Формирование средневековой картины мира. Сущность и характерные черты средневековой картины мира

ЭВОЛЮЦИЯ КАРТИНЫ МИРА
(СРЕДНИЕ ВЕКА - НОВОЕ ВРЕМЯ)

Введение

Задачей данного обзора является анализ эволюции общих представлений о физическом мире от раннего Средневековья до начала Нового времени, выявление тех интеллектуальных предпосылок, которые сделали возможным переход к механической картине мира XVII в. В обзоре (15) мы показали трудности, возникшие при объяснении механизации картины мира (КМ) в рамках интернализма и экстернализма. Марксистский подход позволяет при обращении к экономике как сфере, в конечном счете определяющей развитие идей, избежать крайностей вульгарного социологизма. Энгельс, например, писал: «…философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который передан ей ее предшественниками… Экономика здесь ничего не создает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части косвенным образом, между тем как важнейшее прямое действие на философию оказывают политические, юридические, моральные отражения» (6, с. 420).

«Наличный мыслительный материал», т.е. исторически сложившаяся система знаний, играет в развитии общих представ-
лений о мире чрезвычайно важную роль: с помощью трансфор-
мации его концептуальных средств осмысляется то, что несет с собой новая социально-экономическая ситуация. Именно этого, на наш взгляд, не учитывают, например, представители «социально-конструктивистской» концепции генезиса науки, пытающиеся «смягчить» классический экстерналистский подход. Мы имеем в виду позицию Э. Мендельсона, В. Ван ден Дэле, В. Шафера, Г. Беме, В. Крона и др.

Данные авторы считают, что в основе институционализации науки в XVIII в. лежала своеобразная «сделка» между наукой как социальным институтом и обществом. Этот «позитивистский компромисс» заключался в том, что в обмен на обязательство невмешательства ученых в дела политики, религии, морали общество гарантировало поддержку новой науки как института.

Мы не можем согласиться с данной концепцией по многим причинам. При всей, казалось бы, нацеленности этой концепции на историю наук она имеет мало общего с историей. Образы философов и ученых XVII в. модернизированы «социальными конструктивистами» в духе представителей позитивизма XIX-XX вв. Ученые, с именами которых связана институционализация науки в Англии (на данном материале рассматриваемые нами авторы строят свою концепцию) - Бойль, Гланвиль, Спрат, Гук и др., - были одновременно и философами-моралистами, и активными политическими и общественными деятелями, и теологами. Поэтому утверждение представителей «социально-конструктивистской» концепции генезиса науки о том, что ученые Англии XVII в. занимались наукой благодаря данному ими обязательству не вторгаться на «территорию» политики, религии, морали, лишено исторических оснований.

В данном обзоре мы ставим задачей показать, что в противоположность выводам представителей «социально-конструктиви-
стского» подхода (1) механическая картина мира (МКМ) как основа научного знания XVII в. не была этически, политически, религиозно нейтральной; (2) механизация картины мира и ее социальное принятие не были сознательной «сделкой» между наукой и обществом, а естественно вытекали из «наличного мыслительного материала» (Энгельс), из наличных мировоззренческих установок постреформационной Европы, опосредованно отражая социально-экономиче-
ские и политические сдвиги; (3) ценностная нейтрализация механической картины мира происходит в методологии науки, но не в XVII в., а значительно позже, и формируется преимущественно в ходе становления позитивистской философии науки.

Прежде чем непосредственно приступить к решению данной задачи и рассмотреть историю формирования МКМ, нам представляется необходимым изложить некоторые концептуальные соображения.

В культурно-историческом плане механизация КМ - чрезвычайно интересное явление, возникшее в лоне европейской культуры и не имеющее аналогов в других культурах. Под механизацией КМ, происходившей в XVII в., мы понимаем вытеснение схоластического представления о материальном мире как иерархически упорядоченном организме, как о материи, одушевляемой «изнутри» субстанциональными качествами, иным представлением о мире - как об однородном неодушевленном, мертвом веществе, частицы которого (делимые или далее неделимые) взаимодействуют по чисто механическим законам.

МКМ XVII в. утверждала идею качественного единства, унифицированности всего телесного мира и его жесткую подчиненность законам, исходящим из единого божественного источника. Древние восточные культуры не знали идеи единого Бога - Творца и законодателя материальной Вселенной. Эта идея лежит в основе лишь иудеохристианской КМ.

Античности, и не только греческой, знаком идеал мудреца, чье развитое самосознание способно вместить идею как собственного нравственно-познавательного совершенствования, так и моральной ответственности перед всем Космосом. Однако нигде, кроме европейской культуры, этот идеал развитого сознания не связывался с деятельностью для материального мира. Целью восточного мудреца, познававшего «свет истины», был уход из телесного мира - «темницы» души, разрыв круга рождений и смерти, воссоединение со своей духовной родиной, «Единым», «нирваной», «Брахманом».

Идеал, выдвинутый европейской культурой, совершенно иной: достигшая высокой ступени духовности и самосознания личность не разрывает с телесным миром, а «работает» в нем и для него, просветляя и одухотворяя его. Этот идеал в эмоционально-религиозной форме развит в иудеохристианском образе Бога Отца, способного из ничего вызвать к жизни единую материальную Вселенную и управлять ею в качестве Творца и законодателя.

К. Маркс в «Капитале» писал, что «древние общественно-производственные организмы… покоятся или на незрелости индивидуального человека, еще не оторвавшегося от пуповины естественнородовых связей с другими людьми, или на непосредственных отношениях господства и подчинения… Ограниченность их отношений рамками материального процесса производства жизни, а значит, ограниченность всех их отношений друг к другу и к природе… отражается идеально в древних религиях, обожествляющих природу, и народных верованиях» (1, с. 89-90).

В этом плане христианский догмат творения мира из ничего отражает в превращенной религиозной форме ступень выделения человека из природы, апеллируя не к образу биологического порождения, а к образу художественного творчества (Тертуллиан, Августин). Далее, другая сторона этого догмата (Творение мира по Слову) выражает совершенно определенный идеал становящейся европейской культуры. Этот идеал отдает венец наивысшей значимости не полуосознанной, суггестивной стихии деятельности (когда, скажем, руки ремесленника «умнее» его головы), а выдвигает идею полной эксплицированности всех этапов и сторон деятельности в Слове. Это нацеливает личность на столь полное
выражение творческого замысла в слове, при котором невербализованному, «неявному знанию» вообще не оставалось бы места. Согласно данному идеалу весь план, замысел творения, вся «концепция» мира сначала четко выражена в слове, а после этого «одета» плотью, «воплощена». Не случайно, что в культуре именно с таким идеалом возникает современная техника, созданная не столько путем усовершенствования уже известных древних образцов, сколько на основе новых научных идей, прошедших цикл: замысел → конструкторское бюро с чертежами и полной технической документацией → промышленное производство.

В связи с этим нам представляются важными идеи, развитые М.К. Петровым (20; 21). Он видит отличие европейской культуры от культур Востока в различии характерных для них способов деятельности, названных им, соответственно, «творчеством» и «рационализацией». Творчеством в данном контексте он называет деятельность, протекающую в условиях слова традиции, все существенные моменты которой могут быть определены в слове. Рационализацию же он определяет как преемственное накопление нового на уровне устойчивого навыка, как усовершенствование данного традицией образца путем проб и ошибок, путем бесконечной тонкой шлифовки, доведения до совершенства исходной формы (21, с. 166). Рационализация, по М.К. Петрову, есть тип деятельности, передаваемый из поколения в поколение не в слове, а в процессе неформального общения (отца с сыном, мастера с подмастерьем), «молчаливого» общего делания (делай как я, делай вместе со мной, делай лучше меня). Передаваемые в таком общении навыки представляют скорее способность «знать руками», чем «знать умом», и характерны для традиционалистских восточных
культур.

То новое, что зарождается в западной культуре, согласно М.К. Петрову, - это опредмечивание, объективация сути дела в слове. В традиционалистском обществе характерным является, по выражению М.К. Петрова, «медицинский» подход, при котором суть дела не является предметом вербализованного знания, подобно тому как нормальное функционирование здорового организма не является предметом медицины (ее предмет - отклонение от нормы, болезнь). Для формирующейся же европейской культуры центральным становится не осмысление и вербализованное выражение отклонений от нормы, а сама норма, суть любого дела, поведения. Новая культурная установка на творческую «деятельность по слову», отмечает М.К. Петров, запечатлена в письменных памятниках становящейся европейской культуры - в книге «Бытия», в гомеровских поэмах, в сочинениях греческих философов.

Нам представляется, что различение двух способов деятельности, которые М.К. Петров обозначает терминами «творчество» и «рационализация», а другие исследователи - например, М. Полани (45), В.А. Лекторский (16), - понятиями «явного» и «неявного» знания, является принципиально важным для рассмотрения специфики европейской культуры и генезиса МКМ.

Не введя этого различения, нельзя понять социальные истоки оппозиции так называемых «свободных» и «механических» искусств, которая, беря начало в Античности, пронизывала все европейское Средневековье вплоть до конца Возрождения. Деятельность по привычке, «как бы во сне», полуосознанная, «неявная», неопредмеченная в мысли и слове, чрезвычайно низко оценивается греческими философами. Аристотель писал, что «ремесленники подобны некоторым неодушевленным предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная (как, например, огонь, который жжет); неодушевленные предметы… действуют в силу своей природы, а ремесленники - по привычке» (9, с. 67). Достойной, согласно Аристотелю, является деятельность не ремесленника, а «наставника», происходящая при полном знании причин (или сущности) и способная быть ясно выраженной в слове.

В понятиях четырех причин (материальной, действующей, формальной и целевой) Аристотель описал «свободную» деятельность, протекающую при полном осмыслении ее предмета, целей, средств, в противоположность «действию по привычке». Это аристотелевское понимание причинности вошло в плоть и кровь европейской культуры как описание самосознающей целостной деятельности вообще, труда вообще.

Самосознание, активное конструирование субъектом объекта познания - центральные темы западноевропейской философской мысли, с особой силой звучащие в немецкой классической философии. Пафосом самосознания, активности субъекта деятельности и познания пронизано все творчество К. Маркса - начиная с его докторской диссертации о Демокрите и Эпикуре и кончая «Капиталом». Следуя Марксу, можно утверждать, что представление о творческом могуществе самосознающей личности в превращенной форме отражено и в теологической КМ, в образе Творца, создающего из ничего организованный Космос. В частности, касаясь теологических доказательств бытия Бога, Маркс писал, что они «представляют собой не что иное, как доказательство бытия существенного человеческого самосознания, логические объяснения последнего . Например, онтологическое доказательство. Какое бытие является непосредственным, когда мы его мыслим? Самосознание» (3, с. 98).

