Сергей в мужьях у марины цветаевой. Литературно-исторические заметки юного техника
В середине октября 1941 года в помещении внутренней тюрьмы НКВД города Орла было расстреляно сразу 136 человек, приговорённых по печально известной 58-й статье УК СССР. Среди них был и публицист, писатель, разведчик, муж известной поэтессы Марины Ивановны Цветаевой, Сергей Эфрон, биография которого легла в основу этой статьи.
Сын революционеров-народовольцев
Родился Сергей Эфрон 26 сентября 1893 года в Москве в весьма беспокойной семье. Его родители принадлежали к народовольцам - той группе молодёжи восьмидесятых годов XIX века, которая считала своим предназначением переделку мира. Конечный результат такой деятельности им вырисовывался крайне туманно, но в разрушении существовавшего уклада жизни они не сомневались.
Мать Сергея - Елизавета Петровна Дурново, происходившая из старинного дворянского рода, - и отец Яков Константинович - выходец и крещёной еврейской семьи - познакомились и поженились, находясь в эмиграции в Марселе.
Студент-филолог
Поскольку Сергей Эфрон рос в семье, где родители на первое место ставили борьбу за светлое будущее, забота о нём легла на старших сестёр и родственников отца. Тем не менее Сергей получил достойное образование. Успешно окончив известную в своё время Поливановскую гимназию и поступив на филологический факультет Московского университета, начал пробовать свои силы в литературной и театральной деятельности.
Он рано лишился родителей. В 1909 году не стало отца, а на следующий год в Париже покончила с собой мать, не пережившая самоубийства своего младшего сына Константина. С этого времени и вплоть до совершеннолетия над Сергеем была установлена опека его родственников.
Встреча со своей судьбой
Важнейшим событием в его жизни, во многом определившим всю дальнейшую судьбу, стало знакомство с молодой, ещё тогда мало кому известной поэтессой Мариной Цветаевой. Судьба свела их в 1911 году в Крыму на даче поэта и художника Максимилиана Волошина, являвшейся в те годы своеобразной Меккой для всей московской и питерской богемы.
Как потом многократно свидетельствовала сама поэтесса, он сразу сделался её романтическим героем и в стихах, и в жизни. Марина Цветаева и Сергей Эфрон поженились в январе 1912 года, а уже в сентябре у них родилась дочь Ариадна.
Первая мировая война и революция
Когда началась Первая мировая война, как истинный патриот, он не мог оставаться в стороне, но ввиду слабого здоровья на фронт не попал, а, признанный «ограниченно годным», добровольно записался братом милосердия на медицинский поезд. Следует отметить, что такого рода деятельность требовала немалого мужества, так как умереть в поезде от инфекции было ничуть не меньше шансов, чем на фронте от пуль.
Вскоре, воспользовавшись возможностью окончить ускоренный курс юнкерского училища, а затем школу прапорщиков, вчерашний санитар оказывается в Нижегородском пехотном полку, в котором и встречает октябрьские события 1917 года. В той трагедии, которая расколола Россию на два враждующих лагеря, Сергей Эфрон безоговорочно принял сторону защитников прежнего, гибнущего на глазах мира.
Участник Белого движения
Возвратившись осенью в Москву, он стал активным участником октябрьских боёв с большевиками, а когда они закончились поражением, отправился в Новочеркасск, где в то время генералами Корниловым и Алексеевым формировалась Белая добровольческая армия. Марина тогда ожидала второго ребёнка. Им стала дочь Ирина, прожившая менее трёх лет и умершая в Кунцевском детском приюте от голода и заброшенности.
Несмотря на своё слабое здоровье, Эфрон внёс достойный вклад в Белое движение. Он был в числе первых двухсот бойцов, прибывших в 1918 году на Дон, и принимал участие в двух Кубанских походах Добровольческой армии. В рядах легендарного Марковского полка Сергей Яковлевич прошёл всю Гражданскую войну, познав радость взятия Екатеринодара и горечь поражения под Перекопом.
Позже, в эмиграции Эфрон написал воспоминания о тех боях и походах. В них он со всей откровенностью признаёт, что наряду с благородством и проявлениями духовного величия, Белое движение несло в себе и много неоправданных жестокостей и братоубийства. По его словам, в нём бок о бок уживались и святые защитники православной Руси, и пьяные мародёры.
В эмиграции
После поражения под Перекопом и потери Крыма значительная часть белогвардейцев покинула страну и эмигрировала в Турцию. Отплыл с ними на одном из последних пароходов и Эфрон. Сергей Яковлевич жил некоторое время в Галлиполи, затем в Константинополе и наконец перебрался в Чехию, где в 1921 году стал студентом Пражского университета.
На следующий год в его жизни произошло радостное событие - Марина вместе с десятилетней дочерью Ариадной (второй дочери Ирины уже не было в живых) покинула Россию, и их семья воссоединилась. Как следует из воспоминаний дочери, оказавшись в эмиграции, Сергей Яковлевич тяжело переносил разлуку с Родиной и всеми силами рвался назад в Россию.
Мысли о возвращении в Россию
В Праге, а затем в Париже, куда они переехали в 1925 году, сразу после рождения сына Георгия, Сергей Эфрон активно включился в политическую и общественную деятельность. Круг его занятий был весьма широк - от создания Демократического союза русских студентов до участия в масонской ложе «Гамаюн» и Международном евразийском обществе.
Остро переживая приступы ностальгии и по-новому осмысливая прошлое, Эфрон приходил к мысли об исторической неизбежности произошедшего в России. Лишённый возможности дать объективную оценку тому, что происходило в те годы в СССР, он полагал, что нынешний строй гораздо более соответствует национальному характеру народа, чем тот, за который он проливал кровь. Результатом таких размышлений стало твёрдое решение вернуться на Родину.
На службе Иностранного отдела ОГПУ
Этим его желанием воспользовались сотрудники советских спецслужб. После того как Сергей Яковлевич обратился в посольство СССР, ему было сказано, что как бывший белогвардеец, с оружием в руках выступавший против нынешнего правительства, он должен искупить свою вину сотрудничеством с ними и выполнением ряда заданий.
Завербованный таким образом, Эфрон в 1931 году стал агентом Иностранного отдела ОГПУ в Париже. В течение последующих лет он принимал участие в целом ряде операций, наиболее известными из которых является похищение генерала Миллира - создателя печально известного Русского Обще-Воинского Союза, действовавшего затем в годы Второй мировой войны на стороне немцев, и ликвидация советского агента-невозвращенца Игнатия Рейса (Порецкого).
Арест и последующий расстрел
В 1939 году в результате провала его агентурная деятельность прекращается, и те же советские спецслужбы организуют его переброску в СССР. Вскоре на Родину возвращается также жена Марина и дети Сергея Эфрона - Ариадна и сын Георгий. Однако вместо заслуженных наград и благодарности за выполнение заданий его здесь ожидала тюремная камера.
