каждый год идут крестным ходом, везут прихожан за тысячи километров - в Дивеево, Оптину, Лавру, сами едут в Бари и на Афон, но почему-то не к Великорецкой иконе. Почему бы не привезти их в Серафимовский храм, не послужить перед святыней? А мы еще удивляемся, почему Господь отнял и вновь не явит нам чудотворный образ, обретенный на реке Великой! Потому и отнял, что мы к нему равнодушны, и пока не преодолеем этого равнодушия, не явит его вновь".
Может быть сказано слишком резко? Но Вы проверьте себя и попробуйте для начала вспомнить, сколько житийных клейм имеет Великорецкая икона? Хотя бы это, не говоря уже о том, каким страницам жития Святителя Николая они посвящены? Вспомнили? Это было непросто? А ведь Вы, наверняка, многократно прикладывались к этому образу, в том числе в крестном ходе. Кто-то скажет: "Я не искусствовед. Зачем мне это знать?" Но, давайте задумаемся над тем фактом, что именно эти равновеликие клейма являются отличительной чертой Великорецкого образа. Причем, во всех списках этой прославленной иконы программа их примерно одинакова. Можно также вспомнить и о том, что согласно "Повести о стране Вятской" в 1383 году на реке Великой был чудесно обретен не только средник иконы, но весь образ "в чудесех", то есть уже с житийными клеймами. И, если все это совершилось по воле Божьей, то, следовательно, и житийная программа Великорецкого образа также была дана вятчанам неслучайно. Какой в этом смысл и имеет ли это какое-то отношение к крестному ходу? Ответы на эти вопросы еще впереди. А пока, положа руку на сердце, следует согласиться с тем, что в современном паломничестве Великорецкий образ для большинства из нас занимает куда более скромное место, чем все "ахи" и "вздохи" по поводу того, "как здорово, что все мы здесь сегодня собрались".
Складывается впечатление, что для значительной части участников Великорецких торжеств именно это и является, если не единственным, то главным смыслом паломничества. "Хорошо нам зде быти!" (Лк. 9, 33). И, действительно, в Великорецком очень хорошо. Величие праздника, возвышенный строй богослужения, красота природы, вдохновленные лица людей, всеобщее ликование, действительно, не могут не тронуть сердца. Известно, что для многих путь в Церковь и крестный ход начинались именно с приезда "на праздник в Великорецкое". И в этом нет ничего плохого. Главное, чтобы за всем этим не терялся сам смысл праздника. И об этом надо постоянно напоминать. А случаи бывают - и смех и грех.
Вот, например, накануне крестного хода в епархиальном управлении раздается телефонный звонок из Москвы. Это радует. Звонят из туристического агентства. Интересуются крестным ходом. И это неплохо. Оказывается, уже в течение нескольких лет это агентство "продает путевки в Великорецкий крестный ход" - бронирует для москвичей билеты на кировский поезд, помогает собраться в дорогу, страхует от укусов клещей и т.д. Ну, что же, это, действительно, необходимо, и мы рады этой помощи. "У вас такой замечательный праздник. И крестный ход всем тоже очень нравится. Раннее лето, нетронутая природа, а как птицы утром поют! Так романтично! Я сама в прошлом году ходила, - рассказывает агент, - так все мои знакомые в этом году тоже засобирались. Вот, только некоторые спрашивают - можно ли с собой... байдарки взять?" "Не понял? - интересуюсь я. - Какие байдарки?" "Дело в том, что наши клиенты хотят 6 июня побывать на празднике, а потом по реке на байдарках спуститься". "Может, им в какие-то другие дни на байдарках поплавать?" - осторожно спрашиваю я. "Я все понимаю, - не уступает агент. - Но путевка-то у них одна, а им хочется и крестным ходом пройти, и на празднике побывать, и на байдарках поплавать, и рыбы половить". Может, все-таки не надо туристическим агентствам продавать "путевки в Великорецкий крестный ход"?
