Архимандрит Таврион (Батозский). Старец Таврион Батозский «Чашей Христовой держится мир

Рассказ и о старце, и о том времени, которое переживала наша Церковь в годы, называемые ныне «безбожным семидесятилетием».

В то время к музыке многие относились как к религии

– К сожалению, я, наверное, не могу себя назвать духовным чадом отца Тавриона, потому что встреча с ним у меня была всего одна. И состоялась она следующим образом… Это был 1978-й год, мы тогда были еще совсем юные люди. А что касается меня, я был совершенно нецерковным человеком (как и большинство моих сверстников). Скажу вам больше даже: я, наверное, к 19-и годам ни разу не зашел в православный храм!..

У нас была тогда музыкальная компания, и в плане музыки, в плане московских всяких течений музыкальных все наше общение представляло для нас колоссальный интерес. Об этом можно тоже, наверное, поговорить, но это – совсем другая тема…

Но почему я упомянул о музыкальных вещах? Не знаю, покажется вам это странным или нет, но музыкальные какие-то искания тогда помогли мне прийти к Богу, как потом оказалось. Дело в том, что в то время к музыке многие люди относились как к религии. Осознанно или неосознанно, но люди тогда искали какую-то высшую красоту, какую-то правду в музыке. Может быть, эти искания многих людей из нашей компании тоже привели в Церковь, а некоторые из них стали даже и священниками, и монахами…

– Но расскажите, пожалуйста, о себе. Что у вас была за жизнь?..

Страдал я в то время каким-то недугом

– Я в то время страдал каким-то странным недугом, не могу точно сказать даже, каким. Врачи не могли поставить точный диагноз. А проявлялось это в том, что периодически у меня начинались какие-то непонятные приступы.

Я жил в Московской области, на работу и учебу в Москву мне нужно было добираться на электричке. Зачастую наступало у меня такое состояние (не знаю даже, как лучше его охарактеризовать), – становилось настолько плохо, что я вынужден был выходить из электрички. И если дело было летом, садился на полустанке, дышал воздухом, приходил в себя…

Это меня ужасно беспокоило и причиняло очень большие неудобства.

– Но это не то, что вас просто «укачивало» в транспорте?

– Нет, нет, конечно! Это явно был какой-то недуг, я обращался к врачам, они мне говорили что-то: одно, второе, третье. Советовали даже какие-то лекарства, некоторые приходилось привозить из-за границы… Не помню точно, успокаивающие какие-то препараты, что ли, хотя, казалось бы, от чего мне нужно было успокаиваться?.. В общем, страдал я каким-то недугом, но отчего он собственно появился, я даже не помню… Но он был точно, и я от него достаточно страдал!

И вот, один мой друг, с которым мы по музыкальной части много контактировали тогда, Владимир Иванович Мартынов, много говорил в то время о каком-то «отце Таврионе». И собирался даже к нему ехать.

Вдруг я, совершенно неожиданно даже для самого себя, говорю ему: «А, может, ты меня с собой возьмешь?» – «А ты что, хочешь?» – «Конечно, хочу!» – «Ну, если хочешь, поедем!»

– А Владимир Мартынов тогда тоже не был церковным человеком?

– Нет. Он увлекался тогда всякими восточными книжками, блестяще был образован светски. Он, как и сейчас, выдающийся человек во многих областях. Он сказал так: «Есть такой старец, и мне хочется с ним разрешить какие-то вопросы…». Я ему говорю: «Ну, мне-то вопросов никаких разрешать не нужно, так просто поеду…».

И действительно, какие у меня – 19-летнего мальчишки – могли быть тогда вопросы? Но внутри какое-то чувство заставило меня сказать Владимиру тогда: «Я хотел бы с тобой поехать!» Ну, захотел, так захотел…

Он взял билеты, до Риги добирались поездом, а в Риге нас встретил один знакомый, певец и композитор. Мы пообщались на вокзале, потом поехали дальше.

Если не ошибаюсь, до Елгавы надо было ехать автобусом, а от Елгавы – не то на такси, не то на маршрутке… Но помню, что до монастыря мы каким-то отдельным транспортом добирались.

Я сразу задумался: для чего же я сюда приехал?

Спасо-Преобра
женская пустынь (Елгава)

– Помните первые впечатления от Рижской Пустыньки?

– Когда мы очутились уже на месте, недоумению моему не было конца! Ведь, я повторюсь, до этого я даже в храм православный ни разу не заходил. Я был пионером, комсомольцем, воспитанным совсем по-другому…

А тут вдруг – монастырь!.. И все это так необычно, все так странно, что совершенно невозможно даже описать!

– И как вы это внутренне оценивали?

– Я сразу задумался: для чего же я-то сюда приехал, зачем?

– Не помните, какие это годы были?