В свете изложенных концептуальных соображений мы рассмотрим средневековую теологическую КМ как интеллектуальную традицию, отталкиваясь от которой происходило формирование МКМ в XVII в.

Средневековая картина мира

Для того чтобы в дальнейшем изложении не возникало неясностей из-за нечеткого определения понятий, сразу отметим, что средневековая ТКМ помимо Бога и сотворенного им материаль-
ного мира включала еще две сотворенные, но имматериальные сферы - бессмертные человеческие души и девять духовных иерархий (ангелы и демоны). Ясность в различении этих сфер важна, в частности, потому, что иногда исследователь механистических воззрений ученых XVII в., например Р. Бойля, сталкивается с его
искренней верой в демонов, несовместимой, казалось бы, с современной точки зрения, с механицизмом. Дальнейшее погружение
в материал показывает, что Бойль распространял МКМ только
на материальный мир. По отношению же к миру духовных иерархий он разделял популярную в его время неоплатоническую
демонологию.

Разделение указанных тварных сфер имеет значение еще
и потому, что проливает свет на смысл, который вкладывался в XVII в. в понятие «атеист». Им считался не только тот, кто отвергал Творца мира, но и тот, кто отвергал хотя бы одну из сотворенных имматериальных сфер (как, например, Т. Гоббс, не признававший существования бессмертных душ).

Для того чтобы понять существо проблемы телесности, из-за которой ломались копья и складывались драматические коллизии в XVII в., мы должны совершить экскурс в средневековую католическую теологию, в полемике с которой в значительной мере самоопределялось механистическое видение мира.

Не имея возможности сделать этот экскурс сколько-нибудь систематическим и полным, мы коснемся лишь трактовки средневековыми мыслителями проблемы телесного Космоса и различения естественного и сверхъестественного (чудесного), отсылая читателя к общей картине средневековой философии, воссозданной в фундаментальных работах П.П. Гайденко (11), Г.Г. Майо-
рова (17), В.В. Соколова (22) и других исследователей.

Средневековые представления о телесном Космосе . Каково средневековое представление о материальной Вселенной, о телесном Космоса? «Часто можно встретить утверждение, - пишет П.П. Гайденко, - что христианство принизило значение плотского (чувственного) начала в человеке; и в определенном смысле так оно и есть: духовное начало в христианстве поставлено над чувственным. Однако этим еще не исчерпывается все своеобразие христианского понимания отношения между чувственностью и духом по сравнению с древним языческим: ибо в связи с учением о воплощении Бога и воскресении плоти христианство возвело плотское начало в более высокий ранг, чем это имело место в… философии пифагорейцев, Платона и неоплатоников» (11, с. 388).

Христианское представление о материи сформировалось в полемике с гностическим, неоплатоническим отрицанием телесности как сосуда зла, телесного Космоса - как «разукрашенного трупа» (Плотин). Для христианских мыслителей позитивное отношение к телесности следовало прежде всего из идеи ее сотворенности единым благим Богом, а также из учения о воплощении Логоса и, как было отмечено выше, о грядущем воскресении плоти.

Душа, писал Тертуллиан, не может предстать перед небесным женихом, как блудная дева, нагою. «Она имеет свою одежду, свое украшение и своего раба - плоть. Плоть есть истинная невеста… И никто так не близок к тебе, душа, как она. Ее ты должен любить больше всего после Бога… Начни же любить плоть, когда она имеет Творцом своим столь превосходного художника» (цит. по: 25, с. 747) . Однако, согласно Тертуллиану, любовь к плоти означает не потакание ее слабостям, а сохранение ее в чистоте, целостности. «Можешь ли ты себе представить, - пишет он, - чтобы Бог вложил в какой-либо презренный сосуд тень души своей, дыхание своего духа, деятельный образ слова своего и чтобы осудил их на изгнание в поносное место» (цит. по: 25, с. 748).

Тем же пафосом, направленным против манихейского, неоплатонического отрицания «благости» материального мира, плоти, пронизаны сочинения Августина. «Для него, - пишет Г.Г. Майо-
ров, - космос не последняя ступень эманации Единого, ослабленный и рассеянный свет которого почти полностью поглощен тьмой небытия - материи (концепция, восходящая к гностикам), а творение Бога, где единство, порядок и красота являются свойствами неотъемлемыми и имманентными… Августин с таким пафосом расписывает красоту и благоустроение телесного мира, что невольно хочется отнести его слова не к эпохе начинающегося Средневековья, а к эпохе Возрождения» (17, с. 298).

Целью христианского аскетического подвижничества, в противоположность аскетизму гностическому, было не истребление плоти, не глумление над нею, но ее просветление и одухотворение. Представление о специфике христианской аскезы дает следующее извлечение из Исаака Сирина: «Совершенство всего подвига заключается в трех следующих вещах: в покаянии, в чистоте и в усовершении себя.

Что такое покаяние? - Оставление прежнего и печаль о нем. - Что такое чистота? - Кратко: сердце, милующее всякое тварное естество…

Что такое сердце милующее? - Горение сердца о всем творении - о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари… о бессловесных, и о врагах Истины, и о вредящих ему - ежечасно со слезами приносить молитву, чтобы они очистились и сохранились, а также и об естестве пресмыкающихся, молиться
с великой жалостью, какая возбуждается в сердце его без меры, по уподоблению в сем Богу» (цит. по: 25, с. 315).

Если в понимании статуса телесного мира представители христианской ортодоксии разделяли общую антигностическую позицию, то по другому вопросу - что считать естественным, а
что сверхъестественным (чудесным) - их взгляды расходились. В этом отношении мы можем из различных течений и школ в теологии позднего Средневековья выделить два основных направления - «теологию божественной воли» (волюнтаристскую концепцию) и «теологию божественного разума». Истоки первой восходят к доктрине Августина, вторая ярко выражена у последователей Фомы Аквинского. Кратко остановимся на каждой из них.

«Теология воли» и «теология разума»: августинианство и томизм . Августин творил не в эпоху устойчивого существования культуры, а в переходное время, когда гибла Античность и зарождалось Средневековье. И печать этой чрезвычайности носит его картина мира. Владея богатством античного философского наследия, Августин, однако, отказывается от центрального для античной theologike представления о возникновении материального мира как о некоторой «природной» неизбежности, как о неторопливой инволюции, как о величественном процессе, берущем истоки в умопостигаемом Едином и заканчивающемся порождением материальной предметности.

Материальный мир Античности - вечный, несотворенный «огонь» (Гераклит) или неизбежное, естественно-необходимое неумолимое следствие эманационного процесса (неоплатонизм). Нам представляется, что социальными корнями такого мироощущения является удивительная устойчивость воспроизводства жизненного уклада, свойственного Античности вообще и греческой в частности. Эта устойчивость делала в глазах человека той эпохи социальные отношения такими же естественными, как и природно-космические, питая античный нравственный идеал «жизни по
природе».

Бог античной философии - это статуарно-неподвижный ум, который «движет» миром не как нравственно ответственный за свое творение Создатель, а скорее как безличный образец, форма форм, идея идей, как предел совершенства всех вещей.

Эпоха Августина, драматическая эпоха необратимого распада античных форм бытия, античной культуры, требовала иного представления о Боге. На передний план выдвигалось всемогущество, воля Бога, а не просто его совершенный ум. В эту эпоху, когда «история уже произнесла свой приговор над Античностью», было скорее необходимо, по выражению Г.Г. Майорова, «подготовить культуру к новым, бедственным и странническим условиям существования, чем отчаянно цепляться за поверженные кумиры и невозвратимые идеалы» (17, с. 234). В этих условиях августинианская картина мира, подчеркивающая божественное всемогущество, способное из небытия вызвать к жизни прекрасный телесный Космос, выполняла важную роль интегратора всей культуры.

Исходя из этой центральной для него идеи божественного «творения из ничего», Августин не проводил принципиальной границы между естественным и сверхъестественным (чудом). Это различие он считал иллюзорным: Бог наделил все видимые нами вещи такими удивительными и разнообразными свойствами, и они «потому только не возбуждают в нас удивления, что их много»
(7, ч. 6, с. 251). Согласно Августину, все творение, весь «мир есть чудо… большее и превосходнейшее, нежели все, чем он наполнен» (7, ч. 6, с. 262), хотя люди и склонны удивляться лишь явлениям редким и непривычным. В этом отношении, например, евангельское чудо превращения воды в вино во время брака в Кане ничем принципиально не отличается от чуда превращения в вино гроздьев обычного винограда. Здесь Августин высказывает утверждение, которому суждено будет впоследствии сыграть важную роль в становлении МКМ, а именно: достойны удивления и внимания не столько отклонения от нормы (monstra, ostenta, portenta), сколько сама норма, сам замысел творения (привычное движение светил, нормальное «функционирование» мироздания).

Августиновская «теология воли» предъявляла специфические требования к индивидуальной человеческой воле. Теология Августина рождалась в «чрезвычайной», «экстраординарной» ситуации - в эпоху умирания некогда цветущей культуры, на
почве, «высушенной ураганами войн и нашествий и ставшей почти бесплодной» (17, с. 234). В силу этого августинианская «волюнтаристская» концепция для формировавшегося «нормального» (в ку-
новском смысле), устойчивого периода развития средневековой культуры была слишком «сильной», слишком радикальной.

«В Cредние века, - писал Ф. Энгельс, - в той же самой мере, в какой развивался феодализм, христианство принимало вид соответствующей ему религии с соответствующей феодальной иерархией» (5, с. 314). «Нормальная» фаза с ее ростом феодальной иерархизации общества требовала в качестве социально приемлемой, массовой идеологии более уравновешенной доктрины. Такая доктрина должна была бы перенести акцент с идеала личного спасения верой на социально организованные «формы спасения», целиком контролируемые церковью.

Идеологическим целям развитого Средневековья максимально соответствовало учение Фомы Аквинского, подчеркивающее в качестве определяющей характеристики Бога не его волю (как это делал Августин), а (вслед за Аристотелем) разум, его совершенную мудрость.

«Бог, - писал Фома Аквинский, - есть первопричина всех вещей как их образец (выделено нами. - Л.К. ). Дабы это стало очевидным, следует иметь в виду, что для продуцирования какой-либо вещи необходим образец, т.е. постольку, поскольку продукт должен следовать определенной форме. В самом деле, мастер продуцирует в материи определенную форму в соответствии с наблюдаемым им образцом, будь то внешний созерцаемый им образец или же такой, который зачат в недрах его ума. Между тем очевидно, что все природные порождения следуют определенным формам. Но эту определенность форм должно возвести как к своему первоначалу к божественной премудрости, замыслившей миропорядок… Итак, сам Бог есть первичный образец всего» (8, с. 838-839).