Или другой случай, о котором мне рассказала знакомая паломница. Несколько лет назад крестным ходом шла группа молодых здоровых и крепких мужчин с... футбольным мячом. Идущие рядом удивлялись: "А мяч-то вам зачем?" И вот во время одного из привалов, приметив широкую и ровную поляну, мужчины не выдержали, достали из рюкзака мяч и, крикнув уходящим паломникам: "Вы идите, мы вас догоним!", устроили футбольный матч. Более опытные крестоходцы пытались их остановить, но тщетно. Закончилось все тем, что, закончив через какое-то время игру, футболисты бросились догонять колонну паломников и... заблудились. В итоге им все-таки удалось воссоединиться с крестным ходом, но в футбол в пути они уже больше не играли. Конечно, то, что эти мужчины пошли в паломничество - не плохо, а, наоборот, очень хорошо. Возможно, для кого-то из них эта история послужила добрым уроком. Просто не надо брать с собой в крестный ход футбольный мяч.
О том, что неуёмное стремление объединить в крестном ходе "все и вся" должно иметь разумные пределы, говорит история, которой я лично стал свидетелем в паломничестве 1998 года. Тогда, в конце второго дня пути, когда за плечами уже было около 40 километров, Великорецкий крестный ход неожиданно... заблудился. В тот год мы впервые шли с новым провожатым, и он в поле свернул не на ту тропинку, а за ним - еще несколько тысяч человек. Шли, шли и зашли... в болото. Священники остановили колонну и предложили отдохнуть несколько минут, пока провожатый не найдет нужный путь. Присели и мы. Вдруг слышим, как рядом зазвучала английская речь. Это разговаривают между собой два американских журналиста, приехавших "за русской экзотикой" и уже весьма измотанных прошедшим днем. Прислушались, и не смогли сдержать улыбки. Помнится, как один из них спрашивал с явным недоумением и даже раздражением: "Не пойму, если они здесь уже шестьсот лет ходят, то почему не знают дороги? Почему у них нет указателей и, вообще, никакого сервиса - кафе, телефонов, гостиниц и т.п.". Второй сначала молчал, а потом глубокомысленно изрек: "Я вообще-то думаю, что это они (он кивнул на сидящих рядом священников) специально нас в болото завели, чтобы усилить страдания. Однако, время уже позднее, солнце скоро сядет, пора бы им поторапливаться и нас из леса выводить". Дорогу мы, конечно, нашли и, хотя с небольшим опозданием, но пришли на ночлег в Монастырское и еще долго затем подтрунивали над нашими заморскими гостями.
Если и сегодня этот рассказ вызывает у нас улыбку, значит, не все еще потеряно, и крестный ход по-прежнему жив. Хуже было бы, если сомнения и требования "заморских гостей" показались бы нам естественными. Кто-то скажет, что все это характерно для начинающих паломников. Это, действительно, так. Но это вовсе не означает, что на пути у паломников со стажем нет своих искушений.
"Коллективная гордыня" или "новая жизнь во Христе"?
По сути, у всех паломников - молодых и пожилых, начинающих и опытных, воцерковленных и не очень - искушение одно и тоже: быть в крестном ходе и, одновременно, оказаться вне его - на народном празднике или баррикадах, в туристическом походе, многодневном марафоне, чтобы "пойти и дойти", "преодолеть себя", "найти единомышленников", "исполнить обет" и тем самым доказать социально-культурную идентичность своему народу и т.д. и т.п.
Вся эта разноголосица смыслов мне известна не понаслышке. Как правило, у простака смыслы проще, а у образованного человека - на порядок сложнее. При этом не надо думать, что с завершением крестного хода битва за твою душу заканчивается. Ничуть. Напротив, именно здесь и разгорается главный бой. Не тогда, когда ты вместе с другими паломниками под праздничный перезвон колоколов входишь в Великорецкое или возвращаешься в Серафимовский собор. В эту минуту на тебя наваливается усталость, и овладевает одно желание - где-нибудь скорее уронить рюкзак и просто посидеть, полежать, отдохнуть. Но вот проходит какое-то время, быть может, день, два или неделя. Силы потихоньку восстанавливаются. Ты начинаешь все чаще в мыслях возвращаться к пройденному пути, считая его не просто завершенным, а достойно завершенным. Но это не так. Тот, против кого ты сражался в пути, никуда не исчез. И, если он не смог справиться с тобой в открытом бою, то сейчас непременно попробует сделать это снова. Потому что, на самом деле, твой крестный ход не окончен, и несколько месяцев до следующего июня - это просто привал. Просто пока еще ты об этом не знаешь.