Сергей Эфрон, вернувшись на Родину, был арестован потому, что, не будучи профессиональным сотрудником спецслужб, слишком много знал об их деятельности во Франции. Он был обречён и скоро понял это. Больше года его продержали во внутренней тюрьме НКВД города Орла, пытаясь выбить показания против остававшихся на свободе Марины и Георгия - Ариадна к тому времени была также арестована.
Ничего не добившись, его приговорили к высшей мере наказания и 16 октября 1941 года расстреляли. Печальная судьба постигла и членов его семьи. Марина Ивановна, как известно, добровольно ушла из жизни незадолго до казни мужа. Дочь Ариадна, отбыв восьмилетнее заключение в лагере, ещё шесть лет провела в ссылке в Туруханском крае и была реабилитирована лишь в 1955 году. Сын Георгий, достигнув призывного возраста, ушёл на фронт и погиб в 1944 году.
Выясняется, что помощи ждать неоткуда. Мы предоставлены самим себе. Но никто, как по уговору, не говорит о безнадежности положения. Ведут себя так, словно в конечном успехе и сомневаться нельзя. А вместе с тем ясно, что не сегодня-завтра мы будем уничтожены. И все, конечно, это чувствуют.
Для чего-то всех офицеров спешно сзывают в Актовый зал. Иду. Зал уже полон. В дверях толпятся юнкера. В центре - стол. Вокруг него несколько штатских - те, которых мы вели из городской думы. На лицах собравшихся - мучительное и недоброе ожидание.
На стол взбирается один из штатских.
Кто это? - спрашиваю.
Господа! - начинает он срывающимся голосом. - Вы офицеры и от вас нечего скрывать правды. Положение наше безнадежно. Помощи ждать неоткуда. Патронов и снарядов нет. Каждый час приносит новые жертвы. Дальнейшее сопротивление грубой силе - бесполезно. Взвесив серьезно эти обстоятельства, Комитет общественной безопасности подписал сейчас условия сдачи. Условия таковы. Офицерам сохраняется присвоенное им оружие. Юнкерам оставляется лишь то оружие, которое необходимо им для занятий. Всем гарантируется абсолютная безопасность. Эти условия вступают в силу с момента подписания. Представитель большевиков обязался прекратить обстрел занятых нами районов с тем, чтобы мы немедленно приступили к стягиванию наших сил.
Кто вас уполномочил подписать условия капитуляции?
Я член Временного Правительства.
И вы как член Временного правительства считаете возможным прекратить борьбу с большевиками? Сдаться на волю победителей?
Я не считаю возможным продолжать бесполезную бойню, - взволнованно отвечает Прокопович.
Исступленные крики:
Позор! - Опять предательство. - Они только сдаваться умеют! - Они не смели за нас подписывать! - Мы не сдадимся!
Прокопович стоит с опущенной головой. Вперед выходит молодой полковник, георгиевский кавалер, Хованский.
Господа! Я беру смелость говорить от вашего имени. Никакой сдачи быть не может! Если угодно, - вы, не бывшие с нами и не сражавшиеся, вы - подписавшие этот позорный документ, вы можете сдаться. Я же, как и большинство здесь присутствующих, - я лучше пущу себе пулю в лоб, чем сдамся врагам, которых считаю предателями Родины. Я только что говорил с полковником Дорофеевым. Отдано приказание расчистить путь к Брянскому вокзалу. Драгомиловский мост уже в наших руках. Мы займем эшелоны и будем продвигаться на юг, к казакам, чтобы там собрать силы для дальнейшей борьбы с предателями. Итак, предлагаю разделиться на две части. Одна - сдается большевикам, другая прорывается на Дон с оружием.
Речь полковника встречается ревом восторга и криками:
На Дон! - Долой сдачу! Но недолго длится возбуждение. Следом за молодым полковником говорит другой, постарше и менее взрачный.
Я знаю, господа, то, что вы от меня услышите, вам не понравится и, может быть, даже покажется неблагородным и низменным. Поверьте только, что мною руководит не страх. Нет, смерти я не боюсь. Я хочу лишь одного: чтобы смерть моя принесла пользу, а не вред родине. Скажу больше - я призываю вас к труднейшему подвигу. Труднейшему, потому что он связан с компромиссом. Вам сейчас предлагали прорываться к Брянскому вокзалу. Предупреждаю вас - из десяти до вокзала прорвется один. И это в лучшем случае! Десятая часть оставшихся в живых и сумевшая захватить ж.-дорожные составы, до Дона, конечно, не доберется. Дорогой будут разобраны пути или подорваны мосты, и прорывающимся придется где-то далеко от Москвы либо сдаться озверевшим большевикам и быть перебитыми, либо всем погибнуть в неравном бою. Не забудьте, что и патронов у нас нет. Поэтому я считаю, что нам ничего не остается, как положить оружие. Здесь, в Москве, нам и защищать-то некого. Последний член Временного правительства склонил перед большевиками голову. Но, - полковник повышает голос, - я знаю также, что все, находящиеся здесь - уцелеем или нет, не знаю, - приложат всю энергию, чтобы пробираться одиночками на Дон, если там собираются силы для спасения России.
Полковник кончил. Одни кричат:
Пробиваться на Дон всем вместе! Нам нельзя разбиваться!
Другие молчат, но, видно, соглашаются не с первым, а вторым полковником.
Я понял, что нить, которая нас крепко привязывала одного к другому - порвана и что каждый снова предоставлен самому себе.
Ко мне подходит прап. Гольцев. Губы сжаты. Смотрит серьезно и спокойно.
Ну что, Сережа, на Дон?
На Дон, - отвечаю я.
Он протягивает мне руку, и мы обмениваемся рукопожатием, самым крепким рукопожатием за мою жизнь.
Впереди был Дон
Оставлен Кремль. При сдаче был заколот штыками мой командир полка - полковник Пекарский, так недавно еще бравший Кремль.
Училище оцеплено большевиками. Все выходы заняты. Перед училищем расхаживают красногвардейцы, обвешанные ручными гранатами и пулеметными лентами, солдаты…
Когда кто-либо из нас приближается к окну, - снизу несется площадная брань, угрозы, показываются кулаки, прицеливаются в наши окна винтовками. Внизу, в канцелярии училища, всем офицерам выдают заготовленные ранее комендантом отпуска на две недели. Выплачивают жалованье за месяц вперед. Предлагают сдавать револьверы и шашки.
Рыцарь Марины
Признанные человечеством гениальные личности, великие поэты, писатели, полководцы и миротворцы в своей земной, физической жизни, как правило, тесно соприкасаются с «обыкновенными» людьми. Гении нередко черпают вдохновение в окружающей их действительности, в близких людях, без которых, возможно, не состоялось бы ни одно гениальное творение, научное открытие или решающая битва.
