Территория мещеры. Значение слова мещера

⁰

Племя мещера

Мещера́ (также и меще́ра) - древнее финно-угорское племя, вошедшее в состав Древнерусского государства и растворившееся в древнерусской народности. Расселялось по среднему течению Оки (Мещёрская низменность). Язык финно-пермской группы (точнее- волжско-финской)- мещерский.

Археология связывает с этим племенем могильники и городища II-XII вв., расположенные по среднему течению Оки.

Первое упоминание о мещере мы находим у Иордана: Новейшая публикация «Гетики» Иордана представляет текст списка в следующем виде:
«thiudos: Inaunxis Vasinabroncas Merens Mordens Imniscaris Rogas Tadzans Athaul Nauego Bubegenas Coldas» [Иордан, 116]. Его следует интерпретировать как сильно испорченный фрагмент текста на готском языке [Анфертьев 1994: 150-151], оригинал которого в части, касающейся интересующих нас территорий от Прибалтики до средней Волги можно восстанавливать примерно как «þiudos: in Aunxis Vas, in Abroncas Merens, Mordens in Miscaris, Ragos stadjans / stadins » и переводить: ‘[покорил] народы: в Аунуксе - весь, в Абронкасе (?) - мерю, мордву в Мещере, [по] Волге местности [атаул, навего, бубегенов, кольдов]’.

Упоминания о Мещере также встречаются в Толковой Палее - памятнике древнерусской литературы XIII века и в русских летописях (например, в связи с походом Ивана IV на Казань).
Мещера как область в исторических документах впервые упоминается в 1298 г. при переделе власти между Бахметом Усейновым сыном Ширинским, «выдворившем из Мещеры Махмета царя Осан-Уланова сына Крымскова».
Во второй раз Мещера упоминается в 1328 г. в русской летописи в связи с обретением земли (одновременно с другими приокскими городами- Тарусой, Муромом, Нижним Новгородом, расположенными от верховья до устья р. Оки), великим князем Дмитрием Ивановичем у золотоордынского хана Тохтамыша.

Князь Курбский писал:
«А нас послал тогда Иван Грозный с Тремя на десять тысяч люду через Рязанскую землю и потом через Мещерскую, иде же есть мордовский язык».
Постепенно славяне заселили и Мещерский край. Племя мещера частью было ассимилировано, частью оттеснено к Волге. Однако название осталось, и те места, где некогда обитали финские племена, с незапамятных времен называют Мещерским краем или просто Мещерой.

Язык мещеры

В сообщении князя Курбского сказано, что у мещеры «мордовский» язык. Необходимо отметить, что сейчас «мордовского» языка не существует, а есть мокшанский и эрзянский языки. Сообщение Курбского дает основания полагать, что язык мещеры был достаточно близок мокшанскому и эрзянскому языкам. Материалы, собранные Л. П. Смоляковой на территории бывшей Парахинской волости в середине 60-х гг., подтвердили наблюдения предшественников и её собственные выводы относительно иноязычного (финского) влияния. Специфика русских говоров Татарии, используемых обрусевшей или обрусевающей эрзей- носителями эрзянского языка, позволило автору предположить, что именно эрзя субстрат (а не диалект мокша) был в основе мещерских говоров. Отличительной особенностью мещеры является так называемое цоканье, которое распространено в Поочье на территории былого расселения мещеры.

Материальная культура

Культура была близка к культуре эрзян, так например у мещеры были распространено набедренное украшение, такое как пулагай.
В связи с предположением о наличии у древних славян вертикального ткацкого стана, Н.И. Лебедева приводит сведения о ткачестве «пулагаев» «русской мещерой» с. Мелехова Рязанской обл. и с. Вяземка Земетчинского района Пензенской обл., которые представляют из себя «затканную полоску с очень длинной красной шерстяной бахромой». При этом она подчеркивает, что территория «обитания мещеры совпадает с поселениями Городецкого типа, в которых бытовал вертикальный ткацкий стан». Одним из локальных вариантов южновеликорусского типа одежды Г.С.Маслова считает костюм заокской части Рязанской и Тамбовской областей - «русской мещеры»- одной из древнейших групп южновеликоруссов. Здесь сохранились очень старые черты, восходящие, по мнению автора статьи, к вятической одежде (понева, тип головных уборов) и черты, которые сближают одежду русского населения с одеждой народов Поволжья (особенно мордовской) - тип лаптя, черные повилы, раковины-ужовки, пулагай-пояс с бахромой.
Д.К. Зеленин отмечает такие особенности в одежде мещеры:
у мещеры были распространены поневы без прошивы, не сшитые спереди, рогатые кички и черные онучи.
Черные повилы (они же онучи) также распространены у эрзи:
Происходили изменения и в способах ношения обуви. Если маленькие дети, особенно летом, ходили как правило босиком, то подростки начинали носить лапти, а по праздникам и кожаную обувь- сапоги или кожаные ботинки. Причём, девочки обязательно должны были одевать онучи, а у теньгушевской эрзи девочки с десяти лет носили черные повилы- сепракстат. Это был кусок шерстяной ткани шириной 10,0& см и длиной до 2,5& м. Повилы по краям отделывались красным шерстяным шнуром. Они туго наматывались прямо на голени. Такие же повилы были распространены и у некоторых групп мокши. У мокши и шокши по праздникам девочки носили также красные обмотки- якстеренъ каркст. Процесс их наматывания был очень долгим, поэтому обычно это делалось вечером и девушки спали обутыми. Если праздник длился несколько дней, то обмотки не снимали на всем его протяжении.

Антропология

Гипотеза о генетическом родстве русской мещеры и татар-мишарей в 1950-е годы подверглась проверке учеными научно-исследовательского института антропологии МГУ. На основании антропологических материалов они высказались «против точки зрения, утверждающей единство происхождения мишарей и так называемой русской мещеры», и указали на возможность генетической связи русской мещеры с локальными «группами мордвы-эрзя».

«Локализация такого своеобразного морфологического комплекса на относительно изолированной территории позволяет поставить вопрос о выделении нового антропологического типа в систематике Восточной Европы. На основании сходства с ильменским его можно отнести к восточноевропейской контактной группе типов североевропеоидной или балтийской малой расы (по Чебоксарову). Последовательно проводя географический принцип в обозначении расовых типов, следует назвать его среднеокским».
«Сравнение черепов мещеры, мери и муромы с восточнославянскими, с одной стороны, и с финноугорскими - с другой, говорит о значительно большем сходстве их с первыми. В этом смысле мы можем говорить о генетических связях восточнославянских и восточнофиннских народностей на территории Волго-Окского бассейна, возникших задолго до их этнического оформления».

Пустошенский могильник

А. Иванов

Раскопки в селе Пустоши, Судогодского уезда Владимирской губернии 1924 г. Владимирское издательство «Призыв» 1925 г. ()
Село Пустоши, в котором находится описываемый нами могильник, расположено в юго-западном углу Судогодского уезда, пограничном с Егорьевским уездом, Рязанской губернии. Местность эта составляет наиболее низинную часть песчано-болотисто и равнины, которая охватывает половину Судогодского уезда и затем далеко заходит в пределы соседней Рязанской губернии. Здесь редко можно встретить возвышенный холм. На пространстве многих десятков верст тянутся сплошные болота, покрытые мхом, нес’едобными травами или чахлой древесной растительностью. При ширине от 1-10 в. и длине до 20 в. и более болота эти, надо думать, представляют остатки некогда обширного водного бассейна, доказательством чего служит наличие в них мощных торфяниковых образований. Исключение из общей картины составляют те немногие и незначительные площади, где еще в отдаленную эпоху, быть может, ближайшую к отступлению последнего ледника, оставленные ледниками пески были переработаны ветром и собраны в то плоские и довольно широкие, то узкие и более или менее высокие холмы, какие изредка наблюдаются здесь и являются как бы островами среди болотистой равнины. На одном из таких широких и плоских островов среди моря болот и лесов приютилось с Пустоши.

Существование в указанном селе могильника открыто совершенно случайно. Осенью 1923 г. крестьянин этого села С. Ф. Алексеев при рытье ямы под картофель вскрыл на своей усадьбе древнее погребение, которое находилось, по его словам, на глубине около 0,6 м и состояло из костяка и при нем бронзовых или медных вещей: шейных гривен (14), височных колец (5), ручных браслет (6), малых спиральных колец, нарукавных нашивок и разнообразных подвесок (3). Летом 1924 г. мной совершена была поездка на место находки и все вещи вывезены во Владимирский Исторический Музей. По характеру своему вещи оказались типичными для древнейшей культуры до славянской поры (финской). При опросе С. Ф. Алексеева и некоторых других крестьян выяснилось, что подобные находки на данной усадьбе случались и раньше. Действительно, во Владимирском Историческом Музее имеются две планшетки с нашитыми на них следующими вещами:
1) шейная гривна, витая из медных проволок, с завязанными концами.
2) шейная гривна, витая из медных проволок, с конусообразными шипами на концах.
3) два витых из проволоки браслета с завязанными концами.
4) браслет, спаянный из четырех проволочных плетений, с 20-ю нанизанными на нем колечками, витыми из тонких медных проволок.
5) большая ажурная подвеска из проволок с лопастными на цепочках привесками.

На планшетках отмечено, что означенные вещи поступили из села Пустоши, Судогодского уезда. К сожалению, установить точно, когда, кем и при каких условиях означенные вещи добыты, мне не удалось, так как ни в печати, ни в архиве Музея сведений об этом не имеется. Вероятнее всего, они добыты Н. Е. Макаренко в 1905 г. во время его раскопок в Судогодском и Меленковском уездах, но отчета об этих раскопках нигде не сохранилось. Принимая во внимание характер вырытых вещей и сообщения о прежних находках, можно было думать, что здесь имеется могильник древней культуры, значительно уже потревоженный картофельными ямами. Так как могильнику грозила опасность дальнейшего разрушения, то мною было исходатайствовано от Главнауки НКП разрешение на производство археологических раскопок. Раскопки произведены мною совместно с археологом Ф. Я. Селезневым в конце сентября 1924 года. Вскрытый нами могильник оказался довольно значительным по количеству погребений, но бедным предметным инвентарем.

Описание могильника

Могильник расположен в СВ окраине села Пустоши, на трех последних крестьянских усадьбах, позади надворных построек. Центр могильника находился на усадьбе кр-на С. Ф. Алексеева, окраины же задевали две соседние крестьянские усадьбы. Местность, где расположен могильник, представляет собой покатый спуск от ЮЗЗ на СВВ, который ограничивается с ЮЗЗ сельскими строениями, с ССЗ полем и с СВВ болотистой долиной. Весь спуск распахан крестьянами под картофель и огородные насаждения. Площадь, занимаемая могильником, равняется приблизительно 375 кв. метрам и имеет несколько удлиненную форму с направлением с ЮЗЗ на СВВ (25х15 м.) Границы определялись боковыми и пробными траншеями, не давшими никаких могильных признаков. Всего проведено было 22 траншеи шириною в 2 м и с общим протяжением 124 метра. На вскрытой площади обнаружено 25 людских погребений. Сохранность костяков оказалась различной: 1 погребение имело костяк необыкновенно хорошей сохранности, 3-удовлетворительной сохранности, в 8 погребениях костяки были в последней степени разрушения, в 4 погребениях костяки были неполные в 3 сохранились одни черепа и, наконец, в погребений оказались пустыми и намечались лишь могильными пятнами с довольно правильными очертаниями. Погребения в 23 случаях были определенно одиночные. В одном случае в могиле оказались 2 черепа и в одном костяк взрослого и детский череп. Глубина могил колебалась в. пределах 0,4-0,7 м. Могильное пятно прослеживалось обычно на глубине 0,15 м. Предметный инвентарь могильника оказался довольно бедным. За исключением нескольких кусков шерстяной ткани и кожи, 3 черепков глиняной посуды, остатков железного ножа и нескольких раковин каури (Сypraca moneta), он весь слагался из бронзовых предметов, служивших принадлежностями женских украшений. Надо думать, что несколько богатых инвентарем погребений разрушены и расхищены в прежнее время. На это указывают рассказы местных жителей о прежних находках и следы многочисленных старых картофельных ям, обнаруженных на месте могильника раскопками.