Оружие, которым в эти минуты могут сражены многие, в том числе и опытные паломники - это самая обыкновенная лесть, цель которой - родить горделивое чувство "победителя", одолевшего все трудности пути. Как известно, гордость - мать всех пороков. Поэтому проявляться она может по-разному. Выше мы уже назвали некоторые из этих проявлений, и перечислять их все нет никакого смысла. Важнее понять ее главную цель - оскудение любви, как в твоем сердце, так и во всем крестном ходе. А первым шагом к этому падению, как правило, является то, что, совершив крестный ход, получив известные духовные переживания и желая все это повторить, ты оказываешься в плену у собственного религиозного чувства и неизбежно сбиваешься с пути Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви.
Заметить эту подмену трудно. Особенно начинающему крестоходцу. Так несколько лет назад, во время проводов крестного хода ко мне подошел мужчина в одежде паломника с фотоаппаратом в руках. Мы оба ждали тот волнующий момент, когда крестный ход, повернув на улицу Казанскую, начнет подниматься к Спасскому собору. Снимок обещал быть удачным. Ярко светило солнце. Погода, вообще, была на редкость праздничная. И, видимо, от избытка чувств мужчина обратился ко мне с такими словами: "Вот сегодня иду в крестный ход. Как хорошо! В прошлом году ходил с женой. Она всю дорогу ныла, так и не помолился толком. В этом году оставил ее дома и иду один. Наконец-то, помолюсь! Как Вы думаете, каким будет в этом году крестный ход?". Возможно, он спрашивал про погоду. Но вдруг я, неожиданно для самого себя, ответил ему: "Думаю, что для каждого из нас будет свой крестный ход. Вот Ваш крестный ход был в прошлом году, когда Вы шли со своей женой. А сейчас у Вас - просто "поход за молитвенными переживаниями". Мужчина был явно озадачен таким ответом и уже не так весело спросил: "Что же мне делать?" - "Наверное, надо просто постараться меньше думать о себе. Вспомните кого-то, кому нужна помощь и помолитесь о нем. Словом, идите не для себя" .
Не знаю, запомнил ли паломник эту встречу. Но я запомнил. Не то, чтобы она сразу переменила мое отношение к Великорецкому крестному ходу, но словно приоткрыла какую-то новую дверь. Постепенно я стал понимать, что верное понимание Великорецкого паломничества не может быть основано на только на личных (то есть субъективных) желаниях, переживаниях и "планах на крестный ход". Есть некий объективный смысл - Божий Дар, который дан ему свыше, и ты должен прорваться к нему, научиться не путать его с "яичницей" из своих мыслей и желаний.
Что для этого необходимо?
Прежде всего, надо оторвать взгляд от "себя любимого" - своих переживаний и своих ног; дороги, по которой ты идешь; километров, которые тебе предстоит пройти. Надо поднять глаза и постараться увидеть не себя со стороны и не многотысячную колонну паломников, а людей, у каждого из которых свой путь, свои причины идти или не идти в крестный ход. Для начала надо хотя бы научиться в день проводов крестного хода не приставать ко всем знакомым с одним и тем же вопросом: "А Вы тоже идете в крестный ход?" И тогда к тебе постепенно придет понимание того, что один из главных даров Великорецкого крестного хода - это твой ближний, тот человек, который сейчас идет рядом с тобой и, быть может, нуждается в твоей помощи. В свете этого по-другому начинает звучать весь твой путь. И даже помощь областных властей в организации крестного хода наполняется подлинно христианским смыслом заботы о людях, а не о "брендировании" области.
Только так, оторвав взгляд от себя, можно заметить чудотворный образ Святителя Николая, идущий впереди крестного хода. Мы настолько привыкли под словом "образ" разуметь только икону, что забыли его другое, не менее глубокое значение - "формируемый в сознании человека мысленный образ воспринимаемого им объекта", а также "порядок, способ, метод, организация жизни человека и общества". Ближайшее и однокоренные с ним понятия - "образец" и "образование". Идя Великорецким крестным ходом, мы многократно поем тропарь святителю Николаю, называя его "образцом" для всех нас и стремясь "образовать" себя по этому Богом данному "правилу веры" и "образу кротости". Вглядитесь в клейма Великорецкой иконы, которые с такой силой и любовью раскрывают для нас образ святого и, прежде всего, его великое милосердие к ближним - вот он является во сне царю Константину, повелевая освободить из темницы невинных воевод; спасает Димитрия со дна моря; помогает морякам не погибнуть в буре; избавляет от казни трех оклеветанных граждан; возвращает отцу пропавшего сына.