Эти люди подчас играют слишком важную, а порой и трагическую роль в личной судьбе «избранников человечества»…
При упоминании Наполеона Бонапарта сразу всплывает в памяти имя императрицы Жозефины, Рембрандта – Саскии, И. С. Тургенева – его трагическая страсть к Полине Виардо. Рассуждая о творчестве А.С. Пушкина, невозможно обойти вниманием Наталью Николаевну Гончарову. Многие исследователи-пушкинисты и по сей день склонны обвинять красавицу-супругу в гибели великого национального Поэта.
Сергей Эфрон и Марина Цветаева
Сергей Яковлевич Эфрон навсегда вошёл в историю, как муж другого, быть может, равнозначного Пушкину, великого русского Поэта – Марины Ивановны Цветаевой, гения поэтического «серебряного» века…
С. Я. Эфрон родился 26 сентября 1893 года в Москве, в семье народовольцев Елизаветы Петровны Дурново (1855-1910), из известного дворянского рода, и Якова Константиновича (Калмановича) Эфрона (1854-1909), который происходил из крещёной еврейской семьи. Серёжа Эфрон рано потерял родителей. Его воспитанием занимались старшие сёстры и родственники отца, близкие революционному движению. Тем не менее, опекуны постарались дать мальчику хорошее образование. Он с успехом закончил знаменитую Поливановскую гимназию, учился на филологическом факультете Московского университета, писал рассказы, пробовал играть в театре у Таирова, издавал студенческие журналы, а также занимался и подпольной деятельностью.
С Мариной Ивановной Цветаевой, дочерью известного московского профессора и пока ещё мало кому известным Великим Поэтом, Сергей познакомился в 1911 году.
Молодые люди впервые встретились в Коктебеле, на знаменитой даче художника и поэта Максимилиана Волошина, где побывала практически вся питерская и московская богема. До конца своей жизни Макс оставался для Сергея и Марины самым близким другом, а подчас выступал в роли большой и удобной «жилетки», в которую поочерёдно «плакались» молодые супруги во время частых семейных конфликтов.
На Коктебельском пляже Марина Ивановна как-то в шутку сказала Волошину, что она выйдет замуж за человека, который отгадает, какой её любимый камень.
«Марина! – сказал ей на это Макс. – Влюблённые, как известно, глупеют. И когда тот, кого ты полюбишь, принесёт тебе булыжник, ты поверишь, что это твой любимый камень!»
«Макс! Я ото всего умнею! Даже от любви!» – ответила Марина.
Сергей в тот же день нашёл и принёс ей генуэзскую сердоликовую бусу. Этот камень Марина Цветаева всегда носила с собой.
Сергей Яковлевич был на год моложе Марины. Так же, как и сама Цветаева, в раннем детстве он лишился матери, к тому же не отличался богатырским здоровьем. Семьи Марины и Сергея не были похожи и близки друг другу ни по духу, ни по убеждениям, но Цветаева, на первом этапе знакомства, искренне восхищалась Эфроном.
«Если бы Вы знали, какой это пламенный, великодушный, глубокий юноша! – писала она в письме к известному критику и философу В.В. Розанову. – Мы никогда не расстанемся. Наша встреча – чудо!»
Он представлялся ей идеалом, явлением другого века, безупречным рыцарем. Современники говорили о его благородстве, несомненной порядочности, человеческом достоинстве и безукоризненном воспитании. Однако многие исследователи жизни и творчества М.И. Цветаевой, напротив, считали Эфрона слабым, безвольным, не слишком умным и бесталанным дилетантом, рано осиротевшим мальчиком, которому просто льстило внимание такой девушки, как Марина. Такой человек никогда не смог бы стать ей мужем и опорой в традиционном понимании этого слова. Другое дело, что у Великого Поэта, раз он родился женщиной, в принципе не могло быть ничего «обыкновенного» и «традиционного»! Она ждала от него чудес. Не обмануть это ожидание – стало главным девизом и целью жизни Сергея Эфрона на долгие годы.
Эфрон сразу же становится романтическим героем поэзии Цветаевой. С ним связаны и посвящены ему более двадцати стихотворений, которые, на взгляд литературных критиков и исследователей, абсолютно лишены эротики. Это вовсе не любовная лирика, даже как бы не лирика, посвящённая женщиной любимому мужчине.
«Не ты, о юный, расколдовал её…» – иронично бросит Эфрону Софья Парнок в одном из своих произведений. «Подруга» была права: отношения Цветаева – Эфрон всегда строились на родстве душ, а не тел.
Я с вызовом ношу его кольцо! – Да, в Вечности – жена, Не на бумаге! – Чрезмерно узкое его лицо Подобно шпаге. …В его лице я рыцарству верна, – Всем вам. Кто жил и умирал без страху! – Такие – в роковые времена – Слагают стансы – и идут на плаху.
Быть мужем Великого Поэта – это не только подвиг, но и тяжкий труд. Сергей Яковлевич Эфрон в полной мере испытал это на себе уже в первые годы жизни с Мариной.
Увы! Сергей не был воином по призванию, но ему пришлось им стать. Слабое здоровье не позволило Эфрону сразу принять участие в Первой мировой войне. Из-за болезни лёгких он был признан лишь «ограниченно годным» к военной службе. В 1915 году студент Эфрон добровольно поступил братом милосердия на санитарный поезд, потом закончил «ускоренный курс» юнкерского училища. 11 февраля 1917 года он был командирован в Петергофскую школу прапорщиков для прохождения службы. Через полгода зачислен в 56-й пехотный запасной полк, учебная команда которого находилась в Нижнем Новгороде.
Осенью 1917 года прапорщик Эфрон прибыл в Москву. Марина Ивановна Цветаева, беременная уже второй дочерью, Ириной, вдохновила его принять участие в октябрьских боях с большевиками. Раз «роковые времена» уже настали, её лирический герой не имел морального права отсиживаться дома!
В эмиграции, опять же с подачи супруги, Сергей написал краткие воспоминания об этих событиях. И по сей день его «Записки добровольца» являются едва ли не единственным правдивым рассказом о Московском восстании 1917 года.
Илья Эренбург, знавший Марину и Сергея с молодости, помогавший им после Гражданской войны найти друг друга, в своих беседах с биографами и исследователями творчества Цветаевой, не раз говорил о том, что именно Марина «лепила» мужа как личность. Она строила его жизнь, принимала за него решения, направляла и поддерживала, как любящая мать поддерживает сына-подростка на нелёгком жизненном пути. Для неё это была насущная необходимость, для него - нешуточная ответственность.
После поражения белого выступления в Москве Сергею Яковлевичу вновь пришлось соответствовать героическому образу, созданному в воображении Поэта. Супруга сама собрала и проводила своего «героя» в Новочеркасск, где под командованием генералов Корнилова и Алексеева зарождалось Белое движение.