Дневник раскопок

Раскопки начаты были с того места, где осенью 1923 года кр-н С. Ф. Алексеев обнаружил погребение с большим количеством бронзовых вещей. Поверхность древне-культурного пласта, современного образованию могильника, представляла прямую горизонтальную линию. Такое явление позволяет думать, что над могильником не было насыпного бугра или возвышений над отдельными могилами. Отсюда можно заключить, что могильник является представителем похоронной обрядности более древнего населения по сравнению с тем, которое оставило нам курганные кладбища, столь многочисленные во Владимирской губернии. Появление типа курганного погребения в пределах Владимирской губернии относится к X в., а самое широкое распространение к ХI-ХП в. Этот тип погребения занесен в Суздальский край западными славянами (кривичами) в период начальной массовой колонизации края русским населением. Форма обрядов погребения могильника также самая древняя, предшествовавшая в языческие времена трупосожжению и погребению в сидячем положении. Покойники в могильнике положены на спину, вытянуто, с направлением головой преимущественно к ЮЗ и СЗ. Славянский обычай положения головой на 3 здесь встретился только 2 раза из 25 случаев. Инвентарь могильника в общей массе носит резко инородческий характер Присутствие височных колец и горшечных черепков с славянской орнаментикой указывает лишь на случайное и самое раннее соприкосновение с славянской культурой. В виду всего этого Лустошенский могильник следует отнести к инородческой культуре и при том более раннего времени, нежели родственные ему Заколпинский могильник (XII - XIII в.) и курганы у Касимова (Парахинские и Поповские), Рязан. губ. (XII в.), в которых наблюдалось положение костяков с преимущественным направлением на 3 и среди инвентаря которых встретились вещи христианского характера (кресты и образки). С другой стороны, среди инвентаря Пустошенского могильника не оказалось ни одной вещи, которую бы можно было датировать раньше XI в. Самую ближайшую аналогию предметы могильника имеют в находках близь с. Жабок, Егорьевского у., Рязанской губернии, датированных XI в. Наиболее надежной датой для Пустошенского могильника будет также XI в. Народность могильника по характеру и составу своего инвентаря Пустошенский могильник принадлежит к тому типу погребений, который знаменует, повидимому, особую культуру. Характерными признаками данного типа следует признать: присутствие пластинчатых шейных гривен с цилиндрическими привесками, пластинчатых луновидных серег с такими же привесками, витых из проволоки шейных гривен с конусообразными шипами на концах, большого количества раковин каури и довольно грубых, но оригинальных имитаций из проволоки различных курганных находок, как то: шейных гривен и браслет с завязанными концами, ажурных подвесок и типичных на цепочках привесок в виде цилиндриков и ромбов. Все описанного типа вещи согласно приписываются финскому или во всяком случае инородческому племени, предшествовавшему славянской колонизации края.

По характеру своего инвентаря могильник этот принадлежит к типу Максимовского и отмечает границу новой культуры, которая представлена в Муромском уезде целой серией могильников, частью уже обследованных, а частью только что открытых (Подболотский, Максимовский, Перемиловский, Корниловский, Ефановский и др.). Замечательно, что в инвентаре этих могильников мы не имеем совершенно аналогий с Пустошенским и Заколпинским могильниками, за исключением некоторого сходства в подвеске в форме трубочки с привесками. В. А. Городцов считает возможным выделить могильники Муромского края в особую группу и приписать их специально Муроме, одному из исторических финских племен, частью агломерированному, частью вытесненному славянами в XI в. Обращаясь на СВ от Пустошенского и Заколпинского могильников, мы имеем на своем пути два могильника: Новленский, расположенный в ЮВ углу Судогодского уезда и Холуйский, Вязниковского уезда. Первый примыкает по своей культуре всецело к серии Муромских могильников и, в частности, однотипен с Максимовским. Второй может быть отнесен к типу Рязанско-окских могильников (Борковский, Кузьминский, Курмановский, Пальновский, Тырновский и др.), выделенных археол. наукой в особую группу и представляющих своеобразную культуру инородческого племени, обитавшего в Рязанском крае по берегам Оки. Среди инвентаря Рязанско-окских могильников имеются некоторые вещи сходные с предметами Пустошенского и Заколпинского могильников. К числу таких относятся: спиральные кольца в несколько оборотов, медное кольцо с утолщенной серединой, украшенной рубчатой насечкой, подвески в виде трубочки с душкой и обоймицами по краям и середине и лопастными привесками. Но все эти сходства не отличаются полным тождеством и не относятся к предметам наиболее характерным для Пустошенского и Заколпинского могильников, а потому совершенно не могут быть признаны в качестве свидетельств однородности культур. В дальнейшем направлении к СВ, а затем к С, СЗ и 3 до сих пор не открыто вообще могильников. Здесь за пределами Судогодского уезда начинается курганная культура, оставленная первыми русскими колонизаторами Владимиро-Суздальского края в X-XII вв.

Обращаясь к Ю, мы вступаем в пределы Рязанской губ., где встречаем уже ряд пунктов этнографически родственных Пустсшенскому и Заколпинскому могильникам. Так, близь.с. Жабок, Егорьевского уезда, выпахан был в 1871 г. клад, заключавший в себе довольно много вещей совершенно тождественных с предметами Пустошенского и Заколпинского могильников. В 1891 г. около того же села на другом месте найдены были новые вещи тех же типов, вместе с костями. В 1893 г. здесь А. Спицыным произведены были раскопки, давшие новые находки того же типа, но не обнаружившие могильника. Вещи датированы XI в. Территориальное распространение культуры Пустошенского могильника с несомненностью можно проследить в южной части Судогодского и Меленковского уездов, Владимирской губернии, и в северных уездах Егорьевском и Касимовском, Рязанской губернии. В географическом отношении вся эта местность, занимающая бассейны рек Цны, Пры, Поли, Гуся и Колпи, отличается чрезвычайным однообразием: она представляет собою болотистую, лесистую и неплодородную низменность.

Некоторые уцелевшие в литературе обрывки и, главное, народное предание считают древними насельниками данной местности особое финское племя «Мещеру». До настоящего времени вся северо-восточная часть Рязанской губернии и юго западные части Судогодского и Меленковского уездов, Владимирской губернии, называются «Мещерским краем». Мы не решаемся пока со всей категоричностью приписывать Пустошенский могильник племени «Мещере», поскольку для такого утверждения не имеется вполне достаточного историко-археологического материала. Но что народность, населявшая в XI в. так называемый «Мещерский край» и оставившая нам на ряду с другими упомянутыми выше памятниками Пустошенский могильник, принадлежала к особому финскому племени-это можно считать весьма достоверным. Доказательством тому служат не только оригинальность добытых раскопками вещей, знаменующих особую культуру, но и своеобразность географических названий инородческого происхождения, как-то: Таса, Тесерьма, Нармочь, Нинуру, Дандуру, Кикуру, Сентуру, Синуру и др.

Жизнь и культура племени. Добытый раскопками материал, довольно бедный по количеству и чрезвычайно однообразный по качеству, не дает возможности восстановить полную картину жизни и культуры народности, оставившей Пустошенский и Заколпинский могильники и Касимовские курганы. На основании его мы можем составить лишь отрывочные представления о некоторых сторонах экономического и духовного быта племени, обитавшего в XI-XI вв. в так называемой Мещерской стороне.

Первое, что бросается в глаза при рассмотрении могильного инвентаря, это отсутствие каких-либо предметов вооружения. Среди вещественных находок не оказаось ни одного из известных нам видов оружия, употреблявшихся в ту эпоху соседними финскими племенами. Найденные в незначительном количестве железные ножики слишком малы по своим размерам и должны быть отнесены к предметам домашнего обихода. По всем признакам, древние насельники Мещерской стороны отличались весьма мирным характером и совершенно не заботились об обеспечении себя военным снаряжением. Этим следует отчасти объяснить быстрое и почти бесследное исчезновение описываемой нами культуры, сметенной потоком воинственных славянских пришельцев. Занятия племени и вообще весь его хозяйственный быт складывались под влиянием окружающей природной обстановки. Песчаная бесплодная почва не могла побудить к обработке земли. В могильном инвентаре не обнаружено никаких признаков земледельческой деятельности. Повидимому, земледелие введено было в данной местности уже славянами в позднейшие времена. Для разведения скота имелись несколько более благоприятные условия. Указания на скотоводство можно видеть в остатках шерстяной ткани и кожаных изделий, а также в находках конского зуба и осколков костей коровы.

Однако главными промыслами жителей Мещерского края были, несомненно, охота, рыболовство и бортничество. Занятия охотой и рыбной ловлей являлись главными потому, что девственная природа обеспечивала богатую добычу. Что касается бортничества, то этот промысел чрезвычайно распространен в Мещерской стороне до настоящего времени. Житель данного края до сих пор считается лучшим знатоком по бортному делу, так что борть и пчела занимают у него первое место даже в религии. Весь мир разделяется им на три пчельника: светлый, белый и темный. Светлый помещается на небесах и пчелы его составляющие - звезд, белый пчельник - это живые люди на земле, а темный состоит из умерших и помещается под землей. Круг домашних ремесел ограничивался, повидимому, исключительно практическими потребностями самих жителей. Археологический материал позволяет выделить с известной определенностью гончарное производство, выработку тканей и кожи и литейное дело. Найденные при раскопках образцы означенных изделий отличаются довольно высокой техникой. Некоторые из предметов женских украшений, как, например, прорезной медный браслет, не лишены при этом оригинальной красоты. В общем же, судя по обстановке погребений, хозяйственный быт племени, оставившего могильник, рисуется довольно бедным. Из 26 вскрытых могил только в 5 обнаружены остатки деревянных гробов. Во всех прочих случаях оказалась дешевая и скромная лубочная обертка. Инвентарем снабжены были также только 5 покойников. Все это, несомненно, свидетельствует о плохом имущественном положении древних обитателей края.

Относительно общественного и домашнего быта трудно сказать что-нибудь определенное за отсутствием положительных данных. Различие могил по количеству имеющегося в них инвентаря может быть принято за указание на разделение местного населения по общественному положению. Но что лежало в основе этого деления - размеры имущества, или сословное происхождение - ответить с решительностью мы не в состоянии. Обычай награждать умерших женщин и детей предметами крашения и хозяйственного обихода свидетельствует о хорошем их положении в семье. По-видимому, женщины и дети не считались рабами и не обязаны были следовать за мужьями и родителями в загробный мир. Особенности похоронной обрядности и незначительные остатки тризн близь могил показывают, что религиозные верования имели уже место в жизни описываемого нами племени. Эти верования сложились под влиянием окружающей природы и не успели еще вылиться в стройную систему. Основу их составляла вера в загробную жизнь, которая представлялась такой же, как и земная. Отсюда желанна живых снабдить своих родственников перед отправлением в загробный мир всем необходимым вплоть до украшений. Несомненно, такой обряд подрывал благосостояние народа, но любовь к своим покойникам была сильней всяких расчетов и выгод. Можно предполагать, что в этот период, если не существовало замкнутой жреческой касты, то уже были отдельные личности, взявшие на себя обязанность служения богам. В летописях сохранились сведения о волхвах и кудесниках, упорно противодействовавших распространению христианства в наших местностях.

О наружных признаках населения, оставившего Пустошанский могильник, можно сказать очень немногое, так как добытый раскопками антропологический материал остается пока неисследованным. По всем признакам, население было среднего роста, коренастое, черноволосое и отличалось крепостью и здоровьем. При рассмотрении черепов нами не обнаружено ни одного случая попорченности зубов даже у покойников сравнительно старого возраста.

В заключение следует пожелать, чтобы на глухой Мещерский край обращено было более глубокое внимание со стороны историков археологической науки. При тщательном исследовании его все берега больших и малых рек, все курганы, могильники и городища обратятся в живую летопись и тогда перед нами развернется полная и яркая картина жизни и культуры уже исчезнувшего народа.

Грунтовый могильник Жабкинский

Жабки. Грунтовый могильник, 11-13 вв. По сведениям А.А. Спицына 1893 г., расположен «на противоположных концах» с., на правом берегу р. Цна (левый приток р. Ока). На одном из концов села исследованы (А.А. Спицын) остатки, вероятно, одного погребения, где с «обломками окрашенных в зеленый цвет костей» находились «медные украшения», в т.ч. два браслета или височных кольца, бубенчики, подвески-трубочки, пронизка с двумя лапчатыми подвесками, четыре спиральных перстня, раковина каури. Погребение датируется 11 в. На другом конце села, где в 1870 и 1871 гг. был найден «клад медных вещей», раскопками А.А. Спицына «не обнаружено следов могильника». В связи с этим исследователь заключает: «Приходится остаться при старом мнении, что находка эта имеет характер клада». В кладе, среди вещей, «плетеных из медной проволоки», находились большая подвеска со схематизированными конскими головками и шумящими привесками, бляхи в виде лунниц, пряжки, браслеты. По мнению А.А. Спицына, «вещи эти могут быть отнесены приблизительно в 11-12 вв.». Исследователь отмечает также, что хотя места находок «лежали на значительном расстоянии друг от друга, на противоположных концах села, … сами предметы обеих находок вполне тождественны». А.Л. Монгайт, датирующий памятник 11 в, отмечает, что в нем мы «видим яркую картину славянизации древнего местного населения, - вероятно, мещеры, - под влиянием колонизовавших этот район кривичей». Колл. в ГЭ, РИАМ, Егорьевском краеведческом музее.

Археологическая карта России. Московская область. Часть 4.