С не меньшим талантом добродетели святителя Николая раскрываются в посвященном ему акафисте, который многократно звучит во время крестного хода. По своему содержанию, акафист есть "неседальная песнь", в основу которой положено житие святого, что роднит его с житийной иконой. Только в отличие от нее, акафист рассказывает о святом не красками, а возвышенным языком поэзии. Даже, когда чудотворная икона ушла далеко вперед, благодаря акафисту она будто бы рядом, и мы можем видеть духовными очами и ее, и самого святителя Николая.
Сопоставив акафист и икону, нетрудно заметить, что из всех трудов и подвигов святителя Николая неведомый автор иконы избрал именно те, которые научают милосердию. Было же это в те времена, когда наши предки вятчане без устали грабили соседние христианские земли, за что от устюжских летописцев заслужили прозвание "жестокосердных". И вот именно в эти времена "жестокосердным вятчанам" Господь послал Великорецкий образ святителя Николая, научающий их милосердию. Поистине, "дивны дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси!" Поэтому, как мне представляется, важно понять, что, подобно тому, как Великорецкая икона являет нам святителя Николая, так сам святитель являет нам Христа Спасителя - Его милосердие, Его кротость, Его воздержание, Его человеколюбие.
Сколько раз - и в крестном ходе, и вне его - я прикладывался к этой иконе, смотрел на нее, и не понимал, не видел этой "бездны Божия милосердия", о которой столь проникновенно сказал святитель Афанасий (Сахаров): "Паче всего наше утешение - это бездна Божия милосердия. Поистине мало спасающихся своими делами, безгранично число спасаемых Божиим милосердием, Божиим человеколюбием. Спаситель близко. Он подле Вас. Он ни на минуту не оставляет Вас. Нам иногда кажется, что мы как бы оставлены Им. Но это только нам, немощным, так кажется. Он с нами всегда. У Господа двери милосердия всегда отверсты. И стоит нам хотя бы слегка толкнуть их, они сами отверзутся" .
Размышляя о Великорецком крестном ходе, сегодня я все чаще думаю о том, что понимание его как пути из "пункта А" в "пункт Б" не исчерпывает его подлинного и наиболее глубокого смысла. Настоящая задача паломника, возможно, состоит именно в том, чтобы "путь в Великорецкое" стал для него "путем ко Христу", чтобы в течение нескольких дней паломничества, не умозрительно, а опытным путем, вглядываясь в образ святителя Николая, свою душу и лица паломников, ты узнал Христа и захотел быть с Ним и Его Церковью. Тогда становится важно не то, сколько раз ты ходил в крестный ход, сколько раз преодолел весь путь туда и обратно, сколько километров прошел, а как ты их прошел. Был ли это путь христианина, исполненный любви к Богу и милосердия к ближним, или его наполняли какие-то другие смыслы, которым нет числа?
Когда-то протопресвитер Александр Шмеман сказал о литургии слова, которые имеют отношение и к Великорецкому крестному ходу: "Там, где церковная и приходская жизнь не основана, прежде всего, на Господе Иисусе Христе, и это значит - на живом общении и единстве с Ним и в Нем в Таинстве Церкви - Евхаристии... там уже не Христос, а что угодно другое - национализм, политика, материальный успех, коллективная гордыня и т.д. - рано или поздно начинает определять собой и, одновременно, разлагать церковную жизнь". В этих словах я вижу не только тонкое наблюдение, но и важное предупреждение нам, вятчанам - наследникам Великорецкой традиции. Прежде всего, вятскому духовенству, которое в течение долгого времени было лишено возможности участвовать в паломничестве на реку Великую, но сейчас уже имеет знания и опыт, позволяющие осмыслить его с позиций православного богословия.