Исходя из того, что определяющей характеристикой божественной деятельности является разум, а не воля, Фома по-иному, чем Августин, решает вопрос об естественном и сверхъестественном. В томистской КМ важнейшим моментом является иерархическая упорядоченность всех сфер сотворенного мира - как материальных, так и духовных, каждая из которых обладает особой «природой». В этой КМ своя «природа» была у животных, своя - у человека, своя (более высокая, чем у человека) - у каждой из ангельских иерархий. По этой причине Фома, например, не считал демонические или ангельские вмешательства сверхъестественными, так как демоны и ангелы также имели внутренние «природы», дающие им их способности. Когда имматериальный демон, считал Фома, вызывает некоторое материальное действие, это действие является насильственным (в аристотелевском смысле) и противоречит природе материальных вещей. Но такое действие не является действительным чудом; оно является просто непривычным. Действительное же чудо должно совершаться непосредственно самим Богом, а не через посредничество ангелов (48 а; 1 а; 115,
1-2; 1 а, 117, 1).

Согласно Фоме, Бог в обычных, нормальных условиях действует не сам, а через тварных, но обладающих полными «полномочиями» посредников: божественные по происхождению, они действуют без непосредственного участия Бога. Хотя Бог, утверждает Фома, и является постоянной причиной тварного мира (как Солнце - постоянной причиной света), однако в материальных процессах Он действует не сам, а через посредников. Например, огонь жжет не просто благодаря непосредственному действию божественного присутствия, а благодаря своей природе, благодаря специфической силе. Таким образом, присущая каждой ступени бытия внутренняя «природа» является скорее относительно самостоятельно действующим агентом, чем орудием непосредственной деятельности Бога.

В томистской КМ естественные силы являются частью установленного Богом порядка во вселенной. Американский исследователь К. Хатчисон пишет по этому поводу: «Мир нормальным образом самостоятельно функционирует с помощью этих запечатленных сил; но когда… обычный порядок отменяется абсолютной властью Бога, тогда имеет место сверхъестественный процесс… действие должно быть расценено как чудесное только тогда, когда оно произведено непосредственно Богом; обычно же оно производится через посредников. По этой причине Аквинат не классифицирует творение как чудо» (38, с. 305).

К. Хатчисон проводит параллель между трактовкой Фомой отношения Бога к силам природы и средневековым пониманием статуса политической власти короля. «Согласно одной широко признававшейся теории, король получил его временную власть (power) через посредничество церкви, которой та власть была прежде дана Богом… но, получив власть, король мог действовать без постоянной ссылки на церковь. Однако церковь сохраняла за собой право отменить королевские действия непосредственным вмешательством. Итак, отношения между папой и королем, рисуемые этой доктриной, являются удивительно точным аналогом отношения между Богом и природой в схоластической философии» (38, с. 306). Другим примером развития томистской идеи относительной самостоятельности естественных сил К. Хатчисон считает средневековую теорию «импето». Для аристотелизма движение снарядов являлось традиционной проблемой, так как оно было явно «насильственным» и не имело очевидной внешней движущей силы. Теория «импето», выдвинутая в XIV в., нашла решение этой проблемы, допустив, что искусственная движущая сила может быть временно «запечатлена» в снаряде метательным устройством и может поддерживать снаряд в движении после того, как он потерял контакт с источником движения. Эта сила (импето) уподоблялась естественной силе, когда сообщалась снаряду, но вместе с тем считалась насильственной, ибо не была ни внутренне присущей ему, ни постоянно действующей. «В своем отделении от источника движения она воспроизводила отделение естественных сил от Бога» (38, с. 306).

Возвращаясь к КМ Фомы Аквинского, необходимо отметить ее бóльшую рационалистичность и меньшую драматичность, чем КМ Августина.

Порядок Вселенной, согласно Фоме, доступен пониманию человеческим разумом. Его качества и формы (в аристотелевском смысле) представляли собой внутренние силы, установленные Богом в качестве причин естественных процессов.

Фома осуществил синтез аристотелевской физики субстанциальных качеств с католической догматикой и трактовкой
таинств. Для нашего анализа наибольший интерес представляет объяснение Фомой с помощью понятий аристотелевской физики таинства евхаристии.

Как мы уже отмечали выше, христианство, в отличие от неоплатонизма, признавало воплощение Логоса в человеческом теле, а также таинство пресуществления (превращения тела и крови Христа в хлеб и вино). Это предъявляло к христианскому пониманию материального тела вполне определенные требования: материя должна мыслиться обладающей такими качествами, которые позволили бы ей воспринять божественную форму - Логос. Из всего античного интеллектуального наследия в наибольшей степени этим требованиям удовлетворяла физика «субстанциальных качеств» Аристотеля и в наименьшей - атомизм Демокрита и Эпикура. Это обстоятельство сыграло важную роль в социальном «принятии» Средневековьем именно аристотелевской физики в качестве основы для концепции природы. Объяснение Фомой Аквинским таинства пресуществления на основе аристотелевской физики «субстанциальных качеств» легло в основу евхаристического догмата, принятого на Тридентском соборе. Неудивительно поэтому, что критика католической доктрины деятелями Реформации одновременно являлась и критикой Аристотеля.

П.П. Гайденко пишет: «Христианской теологии стоило немалого труда так истолковать Аристотелево учение, чтобы оно не противоречило догматам христианской веры. Тем не менее эта задача была решена прежде всего Фомой Аквинским и решена столь основательно, что… Аристотель, чье учение в XII в. теологи встречали с настороженностью и опаской, а многие, особенно среди францисканцев, решительно отклоняли и в XIII, и в XIV в. как несовместимое с христианством, стал в эпоху Возрождения и Реформации как бы символом официальной церковной ортодоксии» (11, с. 452-453).

Учение Фомы стало наиболее распространенным в официальном католицизме позднего Средневековья, оттеснив учение Августина на периферию как руководство для экзальтированных натур, жаждущих особого аскетического подвижничества. Сторонники августианской «теологии воли» («волюнтаризма») в
XIII-XIV вв. представляли собой определенную оппозицию официальному томизму. К ним П.П. Гайденко относит Бонавентуру, Вальтера Ван Брюгге, францисканцев Роджера Бэкона, Петра
Оливи, Дунса Скота и др. (11, с. 420-452).

Настроение, пронизывающее мироощущение неоавгустинианцев-францисканцев, можно выразить следующим образом: поскольку творение Вселенной не есть естественная необходимость, а вызвано свободным решением Бога, оно есть чудо. И надо непрестанно удивляться этому чуду творения. Это настроение ярко выражено, например, в так называемом «Гимне творению» Франциска Ассизского.

Согласно францисканцам - «волюнтаристам», пишет П.П. Гай-денко, воля человека должна преодолеть состояние болезненной разорванности, в которое она впала в результате грехопадения, «и стать суверенной госпожой в доме души. Такое направление приобретает в теологии францисканцев библейский тезис о том, что человек призван Богом быть господином над всем сотворенным миром» (11, с. 422).

Другой исследователь, американский историк науки Э. Клаарен, характеризуя волюнтаристскую теологию позднего Средневековья, видит в ней «начало такой ориентации в восприятии творения, которая (будучи частично производной от отрицания номиналистами универсалий) смещает акцент в понимании деятельности Творца скорее на примат божественной воли, чем божественного разума. По контрасту с рационализированными отношениями воли и разума подчеркивалась случайность творения, связь его с волей Творца. Если ранее предполагалось, что движения воли совершаются в соответствии с решающим диктатом разума, то теперь под фундаментальное сомнение ставилось и это предположение» (39, с. 33).

К «волюнтаристской» линии Э. Клаарен относит Оккама, Бурдина, Орема, Кальвина, Бэкона, Бойля, Ньютона. Э. Клаарен полагает, что характерный для этого направления сдвиг от разума к воле, «от Логоса к закону» произошел не просто в результате появления секуляризированных эпистемологических поисков, но скорее «в результате освобождения от пут онтологизированного мышления: от логики, облаченной в бытие, или, лучше сказать, от Логоса бытия, которым предполагалось высшее бытие Бога» (39, с. 39) .

Завершая рассмотрение средневековой КМ, подчеркнем, что П.П. Гайденко, на наш взгляд, совершенно справедливо усматривает в «теологии воли» важную интеллектуальную предпосылку для формирования представления о субъекте и объекте науки Нового времени. В Античности, пишет она, процесс познания выступает как созерцание объекта пассивным субъектом, в Новое же время субъект активно конструирует объект. «Как и почему произошел этот радикальный переворот? Видимо, он подготовлялся на протяжении долгого времени, и не последнюю роль в этой подготовке сыграло христианское учение о природе как созданной Богом из ничего и о человеке как активно-волевом субъекте действия» (11, с. 427).

Какова дальнейшая судьба августинианской «теологии воли»? В XVI-XVII вв., в эпоху активного разложения феодализма и мощных антисхоластических движений, она обретает новую жизнь в идеологиях лютеранства, кальвинизма, янсенизма, став средством выражения раннебуржуазного отношения к миру. К анализу картин мира, созданных данными идеологиями, мы и переходим. Рамки обзора не позволяют нам рассмотреть пантеистическую по своему духу КМ Ренессанса и сопоставить ее с КМ эпохи Реформации. Поэтому мы отсылаем читателя к содержательному ана-
лизу ренессансного образа мира в работах А.Х. Горфункеля, П.П. Гайденко, М.Т. Петрова, а также ряда зарубежных авторов (33; 34; 40; 44; 47; 49; 52).

В связи с этим мы подчеркнем следующее. Возрождение дало европейской культуре существенный плод. Благодаря усилиям гуманистов, благодаря Великим географическим открытиям резко раздвинулись границы средневекового мира. Все это, как пишет А.Х. Горфункель, позволило «пересмотреть незыблемые принципы схоластической картины мира»

В освоении мира человек опирается на следующие категории картины мира: время, пространство, изменение, причина, судьба, число, отношение (чувственного к сверхчувственному и частей к целому). Вчитываясь в памятники культуры Средних веков, мы обнаруживаем систему ценностей, существенно отличающуюся от нашей. Так, для нас время мыслится как однонаправленное и одномерное (линейное), оно для нас, людей XX в., является большой ценностью («время - деньги»), В Средневековье время мыслилось как цикличное, и ценность его была значительно меньшей. Хотя часы умели делать еще в античной Греции, они оставались большой редкостью, поскольку потребность в измерении времени была невелика. Известно, что в начале VI в. король Бургундии Гондебо обратился с просьбой к королю Те- одориху прислать ему солнечные и водяные часы. Их изготовил по поручению Теодориха известный ученый и философ Северин Боэций. В VIII веке Гарун-аль-Рашид прислал Карлу Великому водяные часы с боем.