– Заколпье ( , Владимирская обл.). Грунтовый могильник Заколпский , 11-12 вв. 2 км. к юго-востоку от пос., левый берег р. Колпь. Занимает выступ первой надпойменной террасы на высоте 0.5-2.0 м. над рекой. Исследовано (А.П. Поликарпов, 1899 г.; Н.Е. Макаренко, 1905 г.) 21 погребение, в т.ч. 17 трупоположений и четыре трупосожжения. Захоронения по обряду трупоположения совершались в неглубоких могильных ямах размерами до 2.1х0.8 м., глубиной до 0.7 м., преимущественно с западной ориентировкой. Отмечено также положение погребенных головой на север, северо-восток, юго-юго-запад. В заполнении могильных ям встречались углистые включения. В одном случае вокруг могилы зафиксированы две концентрические кольцевые канавки с золистым заполнением. Находки происходят из женских погребений. Среди них – височные кольца браслетообразные с завязанными концами и перстнеобразные загнутоконечные, шейные гривны витые, части пластинчатого венчика с шумящими привесками, литые крестики, иконка-медальон, шумящая подвеска арочного типа, бусы стеклянные зонные желтого, зеленого и синего цветов, раковины-каури, обломки гончарной посуды. Могильник является одним из немногих известных памятников финно-угорского племени мещера, испытавшего сильное славянское влияние.

Археологическая карта России. Владимирская область.

Археологические находки, относящиеся к племени мещера в Гусь-Хрустальном районе (могильники и бронзовые украшения) были сделаны в самом начале 20 в. у села Заколпье на реке Колпь. Однако более богатые и разнообразные предметы культуры этого племени были найдены в Жабкинском могильнике (в 20 км к югу от г. Егорьевска Московской области). Эти и другие находки, сделанные на территории Клязьминско-Окского междуречья свидетельствуют, что культура мещеры процветала в этом крае в 9-12 вв.
Одной из характерных особенностей одежды племени мещера были искусные украшения из бронзы и меди в виде шумящих подвесок у женщин и нагрудных блях – у мужчин. Нагрудная бляха - медное украшение, символ солнца, помимо сакральных функций, она была отличительным знаком принадлежности к определенному этносу.
В конце 2003 года историко-художественный музей Егорьевска посетил научный сотрудник Государственного Исторического Музея Москвы Ахмедов И.Р. Являясь одним из крупнейших специалистов по археологии поволжских финнов, он естественно заинтересовался находками из Жабкинского могильника, хранящиеся в музее. Увидев мужские нагрудные бляхи, он был поражен их сходством с нагрудными бляхами многочисленных рязано-окских могильников 3-4 века среднего течения Оки! Последующие исследования подтвердили его докадку - это предметы одной культуры!..
Посути дела это - научная сенсация! Если погребения на месте нынешнего села Жабки в Подмосковье начались еще в эпоху рязано-окской культуры 3-4 вв. - культуры суровых воинов Средней Оки, то это решает проблему происхождения мещеры!
В начале первого тысячелетия н.э. на огромной территории от современной Коломны под Москвой почти до Владимира на севере и Мордовии на востоке появляются хорошо вооруженные племена, культуру которых археологи весьма условно назвали рязано-окской. Их жизненный уклад и культура мало соответствовали местным поволжским финнам городецкой культуры (предкам эрзян и мокши), жившим здесь исстари, мирно осваивавшим поймы рек, занимавшимся земледелием и свиноводством. Пришельцы отличались свирепым нравом - грабили и целиком сжигали городецкие поселения, поголовно уничтожая их жителей.

Курганные захоронения рязано-окцев были обнаружены в Гусевском районе близ д.Парахино, а так же в Заколпье…. По образу жизни рязано-окцы были воинами – скотоводами, хорошо знали кузнечное дело и медеплавильное производство. Среднее течение Оки в то время имело важное стратегическое значение. Здесь проходил древний «Серебряный» волжский торговый путь еще задолго до появления известного торгового пути «из варяг в греки». Археологи считают, что рязано-окцы пришли в Мещеру из Донских степей и были в союзе с восточными готами. Вооружение, воинские доспехи, конская сбруя – все было западного образца. В обычай этого племени входило захоронение рядом с погибшим воином, наряду с полным воинским убранством, разрубленного на куски коня, которого помещали в ногах умершего.
См.

Индоевропейские корни племени мещёра
Николай Скулов

Таинственным и загадочным мы называем то, о чём у нас мало информации. В этом смысле народ мещера действительно загадочный. Археологических памятников мещеры очень мало. Письменных источников, где упоминается этот народ - ещё меньше. Некоторые исследователи считают, что мещеры вообще не было. Тем не менее, этот народ существовал довольно продолжительное, не менее 700 лет, время на обширной территории, от современного Егорьевска на западе до нынешнего Касимова на Востоке. Кстати, первоначальное название этого города было Городец Мещерский.

Вопросы формирования древней мещеры крайне сложны и неразработаны. По последним данным мы можем лишь утверждать, что в ее генезисе значительную роль играли представители рязано-окских финнов. Эти племена пришли на Среднюю Оку примерно в 3 веке нашей эры с востока. Это были волжские финны, по языку и материальной культуре родственные древним мордовским племенам. В 4 - 5 веках их поселения и могильники появляются на юго-восточной границе современной Московской области, примерно в границах нынешнего Луховицкого района. Люди эти отличались высокой культурой обработки металла, бронзы и железа. Основным их занятием было скотоводство на пойменных окских землях.
Примерно в районе пятого века начинается переселение отдельных групп рязано-окцев на север, колонизация Мещерского края. Так возникает народ мещера. В его формировании могли участвовать и местные таёжные племена, о которых мы ещё не знаем, но влияние рязано-окцев было определяющим.
Причины такой миграции были как экономические, так и военно-политические. В 5 веке обстановка на Средней Оке обостряется, появляются многочисленные захоронения людей, умерших насильственной смертью, в том числе женщин и детей. Я могу предположить, что в это время до р. Оки доходят военно-политические импульсы, вызванные изменениями на территории распавшейся державы гуннов, протянувшейся от Дуная до Волги Об этом можно судить по некоторым образцам оружия. Однако рязано-окцы выстояли и продолжили своё существование до 7 века нашей эры.
Те же из них, кто ушёл на север, в мещерские леса и болота, дали начало новому народу, который существовал примерно до 12-13 веков. Этот народ и был мещера.

Мещера́ (также и мещёра, также мишари) — древнее финно-угорское племя, вошедшее в состав Древнерусского государства и растворившееся в русской и эрзянской народности. Расселялось по среднему течению Оки (Мещёрская низменность). Язык финно-пермской группы (точнее — волжско-финской) — мещерский.
Археология связывает с этим племенем могильники и городища II—XII веков, расположенные по среднему течению Оки.

Выводы А. Иванова по материалам Пустошенского могильника мещеры:
Народность могильника по характеру и составу своего инвентаря Пустошенский могильник принадлежит к тому типу погребений, который знаменует, по-видимому, особую культуру. Характерными признаками данного типа следует признать: присутствие пластинчатых шейных гривен с цилиндрическими привесками, пластинчатых луновидных серег с такими же привесками, витых из проволоки шейных гривен с конусообразными шипами на концах, большого количества раковин каури и довольно грубых, но оригинальных имитаций из проволоки различных курганных находок, как то: шейных гривен и браслет с завязанными концами, ажурных подвесок и типичных на цепочках привесок в виде цилиндриков и ромбов. Все описанного типа вещи согласно приписываются финскому или во всяком случае инородческому племени, предшествовавшему славянской колонизации края.

История
Первое упоминание о мещере мы находим у Иордана: Новейшая публикация «Гетики» Иордана представляет текст списка в следующем виде:
«thiudos: Inaunxis Vasinabroncas Merens Mordens Imniscaris Rogas Tadzans Athaul Nauego Bubegenas Coldas» [Иордан, 116]. Его следует интерпретировать как сильно испорченный фрагмент текста на готском языке [Анфертьев 1994: 150—151], оригинал которого в части, касающейся интересующих нас территорий от Прибалтики до средней Волги можно восстанавливать примерно как «*þiudos: in Aunxis Vas, in Abroncas Merens, Mordens in Miscaris, Ragos stadjans / stadins » и переводить: ‘[покорил] народы: в Аунуксе — весь, в Абронкасе (?) — мерю, мордву в Мещере, [по] Волге местности [атаул, навего, бубегенов, кольдов]’.
Упоминания о Мещере также встречаются в Толковой Палее — памятнике древнерусской литературы XIII века и в русских летописях (например, в связи с походом Ивана IV на Казань). Мещера как область в исторических документах впервые упоминается в 1298 г. при переделе власти между Бахметом Усейновым сыном Ширинским, «выдворившем из Мещеры Махмета царя Осан-Уланова сына Крымскова». Во второй раз Мещера упоминается в 1382 г. в русской летописи в связи с обретением земли (одновременно с другими приокскими городами — Тарусой, Муромом, Нижним Новгородом, расположенными от верховья до устья р. Оки), великим князем Дмитрием Ивановичем (Донским) у золотоордынского хана Тохтамыша.

Постепенно славяне заселили и Мещерский край. Племя мещера частью было ассимилировано, частью оттеснено к Волге. Однако название осталось, и те места, где некогда обитали финские племена, с незапамятных времен называют Мещерским краем или просто Мещерой.

Мещерский язык
В сообщении князя Курбского сказано, что у мещеры «мордовский» язык. Необходимо отметить, что единого мордовского языка не существует, а есть мокшанский и эрзянский языки мордовской подгруппы финно-волжских языков. Сообщение Курбского дает основания полагать, что язык мещеры был достаточно близок мокшанскому и эрзянскому языкам. Материалы, собранные Л. П. Смоляковой на территории бывшей Парахинской волости в середине 60-х гг., подтвердили наблюдения предшественников и её собственные выводы относительно иноязычного (финского) влияния. Специфика русских говоров Татарии, используемых обрусевшей или обрусевающей эрзей — носителями эрзянского языка, позволило автору предположить, что именно эрзя субстрат (а не диалект мокша) был в основе мещерских говоров. Отличительной особенностью мещеры является так называемое цоканье, которое распространено в Поочье на территории былого расселения мещеры.

Материальная культура
Культура была близка к культуре эрзян, так например у мещеры были распространено набедренное украшение, такое как пулагай.
В связи с предположением о наличии у древних славян вертикального ткацкого стана, Н. И. Лебедева приводит сведения о ткачестве «пулагаев» «русской мещерой» с. Мелехова Рязанской обл. и с. Вяземка Земетчинского района Пензенской обл., которые представляют из себя «затканную полоску с очень длинной красной шерстяной бахромой». При этом она подчеркивает, что территория «обитания мещеры совпадает с поселениями Городецкого типа, в которых бытовал вертикальный ткацкий стан».
Одним из локальных вариантов южновеликорусского типа одежды Г. С. Маслова считает костюм заокской части Рязанской и Тамбовской областей — «русской мещеры» — одной из древнейших групп южновеликоруссов. Здесь сохранились очень старые черты, восходящие, по мнению автора статьи, к вятической одежде (понева, тип головных уборов) и черты, которые сближают одежду русского населения с одеждой народов Поволжья (особенно мордовской) -тип лаптя, черные повилы, раковины-ужовки, пулагай-пояс с бахромой.
Д. К. Зеленин отмечает такие особенности в одежде мещеры:

у мещеры были распространены поневы без прошивы, не сшитые спереди, рогатые кички и черные онучи.

Черные повилы (они же онучи) также распространены у эрзи:
Происходили изменения и в способах ношения обуви. Если маленькие дети, особенно летом, ходили как правило босиком, то подростки начинали носить лапти, а по праздникам и кожаную обувь — сапоги или кожаные ботинки. Причём, девочки обязательно должны были одевать онучи, а у теньгушевской эрзи девочки с десяти лет носили черные повилы — сепракстат. Это был кусок шерстяной ткани шириной 10,0 см и длиной до 2,5 м. Повилы по краям отделывались красным шерстяным шнуром. Они туго наматывались прямо на голени. Такие же повилы были распространены и у некоторых групп мокши. У мокши и шокши по праздникам девочки носили также красные обмотки — якстеренъ каркст. Процесс их наматывания был очень долгим, поэтому обычно это делалось вечером и девушки спали обутыми. Если праздник длился несколько дней, то обмотки не снимали на всем его протяжении.

АНТРОПОЛОГИЯ
Гипотеза о генетическом родстве русской мещеры и татар-мишарей в 1950-е годы подверглась проверке учеными научно-исследовательского института антропологии МГУ. На основании антропологических материалов они высказались «против точки зрения, утверждающей единство происхождения мишарей и так называемой русской мещеры», и указали на возможность генетической связи русской мещеры с локальными «группами мордвы-эрзя».

Академик Т. И. Алексеева пишет:
«Русские с территории обитания муромы также очень сходны с мещерой. У них относительно светлая пигментация, ослабленное развитие бороды, очень узкое лицо, преимущественно прямой нос и т. д. Этот факт может быть истолкован как подтверждение связи мещеры и муромы, а при учете того, что в населении, окружающем эти группы, проявляются иные антропологические типы — валдайский и восточновеликорусский, — как подтверждение генетического родства этих реликтовых восточнофинских приокских групп.»
«Локализация такого своеобразного морфологического комплекса на относительно изолированной территории позволяет поставить вопрос о выделении нового антропологического типа в систематике Восточной Европы. На основании сходства с ильменским его можно отнести к восточноевропейской контактной группе типов североевропеоидной или балтийской малой расы (по Чебоксарову). Последовательно проводя географический принцип в обозначении расовых типов, следует назвать его среднеокским.»
«Сравнение черепов мещеры, мери и муромы с восточнославянскими, с одной стороны, и с финноугорскими — с другой, говорит о значительно большем сходстве их с первыми. В этом смысле мы можем говорить о генетических связях восточнославянских и восточнофиннских народностей на территории Волго-Окского бассейна, возникших задолго до их этнического оформления.»