– Это был 1978-й год… Мы приехали уже под вечер, поселились в домике (там стояли такие одноэтажные домики), внутри – простые железные кровати, простые матрацы.

Было еще холодновато, кое-где лежал снег, лед. Такое было знобкое состояние, неприятное, до костей пробирало…

– А ваш недуг? Как вы себя чувствовали во время путешествия?

– В пути несколько раз он давал о себе знать. Но надо сказать, что я внимательно следил за собой: например, в питании был очень воздержан и избирателен – этого не ел, другого не ел… Ну, приехал уже, что теперь было делать…

– Были еще приезжие тогда с вами?

– Вообще, народу приезжего тогда особенно не было – чтобы прямо так приезжали к старцу. Никого особенно не было. Но мне очень запомнились три человека…

Один был из Белоруссии: ему было, наверное, лет тридцать с небольшим. Еще один, лет 27–28. А еще мужчина лет 50-ти из Архангельска.

Помню, меня тогда удивило: из такого далека люди сюда едут, что они тут хотят найти?!. Это было для меня совершенно непостижимо!

– Но расскажите еще о монастыре: что он собой представлял в те годы?

Я не стремился попасть к старцу

– Первым знакомством с монастырем для меня была трапеза. Сами можете себе представить, что это могла быть за еда, в 1978-м году. Кто что приносил тогда в монастырь – консервы, хлеб, крупы какие-то… Из всего этого варился какой-то суп. Но, в общем, все было замечательно, конечно, но очень-очень необычно!..

– А слышно было что-то об отце Таврионе, вы не спрашивали?

– Как раз на этой трапезе мы услышали от кого-то, что старец болен, и вполне может так случиться, что мы к нему и не попадем!

Но я-то сам и не стремился к нему попасть, я увязался просто за компанию со своим другом. А чтобы именно попасть к старцу – такой проблемы я перед собой и не ставил даже!

– Еще какие-то помните яркие моменты?..

Вся обстановка храма и службы меня просто поразила…

Церковь Иоанна Лествичника

– Да, потому что в этот вечер я впервые в своей жизни попал в храм. Отца Тавриона тогда не было на службе.

Храм старенький, пение довольно простое. Деталей, каких-то подробностей я уж сегодня и не помню. На клиросе пели как-то, и, по-моему, даже и неплохо пели…

– Как-то повлияла на вас вся обстановка?

– Доселе я с этим всем не сталкивался, поэтому вся обстановка храма и службы меня просто поразила, изумила… Впечатления были самые разнообразные, порой сбивчивые, так что однозначно как-то реагировать на все это внутри себя было трудно.

Помню только одно (очень меня тогда это тоже удивило).

Я вошел в притвор, стоял практически у входа в храм, а позади меня стояли две монахини, которые очень истово молились и беспрестанно клали земные поклоны.

Это меня тогда очень удивило, я подумал: почему они дальше не проходят, там и другие монахини в храме стояли… И пока продолжалось вечернее богослужение, они все это время клали земные поклоны.

– А что за служба была, день не помните?

– Если не ошибаюсь, по-моему, это была пятница…

Там, в монастыре, был довольно молодой диакон (не помню сейчас, как его звали, очень был приветливый человек). Он пригласил нас вечером на чай, о чем-то с нами беседовал. Еще наш один московский знакомый тогда подъехал, который был уже достаточно близок к Церкви (не новичок в Церкви, скажем так). И вот, они с этим диаконом обсуждали какие-то вопросы, а я сидел молча. Старался, конечно, насколько мне позволяло внимание, понять, о чем они говорят, но, как правило, безуспешно.

Потом пошли мы спать. Помню железные кровати, помню еще, что не очень и уютно там было, в общем-то. Не очень протопленное помещение, все было довольно аскетично…

Подъем был в половине пятого, если не ошибаюсь. Служба начиналась в монастыре очень рано, что меня, конечно, совсем не вдохновило. Тогда я еще не был готов к таким «подвигам», но – все идут, и я иду!..

– Но для вас, наверное, могли сделать исключение, или это было обязательно для всех гостей монастыря?

– Ну, я думал, если уж ты попал сюда, то это, конечно, обязательно! Было бы странно оставаться, если уж пошли – то все пошли!

Я вам сейчас не скажу, сколько точно мы пробыли в монастыре: или это было богослужение вечернее, а в пятницу мы приехали, или иначе. Но, скорее всего, так…

На службе старца не было, я не помню, кто служил тогда, да и как вообще служили. Потом был день, и его надо было как-то занять. И он занялся сам собой – мы с этими людьми, о которых я упомянул выше, гуляли вокруг монастыря…

– А что представлял собой монастырь в архитектурном плане?

Власти считали: чем хуже для насельников – тем лучше!