Народ узнавал время по пению петухов и колокольному звону, призывавшему их к молитве. Только в XII - XIII вв. стали появляться механические часы, которые устанавливались на башнях. На них была лишь часовая стрелка, минутная понадобилась позже, в 1700 г. А первые карманные часы изобрел нюрнбергский часовой мастер Петер Генлейн около 1500 г.

Гораздо большую значимость имело представление о пространстве. Еще в античности составлялись первые описания чужих стран («География» Страбона) и изображения очертаний берегов морей и рек, которые были необходимы мореплавателям. Средневековый крестьянин мало интересовался чужими землями, всю жизнь проводя там, где появлялся на свет, его представление о мире опиралось на зрительное освоение окружающей среды как мирового крута при осмыслении его в духе аналогии микрокосма (человека) и макрокосма. Феодалы же проявляли немалый интерес к картам, ибо они владели территорией, землями, воевали с соседними государствами, участвовали в крестовых походах «за гроб Господень». Поэтому пространство было для них жизненно важной ценностью. Другие категории освоения мира осмысливались в свете доминирующей системы ценностей. В основе культуры Средних веков лежат христианство и его мифология. В западной культурологии распространено представление о двух типах культуры - культура «стыда» и культура «вины». В первой, которая характерна для античности, поведение человека определяется внешними оценками и страхом, боязнью быть не таким, как все, стать объектом осуждения и осмеяния. Вторая вводит в качестве доминирующей нравственной опоры совесть, внутренний контроль, сверку любых поступков с Богом, с его заветами. Такая культура сложилась в христианстве. Распространение христианской культуры шло на латинском языке. Это оказало важную роль в развитии средневековой европейской культуры и, в частности, позитивно повлияло на становление философской школы. В то же время надо подчеркнуть, что реальное христианство формировалось в это время в борьбе богословских учений с ересями, которая завершалась во время Вселенских соборов принятием догматических формул. Если на Востоке основной задачей церкви было именно формирование догматики, то на Западе в течение всего Средневековья шла нескончаемая борьба между светской властью и церковью, ибо церковь, как заметил Л.П. Карсавин, строилась по образцу империи. А поскольку папа являлся единым главой христианской церкви, то вполне понятны и естественны были его теократические устремления. С другой стороны, опасным противником церкви оставалась античная культура, поэтому на переработку античного наследия были брошены силы западной патристики. Заслуги ее в разработке основ христианской философии оказались куда скромнее, нежели у восточных богословов. Тем не менее западные отцы церкви оставили весомый след в культуре: это Иероним Стридонский, Амвросий Медиоланский и Аврелий Августин.

Иероним был учеником грамматика Элия Доната и ритора и философа Мария Викторина и считался одним из самых образованных ученых своего времени, прекрасно знавших классическую античную литературу. Благодаря его книге «О знаменитых мужах» средневековые интеллектуалы знали Цицерона, Горация, Вергилия и Сенеку. В своих работах он перерабатывал римский стоицизм, стремясь приспособить его для решения задач христианского вероучения. Он написал комментарии к большинству книг Библии. Но главная его заслуга - первый перевод Ветхого Завета с древнееврейского на латынь и редакция латинского перевода Нового Завета. Благодаря его труду появился текст «Вульгаты» - латинской Библии, который считался непогрешимым вплоть до Эразма Роттердамского.

Амвросий Медиоланский (340 - 397) подобно Иерониму получил латинское риторическое образование и находился под влиянием Цицерона. Амвросий был епископом в Медиолане (Милане), где нашли прибежище ариане, в борьбе с которыми Амвросий пользовался трудами восточных богословов. Вслед за Василием Великом он написал комментарии к «Шестодневу» и другим книгам Библии. Его заслугой считают овладение и пропаганду на Западе методов восточной экзегетики, т.е. комментирующего богословского исследования и истолкования священных текстов. Он был учителем Аврелия Августина.

Блаженный Августин, епископ Иппонийский (354 - 430), по образованию и профессии был учителем риторики. В молодости увлекался учением гностиков-манихеев, затем под влиянием Амвросия перешел в христианство. Был одним из наиболее плодовитых раннехристианских писателей. Ему принадлежит одна из важнейших идей схоластики - о предвечном предопределении либо к раю, либо к аду. Логика Августина достаточно проста: грех Адама перешел ко всем людям как первородный, поэтому абсолютному большинству людей изначально приготовлено место в аду, но некоторых от рождения Бог предопределяет к спасению. Исходя из этого не имеют значения ни заслуги, ни грехи человека, ни свобода воли, которую Августин отрицал.

В Псалмах Августин обращает внимание на слова «бездна призывает бездну» и размышляет о них: «Что это за бездна, которая призывает бездну? Если бездна есть нечто глубокое, то разве сердце человеческое не бездна? Что глубже этой бездны? Люди могут говорить; можно видеть их действия, слышать их слова; в чьи мысли можно проникнуть, в чье сердце взглянуть? Как понять, что человек скрывает внутри, на что он способен внутри, что он внутри предпринимает, какие у него внутри планы, чего он внутри хочет, чего внутри не хочет? Правильно, думаю, понимать под бездной человека. Бездна призывает бездну, человек человека. Бездну призывают святые проповедники слова Божия. А сами они разве не бездна? Какая глубина слабости таилась в Петре! Он и не подозревал, что происходит в нем, когда обещал умереть с Господом и за Господа. Какая была бездна! Бездна эта была, однако, обнажена перед очами Божьими. Итак, всякий человек, пусть святой, пусть праведный, пусть преуспевающий в добром, есть бездна. И он призывает бездну, когда, имея в виду жизнь вечную, проповедует человеку о вере и об истине. И тогда только бездна полезна бездне, которую призвала, когда говорит она голосом водопадов твоих» . Его «Исповедь» представляет собой замечательный документ, рассказывающий о пути к Богу, сомнениях и надеждах.

Й. Хёйзинга писал, что в Средние века существовали три основные пути к прекрасной жизни: преобразование и совершенствование мира, отрешение от мирского и уход в мечты . Надежды и сомнения в Средневековье воплощались в различных еретических учениях, таких как пелагианство, милленаризм, или в учениях последователей манихейства - катаров и альбигойцев.

Пелагиане, ученики британского монаха Пелагия, отвергали доктрину о грехопадении и обязательную связь нравственности человека и божественной благодати.

Милленаристы особенные надежды связывали со вторым пришествием Христа и «небесным Иерусалимом», который был явлен Иоанну и описан в его Апокалипсисе. Этот город часто изображали художники того времени на картинах и иконах как фон священных событий.

Катары и альбигойцы особенно активно и успешно проповедовали свои взгляды в XII -XIII вв. на юге Франции. Они считали, что в мире идет вечная борьба между миром «божьим» и «дьявольским». Все зло в мире порождено дьяволом. Это позволяло критиковать любую несправедливость и объявлять ее результатом козней сатаны. Если же и церковь благословляет несправедливые социальные отношения, то и она провозглашалась дьявольской. В противовес создавалась «справедливая» церковь. Для борьбы с этими ересями возникла Святая инквизиция, которая действовала на основании доносов, а потом пытками добивалась признания и подтверждения этих обвинений, вслед за этим отлучала от церкви и передавала еретика в руки светской власти, чтобы кровь его не падала на церковь. Особенно свирепыми и жестокими инквизиторами были бывшие катары, раскаявшиеся и желавшие искупить свои грехи, - Робер Ле Бутр, Петр Веронский и Райнир Саккони.

Для уходящих от мирской жизни и ищущих спасения удобным местом были монастыри и ордена, организующие жизнь тех, кто хотел посвятить себя служению Господу. Первым монашеским орденом считается орден бенедиктинцев, чей устав распространился во многих западных странах. В XI веке возникли ордена цистерцианцев (в XII в. его руководителем стал Бернард Клервосский) и кальмадулов, затем - пермонстрантов (1120), картезианцев (1176). В XII -XIII веках возникли нищенствующие ордена францисканцев и доминиканцев, позднее - кармелитов и августинцев. С началом крестовых походов стали возникать религиозно-рыцарские ордена: госпитальеров и тамплиеров в Палестине; Тевтонский и Ливонский в Прибалтике; Алькантара, Калатравы и Сантьяго ди Компостелла в Испании.

Орден госпитальеров, или иоаннитов, основан в 1070 г. в Иерусалиме под названием «Госпитальная братия св. Иоанна». Поначалу задачей ордена была забота о больных паломниках и раненых рыцарях, затем рыцари переселились на остров Родос, потом в XVI в. им подарили остров Мальту, и они стали называться рыцарями Мальтийского ордена.

Орден тамплиеров, или храмовников (франц. temple - «храм»), которые называли себя также «бедными рыцарями Христа и Соломонова Храма», был создан в Палестине в 1118-1119 гг. В ходе крестовых походов тамплиеры завладели огромными ценностями и были самым богатым орденским объединением. Достаточно сказать, что им на хранение была передана казна Франции. Это привело к тому, что по указанию французского короля Филиппа IV Красивого руководителей ордена схватили и казнили. Перед смертью Великий магистр ордена Жак де Моле проклял короля и его потомков (об этом французским писателем Морисом Дрюоном написан цикл романов «Проклятые короли»).

Какие вопросы задавали себе люди в Средние века? Какие смыслы искали? «Бог - какая часть речи?» - спрашивал Дунс Скот студента Раймунда Луллия. Тот отвечал: «Бог не есть часть речи, Бог - все» .

Одна из важнейших проблем - отношение к прекрасному. Одни полагали, что источником прекрасного может быть лишь Бог, красота же мира - греховна и обманчива. Бернард Клервосский выступал проповедником аскетизма и гонителем роскоши, против украшений в храмах и жизни священнослужителей: «Но для чего же в монастырях, перед взорами читающих братьев эта смехотворная диковинность, эти странно-безобразные образы, эти образы безобразного? К чему тут грязные обезьяны? К чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему полулюди? К чему пятнистые тигры? К чему воины в поединке разящие? К чему охотники трубящие? Здесь под одной головой видишь много тел, там наоборот, на одном теле много голов. Здесь, глядишь, у четвероногого хвост змеи, там у рыбы - голова четвероногого. Здесь зверь - спереди конь, а сзади - половина козы, там - рогатое животное являет с тыла вид коня. Столь велика, в конце концов, столь удивительна повсюду пестрота самых различных образов, что люди предпочтут читать по мрамору, чем по книге, и целый день разглядывать их, поражаясь, а не размышлять о законе божием, поучаясь» . Воспитанный в духе романского искусства с его простотой и аскетизмом, Бернард не мог принять принципов готического стиля.