женская рубашка из Мещёрского края

ОДЕЖДА МЕЩЕРЫ
Я пока не могу точно ответить на этот вопрос. Несколько лет назад, на могильнике близ озера Шагара, на территории Клепиковского района Рязанской области мне удалось раскопать несколько типично мещерских погребальных комплексов. Там были и женские бронзовые украшения. Но я не могу однозначно утверждать, что весь этот погребальный инвентарь являлся частью костюма.
Кстати сам могильник был практически полностью уничтожен чёрными копателями, которые оставили за собой более 500 грабительских шурфов. То, что нам удалось там спасти для науки - лишь незначительная часть того, что в нарушение российских законов было извлечено грабителями для продажи. Разграбленный памятник на озере Шагара мог бы дать новые и очень интересные данные о народе мещера. Например, изученные нами захоронения показали, что у мещеры существовал обряд кремации, а пепел умерших вместе с погребальным инвентарём хоронили в могильных холмиках, насыпанных над захоронениями более древних предков. Также могильник Шагара являл собой доказательство преемственности Окско-рязанской и Мещерской культур, либо непрерывно использовался в период с 5 по 12 век, как минимум на протяжении 700 лет.

древний мещерский идол - Старая рязань
ВЕРОВАНИЯ МЕЩЕРЫ
Народ мещера был языческим народом, но об их верованиях и обычаях мы знаем очень мало. Некоторые сведения об обрядах в верованиях мещеры можно получить из анализа женского погребального инвентаря 4-7 веков с берегов Оки, включающего многочисленную одёжную фурнитуру и украшения. Женский костюм этого периода отличается чрезвычайным разнообразим и богатством бронзовых украшений и фурнитуры. Набор инвентаря соответствует возрасту и семейному положению женщины. Незамужние женщины, молодые девушки, замужние женщины - все одевались по-разному. Отмечен обряд «посмертного венчания», когда умершие девушки были символически обвенчаны уже после смерти, чтобы воссоединиться со своими предками в более высоком социальном статусе, который давало замужество.

МЕЩЁРСКИЕ СЕЛЕНИЯ
Можно с уверенностью сказать, что мещеряки умели возводить бревенчатые жилища, возможно, с печным отоплением. Мещерские селища не ограждались земляными валами. Единственное городище, которое можно отнести к племени мещера, было найдено в Шиловском районе Рязанской области. Его уничтожали как минимум два раза, первый раз в 7 веке степняки, второй раз в 11 веке славяне. К этому времени мещеряки, вероятно, мешали наладить прямое сообщение по р. Оке из Северо-Восточной периферии Древней Руси в её центральные районы. Легенды о Соловье-разбойнике в страшных Муромских лесах родились не без их участия.

расселение мещёры

ЗАНЯТИЯ МЕЩЁРЫ
Как я уже сказал, рязано-окские предки мещеры были, скорее всего, скотоводами. Остальные промыслы носили подчинённый характер. При переселении из долины Оки в мещерские леса, скотоводство, вероятно, престало быть главным занятием. Хозяйство стало более комплексным, максимально приспособленным в местной специфике. Лесное скотоводство, охота, рыболовство, огородничество, бортничество. Мещера унаследовала ремесленные навыки своих предков, мещеряки были умелыми кузнецами и отливали изящные художественные изделия их бронзы. Последние изготовлялись по традиционной для окских финнов технологии, сначала украшение лепилось из вощёных верёвочек, затем изготавливалась форма.
Мещера поддерживала торговые и обменные связи, ряд изделий доставлялся издалека. Анализ остатков ткани, найденной на одном из памятников, проведенный художником - реставратором нашего музея А.А.Мамоновой, показал, что некогда это была женская шаль, привезённая из Средиземноморья или даже Египта.

святое озеро у деревни Нармушадь - Мещёрский край

Расселение и язык летописной мещёры по данным топонимии
В памятниках древнерусской письменности наиболее ранняя фиксация этнонима мещера отмечена в Палее толковой (XIII в.; списки начиная с XIV в.) [Палея... 2002: 164]. Под 1298 г. Родословная книга сообщает о завоевании Мещерского края монголо-татарами: «в лѣто 6706 князь Ширинский Бахметъ, Усеиновъ сынъ, пришелъ из Большой Орды в Мещеру, и Мещеру воевалъ и заселъ ее». В летописях оним Мещера впервые появ-ляется в XV в.: «а по Оцѣ по рѣцѣ, гдѣ потече въ Волгу во Влъгу, сѣдить Мурома языкъ свой, Мещера свой, Мордва свой языкъ» [ПСРЛ: V 84, VII 263], Софийская первая, Воскресенская летописи; «Того же мѣсяца здѣланъ градъ древянъ въ Мещерѣ на рѣцѣ на Мокшѣ» [ПСРЛ: VIII 291], 7044 (1536) г., Воскресенская летопись. Обращает на себя внимание как относительно поздняя хронология упоминаний, так и то, что первые лето-писные упоминания содержатся в памятниках, созданных в Московском государстве, т.е. на территории, непосредственно граничившей с Мещерой: очевидно, что сведения о народе, затерянном в лесах и болотах Поочья, чрезвычайно медленно распространялись по русским землям.

Возможно, название мещеры отражено и в имени города Мастр у ал-Идриси (XII в.), «которое, не изменяя графику слова, можно прочесть и как Маштр» [Коновалова 2006: 274].

Долгое время в памятниках отмечается лишь непроизводное с точки зрения древнерусского языка название этого народа; только под конец древнерусской эпохи появляются суффиксальные наименования мещеряки [УАИ 1845: 155], мещеряне [УДАИ 1875: 244], в антропонимии Мещеря-ковъ, 1679 г., Верхотурье [Тупиков 2004: 643].

источник Ильи пророка у деревни Ерахтур (мещёрские края)

Что же за народ мещера? Что нам о нем известно?

Этническое своеобразие мещеры прослеживается по археологическим данным: согласно им, «летописная мещера - это особая группа волжских финнов, сближающаяся по целому ряду показателей с соседними муромой и мордвой, но, тем не менее, существенно отличающаяся от обоих древних народов» [Рябинин 1997: 232].

Как свидетельствуют данные летописей, мещера занимала территорию в Мещерской низменности между муромой, жившей в районе современного Мурома, и мордвой.

Границы Мещерской низменности определяются по рекам Клязьма на севере, Москва на юго-западе, Ока на юге и Судогда и Колпь на востоке. Однако Мещерская низменность - понятие чисто географическое. Насколько точно оно соответствует территории расселения мещерского народа? Археология дает лишь самые общие сведения: «южнее Клязьмы известны немногочисленные могильники мещеры» [Финно-угры... 1987: 69]. В условиях скудности археологического материала определить зону нашего исследования помогут географические названия, сохранившие в своей основе имя исчезнувшего этноса, поскольку, как следует из открытого В.А.Никоновым топонимического закона «относительной негативности», топонимы с этническими основами возникают преимущественно на границах территории проживания данного этноса. Попытки использовать некоторые топонимы с основой Мещер- для определения территории проживания мещеры предпринимались и ранее [см. Кузнецов 1910: 99-100; Рябинин 1997: 214-215]. Из древнерусских источников и относительно современных указателей путем сплошной выборки нами были извлечены следующие топонимы, образованные от этнонима мещера (без учета названий, в основе которых лежат личные имена):

1 - Мещерка, ок. 1358 г. и позднее, волость у Коломны [см. ДДГ 1950: 15, 17, 33, 55].
2 - Мещера (Мещерский городок): «Мещерский», Патриаршая, или Никоновская летопись [ПСРЛ: XI 54] / «Мещерский городокъ», Львовская летопись [там же: XX 210], 1379 г.; «и далъ ему ц(а)рь Новгородское княжение: Нижнии Новъгородъ, Муромъ, Мещеру, Торусу», Софийская первая летопись старшего извода [там же: VI л. 434 об., ст. 509], 1391 г. и позднее; Мещерскъ [, 1572 г.] [ДДГ 1950: 440] (более раннее название Касимова; упоминается с 1263 г. как Городецъ, Городокъ).
3 - Мещер(ь)ское: «Мещерьское» / «Мещерское», «А се имена всем городам Русским, дальним и ближним» (конец XIV - начало XV в.), Залесский город (на правой стороне Оки несколько ниже устья Клязьмы, ныне г. Горбатов в Павловском р-не Нижегородской обл.).
4 - Мещерское, первая четверть XVI в., с 1464 г. Мещерка, с 1596 г. Мещерки, Владимирский уезд, сельцо близ реки Колакши, также производные от него топонимы Мещерская земля, Мещерский луг, Мещерское поле [см. АФЗХ 1951: I 165, 185, 199; 1961, III 158, 159 и др.].
5 - Мещерской стан Бежецкой пятины, XVII в., верховья Волги [УААК 1838: 86].
6 - Мещера (Мещора), название реки близ Цны, XVII в. [УДАИ 1875: 244].
7 - Мещерские города, в верховьях Оки, XVII в. [там же].
8 - Мещерская слобода, на Оке, XVII в. [там же].
9 - Мещериха, река, левый приток Лобни, Клязьмы [Смолицкая 1976: 197].
10 - Мещерка, река, левый приток Оки [там же: 195].
11 - Мещерская Заводь, озеро, по правую сторону от Оки, между Те-шей и устьем Оки [там же: 273].
12 - Мещерское, озеро, рядом с рекой Мещеркой [там же: 195].
13 - Мещерской, овраг, правый приток Илемны, левый приток Мокши, Оки [там же: 193, 237].
14 - Мещорка, правый приток Кельца, левый приток Рановы [там же: 180] (тождественно 6?).
15 - Мещера, село бывшего Богородского уезда Московской губернии [СНМРИ (Моск.) 1862: XXIV 247].
16 - Мещерское, село бывшего Московского уезда и губернии [там же].
17 - Мещерское, село бывшего Подольского уезда Московской губернии [там же].
18 - Мещера, село бывшего Горбатовского уезда Нижегородской губернии [СНМРИ (Ниж.) 1863: XXV 173] (ср. 3).
19 - Мещерские горы, село бывшего Горбатовского уезда Нижегородской губернии [там же] (ср. 3).
20 - Мещерское, село бывшего Наровчатского уезда Пензенской губернии [СНМРИ (Пенз.) 1869: XXX 112].
21 - Мещерское, село бывшего Нижнеломовского уезда Пензенской губернии [там же].
22 - Мещерская, село бывшего Наровчатского уезда Пензенской губернии [там же].
23 - Мешера (?), село бывшего Раненбургского уезда Рязанской губернии [СНМРИ (Ряз.) 1862: XXXV 157].
24 - Мещерка, село бывшего Егорьевского уезда Рязанской губернии [там же].
25 - Мещерские выселки, село бывшего Михайловского уезда Рязанской губернии [там же].
26 - Мещерка, село бывшего Усманского уезда Тамбовской губернии [СНМРИ (Тамб.) 1866: XLII 172].
27 - Мещерский Липяжок, село бывшего Усманского уезда Тамбовской губернии [там же].
28 - Мещеряки, село бывшего Липецкого уезда и губернии [там же].
29 - Мещера, село бывшего Владимирского уезда и губернии [СНМРИ (Влад.) 1866: VI 172] (ср. 4).
30 - Мещерка, село бывшего Юрьевского уезда Владимирской губернии [там же].
31 - Мещерки, село бывшего Гороховецкого уезда Владимирской губернии [там же].
32 - Мещеры, село бывшего Владимирского уезда и губернии [там же].
33 - Мещеры, село бывшего Муромского уезда Владимирской губернии [там же].
34 - Мещерка, село бывшего Ярославского уезда и губернии [Кузнецов 1910: 100].
35 - Мещеры, село бывшего Кашинского уезда Тверской губернии [там
же].

поклонный камень у деревни Чёлохово - почитается и ныне

Ареал топонимов

Ареал топонимов, в основе которых лежит этноним мещера, охватывает среднее и нижнее течение Москвы (15, 16, 24) вплоть до ее устья (1), далее идет по Оке (8, 10, 12, 2), вклиниваясь в правобережье в районе Рязани (в грамотах мы встречаем понятие Мещерский рубеж, который, судя по контексту упоминаний, пролегал к юго-востоку от современной Рязани, между Переяславлем-Рязанским (современная Рязань) и Рязанью (ныне городище Старая Рязань) [см. ДДГ 1950: 85, 334, 338], уходя на юго-запад от Рязанщины в верховья Дона (26, 27, 28), в верхнем течении Мокши (13, 18, 19, 20, 21, 22, 24), Рановы (14, 23) и далее, выше Теши (11); на севере граница ареала проходит по всему течению Клязьмы от верховья (9) до устья (3, 18, 19); отдельные названия встречаются и к северу от Клязьмы (5, 34, 35).