Убежден, что время для этого разговора пришло, и, возможно, одним из главных его итогов должно стать понимание Великорецкой святыни, как бесценного Дара, в котором через святителя Николая Христос являет Себя и которым привлекает нас к Себе. Это единство со Христом осуществляется, прежде всего, в Божественной литургии на месте явления чудотворного Великорецкого образа , во время которой паломники и гости праздника стремятся причаститься Святых Христовых Тайн. Путем к этой литургии, к этому единству и является Великорецкий крестный ход, во время которого многие паломники принимают на себя сугубый труд поста и молитвы , чтобы их последующее воссоединение с Христом в Таинствах исповеди и причащения было наиболее решительным, осознанным и радостным. Это понимание Великорецкой традиции позволяет органично соединить две неразрывные стороны этого Дара - его "вятскость", связанную с конкретной историей обретения и прославления этой чудотворной иконы, и его "универсальность", делающую Великорецкое паломничество интересным для христиан всего мира.
Хочется верить, что этого разговора ждет не только духовенство, но также тысячи паломников, которые сегодня вновь отправились крестным ходом на реку Великую.
Вместо эпилога
Эти воспоминания были дописаны в тот момент, когда многотысячная колонна крестоходцев вышла из Троицкой церкви слободы Макарье в путь на Великую. Как всегда в такую минуту приходят сомнения - а нужно ли все это? И вдруг посыпались телефонные звонки с местных телеканалов:
- Здравствуйте, отец Александр! Вы не знаете, сколько человек в этом году идут крестным ходом?
Алло! Сообщите, пожалуйста, много ли в этом году среди паломников иностранных гостей?
Добрый день! Сегодня паломники опять ушли по дождю. Можете ли Вы это прокомментировать?
Говорят, что среди паломников есть знаменитости. Вы не могли бы назвать их имена?
Сколько километров паломники пройдут в первый день? Понятно. А во второй? Ого! А почему такая разница?
Нет, определенно, надо было написать эти воспоминания. А пойду ли я в Великорецкий крестный ход снова? Если понимать его как Дар Божий, то как можно этот Дар не принять?
В четверг, 18 января 2018 года, в Крещенский сочельник, после болезни преставился ко Господу клирик храма Иоанна Предтечи протоиерей Александр Коротаев .
Сегодня, 20 января, в храме Иоанна Предтечи по окончании Божественной литургии митрополит Вятский и Слободской Марк совершил Литию по почившему священнику, а в 10.00 в храме состоялось отпевание, которое в сослужении духовенства Вятской Епархии возглавил благочинный Первого Вятского благочиния протоиерей Александр Балыбердин.
Проститься со священнослужителем пришли родные и близкие, друзья, а также многочисленное духовенство и прихожане храмов Вятской Епархии.
Родные и близкие отца Александра, дорогие братья и сестры, сегодня здесь в Предтеченском храме мы напутствуем в путь всея земли нашего дорогого собрата, друга, духовника - протоиерея Александра Коротаева, - обратился к верующим протоиерей Александр Балыбердин. – Думаю, у каждого в душе есть свои слова благодарности к почившему как у прихожан Предтеченского храма, так и всех, кто имел радость с ним рядом сослужить, просто быть рядом, общаться. Мне хотелось бы, чтобы в этот день, прежде всего для родных и близких прозвучали слова утешения, слова уверенности в том, что тот, кто пребыл в Церкви до конца – спасен будет.
Мы знаем, что благодаря отцу Александру многие пришли в Церковь Божию. Но если вспомнить, как это случилось в нашей жизни, то становится понятным, что никакой нашей заслуги в том, что мы приходим в Церковь, нет. Нас всегда приводят в Церковь, порой подталкивая, подчас за руку, иногда силой приводят, за что потом мы помощников только благодарим. И никакой нашей заслуги нет в том, что мы в Церковь пришли. А вот остаться в Церкви до конца – вот это достойно внимания, это достойно любви Божией. И отец Александр пребыл в Церкви до конца.
Он был одним из тех священников, которых я еще, не будучи в сане, а будучи просто прихожанином, мирянином, мог бы назвать своим другом. Когда мы можем назвать священника другом – именно это и приводит нас в Церковь, помогает нам переступить церковный порог, когда священник обращается к нам именно, как друг.