В связи с этими спорами, как заметил А.Я. Гуревич, важной категорией средневековой культуры была «нагота», которая осмысливалась в разных измерениях. Во-первых, естественная нагота человека - это природное его состояние, символизирует смирение; во-вторых, мирская «нагота», или бедность, понимаемая как отрешенность от мирских благ у монахов; в-третьих, «добродетельная» нагота - символ невинности и очищения, чистоты; в-четвер- тых, нагота распутства, соблазна и искушения (позднее Ренессанс привнес новые смыслы: нагота человека как символ добродетели и истины, а нагота Купидона - символ его духовной природы).

Но далеко не все в Средние века разделяли взгляды Бернарда, иначе не дошли бы до нас замечательные памятники готического искусства. Дионисий Ареопагит в трактате «О божественных именах» утверждал, что «прекрасное есть начало всего как действующая причина, приводящая целое в движение, объемлющая все эросом своей красоты. И в качестве причины конечной, оно есть предел всего и предмет любви (ибо все возникает ради прекрасного)». Средневековый мистик Гуго Сен-Викторский в XII в., подобно китайским даосам, проявлял особенное внимание красоте природы, полагая ее творением Божьим: «Что прекраснее света, который, хотя и не содержит в себе цвет, однако, освещая, как бы придает окраску всем цветам предметов? Что для взора приятнее, чем небо, когда оно ясно и сияет, словно сапфир, и некоей приятнейшей темперацией встречает зрение, услаждая очи? Солнце сверкает, словно золото, луна светит матовым блеском, словно электр, одни звезды струят пламенные лучи, другие блистают светом, а иные попеременно являют то розовое, то зеленое, то яркобелое сияние. Что сказать мне о геммах и драгоценных камнях, у которых не только полезно их действие, но и чудесен их вид? Вот земля, украшенная цветами, - какое отрадное зрелище она нам дарует, как и сколько радует взор, какое глубокое волнение в нас пробуждает! Мы видим красные розы, белоснежные лилии, фиолетовые фиалки - не только их красота, но и возникновение их чудесно. Каким образом мудрость божия производит такую красу из земного праха? И, наконец, превыше всего прекрасная зелень, как восхищает она души созерцающих, когда с приходом новой весны пробуждается новая жизнь в семенах и возносятся они вверх в виде колосьев, словно поправ смерть, и прорываются к свету, знаменуя грядущее Воскресение. Но зачем говорить о творениях божьих, коль скоро мы дивимся даже обманам человеческого искусства, прельщающего очи своей поддельной мудростью» . Близкие к этим представлениям мысли высказывал Ульрих Страсбургский, полагавший, что красота вещей зависит от силы света, и более того, сам Бог есть не что иное, как свет.

Если обратить внимание на повседневное поведение человека средневекового общества, то необходимо подчеркнуть важнейшую черту - тесную связь человека с социальной общностью. Аграрное общество, натуральное хозяйство не стимулировали миграцию населения. Человек, выбывавший по каким-либо причинам из общины, оказывался в социальном вакууме, его существование было незащищенным, он становился жертвой первого же грабителя. Отсюда понятна потребность опереться на сильного феодала, властителя, сюзерена, состоять на службе у влиятельного человека, занять место в социальной структуре. Конечно, ближайшей социальной ячейкой была семья, затем род, клан, соседская община, церковный приход.

Вторая черта - отсутствие культурной однородности. Даже напротив, стремление к культурной дифференциации, чтобы обозначить и подчеркнуть статусные разграничения, различия сословий, гильдий и каст. Нарушения этих разграничений нередко преследовались в уголовном порядке. Для каждого сословия, ранга и сана была предусмотрена регламентация использования тканей, цвета, мехов, кружев и иной отделки костюма.

Третья черта - своеобразная театральность и публичность жизни. Если современный человек стремится скрывать от посторонних свои чувства, семейные праздники проводить в кругу близких и небольшого крута друзей, то в обычаях средневекового общества принято было все выносить на улицу - горе или радость, похороны или свадьбу оплакивала и праздновала вся улица в городе и вся деревня в сельской местности. Отсюда традиции причитаний и почти профессиональных плакальщиц, которых нанимали для усиления драматического эффекта.

Литература. Ю.Б. Борев выделяет три разновидности литературы Средних веков: литературу Замка, Монастыря и Города*. Рыцарская культура, связанная с первой, воплощалась в романах, эпической поэзией, песнях. В монастырской литературе Средних веков, еще тесно связанной с фольклорными традициями, были очень популярны рассказы из жанра видений, повествующие об опыте посещения загробного мира, полученном в сновидениях,

в галлюцинаторных состояниях или во время клинической смерти. В таких рассказах, как правило, сообщалось о подъеме на небо при помощи ангела, чаще всего Архангела Гавриила, о посещении рая. При этом обязательными элементами рассказа были осмотренные «достопримечательности»: древо жизни, сад или замок, трон судьи, затем происходила беседа с недавно умершими родственниками или знакомыми. Потом визионер посещал ад, где наблюдал картины мучений грешников, затем он получал сокровенное знание и мистические способности. Нередка фольклорная вопросно-ответная форма повествования, связанная с ритуальными процедурами .

Фольклорного происхождения эпические поэмы «шансон де жест» («песни о деяниях») о Гильоме Оранжском («Коронование Людовика», «Нимская телега» и др.). Среди них особое место занимает «Песнь о Роланде», записанная в XI в., хотя в ней описываются события VIII в., когда король франков Карл вел борьбу с испанскими маврами. Король Сарагоссы Марсилий, обессиленный войной, решил прибегнуть к хитрости, чтобы погубить лучших рыцарей Карла, заманив их в ловушку. Он отправил послов к Карлу, которые передали ему, что Марсилий якобы готов капитулировать и принять христианство. Обрадованный Карл приказал своей армии возвращаться во Францию, в арьергарде оставив 20-тысяч- ный отряд во главе с графом Роландом и еще 12 пэрами. Это и было нужно предателю Ганелону (отчиму Роланда) и Марсилию. Все войско арабов напало на арьергард, стремясь погубить Роланда и пэров. На предложение позвать на помощь Роланд ответил: «Позор и срам мне страшны - не кончина». Весь арьергард погиб, но разбито и войско Марсилия. Вернувшийся Карл оплакивает своих рыцарей и направляется в Сарагоссу, чтобы отомстить за погибших. На помощь к Марсилию приплыла армия халифа Багдадского (среди наемников у арабов упомянуты даже русы и славяне), но Карл добивается победы в трудном сражении.

По-своему замечательный памятник - старофранцузский животный эпос «Роман о Лисе» (XII -XIII вв.). Животные в нем не копируют людей, но изображают их с некоторым «остранением».

Особенный интерес представляет провансальская куртуазная культура XI -XII вв. Ярким примером ее может служить роман

«Фламенка», рассказывающий историю юной красавицы Фламен- ки - жертвы ревнивого мужа, который запер жену в башню. Но говорят, что запретный плод сладок. В нее заочно влюбляется прекрасный Гильом Неверский и предпринимает разнообразные усилия, чтобы добиться любви Фламенки.

Любопытны замечания Серена Кьеркегора о средневековой поэзии: «Трогательная наивность средневековой лирики коренится в характере личности той эпохи. Такая наивность свойственна детям определенного возраста, когда вместо того, чтобы сказать "я хочу", они называют себя по имени и говорят, например, "Карл хочет". Индивидуальность не выделена, она универсальна. Отсюда это удивительное впечатление, когда нельзя с уверенностью сказать, о ком идет речь, имеет ли говорящий в виду себя или кого-либо иного, потому что в любом случае речь идет о "человеке". Удивительная загадка лирики в том, что она безличностна и в то же время каким-то удивительным образом выражает личность. Если бы одна из лилий вдруг заговорила, было бы ясно, что говорила лилия, но нельзя было бы с уверенностью сказать, какая именно из них. Так же и со средневековой лирикой: неясно, какое именно “я” или кто именно говорит, но тем более понятно, что говорит человек. Ах, в наши дни часто случается наоборот, совершенно ясно, что говорит какая-то личность, но не слышится голоса человека» .

Поэзия трубадуров возникает в рамках придворной рыцарской культуры, сформировавшей представления о нарядности и изысканности, изящных манерах рыцаря, служении Прекрасной Даме, хотя сами песни стилистически имеют мавританское происхождение. Слово «трубадур» по происхождению связано с арабским корнем «трб», одно из значений которого - «лютня» .

В поэзии трубадуров существовали следующие традиционные жанры: альба (песня об утреннем расставании влюбленных), канцона (любовная песня, посвященная конкретной даме), сирвента (песня политического содержания), баллада (плясовая песня с припевом) . В XIII веке по призыву папы северофранцузские феодалы организовали крестовый поход на Прованс в связи с распространившейся там альбигойской ересью. Вместе с нею была погублена провансальская куртуазная культура.

Традиции поэзии трубадуров продолжали немецкие миннезингеры («певцы любви»). В Германии особенной популярностью пользовалась поэзия вагантов, бродячих школяров, студентов, выражающая комплекс ценностей молодежи, стремящейся к знаниям, но не чуждой ничему человеческому, вроде игр Амура или дружеских застолий, когда позволял кошелек.

В немецкой средневековой литературе наиболее известны раннесредневековый англосаксонский эпос «Беовульф» (Хв.), эпические поэмы «Песнь о Нибелунгах» (XII в.) и «Кудруна» (XIII в.), имевшие фольклорное происхождение. Но возникают уже и авторские произведения - повесть Гартмана фонАуэ «Бедный Генрих» и роман Вольфрама фон Эшенбаха «Парсифаль».

Северофранцузский рыцарский роман, ярким представителем которого был Кретьен де Труа, тесно связан с британской литературой. Среди романов этого автора наиболее известны «Эрек и Энида», «Клижес», «Ивэйн, или Рыцарь со львом», последний посвящен одному из рыцарей Круглого стола.

В качестве примеров средневековой литературы Англии можно упомянуть «Историю бриттов» и «Жизнь Мерлина» Галъфрида Монмутского (XII в.) и цикл романов о короле Артуре и рыцарях Круглого стола «Смерть Артура» Томаса Мэлори (XV в.).

В средневековых рыцарских романах не обращается внимание на описание природы, интерьера, места событий, психологическую мотивировку и впечатления героев. Только перечень самих событий. Автор играет роль хронографа, летописца, устраняющего себя из повествования. По наблюдению М.М. Бахтина, «рыцарский роман работает авантюрным временем - в основном греческого типа, хотя в некоторых романах имеется большое приближение к авантюрно-бытовому апулеевскому типу (особенно в "Парсифа- ле" Вольфрама фон Эшенбаха). Время распадается на ряд отрезков-авантюр, внутри которых оно организовано абстрактно-технически, связь его с пространством также технична» . На сюжеты из романов Томаса Мэлори современная английская писательница М. Стюарт написала романы «Кристальный грот», «Полые холмы» и «Последнее волшебство», обеспечивая необходимую современному читателю психологическую мотивировку всех событий. Многие из сюжетов средневековых рыцарских романов и эпоса послужили основой для либретто опер Рихарда Вагнера.