С XV в. название Мещера (Мещерская земля) употребляется в русских памятниках только как название области. В XVI в. правобережную часть Мещеры занимала мордва, ср. сообщение из «Истории о великом князе Московском» Андрея Курбского: «А нас тогда послал со тремянадесять тысящей люду чрез Резанскую землю и потом чрезъ Мещерскую, идѣже есть мордовский языкъ» [БЛДР 1999: 11 282].

Были предложены две этимологии этнонима мещера: от морд. *ḿeškär ‘пчеловод’ (И.И.Миккола) и в связи с самоназванием венгров megyer, magyar и названием народа можар (мажяр), упоминаемого среди народов, принявших участие в походе на Казань (О.Н.Трубачев) [Фасмер 1996: II 616 (дополнение)]. Вторая этимология вызывает у нас сомнение: фоне-тически мещера затруднительно связать с megyer, magyar (из угор. *mańćɜ ‘человек, мужчина’ < др.-ир. Mȧnuṣa- [см. UEW 1988: 866], да и формы, приводимые у Иордана и ал-Идриси, гораздо ближе к *ḿeškär, чем к me-gyer, magyar.

Как полагают, к этнониму мещера восходит родоплеменное название казанских татар мишар; вопрос о происхождении мишарей пока остается открытым [см. Махмутова 1978: 4].

Учитывая географическую близость Мещерского края к территории проживания мордвы, некоторые ученые высказывали предположение, что язык мещеры был близок к мордовскому [Попов 1945] или даже являлся его диалектом [Финно-угры... 1987: 92].

Иная точка зрения у П.Рахконена , который считает, что топонимические данные свидетельствуют о пермском происхождении мещеры. Научным сообществом эта гипотеза поддержана не была [см., например, Напольских www].

Языковым наследием волжско-финского населения Поочья (в т.ч. и мещеры) считается явление цоканья в местных говорах (Д.К.Зеленин, В.Н. Сидоров, Р.И.Аванесов, Н.Н.Соколов, Г.А.Хабургаев).

Проблема изучения расселения и языка летописной мещеры по данным топонимии была поставлена в небольшой статье И.А.Кирьянова , однако дальнейшего развития не получила. В 90- е гг. по-является ряд публикаций, в которых делаются попытки обобщить исторические сведения о мещере (В.И.Лебедев, А.М.Орлов, Р.Ж.Баязитова и В.П. Маладихин), но лингвистическая сторона вопроса по-прежнему остается за пределами внимания исследователей (если не считать упомянутую выше статью П.Рахконена).

Анализ топонимии мещерского происхождения осложняется многослойностью финно-угорской топонимии Мещерского края: так, по исследованиям М.Фасмера, территория к востоку от Москвы, включая основную часть Мещерской низменности, входит в ареал распространения мерянской топонимии; мордовские названия распространены вплоть до правобережной части бассейна Средней Оки, охватывая на левобережье лишь нижнюю и среднюю Пру и окрестности Касимова [Монгайт 1961: 218]. Особенно актуальной представляется задача разграничения мещерской и мордовской топонимии (с учетом гипотезы о близком родстве этих языков). С целью избежать возможного смешения этих топонимических слоев мы исключили из нашего рассмотрения перечисленные выше территории Мещеры, на которых зафиксировано присутствие мордвы.

Ввиду вышесказанного понятно, что исходным методологическим приемом нашего исследования должно быть сравнение субстратной топонимии Мещерского края с данными мордовских языков, что даст возможность установить черты сходства и отличия между последними, с одной стороны, и мещерским языком, с другой. Ниже дается этимологический анализ гидронимов Поочья (за пределами территории исторического про-живания мордвы, которая локализуется в междуречье Ока - Цна - Сура [см. Матичак 2007: 36]), соотносящихся с мордовскими лексемами (материал взят из каталога Г.П.Смолицкой ); названия перечисляются в порядке географического расположения обозначаемых ими объектов в направлении к устью Оки.

изображение мещёры в Шиловском краеведческом музее

Левые притоки Москвы от Рузы до Пехорки.

Нудаль (Нудоль, Нудыль) - ср. эрз. нудей ‘камыш’ [Э-РС 1993: 420] (мокш. нюди ‘тростник’ [см. Вершинин 2004-: III 298]).

Велога - ср. эрз., мокш. веле ‘село’ [Э-РС 1949: 48; М-РС 1993: 26] или к эрз. велия ‘вихрь, смерч’ (ср. фин. диал. vilo, vileä ‘косой, с перекосом’
(= vino) [Вершинин 2004-: I 46]).

Левые притоки Москвы от Пехорки (включительно) до устья.

Шувоя - ср. мокш. шову ‘пенистый’ М-РС 1993 173 (эрз. човов ‘то же’
[ОФ-УЯ 1976: II 262], мар. шовын, горн. шавынь ‘мыло’ [СлМЯ 1990-2005: IX 162]).

Лушата - ср. эрз. луш ‘беспросыпно ’ (в выражении весе луш удыть ‘все спят беспросыпно’) [Э-РС 1949: 127].

Нятынка (Нетынка) - ср. эрз. нетьке ‘ветка, ствол, стебель, ботва, ягодный куст’ [Э-РС 1949: 148; Вершинин 2004-: III 288], мокш. нетьке ‘ботва, стебель’ [М-РС 1993: 101].
Левые притоки Оки от Москвы до Солотчи (включительно). Мадров, овраг - ср. эрз. мадемс ‘ложиться (спать и т.п.)’, мадамо‘1) помост (на речке для стирки белья), 2) переход (из жердей или досок через ручей или речку)’ [Э-РС 1949: 127], мокш. мадомс ‘лечь’ [М-РС 1993: 84]; суффикс -р-, как в мордовском топониме Пичаркужа [см. Цыганкин. Топонимическая система... www]. Конечное -ов может быть суффиксом на русской почве.

Кондырка - ср. мокш. канда ‘запруда’ или кандо ‘занос’ (только в то-понимии) [Цыганкин 2004: 137].

Пещур - ср. эрз. пеште ‘орех’ [Э-РС 1949: 165], мокш. пяште ‘то же’ [Вершинин 2004-: III 350].

Вадры, озеро - ср. эрз. вадря ‘1) хороший, красивый; 2) добрый’ [Э-РС 1949: 38], мокш. вадряв ‘приглаженный’ [Вершинин 2004-: I 36].

Палтамское, озеро - ср. Палт, название оврага в сгоревшем лесу и лесной возвышенности в Мордовии [Цыганкин 2004: 267 (без объяснения)]. См. ниже.

Кельца (Кильца) - ср. эрз. келей, kelev, keleŋ ‘широкий’ [Э-РС 1949: 95; Вершинин 2004-: II 127], мокш. кели ‘то же’ [М-РС 1993: 49].

Маценец, озеро - ср. эрз. мацей ‘гусь’ [Э-РС 1949: 132], мокш. маци ‘то же’, мациень ‘гусиный’ [М-РС 1993: 88] или мокш. маця ‘мелкий, неглубокий (о водоеме)’ [там же: 89].

Левые притоки Оки от Солотчи (исключая) до Пры (исключая).

Шумошка (Шумуш, Шумокша; с. Шумашь, Шумошь) - ср. эрз. шуморқс ‘здоровый, крепкий’ [Э-РС 1949: 254].

Сщерок (Щерок) - ср. эрз. штердемс ‘прясть’ [Э-РС 1949: 253], штере ‘веретено’, в топонимии ‘круговорот реки’ [см. Цыганкин 2004: 418].

Сядрина, Сердина - ср. эрз. сярдо ‘лось’ [Э-РС 1949: 206].

Ибердь (Иберда), река; Ибердус, озеро - ср. эрз. ибардемс ‘быстро и много есть’, в котором выделяется корень иб-, сопоставляемый с тюрк.-тат. убу ‘глотать’ [см. Вершинин 2004-: I 81] (в номинационном отношении ср., например, Гълта/ Гълтъ/ Голтва (левый приток Псла) < праслав. *glъt-/ *gъlt- [см. Трубачев 1968: 73]); во второй части названия рефлекс фин.-угор. *ertä ‘сторона’ [см. UEW 1988: 625].

Сан (Санское), озеро - ср. эрз. сан ‘жила’, саньямс ‘сделаться вязким, клейким’ [Э-РС 1949: 190], мокш. сан ‘жила’, сану ‘1) глинистый; 2) вязкий, тягучий (о растворе и т.п.)’ [М-РС 1993: 137].

Покша, озеро - ср. эрз. покш ‘большой’ [Э-РС 1949: 170].

Лушмен, озеро - ср. эрз. лушмо ‘низина, отлогий овраг’ [Э-РС 1949:
127].

Пешека, озеро - ср. эрз. пешкс ‘орешник’ [Э-РС 1949: 165] (см. выше Пещур).

Штыра - ср. реку Штырма в Мордовии, название которой связывается с эрз. штере. см. выше Сщерок (Щерок).

Лушмадь (Лушнадь, Лушнань?) (см. выше Лушмен).

Левые притоки Оки от Пры (включительно) до Гуся (исключая).

Ошник - ср. эрз., мокш. ош ‘город’ [Э-РС 1949: 158; М-РС 1993: 107] (урал. *woča: ‘забор, затон’ [см. ОФ-УЯ 1974: I 408]).

Чада - ср. эрз. чадомс ‘уйти через край (о жидкости при кипении)’, чадо: чадоведь ‘половодье’ [Э-РС 1949: 244] (мокш. шада ‘то же’ [М-РС 1993: 168]).

Тюкогор, озеро - ср. эрз. тюқ ‘тупик’ [Э-РС 1949: 228].

Лакаша - ср. эрз. лакамс ‘кипеть’ [Э-РС 1949: 118], мокш. лаксемс ‘то же’ [М-РС 1993: 75].

Лашма - ср. эрз. лашмо ‘долина’ [Э-РС 1949: 120], мокш. лашма ‘лощина, долина’ [М-РС 1993: 77].

Пымлос - ср. мокш. пимс ‘вариться’ [М-РС 1993: 119].

Тылма, озеро - ср. эрз. тилим ‘болото (заросшее тростником)’ [Э-РС
1993: 662].

Перхи, озеро - ср мокш. перф ‘вокруг, около’, откуда топоним Перхляй [см. Цыганкин 2004: 274].

Пандусар - ср. эрз. пандо ‘гора’ [Э-РС 1949: 159], мокш. панда ‘то же’ [М-РС 1993: 112] и эрз. сара ‘развилка, ответвление’ (в топонимии) [Цыганкин 2004: 125].

Левые притоки Клязьмы от Шерны (Серой) до Киржача (исключая).

русская одежда в Рязанской области - заимствованы элементы мещёры

Наличие гидронимов мордовского типа в бассейне Клязьмы отметил А.И.Попов ; предложенные им этимологии обладают разной степенью убедительности: некоторые из них не вызывают сомнений (Киржач, Пекша), принадлежность других названий к языку, близкому к мордовскому, представляется проблематичной (Липня, Пола, Нерль).

Печкура (Пешкура, Кечкура?)- ср. эрз. пешкс ‘орешник’ [ЭРС 1949: 165] или печқемс ‘перейти реку вброд’ [там же] (ср. аналогичное объяснение эрзянского топонима Печкема [см. Цыганкин 2004: 276]).

Морыза - ср. эрз. морамс ‘петь’, морыця ‘поющий’ [Э-РС 1949: 141], мокш. морсемс ‘петь’ [М-РС 1993: 93].

Ликоуша, озеро - ср. эрз. лиқша ‘греча, гречиха’ [Э-РС 1949: 123] (?).

Левые притоки Клязьмы от Киржача (включительно) до Пекши (исключая).

Киржач (Кержач) - ср. мокш. кержи ‘левый’ [М-РС 1993: 52] (А.И.Попов).

Киленка - ср. эрз. kil"ej, kil"eŋ ‘береза’ [Э-РС 1949: 99; UEW 1988: 169] (мокш. келу ‘то же’ [М-РС 1993: 49]).

Левые притоки Клязьмы от Пекши (включительно) до Колокши (исключая).

Пекша - ср. эрз. пекше ‘липа’ [Э-РС 1949: 163] (П.Равила [Никонов 1966: 323]), (мокш. päšе, päšks ‘то же’ ).

Селекша - ср. эрз. selej, seleng ‘вяз’ [Э-РС 1949: 192; ОФ-УЯ 1974: I 414], мокш. säli ‘то же’ (ср. многочисленные мордовские топонимы с этой основой [см. Цыганкин 2004: 325]).

Мурмога - ср. эрз. мурнемс ‘ругать’, мурномс ‘мурлыкать’ [Э-РС 1949: 142] (звукоподр.).