Еще хотел бы сказать о том, что отец Александр был педагогом. И последние три дня, как мы узнали о его кончине, меня не оставляет такой помысл… Представьте себе большое–большое белое поле… поле, в котором снега, может быть, по колено, может быть, по пояс, а может быть, и с головой этот снег накроет. И в этом поле никакой лыжни – просто заснеженное поле, и вот он был тем, кто идет впереди. Тому, кто идет впереди по снежной целине – тяжело. Но именно так и поступают настоящие педагоги, а уже вслед за ними идут дети, их родители… И тому, кто впереди – неимоверно трудно, так, что даже сложно представить. И когда бывало в жизни отца Александра, что он спотыкался, где-то проседал этот снег под ним – он не унывал, никогда, он просто шел и шел. Он создавал православный детский сад, гимназию, филиал Свято-Тихоновского института – шел и шел в разных направлениях. И он был первопроходцем.
Неслучайно сегодня отпевание происходит именно в день Собора Иоанна Предтечи, в храме, которому Бог дал вторую жизнь, в дни празднования Крещения Господня, которое мы называем Богоявлением и Просвещением, – и отец Александр всю жизнь трудился на ниве православного просвещения. Бог своих не забывает, и нам надо помнить наставника нашего. Родные и близкие, примите слова утешения, вместе с вами скорбим о нашем почившем брате. Давайте помолимся и попросим у Господа, чтобы Он нашего дорогого собрата привел в обители Отца Небесного и упокоил со святыми.
Погребение состоялось на Новомакарьевском кладбище.
Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему новопреставленному протоиерею Александру и сотвори ему вечную память.
Пресс-служба Вятской Епархии
Как восстанавливали Успенский собор? Кто набрался смелости подписать документы и передать собор и монастырь верующим? Протоиерей, клирик Успенского собора Трифонова монастыря – в интервью порталу Свойкировский.
В конце 80-х годов прошлого века в Кирове заговорили о восстановлении Успенского собора. Общественность заботило, что в помещении храма, где в то время размещался архив, гибнут фрески, иконостас нуждается в реставрации. Постепенно исчезает историческая и православная святыня. Это было самое благодатное время, чтобы начать диалог с властью.
В рамках исторического блога мы поговорили с очевидцем тех событий, человеком, который волею судьбы стал служителем кафедрального собора, – протоиереем Александром Балыбердиным.
Александр Балыбердин – историк по образованию, священник по призванию – вспомнил события 25-летней давности – освящение Успенского собора Трифоного монастыря в Кирове после восстановления в конце августа 1991 года. Тогда собор был не только освящён, а стал кафедральным – главным в нашем городе. До этого с 1942 года центром духовной жизни в Кирове был Серафимовский храм.
Фото начало 90-х годов. Восстановление собора
Отец Александр, какие события произошли перед освящением собора в жизни города и в Вашей семье?
– За двадцать пять лет в жизнь вошло целое поколение кировчан, которое уже не знает и не помнит, как это было. Напоминать об этом – наш святой долг и обязанность. Люди должны знать, как была выстрадана эта духовная свобода и возможность посещать церковь.
В то время я работал в архиве уполномоченного облисполкома, писал диссертацию. В мои руки попали архивные документы. В период с 1958 года горожане обращались к уполномоченному с просьбами об открытии того или иного храма. Когда сталинское время прошло, и Хрущёв объявил так называемую «оттепель», люди ждали, что храмы будут открываться. Именно тогда было написано много писем в облисполком. Чаще всего просили восстановить и открыть для посещения и молитв Успенский собор Трифоного монастыря.
На фото фрагмент Успенского собора до восстановления
Почему именно его? Ведь рядом находилась действующая Серафимовская церковь.
– Во-первых, потому что в этом соборе находятся мощи преподобного Трифона – строителя вятских монастырей. Во-вторых, те, кто видел этот собор в те годы, знает, что храм был опустошён и закрыт. Здание было разделено на несколько этажей, и там находился областной архив. А в Никольской надвратной церкви был планетарий. Тем не менее, иконы были в иконостасе, рака с мощами преподобного Трифона стояла на месте.