– Это была такая деревянная стена вдоль автомобильной дороги, а три остальные стены практически были открыты. С одной стороны – поле какое-то, с другой – что-то еще… Причем ходили там люди, которых мы теперь называем «бомжами», что-то там просили, и даже к старцу заходили, и он им чем-то помогал…

В нашем сегодняшнем представлении монастырь – это стены, это закрытая территория, свой устав жизни и т.д. Тогда там всего этого не было!

– Рижская Пустынька еще не начала восстанавливаться?

– Да нет, что вы: это был 1978-й год! Наверное, со стороны власти было такое отношение: чем хуже для насельников – тем лучше! И им удавалось создавать эти условия невероятные…

Ну, и как раз в этот день (по-моему, это была пятница) мы пообщались с этими тремя людьми.

Особенно удивили меня два человека. Мужчина из Архангельска держался как-то сам по себе, у него были какие-то свои задачи. Мы поговорили с ним, но ничего такого особенного в разговоре не было.

Но поразило меня (40 лет с тех пор прошло, а я все это вспоминаю!) общение с человеком, который приехал из Белоруссии. Он имел какую-то ученую степень, преподавал чуть ли не в университете. Внешне он был очень благообразен, с бородой, с очень умными глазами, с очень хорошей речью и т.д.

И я обратился к нему: «Скажите, пожалуйста, а вот вы приехали сюда из Белоруссии – не ближний свет все-таки… А какие у вас вопросы, собственно?»

– И что же он вам ответил?

– Он ответил так, что я готов был, наверное, сразу же взять билет и поехать обратно в Москву! Он сказал: «Понимаешь, какая история: в Белоруссии на сегодняшний момент так распространено чернокнижие и столь много колдовства! И мы часто всему этому подвержены, так что я приехал вот по этому вопросу…».

Ну, тут я уж не знал, какой второй вопрос ему задавать, потому что я в детстве был пионером, сейчас комсомолец, да и вообще – «наука и религия», и все такое прочее… И вдруг преподаватель университета, который приехал Бог знает вообще куда, Бог знает зачем – и вот, он абсолютно серьезно говорит: «Столь много колдовства…».

– Вас это испугало?

– Я подумал про себя: надо поскорее как-нибудь отсюда уехать, и было бы это очень хорошо. Ну, а куда скорее уехать? Обратные билеты были только назавтра, вольно или невольно нужно было оставаться!

– Вечером опять пошли на службу?

Старец практически летал

– Наступил вечер, опять вечернее богослужение: снова эти монахини, которые стояли за мной и истово молились, клали земные поклоны…

Наступила суббота, следующий день, а на утреннее богослужение пришел сам старец Таврион!

– Каким вы его увидели?

– Да, я тоже все готовился: как я его увижу, что он из себя представляет? Столько людей стремятся с ним встретиться: что он? как он?

Первое, что бросилось мне в глаза, – это его порывистость: он практически летал. Все движения его были порывисты: он прошел в алтарь летящей походкой, служил громко, возгласы были у него отчетливые, выходил иногда на клирос: что-то помогал, поправлял…

– А много народу было на службе?

– Наверное, еще приехали люди в субботу, так что народу было много. Было особенно много приезжих (а может, это были постоянные прихожане?) и немало женщин.

Во время литургии отец Таврион исповедовал, а однажды стал почти кричать, очень эмоционально выговаривая одной из женщин.

– А что он говорил?

– Совсем удивительная вещь! Я-то думал, что тут, в храме, собираются одни фанаты какие-то, но вдруг от самого старца я слышу: «Вот, таскаешься по монастырям! Детей двоих дома бросила! За детьми надо смотреть! Надо детей воспитывать!» Меня, помню, тогда это поразило, какая-то потрясающая позиция: вроде люди сюда приезжают, и надо было бы, наоборот, их как-то поощрять за это, но нет – эту женщину он так строго отчитывал!

Литургия закончилась, мы пошли на трапезу, а потом вдруг прибегает кто-то и говорит: «Сейчас старец будет принимать, но принимает он очень ограниченное количество людей. Если хотите, можете подойти к его келии, где он живет…».

– А его келия была там же, в монастыре?

– Это был один из домиков в монастыре. Ну, мы пошли туда, конечно, вместе с моими друзьями.

Там, около крыльца, толпился народ: что-то все шумели, но подробностей сейчас не помню, запамятовал.

Но – непостижимым образом – почему-то именно я к нему на прием и попал! Кто-то меня как бы втолкнул туда, к нему в келию, и я оказался с ним один на один!

Его, правда, в комнате не было: меня втолкнули в комнату, я вошел и застыл на пороге, не знал, что мне дальше делать.

– А у вас были хоть какие-то вопросы, хотя бы примерные?

– Я среди моих друзей в наименьшей степени стремился встретиться с ним! Так что вышло как раз все наоборот!..