Ильма, Ильмахта, Ильмохта - ср. эрз. ильмештямс ‘ударить’ [Э-РС 1993: 209]. Напрашивающееся сопоставление с фин.-угор. *jilmä ‘небо’, во многих языках ‘погода’, представляется менее вероятным, так как это слово отмечено только в языках народов, никогда не проживавших на данной территории (прибалтийско-финских, саамском, пермских и обско-угорских) [см. ОФ-УЯ 1974: I 414]. Вторая часть связана с термином ах,
ахт, образующим в Западной Сибири гидронимы, обозначающие протоку, соединяющую озеро с рекой, небольшую реку [Мурзаев 1984: 60]. Эта основа отмечена в мордовских топонимах Ахтаб, Ахток [см. Цыганкин 2004: 31].

Тувка - ср. эрз. туво ‘свинья’ [Э-РС 1949: 225], мокш. тува ‘то же’ [М-РС 1993: 156] (учитывая соотнесенность с мордовскими словами и ряда соседних гидронимов, это объяснение представляется более вероятным, чем связь с мар. диал. тува ‘омут’ [СлМЯ 1990-2005: VII 228]).

Шуверка (Шуберка) - ср. мокш. шувару ‘песчаный’ [М-РС 1993: 174].

Левые притоки Клязьмы от Колокши (включительно) до Нерли (исключая).

Пещура - ср. эрз. пеште ‘орех’ [Э-РС 1949: 165] (ср. выше аналогичное название).

Сорокша (Серокша) - ср. эрз. соракадомс ‘1) вздрогнуть, 2) задрожать’ [Э-РС 1993: 602], сорк, наречно-изобразительное слово, передающее дрожь, вздрагивание, соркс ‘дрожь’ [там же: 603], мокш. сорнамс ‘дрожать (о голосе)’ [М-РС 1993: 144].

Выремша - ср. эрз., мокш. вирь ‘лес’ [Э-РС 1949: 54; М-РС 1993: 29].

Кувтига - ср. эрз. кувтолдомс ‘блестеть, сиять’ [Э-РС 1949: 113] (мокш. кфчядомс ‘сверкнуть, мелькнуть’ [Вершинин 2004-: II 176]).

Кукорша - ср. эрз. қукорьгадомс ‘съежиться, сжаться, скорчиться’ [Э-РС 1949: 114].

Тоярша (Стоярша) - ср. эрз. тояра ‘куст’ [Э-РС 1949: 224].

Кижтома, Кихтома - ср. эрз. кижнемс ‘хрипеть, осипнуть’ [Э-РС 1949: 99].

Мурмож (см. выше Мурмога).

Притоки Нерли.

Печуга - ср. эрз. печтямс ‘переправить, переправиться (через реку и т.п.)’ [Э-РС 1949: 165], печкемс ‘перейти вброд, переправиться’ [Вершинин 2004-: III 349].

Нилка, с. Нила - ср. эрз. нилемс ‘проглотить’ [Э-РС 1949: 148] (с номинационной точки зрения ср. выше Ибердь).

Теза, Пеза, Пежа - ср. эрз., мокш. пиземс ‘идти (о дожде), моросить’ [Вершинин 2004-: III 352]) или пиже ‘зеленый’ [М-РС 1993: 118], эрз. пиже ‘медь’.

Рокша, Ропта - ср. эрз. рокамс ‘хрюкать’ [Э-РС 1949: 187], мокш. рохамс ‘то же’ [М-РС 1993: 136].

Селекша - ср. эрз. селей ‘вяз’ [Э-РС 1949: 192] (ср. выше тождественное название).

Симинка, с. Сима - ср. эрз. симемс ‘пить’ [Э-РС 1949: 195], мокш. симомс ‘то же’ [М-РС 1993: 142]; в номинационном отношении ср. названия рек Питомша, бассейн Оки [Смолицкая 1976: 179, 183]; Питьба, левый приток Волхова, или см. ниже.

Кустирица - ср. эрз. кустемс ‘поднять’ [Э-РС 1949: 116].

Пиногорь - ср. эрз. пине ‘собакаʼ [Э-РС 1949: 167].

Урад - ср. эрз. урадомс ‘1) разматывать; 2) очищать, промывать (кишки животного); 3) дохнуть’ [Э-РС 1949: 233; Э-РС 1993: 696], мокш. урадомс ‘пасть (о скоте)’ [М-РС 1993: 161].

Тума (Тумка) - эрз. тумо ‘дуб’ [Э-РС 1949: 227], мокш. тума ‘то же’ [М-РС 1993: 156] (? также мар. горн. тумо ‘то же’ [СлМЯ 1990-2005: VII 254]).

поклонный камень около городища Старая Рязань

Вышехро - ср. эрз., мокш. виш ‘полба’ [Э-РС 1949: 54; М-РС 1993: 30].

Левые притоки Клязьмы от Нерли (исключая) до Тезы (включительно).

Калдомка - ср. эрз. кальдердемс ‘дребезжать, звенеть, бряцать’, калдордомс ‘издавать звуки, подобные звукам погремушки, колотушки и т.п.’ [Э-РС 1949: 87, 89], мокш. калдордомс ‘стучать, греметь, грохотать, громыхать (о телеге, посуде)’ [М-РС 1993: 42] или эрз. кальдяв ‘плохой’ [Э-РС 1949: 89].

Скамоба (Скалюба?) - ср. эрз. скал ‘корова’ [Э-РС 1949: 196], мокш. скал ‘телка’ [М-РС 1993: 143].

Исколяшка (Искаляшка). Аналогично предыдущему; начальное И- на
русской почве, ср. Идолга, Иструга и др.

Пежа (см. выше Теза, Пеза, Пежа).

Шерша, Ширеша - ср. эрз. шержев ‘седой’ [Э-РС 1949: 250] (?).

Янкань - ср. эрз. ёнкс ‘сторона, направление’ [Э-РС 1949: 70], мокш. ян ‘тропа’ [М-РС 1993: 184].

Наромша (Нарамша) - ср. эрз. нар ‘трава, луг’ [Вершинин 2004-: III 276], мокш. нар ‘трава-мурава’ [М-РС 1993: 99].

Смехро, Селехра - ср. эрз. селей ‘вяз’ [Э-РС 1949: 192] (см. выше Селекша).

Сезехра - ср. эрз. сеземс ‘перейти, переехать (в т.ч. реку)’ [Э-РС 1949:
192].

Ламо, озеро - ср. эрз. ламо ‘много’ [Э-РС 1949: 119], мокш. лама ‘то
же’ [М-РС 1993: 75].

Печехра, озеро (см. выше Печуга).

Пешек - ср. эрз. пешкс ‘орешник’ [Э-РС 1949: 165] (ср. выше Пешека).

Теза (см. выше Теза, Пеза, Пежа).

Лисва - ср. эрз. лисьма ‘колодец’, лись (лиссь, лисемс) ‘выйти, прорас-
ти’ [Э-РС 1949: 124], эрз., мокш. лисьмапря ‘родник’, мокш. лихтибря ‘то
же’ [Вершинин 2004-: II 214].

Ванчель - ср. эрз. ванькс ‘чистый’ [Э-РС 1949: 43], мокш. диал. ванькс
‘целиком’ [Вершинин 2004-: I 40].

Палешка, с. Палех - ср. эрз. палакс, название растений (крапивы и других обжигающих кожу) [Э-РС 1949: 158], мокш. палокс ‘крапива’ [М-РС 1993: 111] (? есть и мар. пал ‘дальний, далекий’ [СлМЯ 1990-2005: V 20]).

Сердуг, Серзух - ср. эрз. сярдо ‘лось’ [Э-РС 1949: 206].

Сало (Салоль?), озеро - ср. эрз., мокш. сал ‘соль’ [Э-РС 1949: 189; М-РС 1993: 137].

Понехра, озеро - ср эрз., мокш. понамс ‘вить’ [Э-РС 1949: 172; М-РС
1993: 123].

Нозоха, Нозага - ср. мокш. нозомс ‘сосать’ [М-РС 1993: 102]; в номинационном отношении ср. гидронимы Сосонка, Сосулька в бассейне Оки [Смолицкая 1976: 116, 153].
Мурма (см. выше Мурмога, Мурмож).

Левые притоки Клязьмы от Тезы (исключая) до устья.

Пузехра, озеро - ср. эрз. поза ‘квас’, позаня ‘1) кислый (о лице), 2) мутный (о глазах)’ [Э-РС 1949: 170]. Мордовский топоним Пуза лей сопоставляется с коми пузга, пузым ‘нанос, песчаное дно реки’ [Цыганкин 2004: 295].

Вичехра (Витехра?), овраг - ср. эрз. вить ‘правый’ [Э-РС 1949: 54].

Селихра, озеро - ср. эрз. селей ‘вяз’ [Э-РС 1949: 192] (ср. выше Селекша, Селехра).

Ламхра, озеро (см. выше Ламо).

Кощела - ср. эрз. кошт ‘воздух, пар’ [Э-РС 1949: 111]; с точки зрения номинации ср. этимологию названия озера Ильмень [см. Фасмер 1996: II 128].

Ландех (Ландих) - ср. эрз., мокш. ландямс ‘присесть на корточки’ [Э-РС 1949: 119; М-РС 1993: 76] (ср. русские гидронимы типа Нича: никнуть).

Пурех - ср. эрз. пор ‘мел’ [Э-РС 1949: 172], мокш. пур ‘то же’ [М-РС 1993: 130] (? также в мар. [см. СлМЯ 1990-2005: V 185]).

Вельевамиха - ср. эрз., мокш. вель-, корень слов с общим значением ‘верхний’: эрз. вельга, вельдерьма, велькс, мокш. вельф, вельхкс и др. [см. Э-РС 1949: 48; М-РС 1993: 26].

Пурех (см. выше).

Кельмань - ср. эрз. кельме ‘холодный’ [Э-РС 1949: 96]; многочисленные мордовские топонимы с этой основой приводит Д.В.Цыганкин [см. 2004: 229].

Ламех (см. Ламо, Ламхра).

Уварех, озеро - ср. эрз. увардомс ‘перемотать’ [Э-РС 1949: 229].

Печкур (см. выше Печкура).

Печура (см. выше Печуга, Печехра, Печихра).

Пекша (см. выше аналогичное название).

Парсух, Пардух - ср. мокш. парсемс ‘мычать, блеять’ [М-РС 1993: 113].

Покша (см. выше аналогичное название).

Пурхомской, источник - ср. эрз. пургамс ‘брызнуть’ [Э-РС 1949: 180] (? также мар. пургалаш ‘то же’ [СлМЯ 1990-2005: V 415]).

Пуряма, озеро (ср. выше Пурех).

Правые притоки Клязьмы с верховья до Судогды (исключая).

Сеньга - ср. эрз. сэней, мокш. сени ‘род рыбы’ [ОФ-УЯ 1974: I 417; см. Ююкин 2013: 286].

Таймыга - ср. эрз. таймаскадомс ‘1) оцепенеть, стать неподвижным, 2) перен. присмиреть, утихнуть’ [Э-РС 1993: 641], таймаза ‘смирный’ [Э-РС 1949: 207], мокш. таймаза ‘оторопевший’ [М-РС 1993: 151].

Как свидетельствуют результаты проведенного исследования (количество и близость выявленных соответствий), мещерский язык находился в отношениях близкого родства с мордовскими языками, особенно с эрзянским; его связи с мокшанским языком являлись гораздо более отдаленными.

из 84 рассмотренных выше гидронимов 43 (51,1%) находят соответствия в эрзянском языке (по крайней мере в форме, соответствующей фо-нетическому облику гидронима), 33 (39,3%) обнаруживают близкие параллели как в эрзянском, так и в мокшанском языках, и лишь 8 (9,5%) названий соотносятся с мокшанскими лексемами, не имеющими близких форм в эрзянском.

В семантическом отношении среди основ гидронимов преобладают названия растений и животных, основы с процессуальными значениями, характеризующими те или иные свойства водоемов (по издаваемому звуку, движению воды, форме русла), географические термины.

Важно отметить, что только 6 гидронимов (Ландех, Палех, Пурех, Пурхомской, Тувка, Тума, Шувоя) могут быть соотнесены как с мордовскими, так и с марийскими словами; таким образом, возможность наличия в рассмотренном материале мерянских элементов незначительна.

При всей близости мещерского языка к мордовскому, гидронимия свидетельствует о наличии в нем ряда особенностей, отличающих его от последнего и, соответственно, создающих своеобразие языка мещеры.

В области фонетики обращают на себя внимание следующие черты (разумеется, о полноценной фонологической реконструкции речь идти не может; мы оперируем лишь наиболее обобщенными звукотипами, на которые условно распространены фонологические характеристики фонем мордовских языков).

1. Более широкое распространение зубных согласных, наличие их во многих случаях в соответствие мордовским консонантам другого места образования:

а) зубной (твердый) ~ морд. зубно-небный (мягкий): Вадры, Велога,
Вышехро (изменение возможно и на русской почве), Тылма;
б) зубной ц ~ морд. средненебный j: Кельца, Келецкое;
в) зубной т ~ морд. губной п: Теза ~ Пеза, Пежа;
г) зубной л ~ морд. средненебный j: Нудаль (смягчение конечного со-
гласного могло произойти на русской почве).