Кроме крупных прозаических жанров в средневековой литературе существовали лаконичные устные жанры фацетий, фаблио, шванков, новеллино. Вот пример новеллино: «Один философ отправился в гости к королевскому сыну, который изучал философию и жил в роскошных покоях: ложе его было богато украшено и вся комната расписана золотом. Философ огляделся и увидел, что и пол, и стены, и все в покоях отделано золотом. Ему захотелось плюнуть, но вокруг было одно золото. Оглядевшись таким образом и не желая плевать на золото, он, когда королевский сын открыл рот, чтобы заговорить, плюнул ему в рот, сочтя, что это самое поганое место в доме» .

Изобразительное искусство Средних веков - это иконы, фрески, скульптура, книжная миниатюра и витражи. Попытки портретной живописи отвергаются. По свидетельству Порфирия, когда один из учеников Плотина попросил его позировать художнику, чтобы тот сделал его портрет, Плотин категорически отказался: «Не довольно ли того, - заявил он, - что приходится носить облик, данный нам природой? И неужели нужно еще позволить сделать копию с этого облика, еще более долговечную, чем самый облик, как если бы речь шла о чем-то достойном лицезрения? » Задача искусства в Средние века виделась не в том, чтобы запечатлеть облик обычного человека, более достойно для художника не копирование действительности, а изображение «красоты идеальной формы» . Еще более резко выразился Никейский собор, определивший: «Живопись - не изобретение художников, но законодательство и предание, освященные авторитетом церкви». Отсюда вытекают два важных положения: а) искусство ничего не творит; б) искусство должно воспроизводить не мир чувственный, а сверхреальное. Основные функции искусства имели морально-религиозную направленность - духовное поучение, возвышение. Дело в том, что процесс формирования представления о личности еще не завершился, Средневековье знает лишь одну личность - личность Бога или, по выражению А.Ф. Лосева, «абсолютную личность», и лишь к Возрождению созревает «абсолютизированная личность». Если Восточная Римская империя отвергала скульптуру, запрещала скульптурные изображения богов, видя в этом идолопоклонство, то на Западе скульптура отчасти продолжала римские традиции. Правда, раннесредневековые скульптуры, украшавшие романские храмы, не несут на себе черт индивидуальности, они скорее являются символами Христа или каких-то фантастических и мифологических существ. В готический период наблюдается большее разнообразие изображений, зарождение психологизма и индивидуальности в чертах лиц и жестах фигур. В цветовой гамме католического изобразительного искусства, в отличие от византийской палитры, отмечается наличие лилового цвета, обозначающего молитвенное устремление к Богу. Белый цвет выражал невинность, радость или простоту; голубой - небесное созерцание; красный - любовь, страдание, могущество, справедливость; прозрачный - идею беспорочной чистоты и ясности; зеленый - надежду, нетленность или созерцательную жизнь; золотой - небесную славу; желтый - испытание страданием и завистью; бурый или серый - цвет смирения; фиолетовый - молчание или созерцание; черный - скорбь; пурпурный - символ королевского или епископского сана . Наибольшее впечатление в готических храмах производили витражи, яркие, хотя и схематизированные фигуры святых и сложное кружево розеток и роз, символизирующих священный Абсолют. Замечательных достижений достигла также книжная миниатюра, запечатлевшая идеальные образы людей той эпохи.

Архитектура. Основные архитектурные стили средневековой архитектуры - романский и готический. Слово «романский» происходит от Roma - Рим, поскольку были заимствованы некоторые элементы римской архитектуры, например базилика, позволяющая расширить помещение церкви за счет боковых нефов. Средневековые храмы представляли собой в плане латинский крест: основное помещение (продольный неф), ориентированное с запада на восток (вход - с запада, алтарь - на востоке), перегораживалось перед алтарем трансептом, создающим расширенное пространство для проведения службы.

Название «готический» появилось в связи с возникновением скульптурных и рельефных украшений храмов, где наряду с людьми и животными стали встречаться фантастические и мифологические существа. Такой стиль назвали поначалу варварским, но поскольку варвары, разрушившие римскую культуру и завоевавшие Европу, назывались готами, то варварский стиль стали называть готическим. Постепенно готические постройки приобрели характер наиболее последовательного выражения устремленности к Богу на небесах, утонченности и аскетической духовности. О готическом соборе его первый строитель аббат Сугер сказал, что это «образ Града Небесного на земле, отблеск божественного света в нашей действительности». Верны также замечания об этом О.Э. Мандельштама: «Кто первый провозгласилв архитектуре подвижное равновесие масс и построил крестовый свод - гениально выразил психологическую сущность феодализма. Средневековый человек считал себя в мировом здании столь же необходимым и связанным, как любой камень в готической постройке, с достоинством выносящий давление соседей и входящий неизбежной ставкой в общую игру сил. Служить не только значило быть деятельным для общего блага. Бессознательно средневековый человек считал службой, своего рода подвигом, неприкрашенный факт своего существования».

Музыка и танцевальное искусство. В средневековых университетах музыка считалась математической дисциплиной и понималась как теория музыки. По словам Гуго Сен-Викторского, «музыка есть подразделение звуков и разнообразие голосов. Иначе говоря, музыка или гармония есть согласие многих противоположностей, сведенных к единству». Значение музыки связано с ее воздействием на людей, ибо она способна не только ласкать слух, но поднимать дух воинов, подбадривать отчаявшихся, умиротворять вспыльчивых и темпераментных, укрощать разбойников, изгонять печальные и дурные мысли.

В Средние века различали три рода музыки: musica mundana - мистическая гармония небесных сфер, обнаруженная Пифагором; musica humana - гармония способностей человека, его рациональной и иррациональной сфер (в том числе и пропорциональность тела человека); musica instrumentalis - собственно музыка, включая вокальную, хоровую и инструментальную.

После ликвидации цирков и театральных зрелищ потребность в публичных развлечениях удовлетворяли главным образом жонглеры и рыцарские турниры. Однако искусство жонглера надо понимать не в узком современном смысле. Средневековый жонглер был многосторонним артистом - сказителем и певцом эпических поэм, лирических песен, исполнителем фокусов, постановщиком

и исполнителем небольших инсценировок и танцев и даже музыкантом. Нередко жонглеров приглашали в замки, чтобы они развлекали феодалов и служили организаторами и постановщиками танцев на балах.

Благодаря библейской истории о Саломее возникли иллюстрации к Библии, изображающие танец Саломеи перед царем Давидом, причем художники разных стран и времен изображали этот танец соответственно своим представлениям о танцах. В одной миниатюре Саломея танцует танец с мячиком, в другой - танец с платком, в третьей делает акробатические прыжки с мечами, а то и сам царь Давид подыгрывает на арфе жонглерам.

Во французской повести XIII в. «О жонглере Богоматери» рассказывается о танцовщике-жонглере, который посвятил свой танец Богоматери, превратив его в молитву, выразив телодвижениями свои эмоции и чувства. В середине XIV в. во Франции жонглеры объединились в цех, назвав себя «менестрелями», и избрали своего «короля» Роберта Каверона".

Основные ценности средневековой культуры. Средневековый образ мира, по замечанию М. Бубера, «выражает крест, вертикальная перекладина которого есть конечное пространство от небес до преисподней, и проходит она посреди человеческого сердца; поперечная же перекладина являет собой конечное время от сотворения мира до последнего его дня, причем центр этого времени - смерть Христова, всепокрывающая и всеискупительная, приходится на самое средоточие пространства - сердце бедного грешника» .

Среди других важнейших ценностей средневековой картины мира нужно указать следующие: Бог, благочестие, духовность религиозная, преданность Богу, гроб Господень (Иерусалим), церковь; рыцарство, рыцарская честь, преданность господину, верность Прекрасной Даме; социальное положение, сословность; щедрость короля, феодала, сеньора, хозяина.

В заключение следует подчеркнуть, что вопрос о Боге как один из важнейших для Средних веков - это вопрос о смысле жизни и смысле истории. Бог - это тот идеал, который освещает жизнь подлинным смыслом, делает всю жизнь не пустой, а активной и целенаправленной. Даже если это мнимый, иллюзорный смысл - он все-таки необходим и приносит реальную, ощутимую пользу. Когда мы это поймем, Средневековье предстанет перед нами совсем другим - не царством темноты, невежества и мракобесия, а периодом поиска, творчества и открытия важных истин и ценностей. Возможны ли еще когда-либо такое время и культурная ситуация, чтобы философско-теологический диспут, продолжающийся несколько дней, привлек тысячи жаждущих увидеть и услышать сочувствующих зрителей и на протяжении всего диспута чтобы не смолкал звон колокола, напоминая всему городу, что идет обсуждение важнейших вопросов жизни, смерти и бессмертия? !

См.: БлокЛ.Д. Классический танец: история и современность. М., 1987. С. 94.

Бубер М. Я и Ты. М„ 1993. С. 84.

СРЕДНЕВЕКОВАЯ КАРТИНА МИРА

Выше было показано, что люди Средневековья отличались друг от друга принадлежностью к какому-либо сословию. Но их всех объединяла коллективная психология и коренные установки сознания, определяемые «картиной», моделью мира, частью которого является особенности восприятия пространства и времени.

Особенности восприятия пространства

Говоря об особенностях восприятия пространства человеком Средневековья, стоит отметить, в средневековой системе мышления сама категория земной жизни носило оценочный характер и противостояла жизни небесной. В связи с этим земля как географическое понятие одновременно воспринималась как место земной жизни и входило в оппозицию «земля-небо», поэтому носило религиозно-моральный характер. Эти же представления переносились на географические понятия вообще – одни земли воспринимались как праведные, другие как грешные, а перемещение в географическом пространстве становится передвижением по вертикальной шкале религиозно-нравственных ценностей, в котором верхняя ступень находится на небе, а нижняя – в аду (например, эта особенность определила композицию «Божественной комедии» Данте).

Кроме того, особенности восприятия Средневекового пространства тесно связано с идеей избранничества, которое выражалось в делении земель на праведные и грешные. Оппозиция «свое - чужое» воспринималась как вариант противопоставления «праведное – грешное», «хорошее – плохое».

Земля представлялась плоской в виде огромного диска, поддерживающего небесный свод и окруженного океаном, ее край, который терялся во мраке, был населен чудными племенами – одноногими людьми, людьми-волками. В этом плоском, круглом, окруженном всякими ужасами мире есть центр - Иерусалим.

Объективный мир был разделен на три области. В одной из них царил ислам - царство зла. Другая область - Византия, в ней господствовало полу зло, этот христианский мир вызывал недоверие и был чужым. Третья область - сам Запад, латинский, христианский мир, мечтавший о Золотом веке и об империи.