Невольно приходит в голову мысль, что, если бы не Марина Цветаева, место С.Я. Эфрона в разразившейся гражданской борьбе, скорее всего, было бы по другую сторону баррикад. По своему воспитанию, происхождению, сложившимся семейным традициям, он никак не годился на роль Белого Воина и Белого Лебедя из «Лебединого Стана», «Разлуки», «Ремесла»…
Тем не менее, на Дон Сергей прибыл одним из первых двухсот человек. Он принял участие в 1-м и 2-м Кубанских походах Добровольческой армии. В составе знаменитого Марковского полка, а потом и дивизии, прошёл всю Гражданскую войну: от взятия белыми Екатеринодара, до последней, трагической битвы за Перекопские укрепления в Крыму. За все Добровольчество (с декабря 1917 по ноябрь 1920 года) офицер Эфрон непрерывно находился в строю, никогда не служил в тыловых подразделениях или при штабе. Дважды был ранен, но не кланялся пулям и не прятался за солдатскими спинами.
«В Добровольчестве он видел спасение России и правду», – написала за Эфрона через двадцать лет Марина Цветаева. И это было истиной.
«Крестный путь» за Белое Дело, совершённый человеком, который от природы не обладал ни крепким здоровьем, ни боевым опытом, не видел в себе никаких качеств, соответствующих званию воина или борца, не может не вызвать уважение. Марина и её благословение на путь «добровольца» сделали Сергея Белым Рыцарем и стали для него всем.
На кортике своем: Марина - Ты начертал, встав за Отчизну. Была я первой и единой В твоей великолепной жизни. Я помню ночь и лик пресветлый В аду солдатского вагона. Я волосы гоню по ветру, Я в ларчике храню погоны…
Осенью 1920 г. в составе своей части Эфрон эвакуируется в Галлиполи, затем переезжает в Константинополь, оттуда – в Прагу. В 1921 году он становится студентом Пражского университета. Как и многим молодым воинам Белых армий, Сергею Яковлевичу необходимо было завершить своё образование. Но и здесь, в трудных условиях эмиграции, он остаётся верен себе. Вместо того чтобы избрать какую-нибудь более совместимую с жизнью профессию, Эфрон поступает на философский факультет, становится членом русской студенческой организации, затем - союза русских писателей и журналистов в Праге.
Марина Цветаева, оставаясь в Москве, более двух лет ничего не знала о судьбе мужа. Она считала Сергея погибшим, сама стояла на грани отчаянья из-за потери их младшей дочери Ирины, которая умерла в 1920 году. Лишь летом 1921 года общий друг Цветаевой и Эфрона И. Эренбург нашёл способ сообщить Марине, что её муж жив и находится в Константинополе. В мае 1922 года Цветаева с дочерью Ариадной отправились к нему.
Ариадна и Ирина Эфрон, 1919
В биографических исследованиях жизни Марины Цветаевой нередко фигурирует версия о том, что встреча супругов после долгой разлуки не была столь уж радостной и счастливой. Сказалось то, что за плечами «молодого ветерана» теперь лежал опыт поражения, разочарования, потери родины и привычного уклада жизни. Кроме того, Сергей вновь был недоучившимся студентом и не мог уделять много времени семье. Марина с дочкой поселились в пригороде Праги (жить в городе им было не по карману). Эфрон жил в студенческом общежитии и навещал жену лишь наездами. Когда Цветаева проезжала через Берлин, который в то время стал столицей русского издательского дела, она задержалась там более чем на месяц. По дороге к мужу у знаменитого Поэта вспыхнул и быстро отгорел весьма скандальный роман с редактором издательства «Геликон» А.Г. Вишняком. Слухи в эмиграции распространялись быстро, и супруг не мог об этом не знать.
Однако, по воспоминаниям дочери Поэта Ариадны Эфрон, несколько лет в Чехии были самым счастливым временем для их воссоединившейся семьи. Бытовые условия жизни чешской деревни, конечно, оставляли желать лучшего. Почти всё приходилось делать своими руками: пилить дрова, топить печь, носить воду из колодца, прибираться в доме…
Под влиянием Марины, С.Я. Эфрон снова начал писать. В Праге он организует Демократический союз русских студентов и становится соредактором издаваемого Союзом журнала «Своими путями», участвует в развитии евразийского движения, получившего широкое распространение среди российской эмиграции как альтернатива коммунизму. Со временем политика стала главным интересом жизни «молодого ветерана». С. Я. Эфрон примыкал к левой части евразийского движения, которая, по мере углубления раскола евразийства все лояльнее относилась к советскому строю.
В 1923 году у Цветаевой вновь возникает непродолжительный, но бурный роман, теперь уже с близким знакомым С.Я. Эфрона по Константинополю, К.Б. Родзевичем. Поэту необходимо было черпать вдохновение в окружающей природе, в окружающих людях, в текущей жизни. Сергей уже не мог ей этого дать. Время «романтического героя» прошло. Он и сам вполне осознавал своё положение, но вывести себя и Марину из заколдованного круга – превосходило его душевные силы.
В одном из писем к Максимилиану Волошину Сергей Яковлевич решился высказать всё, что накопилось в его душе:
«Марина – человек страстей. Отдаваться с головой своему урагану для неё стало необходимостью, воздухом её жизни. Кто является возбудителем этого урагана сейчас – не важно… Всё строится на самообмане… Громадная печь, для разогревания которой необходимы дрова, дрова и дрова. Ненужная зола выбрасывается, а качество дров не столь важно… Нечего говорить, что я на растопку не гожусь уже давно…»
В длинном и полном отчаянья письме-исповеди Эфрон временами предстаёт перед далёким адресатом в облике эгоистичного мальчика, который требует лишь внимания и участия к себе, обвиняет Марину в прошлых и настоящих изменах:
«В день моего отъезда (из Москвы в Новочеркасск в 1917 г. – Е.Ш.), когда я на всё смотрел «последними глазами», Марина делила время между мной и другим, которого сейчас называет со смехом дураком и негодяем…»
«Марина рвётся к смерти. Жизнь давно ушла из-под её ног. Она об этом говорит непрерывно… Я одновременно и спасательный круг, и жернов на шее. Освободить от жернова нельзя, не вырвав последней соломинки, за которую она держится…»
Эфрон говорит о том, что он бы принял решение и ушёл, если бы был уверен, что Марина будет счастлива, как женщина или хотя бы найдёт в своём очередном «увлечении» близкого ей по духу человека. Но он знал Константина Родзевича гораздо лучше, чем сама Цветаева. В отличие от неё, у Эфрона не было никаких иллюзий на его счёт. Поэтому, предлагая супруге развод, Сергей, как и раньше, не предпринял реальных шагов для окончательного разрыва. Он вновь предоставил Марине, как любящей матери, не столько право, сколько обязанность решить всё за него. И Цветаева решила.
Георгий Эфрон
В феврале 1925 года она родила себе другого, более любимого сына – Георгия, которого в семье называли Мур. Цветаева растворилась в любви к обожаемому ребёнку и своём творчестве. Эфрону, у которого не было спасательного круга стихотворства, как и чёткой уверенности в том, что он тоже стал родителем, пришлось выживать в одиночку.