Люди понимали, что храм можно относительно быстро отремонтировать и восстановить, но они не понимали, что Хрущёв пришёл с другой миссией. Ему нужно было доказать верность ленинским идеям. Поскольку ленинская идея в отношении религии была однозначна, как раз он и развязал новую антицерковную кампанию. Поэтому в конце 50-х – начале 60-х годов отдать храм верующим было невозможно.
Фрагмент росписи Успенского собора до восстановления
Каким Вы увидели храм и монастырь в процессе восстановления в начале 90-х годов?
– В это время я закончил исторический факультет пединститута (бывшего ВятГГУ). В нашей семье только родилась старшая дочь Анастасия. С моей супругой Ириной мы пришли сюда, на улицу Горбачева, к Трифонову монастырю. Здесь вся улица была заполнена старыми троллейбусами, отслужившими свой срок.
В собор нас пригласил друг семьи, резчик по дереву, который принимал участие в восстановлении собора. Вы, наверное, удивитесь, но это был Владимир Журавлёв (депутат Кировской городской Думы). Он сказал: «Приходите, я вам покажу процесс реставрации и здание изнутри».
Мы вошли в храм. Весь собор был разделён на несколько этажей. Поднялись по лестницам наверх. Я тогда был удивлён: иконы на месте, хотя ещё не восстановлены, резьба почти полностью сохранилась, и рака с мощами преподобного Трифона Вятского на своём месте. Угнетало, конечно, то, что всё заброшено.
Восстановить храм удалось достаточно быстро?
– За два года. Но если вспомнить историю, то и построен был Успенский собор за пять лет. Это были очень короткие сроки для мастеров XVIII века.
В день освящения мы с Ириной (женой – ред.) пришли к собору. Это был прекрасный солнечный день. Ирина только что родила старшую дочь, и она, как и многие женщины после этого события, не могла влезть ни в одно своё платье. Всё, что ей подошло – это мои джинсы. Надели мы на неё эти джинсы, дочку положили в коляску и пришли на территорию монастыря. Встали там, где сейчас колокольня. К слову, тогда колокольни не было, её построили в 2001 году. На этом месте была временная деревянная колокольня. Она осталась на картинах некоторых кировских художников.
В храм было не войти, людей – битком. Ирина всё-таки захотела подойти поближе. Я вижу, что она немного побаивается – она же в джинсах, причём в мужниных. Всё-таки отважилась и прошла немного вперёд. И тут её какая-то бабушка оговорила: что ты, вроде, в такой день пришла в брюках? Ириша немного расстроилась. Это стало для нас уроком – нельзя вязаться к людям в торжественную и радостную минуту с такими придирками. Так можно испортить весь праздник. Конечно, тогда и думать не думал, что стану священником, и буду служить именно в этом храме. Я ведь только в 1990 году принял крещение.
Если говорить о процессе восстановления собора, это воля и труд многих людей?
– Восстановление ещё не завершено. Но тогда это был действительно титанический труд. Тут надо вспомнить владыку, а тогда ещё архиепископа Вятского и Слободского Хрисанфа, которому верным помощником был тогдашний секретарь епархиального управления, теперь митрополит Казахстанский и Астанайский Александр. Он в годы гонения на церковь не переставал посещать храм. Когда появилась первая возможность восстановить собор, все взялись за эту работу. Это был 1988 год. Очень смелое решение по тем временам. Восстанавливать храм в городской черте не разрешили. Решено было передать верующим церковь в селе Макарье, за рекой, фактически за городской чертой. Если кто-то из совета по делам религии спросит, что это у вас на Вятке творится? Можно спокойно сказать, что храм за городом. В городе всё тихо.
Макарьевская церковь была восстановлена довольно быстро. И тут же началось какое-то «потепление» отношений государства и церкви. Эту возможность использовали моментально. На мой взгляд, здесь огромную роль сыграл юбилей – тысячелетие крещения Руси, который отмечался в 1988 году. Дату впервые праздновали не только на церковном уровне, но и на государственном. Проходили встречи духовенства со светскими руководителями. Если бы не этот великий юбилей, сейчас всё могло бы быть иначе...
Кто из областных чиновников тогда поддержал идею восстановления храма?