Сколько я стоял – не помню: может быть, минуты три, может, минут пять.

– А не помните, что представляла собой келия отца Тавриона?

«Ну, что тебе дать, что тебе подарить?»

– Такая вытянутая комната, у окна стул, висели иконы… А под иконами было много-много деревянных отсеков, в которых лежали маленькие иконочки, что-то еще, какие-то еще мелочи…

Вдруг старец вышел (тоже очень порывисто), сел и устремил взор впереди себя.

Я стою слева от него, и он на меня совершенно не смотрит! Смотрит впереди себя – на иконы, и через такие долгие паузы спрашивает:

– «Как тебя зовут?» – Я отвечаю. Молчание… – «Ты в Бога веруешь?» Я говорю: «Я… Я некрещеный даже…» – «Да креститься-то можно! Креститься-то можно, – говорит он, – креститься можно, надо веру иметь! Надо веру иметь!» Опять пауза. «А ты венчан?» – «Вы знаете, мне 19 лет, еще не думал об этом…». Он отвечает: «Да, напугали народ, напугали сейчас: сколько разводов (это он в 1978-м году говорил, а что бы сейчас сказал!), напугали народ, и молодежь напугали – боятся семью заводить! А надо бы, конечно, семью заводить!» Потом опять пауза…

Я стою, не знаю, что мне делать. Вдруг – стук в дверь, и входят как раз вот эти бомжи, о которых я говорил выше. Наверное, они приходили к нему достаточно часто, и он оделял их: кому рубль, кому два, кому что-то еще…

Он их оделил, а я стою… Он сидит, смотрит перед иконами, на меня не смотрит, и долго-долго продолжается эта пауза. Потом он говорит: «Ну, что тебе дать? Что тебе дать, что тебе подарить?!» Я говорю: «Да вы знаете, у меня, наверное, все есть, мне ничего не надо…». И он говорит: «Ну, ладно, ладно, ладно… Иди…».

Вот и вся встреча, понимаете? На этом, собственно, все и закончилось.

– Как это на вас повлияло сразу?

– Я вышел, как ошпаренный, конечно, от него. Один из друзей моих говорит: «У тебя такой вид, как будто он был у тебя на приеме, а не ты у него!» Я ему говорю: «Да ты все шутишь!..» Вот и все знакомство с отцом Таврионом, которое мне посчастливилось иметь в жизни и вместе побыть с этим удивительным человеком, совершенно не осознавая: кто передо мной и что передо мной, как происходило наше общение и т.д.

– И вы уехали домой?

– Билеты были у нас уже на вечер, я должен был уехать. Друзья остались, а я уезжал, потому что в воскресенье мне надо было быть в Москве.

– А друзья не попали к старцу?

– Боюсь сейчас конкретно сказать: попали они или нет. Меня все это настолько тогда изумило и ошарашило, что я не запомнил. Вроде бы они говорили, что не попали, но боюсь сегодня это утверждать…

Мы вместе с этим самым человеком, которому было 27–28 лет, поехали в Ригу, по пути он мне что-то рассказывал, я даже не знаю, как правильно это описать, но я все еще находился под большим впечатлением от встречи с отцом Таврионом.

Приехали на вокзал, там продавали (очень хорошо помню) кофе с молоком и бутерброды с колбасой. Я купил два кофе и два бутерброда и протягиваю моему спутнику. А он мне: «Я кофе выпью, а колбасу кушать не буду…». – «А почему? Покушай и колбасы!». – «Ты знаешь, сейчас такое время, когда колбасу уже не кушают…».

Приехал домой, а оказывается, это было Прощеное воскресенье 1978 года…

И вот тут, как оказалось, как раз начались главные события в моей жизни!..

– Неужели последовало какое-то продолжение?

Про свой недуг я совершенно забыл,
и абсолютно другая жизнь началась!

– Я даже не знаю, как сейчас это рассказывать: это несколько нескромно выглядит, но моей заслуги никакой тут нет…

Так вот, когда отец Таврион спрашивал меня в келии: «Что тебе дать?», он, наверное, знал, что мне дать! Потому что поехал я к нему – в одном состоянии, а вернулся обратно, как оказалось, совершенно в другом!

– А в чем это выразилось?

– Совершенно неожиданно вдруг мне захотелось соблюдать пост! Хотя раньше я в себе не обнаруживал никаких к этому склонностей: даже запах подсолнечного масла не вызывал у меня никаких приятных чувств. Итак, стал я готовить постную пищу… Но этого мало: мне очень захотелось бывать на церковных службах – это было для меня самого просто удивительно!

А четыре-пять дней спустя я вдруг с удивлением обнаружил, что теми таблетками, которые я возил с собой (у меня был полный карман таблеток от моего странного недуга), я совершенно не пользуюсь!.. Про свой недуг я совершенно забыл, и абсолютно другая жизнь началась!