Образ пространства не был образом протяженности, как для современного европейца, его измеряли временем, которое требовалось для того, чтобы его преодолеть (днями пути или размером участков земли, которое можно вспахать за это время). В Средние века образами всех измерений служили не деления линейки или рулетки, а «естественные» меры: длина стопы или предплечья, размер пряди или поверхности земли, которую можно было обработать за один день.

Но между земным и небесным мирами не было непроницаемой перегородки, они составляли единое целое. Согласно космографии долгая дорога души приводит шаг за шагом к Богу.

Вселенная представляла собой систему концентрических сфер. Так, например, согласно «Светильнику» Гонория Августодунского небо разделялось на три части: телесное небо, которое мы видим; духовное небо, где обитают духовные ангелы, и интеллектуальное небо, где блаженные созерцают лик Святой Троицы.

Себя самого средневековый человек воспринимал как «малый мир» - микрокосм, который был соотнесен с макрокосмом, ощущая свое внутреннее родство с ним.

Особенности восприятия времени

Время – эта категория, которая воспринималось неоднозначно. Эта неоднозначность заключалась в том, что, с одной стороны, оно еще было тесно связано с циклическим, аграрным восприятием, с другой – церковным, время в Раннем средневековье воспринималось как Божественный дар, оно принадлежит Богу. Кроме того, его восприятие кардинально измениться в Высоком средневековье, в период перехода с «небес на землю».

Несмотря на то, что у каждого сословия был свой образ времени: у крестьян аграрное время, сеньоральное время и время церковное, - все эти образы зависели от природного времени. Сеньоральное время было привязано к природному благодаря военным действиям, которые велись только летом. Весь литургический год церкви был соотнесен с природным ритмом сельскохозяйственных работ. Противоположность дня и ночи, зимы и лета прослеживается и у ремесленников, в цеховом регламенте был запрещен ночной труд, многие ремесла носили сезонный характер. Но наиболее значимым для человека средневековой эпохи была сопричастность вечности, поэтому для человека время спасения было главным.

Особенности восприятия времени были связаны с тем, что представлений о минутах и секундах не было вообще. К точному времени были равнодушны даже верхние слои.

Средневековое время, прежде всего, было религиозным и церковным временем. Религиозным, т. к. год представлялся как год литургический, который воспринимался как последовательность событий из истории Христа. Он разворачивался от Рождества до Троицы и был наполнен событиями из жизни святых. Церковным оно было и потому, что только духовенство могло его измерять колокольным звоном, и было его «хозяином».

Основой общего взгляда на вселенную была религиозная картина мира, которая объединяла в одно целое «небо» и «землю». Важное место в ней занимал образ грядущей катастрофы. Человечество шло к своему концу, а жизнь каждого человека представлялась как «жизнь в пути». Каждый верующий представлял себя «пилигримом», для которого цель путешествия была важнее сложностей пути. Большое значение в этой картине определялось образами греха и неминуемо следующим за ним наказанием.

Мы уже отмечали, что средневековое общество - традиционное общество, поэтому образы прошлого у человека этой эпохи были туманны. Если он не имел образования, его представления носили легендарный, сказочный характер. Они основывались на рассказах старших, а более далекое прошлое связывалось с мифами. Люди образованные воспринимали прошлое в виде библейской истории, в качестве смены мировых монархий. Они внимательно следили за сменой сезонов, годовым ритмом богослужений, но при этом не разбирались в хронологии и еще меньше – в конкретных датах.

Картина мира средневекового человека была до предела насыщена разного рода символами. Каждый реальный предмет рассматривался как образ чего-то ему соответствующего в сфере более высокого и, соответственно, становился его символом. Для выражения скрытой от глаз реальности служил и язык. Символизм был универсален, мыслить – означало вечно открывать скрытые значения, обещавшие спасение. Символично было все.

Но человек средневековья – категория не постоянная. При том, что Средневековье принято относить к традиционному типу культуры, это не значит, что на протяжении тысячелетней культуры это общество было неизменным. Менялось общество, менялось и представление о времени.

Не случайно период XI – XV вв. называют Высоким средневековьем. Так, по мнению Ж. .Ле Гоффа, около 1200 г. начинается великий подъем, в этот период человек обращает свой взор «с небес на землю». Переоценке подверглись: инновация, восприятие времени, письма, телесного и др.

Меняется и отношение ко времени. Это новое представление о времени формируется к середине XII в. и находит свое отражение на разных уровнях.

Во-первых, мы уже отмечали, что время в Раннем средневековье рассматривалось как дар Божий, поэтому оно не могло быть предметом торговли, труд торговца поэтому осуждался. В Высоком средневековье труд торговца воспринимается как специфическая деятельность, его начинают сравнивать с трудом, хотя и имеющим иную природу, ремесленника и земледельца.

Во-вторых, происходят изменения в науке. Это связано, в первую очередь, с развитием образования, до этого времени монополия на образование было сосредоточена в монастырских школах, теперь ее берут в свои руки миряне, некоторые из них делают это своей профессией и источником средств к жизни. Изменение представлений в этой сфере дает толчок к возникновения университетов. Университет – корпорация, которая объединяла преподавателей и студентов одного города. В XIII в. университетская организация была признаком интеграции интеллектуальной жизни города

Применение «научных» расчетов при измерении времени в конце XIII в. станет толчком для создания механических часов, которые распространились очень быстро. Происходит рационализация времени: час механических часов - четкая единица, которая удобна для арифметической операции. Монополия колоколов, которая оповещала о времени Бога, становится временем купцов, которое можно механически изменить. В итого человек стал ориентированным на земные, рациональные ценности.

Переломом в XII - XIII вв. наблюдается и в торжестве грамотности и знания. В городах распространяется начальное образование для мирян, купцов, которые обучаются чтению, письму и счету. В этот период на дорогах Европы резко возросло число школяров, вагантов. Слово «вагант» значит «бродячий». Оно применялось к священникам без прихода, к монахам, покинувшим монастырь, которые скитались из города в город. Подпадали под него и школяры, которые в поисках знаний меняли школу за школой.

Эпоха Крестовых походов и коммунальных революций резко подняла спрос на грамотных людей, соборные школы и первые университеты в ответ на это стали выпускать все больше и больше образованных клириков. Но в определенный момент «производство» интеллигенции превратилось в перепроизводство, молодым клирикам все труднее было найти себе приход, учительскую кафедру или службу в канцелярии, и в ожидании этого они стали скитаться с места на место.

Новые ценности отразились и на письменности. Главная ценностная ориентация устного слова начинает уступать место письменному. Кроме того, с распространением университетских рукописей, торговых книг письменный текст десакрализуется. Если раньше он был связан со Священным Писанием, то теперь письменный текст начинает рассматриваться в качестве чего-то обыденного. Письмо создается не во имя Бога, а ради земного.

Если в Раннем средневековье отношение к телу подвергалось презрению, то Высокое рассматривает его как спутника души. Это находит свое отражение, например, в смене отношения к одному их тяжких грехов – чревоугодию.

Чревоугодие – это был грех господствующего класса, через который могло проявляться социальное превосходство. Теперь к хвастовству едой прибавился еще и утонченный вкус – в итоге радости застолья породили гастрономию.

Значимость и ценность земной жизни проявились не только в гастрономии, но и в эволюции отношении,

во-первых, к смеху - монашество Раннего средневековья приучало христиан пренебрегать земным миром. Это находило свое выражение в подавлении смеха. В XIII в. смех узаконивается во всех своих проявлениях.

Во-вторых, изменение концепции святости – большое значение приобретает именно земная жизнь святого.

В-третьих, трансформируется посмертная память о себе. Ж. Ле Гофф пишет о том, что попытки преодолеть забвение в это время имели разное выражение. Например, возвращаются к утраченной со времен античности практике завещаний. С его помощью умерший получает возможность напомнить о себе имущественным пожалованием родным и близким. Значимым в данном случае оказалось и признание чистилища, так как человек попадал на небеса не сразу, те, кто в нем находятся, еще имеют право вернуться на землю и явиться живым.

Все эти изменения находят свое отражение и в искусстве, в котором до XII в. имел место один сюжет – сюжет Бога. Но во время подъема возрастает внимание к эфемерному, мимолетному, высоко начинает оцениваться земная жизнь. В системе художественного изображения рождается реализм. Этот реализм тоже представляет собой некий свод правил, но этот кодекс десакрализован.

В итоге всех этих изменений возникает новый тип человека – личность, прорывается «Я», хотя, безусловно, предпосылки индивидуального сознания были заключены в самом христианстве, но раскрываются они именно сейчас. Кроме имен у людей появляются фамилии. Вера в чистилище увеличивает важность смерти и индивидуального суда после смерти. Сфера личного расширяется и за счет индивидуального чтения. В конце XIII в. земной образ личности воплощается в индивидуальном портрете.

Человек Раннего средневековья сменяется новым человеком. Этот новый человек по-иному начинает воспринимать землю. Она больше не имитирует небо, а становится реальностью, землю, наоборот, имитирует небо. «Происходит великое обращение христианского общества к земному миру. Расчищается путь для первых подступов к новому времени».

Таким образом, мы видим, что,

во-первых, культура средневекового Запада относится к традиционному типу культуры, т. к. в нем жизнью, прежде всего, управляет традиция и обычай.

Во-вторых, социальная структура этого общества характеризуется двумя принципами организации: отношения господства/подчинения и корпоративными отношениями, что, безусловно, является следствием традиционного устройства. Человек средневековья – всегда член какой-либо группы, которая определяла всю его жизнь, он не мыслил себя как индивид, отсюда, например, в живописи отсутствует жанр портрета

В-третьих, хотя люди Средневековья отличались друг от друга в зависимости от того, принадлежали ли они к духовной элите или к группам крестьян и ремесленников, мелких бюргеров и рыцарей, низшую часть монашества и клира. Всех объединяла в одну эпоху коллективная психология и коренные установки сознания, определяемые картиной мира – привязанность к аграрному времени, символичность, объединение в одно целое «неба» и «земли».

Вопросы и задания.

1. Каким представлялся мир средневековому человеку?

Представления средневековых людей об окружающем их мире были тесно переплетены с христианским вероучением. Средневековому человеку мир представлялся таким: люди считали, что Земля находится в центре Вселенной и является неподвижной. А все планеты и солнце вращаются вокруг нее. Чаще всего думали, что Земля плоская. Человек и природа сотворены Богом, но человек превыше всего. У человека есть душа, а у природы ее нет. Возвышение над природой – это основная черта средневековой культуры. Также люди думали, что основа всего – вода, земля, воздух и огонь. Они думали, что душа – это порождение Бога, а тело – порождение природы. Поэтому, они считали, что тело – это темница для души. Люди думали, что они не властны над временем. Они мало путешествовали и плохо знали географию. Люди были уверены, что центром Земли является Иерусалим, а реки Тигр, Евфрат, Нил, Ганг начинаются в одном месте – в горе, на которой находится рай (Эдем).