В 1926 году семья перебралась из Чехии в Париж. Сергей Яковлевич так и не приобрёл никакой необходимой профессии. Ради заработка он поступает рабочим на один из заводов «Рено». Одновременно работает соредактором парижского журнала «Вёрсты». В 1927 году Эфрон снялся во французском фильме «Мадонна спальных вагонов» (режиссёры Марко де Гастин и Морис Глэз), где сыграл роль заключенного-смертника в батумской тюрьме. Эти 12 секунд на экране, можно сказать, предвосхитили его собственную дальнейшую судьбу.
В 30-е годы Сергей Яковлевич начал работать в «Союзе возвращения на родину», а также сотрудничать с советскими спецслужбами. С 1931 г. он являлся сотрудником Иностранного отдела ОГПУ в Париже. Использовался как групповод и наводчик-вербовщик, лично завербовал 24 человека из числа парижских эмигрантов. С 29 мая 1933 года - член эмигрантской масонской ложи «Гамаюн». 22 января 1934 возведён во 2-ю степень, а 29 ноября 1934 - в 3-ю степень.
До сих пор остаётся открытым вопрос: знала ли Марина Цветаева о том, что её Белый Рыцарь и герой Перекопа – советский агент? Скорее всего, она догадывалась об этом, но боялась признаться в своих тяжких подозрениях даже самой себе.
Сергей, которого она всю жизнь «лепила» и вела по жизни, вдруг изменил ей. Он изменил не с женщиной, не с «телом» (такую измену Марина простила бы легко). Он изменил самому дорогому, что она любила в нём: стал «идейным» и духовным предателем всего, что было дорого им обоим. Всего, что связывало их долгие годы.
Психологический надлом, который сопровождал дальнейшие отношения Цветаевой с мужем, сглаживался только творческой самоотдачей. Возможно, Марина, смирившись с неизбежностью, просто прятала голову в песок: в конце концов, какое дело Поэту, небожителю и собеседнику Муз до грязных политических интриг?
Но интриги коснулись самого дорогого. Настоящая гражданская война разразилась в рамках семьи Цветаевой-Эфрона уже в начале 30-ых годов. Марина Ивановна в полной мере вкусила «прелестей» жизни при большевиках. Евразийских взглядов мужа она никогда не разделяла, а к его политической деятельности и идеям «возвращенчества» относилась весьма скептически. Много лет Цветаева безуспешно пыталась противодействовать попыткам Сергея Эфрона затянуть в политику их детей. Отец – опытный вербовщик – очень быстро привлёк на свою сторону Ариадну, которая во многом сочувствовала его взглядам. Молодая девушка искренне хотела вернуться на родину, где, казалось, перед ней могли открыться большие перспективы. Цветаевой удалось отстоять только Мура.
В 1937 году агент С.Я. Эфрон, вместе с генералом Скоблиным, тоже агентом НКВД и бывшим «первопоходником» Белого движения, был замешан в похищении председателя РОВС (Русского Общевоинского Союза) генерала Е.К. Миллера.
Согласно одной из версий, Сергей Яковлевич Эфрон также был причастен к убийству Игнатия Рейса (Порецкого) – советского разведчика, который отказался вернуться в СССР. В октябре 1937 года «провалившегося» агента Эфрона вывезли в Гавр, откуда пароходом - в Ленинград. Вслед за ним была вывезена в СССР и его семья.
Ариадна Эфрон уехала чуть раньше и добровольно, а у Марины Ивановны и Мура, которые в любой момент могли стать жертвами как НКВД, так и белоэмигрантского «активизма», не оставалось другого выхода. Конечно, Цветаева могла бы обратиться к французским властям и попросить их помощи, но надеяться на что-то реальное не приходилось. Эмигрантское сообщество с радостью приняло бы обратно автора «Лебединого Стана» и «Перекопа», но никогда не простило бы жену советского шпиона и предателя. Отречься от человека, который попал в беду, для Цветаевой было немыслимо. В 1938 году Марина Ивановна приняла решение следовать за мужем.
По возвращении в Советский Союз Эфрону и его семье предоставили государственную дачу НКВД в подмосковном Болшево. Вскоре после возвращения была арестована дочь Сергея Яковлевича Ариадна. Она десять лет провела в тюрьме и колымских лагерях, была реабилитирована лишь в 1955 году.
Самого Эфрона арестовали 10 ноября 1939 года. Он был осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 6 августа 1941 года по ст. 58-1-а УК, приговорён к высшей мере наказания. Был расстрелян в августе 1941 года.
31 августа 1941 года в Елабуге свела счёты с жизнью Марина Цветаева – великий русский национальный Поэт.
Её сын Георгий Сергеевич Эфрон (Мур) погиб во время Великой Отечественной войны.
С.Я. Эфрон, безусловно, сыграл роковую роль в судьбе Марины Цветаевой, а также и в судьбе всей своей семьи. Белый Рыцарь навсегда слетел с высокого пъедестала, возведённого ему гениальными стихами Великого Поэта. От добровольца и «первопоходника», как от предателя Белого Дела, открестились все вчерашние соратники. Советские спецслужбы наградили своего агента репрессиями и расстрелом.
Пожалуй, только Цветаева и могла по-настоящему понять, что двигало её Белым Лебедем, когда он, оторвавшись от неё, примерил на себя чужую, так ненужную ему роль агента ОГПУ-НКВД. Она знала, что Сергей Яковлевич, её Серёжа никогда и ничего не делал во зло, что он отнюдь не был слабым, запутавшимся человеком, как это сегодня пытаются объяснить многие историки Белого движения и биографы М. Цветаевой.
Сергей Яковлевич, как и многие эмигранты, очень хотел вернуться на родину. Он хотел быть вновь полезным своей стране, мечтал реализовать свой духовный и интеллектуальный потенциал, изменить к лучшему жизнь своих подрастающих детей и, может быть, вернуть себе главное, что было в его жизни - Марину. И последнее, вопреки всему, ему удалось.
В 1941 году, в тридцатилетие их первого знакомства, Цветаева буквально прокричит Сергею в вечность своё стихотворение 1920 года:
Писала я на аспидной доске, И на листочках вееров поблеклых, И на речном, и на морском песке, Коньками по льду, и кольцом на стеклах, И на стволах, которым сотни зим, И, наконец, - чтоб всем было известно! – Что ты любим! любим! любим! любим! – Расписывалась - радугой небесной. Как я хотела, чтобы каждый цвел В веках со мной! под пальцами моими! И как потом, склонивши лоб на стол, Крест-накрест перечеркивала - имя... Но ты, в руке продажного писца Зажатое! ты, что мне сердце жалишь! Непроданное мной! внутри кольца! Ты - уцелеешь на скрижалях.
Она пережила Эфрона лишь на несколько дней. Любящему сердцу не нужно извещения о том, что его часть мертва. Оно перестаёт биться и умирает…
10 выбрали
Ровно 70 лет назад она поставила в своей жизни точку. "По собственному желанию". В литературных и театральных кругах у нее была слава ворожеи…
Он стал единственной константой в ее жизни…
Их свела судьба, но они постоянно "расходились во мнениях", оставаясь при этом самыми близкими друг другу людьми…
Она…
Она начала писать стихи на русском, французском и немецком, когда ей исполнилось всего шесть лет, но ее мама – Мария Мейн – мечтала для дочери будущее пианистки.