– Огромную роль сыграл глава области Василий Алексеевич Десятников. Надо вспомнить добрым словом и мэра Анжелия Михайловича Михеева, который тогда, руководил городом, будучи опытным строителем. Он много помогал и координировал восстановление храма. Активное участие в восстановлении принимал уполномоченный по делам религии Владимир Тимофеевич Бормотов, на место которого после его смерти я пришёл работать в областную администрацию. Огромную часть работ выполняла реставрационная компания «АРСО» и её директор Николай Алексеевич Исупов. Эти люди и многие другие очень активно вложились в реставрацию монастыря.
Что значило восстановление собора для Вятской Епархии?
– Епархии нужен был центр жизни. Уже существовало Вятское духовное училище, епархиальная газета. Какое-то время центром был Серафимовский собор, но Епархия выросла из него, ей стало тесно. Успенский собор и Трифонов монастырь стали символами возрождения православной Вятки.
Начали восстановление, но не успели. После Десятникова пришёл Владимир Сергиенков. Он увлёкся селом Великорецким. Сколько владыка Хрисанф ни убеждал губернатора, что нужно продолжить работы в Трифоновом монастыре, так это и не удалось. Владимир Нилович стал участвовать в возрождении Великорецких храмов, колоколов – это тоже, конечно, замечательно, но работы в монастыре не были завершены.
Восстановление продолжали активные люди – архимандрит Иов Муравьёв, в то время наместник монастыря. Его трудами была восстановлена надвратная церковь в 2000-е годы. Протоиерей Пётр Шак был настоятелем собора с начала 90-х годов, и в течение двадцати лет он жил этим храмом. Вкладывал в него все свои силы, душу и талант. Работы в алтаре выполнял заслуженный художник России Виктор Георгиевич Харлов. Александр Румянцев активно участвовал в восстановлении собора. Это был труд очень многих людей, имён которых мы не знаем. Просто они хотели, чтобы это место зацвело.
Восстановление монастыря было рискованным делом тогда?
– Я сам был достаточно молод в то время, но могу подтвердить, что это было рискованное решение для человека – принимать участие в восстановлении монастыря. Оно требовало мужества не только от верующих, но и от всех людей, которые хотели, чтобы этот монастырь засиял как святыня. Тут огромную роль сыграла интеллигенция нашего города, и чиновничество поддержало.
Например, для главы облисполкома Десятникова это было непростое решение. Нужно было учитывать то, как на это посмотрит Москва. Это, пожалуй, можно сравнить с тем, как если бы сейчас вернули городу названия Вятка. Все чувствуют, что за это ругать никто не будет, а попробуй решись и сделай это.
Я помню, как сам кругами ходил вокруг Серафимовского храма, не решаясь войти на его территорию. Я был студентом исторического факультета, с него большинство шли служить в КГБ или в партию. И вдруг мне надо зайти на территорию собора. Ходил-ходил кругами и вижу бабушку, которая выходит из церкви. Она посмотрела на меня и решительным шагом двинулась в мою сторону. Подошла, взяла за руку и повела в храм. Нужно было большое мужество, чтобы всё это осуществить.
Трифонов монастрырь в начале XX века
Люди верующие чувствуют намоленность этого места? Вы, когда перешли служить из Феодоровского храма в Успенский собор, это чувствовали?
– Да, подсознательно ты это чувствуешь. Я не знаю, у меня нет «намоленометра», я не могу сказать, что можно определить по какой-то шкале, насколько намолен тот или иной храм. Но не всё можно выразить вербально. Некоторые вещи понимаются интуитивно. Поэтому Успенский собор отличается от многих храмов. Как только подумаешь, что здесь люди уже в XVIII веке обращались к Богу, это не может не поражать.
Сейчас в храм приходят дети наших детей. Это люди, которые многого не знают из истории передачи храма верующим в конце XX века. Для них всё, что было до 1917 года – это средние века, глухая античная история. Но когда ты взрослеешь, ты начинаешь понимать, что история живая. Это всё было на памяти твоих родителей, бабушек и дедушек. Это всё живёт и существует в тебе.
Трифонов монастырь. Современный вид
Один мой знакомый сказал недавно: «Знаешь, может быть и не плохо, что ещё не все храмы восстановлены, потому что это напоминает о подлинном состоянии нашей души». Действительно, это напоминает о периоде безвременья, который ещё до конца не пройден.
Фото из семейного альбома Александра Балыбердина.