– А какая – другая?

– Не знаю даже, как вам сказать! Все, что скажешь на эту тему, будет нескромно как-то выглядеть! Просто еще раз скажу, что моих заслуг тут нет… Видимо, соприкосновение с таким великим человеком, каким был старец Таврион (Батозский), полностью меня переродило: мне захотелось ходить на церковные службы!.. Заметьте, это 1978-й год, и это довольно странно было для молодого человека!..

– А как отнеслись к вашему «перерождению» в семье?

– Когда я стал и на службы ходить, и пост соблюдать, в семье, конечно, это заприметили и стали собирать «консилиум» на предмет того, в какую психбольницу меня лучше отправить. Ну, и началась вся история, вся атрибутика, которая сопровождала в то время человека верующего (а я уже мог назвать себя к тому времени верующим человеком), и все это потихоньку стало входить в мою жизнь.

Но это не самое главное: самое главное – это то, что по молитвам старца вся моя направленность жизненная переменилась!

И та красота, та гармония, которую мы искали в музыке, она пришла с другой стороны: со стороны Церкви, церковных богослужений.

– Вы сказали, тогда был Великий Пост?

Настоятель Глинской пустыни

архимандрит Таврион»

Тем не менее, желаемого мира не наступало. По воспоминаниям духовных чад, посещавших отца Тавриона в это время в Глинской пустыни, имела место и попытка покушения на жизнь настоятеля со стороны молодых озлобленных насельников. В этой ситуации в январе 1958 года отца Тавриона переводят в Почаевскую лавру, и вскоре он испрошен архиепископом Уфимским и Стерлитамакским Илларионом на должность настоятеля и строителя восстанавливаемого Покровского храма Уфы.

Знаменательно, что во время недолгого настоятельства о. Тавриона в Глинской пустыни находился послушник Журбенко (будущий Архиепископ Лазарь). Милиция препятствовала его пребыванию в монастыре и угрожала ему, а настоятель о. Таврион пытался его устроить в монастырь, но вскоре о. Тавриону пришлось покинуть монастырь. Ушел из Глинской пустыни и послушник Журбенко.

В 1961 г., через 3 года после изгнания о. Тавриона, монастырь снова был закрыт, а насельники – разогнаны. В монастыре разместили психоневрологический интернат. И только деревья великолепного бора, некогда посаженного монахами, напоминают о славной и величественной Глинской пустыни.

О пастырском служении отца Тавриона в этот период лучше всего свидетельствует прошение прихожан Покровского храма, адресованное Уфимскому епископу Никону. Одновременно с приходскими трудами батюшка несет послушание секретаря епархии. В представлении архимандрита Тавриона как кандидата на епископство владыка Никон так характеризует батюшку: «Архимандрит Таврион Батозский как монах – смиренный, безукоризненно нравственный, благочестивый, богобоязненный, постник, молитвенник, к людским нуждам внимательный, чуткий, милостивый; как администратор – справедливо строгий, умело распорядительный, находчивый. Благодаря его умению, неустанным заботам и трудам были изысканы денежные средства, и по милости Божией, храм Покрова Пресвятыя Богородицы в г. Уфе восстановлен, благоукрашен.»

На заседании Синода МП 24 марта 1960 года имело место суждение о ряде кандидатов на епископские должности, в том числе и об архимандрите Таврионе, и было постановлено: «Согласно авторитетным, благоприятным отзывам об этих священнослужителях, признать их достойными назначения на епископские должности и иметь их ввиду для замещения свободных епископских вакансий.» Однако совсем другое суждение о деятельности отца Тавриона имелось в аппарате уполномоченного по делам религии, этого церковного отдела КГБ, тем более что накатывалась хрущевская волна гонений на . Снова начали закрывать храмы, изгонять деятельных священников. В «светлом будущем» не должно быть места «попам и религиозным предрассудкам.» В эту струю попадает и отец Таврион. Лишенный регистрации уполномоченного, он в течение полутора лет служит псаломщиком в Переделкине, и лишь в ноябре 1962 года его устраивают в Ярославской епархии.

В Ярославcкой епархии

В 60-х гг о. Таврион был назначен в Ярославскую епархию, в дальний приход – районный городок Некрасовское, настоятелем Преображенского храма. Свое монашеское и священническое кредо батюшка как-то изложил в проповеди : «Я живу и служу только по послушанию, т. к. монаху нельзя бежать от дела Божия. Я всю жизнь жил по послушанию, и мне ничего не страшно, я ничего не боюсь. Потому что слушаться, выполнять волю Божию – самое драгоценнейшее. Пусть среди самого ада идет эта дорога, я ничего не боюсь и не разбираю, где удобства, где неудобства. Господь побеспокоится!» (проповедь 2 августа 1973 г. Цитируется по книге «Вся жизнь – Пасха Христова,» Москва, 2001г.).