В детстве ей довелось много путешествовать – у матери было слабое здоровье и поэтому они много времени проводили на курортах Италии, Швейцарии, Германии. Там же ей довелось и учиться.
В 16 лет ради курса лекций по старофранцузской литературе в Сорбонне Марина решилась самостоятельно отправиться в Париж.
За свои деньги Марина выпустила свой первый стихотворный сборник – "Вечерний альбом", после которого на нее обратили внимание, и началось ее становление как поэтессы.
Ее представления о любви – истинного чувства – укладывались в три образа. Литературный персонаж Нино из романа Генриха Манна "Богини" ("Он понимал , - пишет Цветаева о Нино в письме к Волошину весной 1911 года, - он принимал ее (герцогиню де Асси) всю, не смущался никакими ее поступками, зная, что все, что она делает, нужно и должно для нее. (...) Она - грешница перед чеховскими людьми, (...) и святая перед собой и всеми, ее любящими ").
Второе имя – реальное. Некий Прилуков – свидетель в одном судебном процессе, о котором много писали в 1910-х гг. Прилуков преданно любил подсудимую и всегда приходил ей на помощь в самые трудные моменты, ничего не требуя взамен (В 1924 году Цветаева писала о нем Бахраху: "Прилуков для меня наисовершеннейшее воплощение мужской любви, любви - вообще(...) Прилуков мирит меня с землей; это уже небо. (...) Человек всю любовь брал на себя, ничего для себя не хотел, кроме как: любить ").
Третьим "героем" стал 11-летний мальчик Осман, который был влюблен в юную Марину. Это было в Коктебели. Осман стал для нее воплощением Нино, доказав живую возможность безоглядной преданности и любви.
Случилось это накануне того дня, когда Судьба подарила ей встречу с Ним…
Он…
Он был потомком дворянского рода, родился в семье крещеных евреев. Родители его рано умерли, и до совершеннолетия Сергей рос под присмотром опекуна.
Он окончил Поливановскую гимназию, учился на филологическом факультете Московского университета, писал рассказы, пробовал играть в театре у Таирова, издавал журналы… Но все это оставалось на "полуслове".
В его голове роилась масса идей, задумок. Но ни одной из них не суждено было воплотиться в жизнь. Сергей был абсолютно лишен предпринимательской хватки, коммерческого чутья.
Как и многие, лето он 1911 года он провел в Крыму. И встретил Ее..
Они…
"Макс, я выйду замуж за того, кто угадает, какой мой любимый камень ", - сказала как-то Марина своему другу Максимилиану Волошину на пляже в Коктебели.
Цветаева давно слыла в своем окружении ворожеей, предсказательницей, предвещая будущее так же спонтанно, как и свои стихи – много и точно. Казалось и свою судьбу она знает наперед.
Сергей в первый же день знакомства подарил Марине генуэзскую сердоликовую бусину, которую та хранил до конца своих дней. Данное Волошину обещание сбылось – по приезде домой Марина и Сергей обвенчались. Цветаева в восторге писала Василию Розанову: "Наша встреча - чудо, мы никогда не расстанемся ".
Спустя некоторое время на свет появилась их дочь Ариадна. Затем - Ирина.
Их семейная жизнь была полна эмоциями. Самыми разными. Марина, считавшая взаимную любовь тупиком, не раздумывая бросалась в омут "безответности" и "обреченности", описывая ураганы и бури своих переживаний в стихах. Но при этом не отпуская от себя Сергея.
А он – как человек интеллигентный, преданный, любящий – старался тактично сглаживать углы и обходить щекотливые темы.
Душой они всегда оставались вместе. Даже когда Сергей пропадал без вести, отправившись на Дон сразу после окончания юнкерского училища – в отряды Добровольческой белой армии. Тогда Марина написала ему письмо – живому или мертвому: "Если Бог сделает это чудо - оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака ".
Ее молитвы были услышаны – 1 июля 1921 года Цветаевой пришло первое за два года письмо от мужа: "Все годы разлуки - каждый день, каждый час - Вы были со мной. Я живу только верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни!" За годы его отсутствия от голода скончалась их дочь Ирина.
Со слов друзей семьи, между Мариной и Сергеем не было тайн. Кроме одной. После гибели дочери Марина обещала, что у них непременно будет сын. И сдержала слово: 1 февраля 1925 года в их семье родился Георгий, которого прозвали Муром. "Жалко, что вы не видели нашего прелестного мальчика , - напишет деликатный Сергей Эфрон друзьям, - на меня не похож совершенно. Вылитый Марин Цветаев ".
Единственной тайной в семействе Цветаевой-Эфрона стало отцовство сына. Друзья и знакомые были уверены, что своим рождением мальчик обязан другу Сергея Константину Родзевичу – единственному "неинтеллектуальному роману" Марины. Но Сергей признал сына своим.
Эфрон выполнил и свое обещание – что ему нет жизни без Марины. Они оба покинули этот мир в августе 1941 года…
Этот снимок Сергея Эфрона в военной форме, являющийся фрагментом групповой фотографии, достаточно хорошо известен. Но далеко не все знают, что означает цифра 187 на его погонах. А означает она номер санитарного поезда, в котором Эфрон служил в чине зауряд-прапорщика с марта по июль 1915 г.
Военно-санитарные поезда в период Первой мировой войны находились не только в подчинении военного ведомства, но и создавались на общественных началах — частными лицами и различными организациями. Одной из таких общественных организаций был Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам во главе с кн. Г.Е. Львовым. Именно Союзу принадлежал поезд № 187, который с октября 1914 г. совершал рейсы из Москвы в Белосток, Варшаву и другие прифронтовые города. История этого поезда особенно примечательна тем, что связана с именем дочери великого писателя — Александры Львовны Толстой.
В своих воспоминаниях "Дочь" Александра Львовна рассказывает, как в самом начале войны она обратилась с просьбой к Г.Е. Львову отправить ее на фронт. Князь отнесся к Толстой скептически, считая ее человеком непрактичным и не подходящим для ответственной работы. Единственное, что удалось тогда Александре Львовне — это стать сестрой милосердия в санитарном поезде № 187, работавшем на Северо-Западном фронте.
Первый рейс поезд совершил в период с 6 по 21 октября (старого стиля) 1914 г. по маршруту: Москва — Белосток — Гродно — Вильна — Двинск — Режица — Москва. Тогда его пациентами стали 453 человека. В течении октября — ноября 1914 г. было сделано еще несколько рейсов в Восточную Пруссию, во время которых эвакуировались не только русские солдаты, но и пленные германцы, нуждавшиеся в медицинской помощи.
А. Л. Толстая у санитарного поезда № 187.