2. Каковы средневековые представления о природе?

Средневековые представления о природе: природа сотворена Богом, и человек выше нее. У природы нет души. Возвышение над природой – это основная черта средневековой культуры.

3. Один из современных историков писал, что в период раннего Средневековья «время принадлежало церкви». Как вы думаете, что имел в виду автор?

Представления средневековых людей об окружающем их мире были тесно переплетены с христианским вероучением. Также, человек Средневековья был одержим своей греховностью. В страхе перед загробными муками он вымаливал прощение у Бога за свои грехи. В надежде обрести путь к спасению своей души он шел в церковь, и нередко отдавал ей все, что у него есть.

4*. Почему знания средневековых людей об окружающем их мире так сильно отличаются от современных?

Знания средневековых людей об окружающем их мире так сильно отличаются от современных потому, средневековые люди были, в большинстве своем, неграмотны, они мало путешествовали и не интересовались открытиями античных ученых. Кроме того, в те времена христианское вероучение определяло поведение людей и их отношено к миру.

Изучаем источник.

Средневековые поучительные истории: «Некий прихожанин так рыдал на исповеди…». «Один богач умер, находясь за морем…». Какие особенности представлений средневекового человека для нас открывают эти истории?

Эти истории открывают для нас следующие особенности представлений средневекового человека: 1) человек средневековья был одержим признанием своей греховности, в страхе перед загробными муками он усиленно выпрашивал у Господа прощения за свои прегрешения. Он считал, что если искренне раскаяться в своих грехах, то они будут отпущены; 2) пример с богачом должен был отвращать верующих от страсти к наживе, из-за которой, по мнению средневековых людей, они могли потерять свое сердце».

Сложный план § 5. Средневековая картина мира.
Конспект § 5. Средневековая картина мира.

Эпоха средних веков длилась на протяжении IV - XIV вв. Средневековье характеризовалось в Европе закатом классической греко-римской культуры и резким усилением влияния церкви на всю духовную жизнь общества. Свое название «средние века» данный исторический период получил от своих современников в христианской Европе, как период между первым и вторым пришествиями Бога. Ожидание скорого конца света накладывало отпечаток на образ жизни и мышления людей. Интересы средневекового человека были направлены не на внешний мир, а внутрь себя, служа одной главной цели - спасению души.

С точки зрения развития науки выделяют три периода Средневековья: раннее Средневековье (VI - IX вв.) - упадок образования, всеобщее одичание, средний период (X - XI вв.) - переводы античных классиков, появление первых университетов, позднее Средневековье (XII - XIV вв.) - высокий уровень образованности, расцвет науки и искусства, подготовка эпохи Возрождения.

В эту эпоху философия тесно сближается с теологией (богословием), фактически становится ее «служанкой». «Природа наполнена чудесами, поэтому ни о каких ее объективных закономерностях не может быть и речи», - утверждали философы Средневековья. В системе такого мировоззрения естествознание лишается своего действительного предмета, реальных целей и задач. Естествознание становится схоластическим, задачей которого теперь является обоснование христианских догм, стремление увидеть в природе символы Бога.

Для средневековой Европы стал типичен расцвет астрологии, алхимии, магии, кабалистики, других проявлений оккультизма, тайного знания.

Пока европейская христианская наука переживала длительный период упадка со второй половины VIII в. научное лидерство переместилось из Европы на Ближний Восток.

В истории науки этого периода известны такие имена арабских ученых, как Мухаммед аль-Баттани (850 - 929) - астроном, составивший новые астрономические таблицы, Ибн-Юнас (950 - 1009), достигший заметных успехов в тригонометрии и сделавший немало ценных наблюдений лунных и солнечных затмений, Ибн аль-Хай-сам (965 - 1020), получивший известность своими работами в области оптики, Ибн-Рушд (1126 - 1198) - виднейший философ и естествоиспытатель своего времени, Ибн-Сина (Авиценна) (980 - 1037) - ирано-таджикский философ, ученый-медик и врач, Омар Хайям (ок. 1048 - ок. 1122) - ирано-таджикский математик, астроном, поэт и мыслитель.

В XI веке страны Европы пришли в соприкосновение с богатствами арабской цивилизации, а переводы арабских текстов стимулировали восприятие знаний Востока европейскими народами. Большую роль в подъеме западной христианской науки сыграли университеты (Болонский, Парижский, Сорбонский, Пражский, и др.), которые стали образовываться начиная с ХII века. И хотя эти университеты первоначально предназначались для подготовки духовенства, но в них уже тогда в рамках подготовительного факультета, именовавшегося «семь свободных искусств античности» начинали изучаться дисциплины математического и естественнонаучного направления: арифметика, геометрия, музыка, астрономия, грамматика, риторика, диалектика (искусство вести диспуты). Данные дисциплины были урезаны до прямого служения церкви (например, вычисление дат церковных праздников, музыкальное сопровождение службы, систематизация догматов и т.д.). Впоследствии данный факультет стали называть философским. Основными факультетами первых университетов являлись медицинский, юридический и теологический. Теологический факультет считался высшим факультетом.

В области математики в эпоху Средневековья существовали два главных направления развития: серьезное усовершенствование алгебраической символики и оформление тригонометрии как особой науки.

Большой вклад в формально-символическое усовершенствование алгебры внесли в XV и XVI веках математики Южной Германии. Они разработали несколько систем символов, более удобных для записи математических действий, а некоторые из них высказали в своих сочинениях идеи, близкие к понятию логарифма.

Так же были очевидны успехи тригонометрии, явившиеся следствием развития астрономии. Факты тригонометрии были восприняты, как и другие факты математики, в большинстве при переводе научных трактатов с арабского языка. При этом в поле зрения европейских математиков оказывались достижения астрономов и математиков, как Византии, так и более поздней арабской науки.

Наибольший вклад в развитие математики в этот период внесли следующие деятели.

В 1202 году Европа получила первый собственный учебник арифметики для широкого читателя, «Книга Абака». Его составил Леонардо Фибоначчи из Пизы (1180-1240). Арифметике он учился в Алжире у местных мусульман. Позднее Фибоначчи написал учебник «Практическая геометрия» и «Книгу квадратов». В них впервые были изложены на латыни правила действий с нулем и отрицательными числами, а также появились знаменитые числа Фибоначчи. В «Книге об абаке» 15 отделов. В первых семи изложены исчисление целых чисел по позиционной десятичной системе и операции с обыкновенными дробями. Отделы 8-11 содержат приложения к коммерческим расчетам: простое и сложное тройное правило, пропорциональное деление, задачи на определение монетных проб. Разнообразный набор задач, решаемых с помощью простого и двойного ложных положений, суммированием арифметических прогрессий и квадратов натуральных чисел, нахождением целочисленных решений неопределенных уравнений первой степени, составляет отделы 12 и 13. Предпоследний, 14-й отдел посвящен вычислению квадратных и кубических корней и операциям с «биномиями». Завершается «Книга об абаке» 15-м отделом, содержащим краткое изложение алгебры и альмукабалы, близкой к алгебре Хорезми, а также задачи на непрерывные числовые пропорции и геометрические задачи, сводящиеся к приложению теоремы Пифагора.

В конце XV века бакалавр Парижского университета Н. Шюке , помимо дробного показателя степени, ввел также отрицательные и нулевые показатели, отрицательные числа, а также внес усовершенствования в алгебраическую символику. В этой символике нет еще специального символа для неизвестного, а большинство символов образовано путем сокращения слов. Например, m - сокращение слова minus. Знаком корня служит R x от слова radix, корень, знаком сложения - р.

В Англии развивал теорию ученый богослов Роберт Гросетест («Головастый»), епископ Линкольна (1175-1253 ) . Он начал суммировать бесконечные ряды чисел и вскоре научился отличать сходящийся ряд от расходящегося. Но и расходиться ряд может с разной скоростью. Гросетест заметил, что сумма натуральных чисел растет гораздо медленнее, чем сумма их квадратов, а сумма квадратов - медленнее, чем сумма последовательных степеней двойки. Так первый из христиан проник в область бесконечно больших и бесконечно малых величин, вторым после Архимеда, на четыре столетия опережая Ньютона.

В 1461 году в Европе появилось сочинение «Пять книг о треугольниках всякого рода», в котором впервые тригонометрия была отделена от астрономии и трактована как самостоятельная часть математики. Написал его немецкий математик Иоганн Мюллер (1436-1476) , более известный как Региомонтан.

В этой книге систематически рассмотрены все задачи на определение треугольников, плоских и сферических, по заданным элементам. При этом Региомонтан расширил понятие числа, включив в него иррациональность, возникающую в случае геометрических несоизмеримостей, и прилагая алгебру к решению геометрических задач. Тем самым было открыто новое понимание предмета тригонометрии и ее задач.

Региомонтан обогатил понятие числа, введя радикалы и операции над ними. Это позволяло ставить проблему решения возможно более широкого класса уравнений в радикалах. И в этой именно области были достигнуты первые успехи - решены в радикалах уравнения 3-й и 4-й степени.

Региомонтан продолжил начатую ранее другими учеными работу по составлению таблиц тригонометрических функций. Его таблица синусов имела частоту через каждую минуту и точность до седьмого знака. Для этого величину радиуса образующей окружности он брал равной 107, так как десятичные дроби еще не были известны. Он ввел в европейскую практику тригонометрические функции, получившие в XVII веке названия тангенса и котангенса, составив таблицу их значений.

Таким образом, в области математики в период Средневековья имели место два главных направления развития. Это, прежде всего, серьезное усовершенствование алгебраической символики и оформление тригонометрии как особой науки. Особый вклад в развитие данных направлений внесли Леонардо Фибоначчи, Н. Шюке, Роберт Гросетест («Головастый»), епископ Линкольна, Иоганн Мюллер (Региомонтан). Их исследования отразились на развитии алгебры и тригонометрии, привели к возникновению понятия логарифма, ввели в европейскую практику тригонометрические функции, которые в XVII веке получили названия тангенса и котангенса.

культура наука алхимия тригонометрия

Список использованной литературы

• 1. Гиндикин С.Г. Рассказы о физиках и математиках. М.: Наука, 1981.
• 2. Гуревич А.Я. «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства», М.: 1990
• 1981 Заковский И.С. «Проблемы средневековой науки и культуры», М.:
• 3. Данилова B.C. Кожевников Н.Н. Основные концепции современного естествознания, М.: Аспект Пресс, 2000.