Вспоминает близко знавшая батюшку труженица Лидия Лузина, последовавшая за ним в Спасо-Преображенскую пустынь: «Когда я впервые, приехав в город Некрасов, увидела батюшку в церкви в белой ризе, в белой митре и услышала его речь, обращенную к кающемуся народу (притчу о блудном сыне), – от слов его, от всего его евангельского облика такая исходила благодать, такое производил он впечатление, что весь народ, вся церковь плакала – не чуяли, на небе или на земле стоят. И сама я плакала так, что забылась, и за то время, пока он говорил, вся жизнь прошла перед глазами. Все платки-то засморканы, стою, как без памяти, а он-то и говорит «Чадо Лидия – а ведь первый раз меня видит, – Чадо Лидия, как несла свой крестик, так и неси до конца. » « (Ольга Татаринова, «О мироточении икон в Спасо-Преображенской пустыни,» Православный церковный календарь, Рига, 1994 г.)

Несмотря на то, что служение архимандрита Тавриона проходило в маленьких районных поселках, внимание к нему властей не ослабевает. Уполномоченный по делам по Ярославской области неоднократно выражает правящим епископам недовольство «религиозной активностью» старца. На приходах ставленники властей – старосты и отдельные члены «двадцатки» всячески мешают служению батюшки. Вспоминают прихожане с. Некрасовское: «Однажды мы приехали летом, на праздник Ильи -Пророка. Смотрим, народ сидит около храма, а с ними о. Таврион. Староста заперла храм, а ключи взяла с собой. Надо службу начинать, а ее нет. Когда пришла, то – с криком, вместо того, чтобы попросить прощения. Такая гордая ненавистница.» (Архив С. Бычкова).

Про период служения батюшки в с. Некрасовском мне (- мон. Т.) довелось неоднократно слышать в пустыньке такой (может быть, апокрифический) рассказ: «Одному мальчику во сне явилась Пресвятая Богородица и сказала ему: сегодня я возьму тебя к Себе, только ты сначала должен пойти в церковь к отцу Тавриону и причаститься.» Утром мальчик пошел в церковь, где служил Архимандрит Таврион, и хотел подойти к чаше, но батюшка остановил его, спросив, крещенный ли он. Мальчик ответил отрицательно и затем рассказал священнику свой сон. После службы старец окрестил мальчика, причастил его Святых Таин, и мальчик пошел в школу. Там мальчик со всеми попрощался, вернулся домой – и умер. Слух о чуде мгновенно облетел город, и народ повалил в храм.

А отца Тавриона вызвали в Ярославль, в епархию и предложили перебраться в другое место – село Новый Некоуз, тоже в лесу, километров 150 за Рыбинском. Приехал он в Некоуз в 1965 г. – храм огромный, три алтаря, но все разбито. Народу приходило в храм немного.

Рассказывала мне (- мон. Т.) одна из духовных дочерей старца, тайная монахиня, которую все звали Баба Настя: «Я пришла утром в храм, в Некрасовском, – а батюшки нет. Я туда, я сюда. Мне одна женщина шепнула: «Его перевели в Некоуз» – Я тут же собралась и поехала. Приезжаю к Литургии. Батюшка служил. Когда кончилась служба, собралась я уезжать, а батюшка вышел из алтаря и говорит: « Позовите мне вон ту, маленькую – позвали меня. Батюшка говорит мне, – Оставайся здесь, не возвращайся домой. – Я взмолилась, – Батюшка, да я же никого не предупредила. У меня же там корова. – А батюшка свое, – а как Господь звал апостолов, а они все оставляли и шли за Ним. Так и ты. Оставайся здесь и ни о чем не заботься. Все устроится.» – И, правда, все устроилось, а корову соседка взяла. Собралось нас человек 10. Батюшка сказал: «Надо приготовить жилье на зиму.» Сначала стали делать саманные кирпичи. Это батюшка в Казахстане научился делать кирпичи из самана: собирают коровий навоз и мешают его с глиной, и из этого делают кирпичи, и на солнце сушат. Хорошо, что дело было летом. Из этих кирпичей мы построили две землянки, одну для батюшки, другую – для себя. А потом взялись ремонтировать храм. В том месте много было фабричной молодежи, они поначалу очень плохо к нам относились. Их в комсомоле подущали. По воскресеньям приходили в храм пьяные, шумели, безобразничали. Батюшке все говорили: Зря вы храм ремонтируете. Все равно все окна выбьют, да и вас самих могут избить.» А батюшка только улыбался. Ну, а потом все эти ребята стали ходить к батюшке. И окна не били, и крестному ходу не мешали... У нас там собралась община человек 30. А потом мы перебрались сюда, в Елгаву»