Врач М. А. Абакумова-Саввиных, А. Л. Толстая и брат милосердия Эмилио Феррарис,
итальянский подданный, преподаватель итальянского языка в Московской консерватории.
Белосток, 10 октября 1914 г.
Наш поезд привозил раненых и больных с фронта в Белосток на санитарный пункт, где их перевязывали и эвакуировали дальше.
Облик нашего старшего врача Марии Александровны Савиных совсем не подходил, в моем представлении, к ее профессии. Она была очень красива. Правильные черты лица, черные брови, карие живые глаза, молодое лицо и... совершенно белые волосы. Мы все уважали и любили ее. Она была прекрасным товарищем — веселая, общительная, но была плохим и неопытным врачом. Пугалась тяжелых случаев ранения, терялась, когда надо было принять экстренные меры, сделать операцию, чтобы спасти раненого или больного.
Раненых привозили прямо с поля сражения, и бывали тяжелые случаи ранения в живот, в голову, иногда умирали тут же во время перевязки.
Никогда не забуду одного раненого. Снарядом у него были почти оторваны обе ягодицы. По-видимому, его не сразу подобрали с поля сражения. От ран шло страшное зловоние. Вместо ягодиц зияли две серо-грязные громадные раны. Что-то в них копошилось, и, нагнувшись, я увидела... черви! Толстые, упитанные белые черви! Чтобы промыть раны и убить червей, надо было промыть их сильным раствором сулемы. Пока я это делала, раненый лежал на животе. Он не стонал, не жаловался, только скрипели стиснутые от страшной боли зубы. Перевязать эти раны, чтобы повязка держалась и чтобы задний проход оставался свободным, — было делом не легким... Не знаю, справилась ли я с этой задачей...
Знаю только, что я была неопытна, что надо было пройти еще большую тренировку, чтобы научиться не расстраиваться, забыть об ужасных открытых ранах с белыми жирными червями, чтобы это не мешало мне нормально есть, спать...
Помню еще один случай: на перевязочном пункте в Белостоке я перевязывала солдата, раненного в ногу. Веселый был парень, и, хотя нога у него сильно болела, он радовался, что его эвакуируют: «Домой поеду, к жене, ребятам. Они, небось, соскучились обо мне». Напротив веселого солдата сидел на стуле немец. Рука перевязана кое-как, бурым потемневшим пятном через марлю просочилась кровь.
— Эй, немчура! — вдруг заорал во все горло веселый солдат, — не гут, не гут, зачем ты мне, немецкая морда, ногу прострелил? А? — и показывает на рану.
— Jawohl! — соглашается немец, показывая руку.— Und Sie haben mir auch mein Hand durchgeschossen. [И вы мне тоже руку прострелили.]
— Ну, ладно, немчура, война, ничего не поделаешь... — точно извиняясь, сказал солдат. Оба весело и ласково друг другу улыбнулись.
(А.Л. Толстая. "Дочь")
М. А. Абакумова-Саввиных
Врач Мария Александровна Абакумова-Саввиных, делившая с А.Л. Толстой одно купе, была сибирячка из города Красноярска, вдова золотопромышленника Саввиных, фамилию которого она добавила к своей девичьей. Неопытность Марии Александровны в первые месяцы войны объяснялась тем, что прежде ей не доводилось бывать на руководящих должностях — в Красноярске она занималась частной практикой по женским болезням, а также преподавательской работой. Со временем опыт пришел, и весной 1916 г. Толстая пригласила подругу в свой санитарный отряд, действовавший под эгидой все того же Всероссийского земского союза. В 1923 г. Саввиных перебралась в Ясную Поляну, где работала врачом. Умерла она в Москве в 1935 г.
В настоящее время в Музее-усадьбе Л.Н. Толстого в Ясной Поляне хранится принадлежавший ей фотоальбом, посвященный жизни санитарного поезда № 187. Второй подобный альбом, бывший собственностью сестры милосердия Зои Петровны Рязановой (в замуж. Ауэрбах), находится в собрании красноярского исследователя Владимира Чагина, благодаря усилиям которого мы можем теперь познакомиться с редкими снимками мужа Марины Цветаевой.
Сестра милосердия Зоя Рязанова
Старший врач М. А. Абакумова-Саввиных (в центре) с сестрами милосердия и санитарами.
Санитары были немцы-меннониты, которым религия не позволяла брать в руки оружие.
В перевязочной. Вторая слева — М. А. Саввиных.
Как многие студенты в 1915 г., Сергей Эфрон не мог спокойно сидеть за книжками в то время, когда другие воевали. Он решил последовать примеру своей сестры Веры, которая стала сестрой милосердия в санитарном поезде № 182 Всероссийского земского союза.
...Готовимся провожать Асю [Василису Жуковскую] и Сережу. Он купил себе желтую куртку, погоны, сапоги и геройски мерз в этом наряде при отчаянной вьюге, так что в конце концов у него зуб на зуб не попадал.
25 марта 1915 г. Сергей пишет Вере о том, что каждый день дежурит в Союзе, ожидая назначения. Вскоре назначение было получено: ему предстояло стать братом милосердия в поезде № 187. С Александрой Толстой Эфрону встретиться было не суждено: она к тому времени уже покинула службу в поезде, отправившись на турецкий фронт.
28 марта 1915 г. друзья провожали Сергея на вокзал. Вместе с ним в качестве сестры милосердия отправлялась Василиса Александровна (Ася) Жуковская — племянница книгоиздателя Д.Е. Жуковского, женатого на поэтессе Аделаиде Герцык, с которой дружили сестры Марина и Анастасия Цветаевы. Фельдштейн в письме к Вере Эфрон от 30 марта 1915 г. так описывает эти проводы:
Два дня тому назад уехали Ася и Сережа в поезде № 187. Я проводил их на Нижегородскую станцию. Поезд по виду очень хорош и персонал, кажется, не дурен. Ася в куртке, повязке и с крестом — такое воплощение святости взятых на себя обязанностей, что сердце каждого истинного патриота должно трепетать от радости... Сережа был желт, утомлен, очень грустен и наводил на невеселые мысли. Откровенно говоря, он мне не нравится. Так выглядят люди, которых что-то гнетет помимо всякого нездоровья. Провожали Марина, Ася [Анастасия Цветаева] и рядом с ней какой-то покорный рыженький еврейчик [М.А. Минц], по-видимому новый кандидат в самоубийцы. Он смиренно нес пять экземпляров "Королевских размышлений", последнего произведения Асиной фантазии. Асе Жуковской и Сереже устроиться вместе удалось не сразу. В Союзе их приняли за влюбленных и не пожелали содействовать ослаблению нравов, отправляя их в одном поезде.
Помимо патриотических побуждений отъезд Сергея Эфрона имел еще и личные причины: его сильно угнетал бурный роман Марины с Софьей Парнок. Чувствуя себя лишним в этом любовном треугольнике, он решил, что будет благоразумнее на время удалиться.
Василиса Жуковская (стоит слева) и Сергей Эфрон в дверях поезда.