2. Отличия в употреблении фрикативных согласных, которые отразились в следующих явлениях: неразличение зубных и небных фрикативных (Пеза, Теза ~ Пежа), неразличение переднеязычных смычных и фрикативных (Морыза, Сердуг ~ Серзух, Пардух ~ Парсух), глухой фрикативный χ (отсутствующий в исконно мордовских словах [см. ОФ-УЯ 1974: I 284]) в соответствие мордовскому смычному (Пурхомской, названия с формантом -ех (см. ниже)).

3. Cохранение η в тех случаях, когда в мордовском он перешел в j: Киленка, Маценец.

4. у ~ эрз. о: Пандусар, Пузехра, Пурех, Пуряма, Шувоя. Переход о в у присущ и удмуртскому языку.

5. Палатальный гласный е в соответствие мокшанским велярным а, и: Шуверка, Пеза (Пежа). Переход а > е (правда, лишь в конце слова) известен и в северных диалектах саамского языка [см. ОФ-УЯ 1974: I 193].

В области словообразования гидронимия мещерского происхождения почти не обнаруживает специфических черт по сравнению с мордовскими языками по составу словообразовательных средств: почти все финалы названий (кроме (-л)-ос/ -ус и -юб-) могут быть возведены к финно-угорским именным суффиксам, известным и на мордовской почве, в т.ч. в качестве топонимических формантов [см. ОФ-УЯ 1974: I 337-359; ОФ-УЯ 1976: II 299-304; Цыганкин 1981: 34-56; Цыганкин.

Топонимическая -юб- : Скалюба; -адь: Лушмадь/ Лушнадь, -ата: Лушата - *-t-, морд. -да/ -до (непродуктивный); -ел- : Ванчель, Кощела - *-l-, морд. -ла (топоним Тумала); -ма: Сотьма, Шартма, -ам- : Палтамское, -ом- : Калдомка, Кижтома/ Кихтома, Пурхомской, -ям- : Пуряма - *-m-, морд. -ма/ -мо (непродуктивный); -ань: Кельмань, -ен- : Лушмен, Сегдено, Товден/ Тогден, -ын- : Нятынка - *-n- (*-ń-?), морд. -нь; -р- : Кондырка, Мадров, Тынорец (ср. Тынус) - *-r-, морд. -р, -рь/ -ра, -ре (непродуктивный); (-л)-ос: Пымлос, Уколос, -ус: Тынус (Тунус); -кша: Селекша, Сорокша -морд. -кш (топоним Потякш) или из фин.-угор. *икса/ *икша ‘залив, заводь’, ср. мар. икса; -ш- : Шумошка, -ша: Выремша, Кукорша, Рокша, Тоярша, Наромша - *-ś-, морд. -ш (топоним Каргаш); сложение основ: Вельевамиха, Пандусар. Относительно происхождения форманта [-ас-/] -ос/ -ус, встречающегося на широкой территории распространения финно-угорских языков, существуют различные мнения.

Интересные наблюдения могут быть сделаны относительно некоторых гидронимических формантов, восходящих к полнозначным словам.

Формант -ех, встречающийся в нескольких гидронимах в низовье Клязьмы (Варех, Ламех, Ландех, Люлех, Палех, Пурех, Уварех) и, несомненно, восходящий к рефлексу урал. *joke̮ ‘река’ [ОФ-УЯ 1974: I 403] (подобно -ега/-ога в топонимах прибалтийско-финского происхождения, перм. -юг и др.), ввиду своей ареальной ограниченности, носит, очевидно, диалектный характер. Несмотря на то, что три гидронима этой группы имеют также близкие параллели в марийском, нет оснований предполагать его мерянское происхождение, поскольку мерянский рефлекс этого слова (*juk < *joGǝ [Ткаченко 2007: 117]) значительно отличается от форманта -ех в фонетическом отношении; кроме того, основа названия Ламех, повторяющаяся в ряде других названий, не имеет соответствия в марийском.

О названии Люлех см. ниже. Этот детерминатив представлен в мещерской гидронимии во многих вариантах русской адаптации, значительно облегченной его созвучием с распространенными суффиксами русского языка: ср. Серзух, Пардух (Парсух); Велога, Мурмога; Нозоха; Кувтига; Таймыга.

Наличие рефлекса урал. *joke̮ ‘река’ ‒ очень яркая черта, отличающая мещерские диалекты от мордовских, в которых река обозначается древним заимствованием из балтийских языков (эрз. лей, мокш. ляй).

Формант V + хра, V + хро (Вышехро, Селехра (Смехро), Сезехра, Печехра, Понехра, Пузехра, Вичехра (Витехра?), Селихра, Ламхра; из фин.-волж. *jähre (-ǝ) ‘озеро’ [см. SKES 1955-1978: I 132]) считают мерянским [Альквист 2000: 25 и сл.].

Однако тот же автор отмечает то обстоятельство, что этот формант крайне редок в топонимии Ярославского края (т.е. на центральной мерянской территории) и распространен в основном в среднем и нижнем течении Оки и нижнем течении Клязьмы, в бассейне Пры и Гуся и восточнее (в наших материалах гидронимы этого типа представлены только в среднем и нижнем течении Клязьмы от Нерли до устья), т.е. соотносится скорее с территорией расселения мещеры, а не мери. Все гидронимы этого типа хорошо этимологизируются путем привлечения данных мордовских языков, тогда как ни одна основа не имеет параллелей в марийском.

Этот формант свидетельствует об отсутствии в мещерском рефлексе этого слова уменьшительного суффикса -ке, присутствующего в обоих мордовских языках (эрз. эрьке, мокш. эрьхке). В отдельных случаях представлены и другие фонетические варианты этого детерминатива: -горь (Пиногорь, Тюкогорь), -гря (Кумагря, см. ниже); вероятно, они возникли по аналогии с определенными словами русского языка, ср. многочисленные топонимы со второй частью -горь(е) < гора, возгря ʻсопляʼ и под.

Формант -ур(а) (Печкура, Печкур, Печура; Пещура, Пещур) известен и в мордовском; он восходит к сохранившемуся только в топонимии слову со значением ʻвозвышенностьʼ [см. Цыганкин. Из наблюдений... www]. В гидронимии это слово могло употребляться в значении ‘верховье’, ср. использование слова пря, собственно ‘голова’, в значениях ‘вершина’ и ‘верховье’ [см. Цыганкин. Топонимы... www].

Наиболее сложной задачей является реконструкция лексики мещерского языка, не имеющей соответствий в мордовском. Надежным представляется привлечение для решения этой задачи лишь тех названий, фонетический облик которых противоречит установленным исследователями законам мерянского языка.

В отобранных по этому критерию гидронимах обнаруживается целый ряд основ, не известных на мордовской почве, однако соотносящихся с лексемами, которые относятся к различным хронологическим пластам лексики финно-угорских языков:

1. Уральский: Кумагря: урал. *koj(e̮)-mɜ: ? удм. кум: сара-кум ‘зырянский’, выжы-кум ‘родство’ (выжы ‘корень’), ? коми коми ‘зырянин, зырянский’, коми-пермяц. коми ‘пермяцкий’, манс. χum, χom ‘мужчина, муж, человек’ (ед. ч.), венг. hím ‘самец’, селькуп. qum, qup ‘человек, селькупский’ [ОФ-УЯ 1974: I 401].

2. Финно-угорский: Люлех (Люлих) : фин.-угор. *lewle ‘дух, душа’: фин. lӧyly ‘пар’, эст. leil (leile, leili) ‘то же’, ? саам. liew"lä ‘то же’, удм. lul, коми lol-, хант. lil, LĭL, манс. lil, lili, венг. lēlek ‘душа’ [ОФ-УЯ 1974: I 424].

Чрезвычайно любопытен ряд эндемичных соответствий с обско-угорскими языками:

Сегдено (Сегденское, Сегдино, Сегодино, Сегодань) ‒ ср. хант. sǝvty ‘плести, вязать’ [Скамейко, Сязи 1992: 81], диал. (вах.) sӧγt̄ä (пов. sǝ̈γu) ‘плести, сплетать, сплести; вить, свивать, свить, завивать, завить’ Терешкин 1961: 187], (приурал., Усть-Соб) sǝγta ‘мотать, намотать’, (шурышкар., Сынь) syγty ‘собирать, сматывать’, sǝγǝnsa ‘сборка, наматывание’ [ДСХЯ 2011: 121, 122], манс. soγtantaŋkve ‘наматывать, свертывать’[Баландин, Вахрушева 1958: 107]; Сойма ‒ ср. хант. sajǝm, sojǝm, sojam , soyam ‘ручей, маленькая речушка; овраг с водой’ [Скамейко, Сязи 1992: 80], диал. (вах.) säb (1 ед. sivǝ̈m) ‘ручей, вытекающий из озера’ [Терешкин 1961: 185], манс. soyum ‘ручей, родник’, soym ‘то же’ (юж.-манс. (конд.)) [Баландин, Вахрушева 1958: 107], sōjim ‘лес на берегу ручья’, sojim ‘болотистая трясина’, sɔjem ‘ручей’; ср. Сойма, река в бассейне Печоры [ГВР www]; Товден (Тогден) (река), Тогда (озеро) ‒ ср. манс. tɛ̮jǝt, tajt (Nom. pl. tajtǝt), tē̮t, tājǝt , tāyt ‘рукав’ [Ромбандеева, Кузакова 1982:122], Tagt ‘река Сосьва’ [Баландин, Вахрушева 1958: 114], из которого объясняется также название реки Тавда [Фролов 1994: 215].

Формы гидронима Товден (Тогден) даже отражают чередование g/v, присущее обско-угорским языкам.

3. Финно-пермский: Симинка (Сима) (?) : фин.-перм. *simɜ ‘ржавчина; ржавый, черный’: мар. šim, šimÿ, šeme ‘черный’, ? удм. syny- : synomy-‘ржаветь, заржаветь’, коми sim ‘ржавчина, ржавый, смуглый’ [ОФ-УЯ 1974: I 427]; в удмуртском языке находят соответствия основы гидронимов Тынорец, Тынус (ср. удм. диал. tyn ‘тихий, бесшумный, спокойный’ [У-РС 2008: 669]) и Палтамское (ср. paltï, послелог ‘близко, около’ [там
же: 509]; ср. объяснение мордовского топонима Перхляй от тождественного в грамматическом и семантическом отношении слова (см. Перхи).

4. Прибалтийско-финский: Тетрух, ср. фин. teeri, карел. tetri, tedri, t́odri, (ливв.) tedri, (люд.) tedri, tedŕ, вепс. t́edr, t́edŕ, вод. tedre, эст. teder, лив. tèddõrz ‘тетерев’ (из балт.) [см. SKES 1955-1978; UEW 1988: 794; С-ОС 2007: 61; NES 2007: 1289].

Наибольшая концентрация мещерских гидронимов наблюдается в зонах от Москвы-реки до Пры, от Пекши до Колокши и близ устья Клязьмы.

Как свидетельствуют их фонетические особенности, древнерусская адаптация этих названий произошла после окончания праславянской эпохи, однако до исчезновения редуцированных в слабой позиции (т.е. ранее второй половины XI в.), ср. Кельца, Сеньга на западной и восточной границах мещерского ареала соответственно.

_______________________________________________________________________________________________________________
ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ И ФОТО:
Команда Кочующие
Егорьевский курьер, № 25, 2011
http://www.kominarod.ru/gazeta/usersnews/2011/06/20/usersnews_2105.html
http://merjamaa.ru/
Б.А. Куфтин "Культура Мещёры". Москва 2016. Merja-press. Формат А5. 155 страниц с иллюстрациями.
Иванов А. Раскопки в селе Пустоши, Судогодский уезд Владимирской губернии 1924 г. Владимирское издательство «Призыв» 1925 г.
Сайт Википедия
Напольских В. В. Булгарская эпоха в истории финно-угорских народов Поволжья и Предуралья // История татар с древнейших времён в семи томах. Том 2.
Орлов А. М. Мещера, мещеряки, мишари

Если соединить на карте Москву, Владимир, Рязань линиями по Клязьме, Москва-реке, Оке, речкам Колпь и Судогда , которые берут начало в Гусь-Хрустальном районе и текут в Оку и в Клязьму, то получившийся треугольник, площадью около 25 тысяч кв. км., с острием у Москвы и есть знаменитая Мещёра .

Константин Паустовский в своей повести “Мещерская сторона ” писал: “Я не буду называть широт и долгот Мещёрского края . Достаточно сказать, что он лежит между Владимиром и Рязанью, недалеко от Москвы, и является одним из немногих уцелевших лесных островов, остатком великого пояса хвойных лесов. Он тянулся некогда от Полесья до Урала … В этих лесах отсиживалась от татарских набегов древняя Русь”.

Много тысячелетий назад прокатился по этой земле ледник, оставив после себя огромную чашу-впадину – Мещёрскую низменность . В глубине низменности, всего в 150 км от мегаполиса лежит дикий заповедный край с дремучими, преимущественно хвойными лесами (южной тайги), с многочисленными торфяными озёрами и реками.