«Когда батюшка приехал – жить было негде, выгрузили вещи на улице, а на постой никто не пускает. Потом старый священник, уже слепой приютил его. Теснота была – два окна, спать негде. Позже приобрел развалюху неподалеку, с развалившимся полом и прохудившейся крышей. Сам ремонтировал дом – обмазал глиной изнутри и снаружи, оклеил обоями, перекрыл крышу, настелил пол. Был около дома огород, там о. Таврион насадил цветов. Когда мы приезжали летом, встанешь, бывало, в 5 утра, а батюшка уже в огороде копает. Отгородил в доме специальную комнатку для гостей, где принимал и угощал своих чад. Обычно встретит с радостной улыбкой, потом после службы угостит обедом, чаем, сам обслуживает и чашки на подносе расставит. Потом сядет с нами и преподает духовное наставление. Даже посуду не благословлял мыть, сам все делал, а ведь тогда ему уже было 70 лет. (Архив С. Бычкова)

«Отец Николай раньше служил в этом храме (Н. Некоуз), а потом ослеп, он был заштатный старенький. Он все время сидел в алтаре, о. Таврион его очень уважал. Когда батюшку перевели в пустыньку, он очень скорбел и плакал, да и все плакали. Отец Николай так и умер со скорбной душой, ведь никто его не умел так успокоить, как о. Таврион» (Цитируется по книге «Вся жизнь – Пасха Христова,» Москва, 2001г.).

В Ярославской епархии отец Таврион прослужил 7 лет. Духовные дарования старца, его молитвенный опыт, подвижническая жизнь становятся известными многим, ищущим духовного наставничества. К батюшке едут из Ярославля, Москвы, Петербурга, Перми, Уфы и других мест за советом, молитвенной поддержкой. Из духовных чад складывается общинка; они окормляются у старца, помогают ему на приходах, помогают друг другу. Некоторых отец Таврион тайно постригает в монашество, и свой иноческий подвиг они несут, трудясь и живя в миру.

В это время непродолжительный срок Ярославскую кафедру занимал архиепископ Леонид (Поляков), который, будучи переведен в Ригу, исходатайствовал назначение отца Тавриона в Спасо-Преображенскую пустынь на место почившего схиархимандрита Косьмы (Смирнова). И снова, уже 70-летний старец, по монашескому послушанию, отправляется на место последнего своего земного служения.

«Когда поехали на проводы о. Тавриона, храм был полон народа. Отец Таврион произнес такую сильную проповедь , что все плакали навзрыд. Тогда он подошел к нам, плачущим, и сказал: «А что вы плачете? Я поехал для вас место там припасать! Кто мои – все там будете!» Уже на перроне, ожидая поезда, о. Таврион рассказывал что-то смешное из своей жизни, чтобы скрасить разлуку. Мы даже сквозь слезы улыбались» – (Архив С. Бычкова). Постепенно многие из монахинь, которых он постригал в Ярославской епархии, перебрались в Латвию. Возле старца собралась его община: люди, постоянно сопровождающие его, в основном, женщины пенсионного возраста, в большинстве, тайные монахини. Начался новый период в жизни архимандрита Тавриона – служение духовником Спасо-Преображенской пустыни, – принесший ему всероссийскую известность.

Духовник Спасо-Преображенской пустыни

«В чем моя ответственность? За вас, за духовную жизнь вашу я ответчик. Я должен знать, как вы живете, должен знать те средства, как вам помочь, и времечко и меру знать. Вот о чем день и ночь думаешь и скорбишь! Дело поручено большое. Но я уж положился на Господа. Господи, я немощный, но не по своей воле я сюда пришел. Ты меня сюда поставил. Так вот, держи меня, Господи, пока Твоя святая воля! А я, чем только располагаю, пусть это будет по-детски, но стремлюсь выполнить то, что я есть. Поэтому каждый день исповедь, каждый день Чаша Христова, и какая величайшая радость!» (Из проповеди на Светлой седмице, апрель 1976 г.)

К моменту приезда о. Тавриона Спасо-Преображенская пустынь находилась в запущенном, полуразрушенном состоянии: кирпичные постройки разрушались, число насельниц не превышало 10 человек, паломники крайне редко навещали обитель. Сам старец, страдавший тогда тяжелой формой стенокардии и двухсторонней грыжей, – следствие общих работ на лесоповале в годы заключения, и монахини, приехавшие с ним, энергично взялись за ремонт обители. Как и всюду, о. Таврион сам плотничал, малярил, таскал доски и песок. Сначала он отреставрировал оба храма, затем принялся строить трапезную и кельи для паломников. (Первых паломников о. Таврион кормил сам на веранде своего домика). Уже зимой 1970 г. начали приезжать паломники. Каждого приезжающего радушно встречал духовник обители. Были случаи, когда о. Таврион приветствовал по имени совершенно не известных ему людей, которых он видел впервые. Паломников сразу направляли на кухню, кормили и устраивали на ночлег.