Дорогая моя Лиленька — сейчас вечер, в моем купэ никого нет и писать легко. За окном бесконечные ряды рельс запасных путей, а за ними дорога в Седлец, около которого мы стоим. Все время раздаются свистки паровозов, мимо летят санитарные поезда, воинские эшелоны — война близко.
Сегодня я с двумя товарищами по поезду отправился на велосипеде по окрестностям Седлеца. Захотелось пить. Зашли в маленький домик у дороги и у старой, старой польки, которая сидела в кухне, попросили воды. Увидав нас она засуетилась и пригласила нас в парадные комнаты. Там нас встретила молодая полька с милым грустным лицом. Когда мы пили, она смотрела на нас и ей видимо хотелось заговорить. Наконец она решилась и обратилась ко мне:
— О почему пан такой мизерный? [изможденный, осунувшийся — польск.] Пан ранен?
— Нет я здоров.
— Нет, нет пан такой скучный (я просто устал) и мизерный (по-русски это звучит обидно, а по-польски совсем иначе). Пану нужно больше кушать, пить молока и яйца.
Мы скоро вышли. И вот я не офицер и не ранен, а ее слова подействовали на меня необычайно сильно. Будь я действительно раненым офицером мне бы они всю душу перевернули.
Сохранилось фото, сделанное в день этой велосипедной прогулки.
Сергей Эфрон с велосипедом (слева). Крайняя справа сидит Зоя Рязанова.
Седлец, 4 апреля 1915 г.
Сергей Эфрон и Мария Саввиных (лежит слева) с сестрами милосердия.
За Эфроном Жуковская.
Персонал санитарного поезда № 187. Фото сделано в г. Седлец (ныне Седльце в Польше) весной или в начале лета 1915 г.
В центре сидят начальник поезда (в чине подпоручика) и старший врач М.А. Абакумова-Саввиных, вторая справа от Саввиных —
Зоя Рязанова (в белой косынке). Справа от нее во втором ряду — три прапорщика, в том числе Сергей Эфрон (сидит в профиль).
Василиса Жуковская крайняя слева во втором ряду.
Сергей Эфрон (справа) у поезда.
1 мая 1915 г. на станции Багратионовская. Сергей Эфрон с шашкой в руке.
В тот же день на Багратионовской. Сцена из какого-то театрализованного действа.
Фрагмент этой фотографии, вставленный в медальон, Эфрон подарил Марине Цветаевой.
Ныне медальон хранится в Доме-музее М.Цветаевой в Москве.
Нас сегодня или завтра отправляют в Москву на ремонт — до этого мы подвозили раненых и отравленных газом с позиций в Варшаву. Работа очень легкая — так как перевязок делать почти не приходилось. Видели массу, но писать об этом нельзя — не пропустит цензура.
В нас несколько раз швыряли с аэропланов бомбы — одна из них упала в пяти шагах от Аси и в пятнадцати от меня, но не разорвалась (собственно, не бомба, а зажигательный снаряд).
После Москвы нас, кажется, переведут на юго-западный фронт — Верин поезд уже переведен туда.
Меня страшно тянет на войну солдатом или офицером и был момент, когда я чуть было не ушел и ушел бы, если бы не был пропущен на два дня срок для поступления в военную школу. Невыносимо неловко мне от моего мизерного братства — но на моем пути столько неразрешимых трудностей.
Я знаю прекрасно, что буду бесстрашным офицером, что не буду совсем бояться смерти. Убийство на войне меня сейчас совсем не пугает, несмотря на то, что вижу ежедневно и умирающих и раненых. А если не пугает, то оставаться в бездействии невозможно. Не ушел я пока по двум причинам — первая, страх за Марину, а вторая — это моменты страшной усталости, которые у меня бывают, и тогда хочется такого покоя, так ничего, ничего не нужно, что и война-то уходит на десятый план.
Здесь, в такой близости от войны, все иначе думается, иначе переживается, чем в Москве — мне бы очень хотелось именно теперь с тобой поговорить и рассказать тебе многое.
Солдаты, которых я вижу, трогательны и прекрасны. Вспоминаю, что ты говорила об ухаживании за солдатами — о том, что у тебя к ним нет никакого чувства, что они тебе чужие и тому подобное. Как бы здесь у тебя бы все перевернулось и эти слова показались бы полной нелепостью.
Меня здесь не покидает одно чувство: я слишком мало даю им, потому что не на своем месте. Какая-нибудь простая «неинтеллигентная» сестрития дает солдату в сто раз больше. Я говорю не об уходе, а о тепле и любви. Всех бы братьев, на месте начальства, я забрал бы в солдаты, как дармоедов. Ах, это все на месте видеть нужно! Довольно о войне.
— Ася очень трогательный, хороший и значительный человек — мы с ней большие друзья. Теперь у меня к ней появилась и та жалость, которой недоставало раньше.
Сергей Эфрон и Василиса Жуковская в окне поезда (слева).
Сергей Эфрон с фотоаппаратом.
С 1 июля 1915 г. Вера Эфрон решила уволиться из санитарного поезда № 182, чтобы поступить актрисой в Камерный театр Таирова. За день до этого, 30 июня, Сергей пишет ей:
Милая Верочка, у самой Москвы — на ходу видел мельком твой поезд — какая обида!
Этот наш рейс будет, вероятно, коротким и если ты не уедешь из Москвы — мы скоро увидимся...
С Союзе на твое место будет проситься сестра с нашего поезда Татьяна Львовна Мазурова — ее смело можешь рекомендовать как прекрасного человека и работника. Хотя наверное твой поезд уже ушел.
Сейчас короткая остановка в Минске. Куда едем — неизвестно.
Предыдущий рейс был исключительно интересным — мы подвозили раненых из Жирардова и Теремна.
Милая Лиленька, снова был в Москве и застал там Веру. Она была такой нежной, ласковой, трогательной и прекрасной, какой я ее никогда не видел. Мы провели вместе прекрасный день...
Уезжать нам с Асей [Жуковской] страшно не хотелось, а пришлось и сейчас мы уже мчим (как мчим ты знаешь) к Варшаве.
В последнее время очень много работы — завязались бои и в Москве нас более суток не держат...
Я мечтаю после этого рейса на время бросить службу и поселиться с Верой на даче. Отдых для меня необходим — лето уже кончается, а что будет зимой неизвестно.
Не удивляйся параличному почерку — вагон немилосердно качает.
Милая Лиленька, не пишу тебе потому что замотался до смерти.
Сейчас у нас кошмарный рейс. Подробности потом. Думаю, что после этого рейса буду долго отдыхать или совсем брошу работу. Ты даже не можешь себе представить десятой доли этого кошмара.
К концу июля 1915 г. Эфрон оставил работу в санитарном поезде. Он уехал отдыхать в Коктебель к Волошину, а затем вернулся к учебе в Московском университете.
После него на службу в поезд № 187 пришел его товарищ по Московскому университету Всеволод Богенгардт, о котором будет отдельный рассказ.