Мещёрские (Клепиковские) озёра вместе с реками Бужа и Пра образуют здесь водную систему, протянувшуюся с севера на юг более чем на 270 км, над которой проходит основной пролёт северных птиц. Во время весенних разливов озёра сливаются вместе образуя огромное озеро. В половодья вода покрывает 60% территории внутренней Мещёры. Кто видел здешнее весеннее половодье обязательно вернётся сюда. Как говорит Василий Песков “Весна над Мещёрой – это непередаваемо: летят гуси, огромное количество мелких птиц – сорокопутов, соловьёв. Для меня несколько дней здесь провести – всё равно что верующему в Иерусалиме побывать!”.

Заросшие камышами торфяные берега озёр, березняки в папоротниках, песок и гривы боров-беломошников, можжевельник и вереск, вековые ели и дубравы по берегам неспешных тёмных рек, где некоторые дубы помнят времена Петра Великого. Торф, болота с клюквой, поросшие островами чапыжника – всё это и сегодня пейзажи родной Мещёры .

Главные реки Мещёры в границах национальных парков – Бужа с притоком Поль , и Пра . Бужа берёт начало в озере Исихра всего в нескольких километрах от Клязьмы, но течёт она не к ней, а с севера на юг, впадая в озеро Святое, с которого начинается цепь Мещёрский озёр. Протяженность Бужи 92 км, а площадь её бассейна 1400 кв. км. Протекает она по территории Владимирской Мещёры. Пра же берёт начало в Мещёрских озёрах у Спас-Клепиков, являясь, таким образом, продолжением Бужи. Пра несёт свои воды на юг, юго-восток и восток к Оке, через Мещёрские леса уже Рязанской области. Длина Пры 192 км. Вода в Пре, как и в Буже, тёмная (гумусная). Её русло непостоянно и имеет на своем протяжении 167км сотни заводей, рукавов и мелких озёр – стариц. На Пре и Оке расположен «Окский государственный природный биосферный заповедник ». Часть поймы реки Пра в пределах национального парка «Мещёрский » и пойма рек Пра и Ока в пределах Окского биосферного заповедника относятся к водно-болотному угодью международного значения (Рамсарская конвенция). Международный статус Биосферного резервата ЮНЕСКО заповедник получил в 1985 году. В Центральной Европейской части России нет рек более девственных и живописных чем Бужа и Пра.

Это удивительная страна болот и лесов, озер и рек. Издавна эти земли считались дремучим, загадочным, заповедным краем. Существуют легенды, будто Мещеру населяют русалки, водяные, лешие. Говорят, что поблизости, на старинном Муромском тракте, бывал сам Соловей-разбойник. Именно в Мещерах находится таинственное урочище Шушмор .

Мещера притягивала многих писателей, поэтов художников и музыкантов.

Константин Паустовский на протяжении двух десятилетий приезжал сюда отдыхать и творить. Мещёре посвящены многие из его произведений, такие как повесть «Мещёрская сторона», новелла «Кордон 273» и другие. Кордон 273 – это кордон лесника Алексея Желтова у которого останавливался писатель. Благодаря Паустовскому этот кордон и его хозяин стали известны далеко за пределами Мещёры, также как и краса этого волшебного края. Кордон 273 стоит на берегу заводи Пры примерно в полукилометре от русла реки. Его координаты N55 00.007’ E040 17.527’. Неподалеку от кордона находятся два чудесных лесных озера – Шуя и Орос, где любил рыбачить писатель. В настоящее время кордон необитаем, нет окон и дверей, а лесники, видимо, живут южнее примерно в двух километрах в селении, обозначенном как Жуковские выселки.

Кроме К.Паустовского в Мещёре жили и творили многие писатели и художники – В. Васнецов , А. Куприн, С. Есенин, В. Полторацкий, А. Солженицын. Родом из Мещёры художники И. Пожалостин, А. Архипов, Ф. Малявин, скульптор А. Голубкина и певцы А.С. и Г.С. Пироговы.

Первое упоминание о названии Мещёра можно найти в Толковой Палее, памятнике русской литературы XIII века. Тогда Мещёра занимала территорию между Муромо-Рязанским и Владимиро-Суздальским княжествами и весь XIII век прошел в борьбе между ними за контроль над этой территорией.

Во время татаро-монгольского нашествия в 1237г. новые жители Рязани, Мурома и Владимира уже боялись мещёрских лесов и болот не меньше монголо-татар и не спасались в Мещёре, куда захватчики даже не вступали. А в XIV веке Великий Князь Олег Рязанский уже постоянно сохранял от набегов степных кочевников в дремучей и заболоченной Мещёре свою дружину.

Государственная власть окончательно утвердилась здесь лишь к шестнадцатому веку. Однако, вплоть до конца восемнадцатого века здешние леса давали убежище беглым крепостным, раскольникам и лихим людям, дорога же из Владимира в Муром всегда считалась разбойничьей. На старинном Муромском тракте , ещё в древние времена промышлял, согласно преданиям, Соловей-разбойник .

Здесь стоял когда-то скромный погост Старый Егорий, центр торговли в этом глухом крае, давший начало современному городу Егорьевску. В Мещёре высятся и сейчас древние стены и храмы Солотчинского и Радовицкого монастырей и неожиданные в центре России восточные минареты и мечети Касимова – столицы касимовских татар, а у берегов неширокой извилистой речки Гусь живут старинным своим ремеслом заводские поселки Гусь-Хрустальный и Гусь-Железный . Запад же Мещёры – это край Гжельского и Кузнецовского фарфора . Ещё западная Мещёра известна как Гуслица – край великой старообрядческой культуры .

На границе трёх областей России - Московской, Владимирской и Рязанской - раскинулась неповторимая страна лесов, изумрудных болот и озёр, неторопливых рек и янтарных сосняков, наполненных чистейшим воздухом. Это знаменитая Мещёра.

Мещёра - низменная равнина в междуречье рек Оки, Клязьмы, Москвы, Судогды («чистая вода») и Колпи. Судогодские предания рассказывают, что сам Иван Грозный во времена Казанского похода купался в хрустальной родниковой воде Судогды. В тиши судогодских лесов на берегах чистых рек русские помещики в XVIII-XIX вв. строили свои усадьбы. Самой удивительной из них, которую в народе называли «царская», была усадьба предводителя губернского дворянства В. С. Храповицкого. Парк-дендрарий, каскады фонтанов, замок, построенный в традициях западноевропейской архитектуры, - всё это удивляло и восхищало современников.

Центральная часть Мещёры целиком относится к бассейну Оки. Главными реками здесь являются Поль и Бужа. В среднем и нижнем течении реки сильно меандрируют.

Перекаты чередуются с плёсами. С перекатов вода с живым журчанием струится по каменистому дну, спешит скорее вырваться на простор. Сливаясь, реки образуют систему Клепиковских озёр, из которых вытекает Пра - главная артерия Мещёрской низменности.

С юга и востока Мещёра ограничена огромной петлёй среднего течения Оки, с севера - впадающей в неё Клязьмой, а с запада - рекой Москвой. В этом треугольнике лежит сильно заболоченная зандровая с многочисленными озёрами. Уникальное, драгоценное украшение - пойменные окские луга, интересны и высокие пойменные «гривы» и холмы. Они сильно остепнены. Здесь соседствуют и даже переплетаются типчак, таволга обыкновенная, козлобородник луговой, подмаренник северный, много клубники. В густой траве мелькает землеройка-белозубка. Особенно красивы луга в пору цветения белоснежной таволги обыкновенной, заполняющей сплошь всё пространство между пойменными лесными куртинами, и разбросанного по этому белоснежному полю крупными ярко-жёлтыми корзинками козлобородника восточного, розово-красной крупноцветковой гвоздики Фишера. С наступлением сумерек с луга уходят пёстрые краски и сам луг становится тёмным, как вода. Неожиданно раздаётся всплеск. Это небольшой выхухоль либо ондатра осматривают свои владения. На водоёме или на берегу можно увидеть кутору (землеройку). Прирусловую часть поймы Пры, а также некоторые лесные озёра плотно заселили бобры.

В настоящее время луга сохранены от распашки и используются под сенокосы и пастбища. Константин Паустовский писал: «Поверьте мне - я много видел просторов под любыми широтами, но такой богатой дали больше не видел и никогда, должно быть, не увижу». Во время весеннего разлива Пра поднимается до 5 м над меженным уровнем. На огромном пространстве бисером разбросанных округлых озёр, болот талые воды оказываются подпёртыми разливом Оки и Пры, поглощают озёра, болота, луга и леса. Над поверхностью воды остаются лишь вершины дюнных «гор».

Поражает необычайной загадочностью и дикой красотой самое крупное озеро - Святое. Оно мелководное, сильно заросшее, с песчаными, местами торфяными берегами. Тростник на водной глади уступает место рогульнику и сальвинии.

В Мещёре часто объединяются в крупные массивы, в которых сочетаются разные типы болот и разные растительные ассоциации. С ними, как правило, связана группа редких видов растений. А многие болотные сообщества относятся к разряду редких и исчезающих. Продолжительная и широкое развитие торфодобычи в регионе привели к исчезновению крупных болотных массивов и связанных с ними комплексов растений и животных, В задачи парка входит сохранение ставших уникальными болотных экосистем, их флоры и фауны. Низинные болота Мезиновское, Панфёрово, частично Тасинское, Рязанцевское и Староское заросли тростником и осоковым кочкарником с ивами. Низкорослые белоствольные берёзки соседствуют с неприхотливой ольхой. Осенью над глухими тёмными омутами под внезапными порывами ветра кружат бледно-розовые листья таволги. Большинство внепойменных озёр с торфянистыми берегами «питается» лесными речушками, пробирающимися сквозь торфянистые болота. Озёра Исихра и Святое-Лубяникское являются памятниками природы как уникальные водные объекты.

В растительном покрове края прослеживаются черты южной , хвойно-широколиственных и широколиственных лесов. Здесь же возникают переплетения «островов» сосновых боров и болот. Именно им посвящены лучшие страницы прозы К. Паустовского. По словам писателя, этот край «является одним из немногих уцелевших лесных островов, остатком „великого пояса хвойных лесов». Он тянулся некогда от Полесья до Урала». В настоящее время в заповеднике чистых ельников почти нет. Лесообразующая таёжная порода - европейская ель встречается довольно редко и в небольшом количестве, образуя заметные скопления в северной части на незаливаемых участках, на оподзоленных супесях.

Мещёра граничит с . Удивительное разнообразие растительных сообществ и создаёт здесь неповторимую мозаику: величественные сосновые боры и торфяные болота, светлые дубравы и затопленные черноольшаники, разбойничьи глухие чащи и пойменные луга, потаённые лесные озёра. Наибольшие по площади - мезотрофные (переходные) болота с пушицей. С большим трудом удерживаются здесь сосна и берёза белая. В центральной, заповедной, части парка находится знаменитое Бабье болото. Кочки с острой осокой достигают метровой высоты. В сырые годы оно практически непроходимо.

Холодные сфагновые болота - основные запасники воды. На толще сфагнума встречаются клюква, плотоядная росянка круглолистная. Низкорослая осока с грунокоренная пронизывает корневищами сфагновую дернину. Здесь можно увидеть лисицу и лося, бобра и барсука, лесного хорька и куницу, многих водоплавающих и хищных птиц.

Здесь часто встречаются волк, енотовидная собака, горностай, ласка, заяц-беляк, много кабанов. Изредка попадаются заяц-русак, американская норка. На всей территории заповедника живут белки. Восстановилась популяция бобра. В этом районе проходит южная граница ареала бурого медведя. Из млекопитающих Мещёры наибольшую ценность несомненно представляет русский выхухоль, включённый в Красную книгу Российской Федерации.

В фауне 50 видов млекопитающих, 170 гнездящихся видов птиц, 10 - амфибий, 5 - рептилий. В Мещёру заходят ареалы более чем 30 видов рыб. «…В Мещёрском крае можно увидеть лесные озёра с тёмной водой, обугленные от старости избы лесников, пески, можжевельник, вереск, косяки журавлей и знакомые нам под всеми широтами звёзды» (К. Паустовский, «Мещёрская сторона»).

Юго-восточная часть территории парка относится к бассейну реки Гусь, крайняя северо-восточная - к бассейну Клязьмы. Вдоль южной границы древнего покровного оледенения тянется полоса мещёрских полесий. Среди них возвышаются не затапливаемые водами ополья. Они имеют более плодородные почвы, и здесь издавна предпочитают селиться люди. В сухих сосняках на древних дюнах надпойменных террас красуется ажурной листвой ракитник русский и растёт дрок красильный с простыми линейно-ланцетными листьями. Бесконечное изобилие степных трав создаёт особый колорит боров. Сразу же после схода появляются крупные синие цветки сон-травы, или прострела. Его жёсткие пальчато-рассечённые листья переплетаются со множеством эфемеров - однолетников, отмирающих к началу лета. В конце мая - июне дюнные боры расцвечены обильными золотисто-жёлтыми цветками ракитника. Затем приходит очередь тёмно-золотистого дрока, цветущего до конца лета.

Особенности природы Мещёры показаны в специальных экспозициях, где также представлены виды, которые обитают в парке.

Природа Мещёры действует на сердце человека с необыкновенной силой, наполняет гордостью и благоговением перед красотой русской земли.