Многих из своих духовных детей старец благословлял перебираться на постоянное жительство в Латвию.

В советской России власти запрещали возводить новые церковные постройки, но о. Таврион умел, по его собственному выражению, «выискивать возможности.» Чекисты стремились сделать из окрестных совхозов врагов монастыря, подбивая их требовать закрытия пустыни; но архимандрит Таврион активно помогал совхозам и деньгами, и рабочей силой – в рабочую пору сестры обители и паломники ездили помогать в совхоз, причем, руководители совхозов всегда говорили, что все посаженное монашками растет гораздо быстрее и лучше.

В результате, местные латышские руководители превратились в активных друзей старца и монастыря. И так устроилось, что, когда нужно старцу построить трапезу для паломников, он берет у латышских властей разрешение построить дровяной сарай. Ставится фундамент, возводятся стены, крыша, отделяется десятая часть под сарай, а сзади – готова огромная трапезная, с кухней и кладовой. Просит старец разрешить построить баню. Латыши сразу соглашаются. Строится баня, а справа, слева, сзади, на чердаке – помещения для паломников.

Строительство велось так, чтобы не привлечь внимания, но власти были, конечно, осведомлены, часто приезжали с проверкой: милиция с проверкой паспортного режима, всевозможные инспекции; всех «начальствующих» приглашали к столу, угощали, давали «на дорожку» – и трудности устранялись.

Отец Таврион сам руководил строительством, указывал, что и как делать, сам ездил закупать стройматериал. Для этого случая старец переодевался в гражданский костюм, длинные волосы прятал под шляпой. Из Елгавы вызывалось грузотакси, отец Таврион в кабине, помощники в кузове – выезжали после службы на базы и в магазины. Все шоферы знали пустыньку и охотно везли «старичка, который много платит.»

Годы с 1969 по 1978-й, когда батюшка был духовником пустыньки, стали временем его всероссийской известности. Тысячи и тысячи паломников со всех концов России, не только из Москвы и Петербурга, но и окраин: Белоруссии, Поволжья, Севера, Урала, Сибири, с Дальнего Востока, из Средней Азии посещали монастырь в надежде побеседовать со старцем, помолиться на его богослужениях, покаяться, пособороваться, причаститься. Однажды побывавшие в пустыньке становились постоянными друзьями монастыря. В летние месяцы число каждодневных причастников доходило до 150 – 200 человек. На Преображение (Престольный праздник обители) О. Таврион служил литургию в храме, а молящиеся стояли вне храма, т.к. храм не мог вместить всех.

Со всей России посылали старцу продукты и деньги. Подобно о. Иоанну Кронштадтскому , о. Таврион получал огромные суммы денег – и все раздавал. Можно сказать, что маленькая пустынька кормила три Прибалтийские епархии, в соседний Пюхтицкий монастырь посылали муку и крупу.

В пустыньке была удивительная атмосфера – духовной семьи, раннехристианской общины. Этот период памятен всем знавшим старца, отражен в воспоминаниях его духовных чад.

Воспоминания монахини Тавифы.

Паломничества в пустынь

Впервые я приехала в пустыньку в мае 1972 г., с двумя подругами. От Риги мы доехали автобусом до города Елгавы, а потом, другим автобусом, до маленькой остановки «Школа Валгунде.» Мы вышли на пустую дорогу. Если бы я была одна, я бы, конечно, заблудилась, но моя подруга уверенно повернула налево. Мы шли минут десять по все сгущающемуся лесу. Становилось все темнее и темнее, а лес делался все гуще и гуще, и мне уже пришла в голову мысль: «Мы потерялись.» И вдруг мы увидели перед собой святые ворота пустыньки, украшенные маленьким куполом. Мы перекрестились и вошли в монастырь.

В пустыньке две церкви: каменный Преображенский храм и деревянный храм св. Иоанна Лествичника, в котором служат зимой. На двери висела аккуратно написанная табличка: «Св.-Преображенская пустынь. Божественные службы: 7 часов утра, 5 часов вечера. Духовник обители Архимандрит Таврион.»

Мы постояли на службе. Как сейчас помню сказанную старцем проповедь на тему дневного Евангелия. О. Таврион говаривал, что, когда человек приходит в церковь и слышит Евангелие, то это именно то, что Господь хочет ему в этот день сказать. Проповедь старца, услышанная мною в первый день пребывания в Пустыньке, объясняла всю мою прошедшую жизнь и давала указания на будущее.

Потом нас повели в трапезную. В пустыньке всем паломникам бесплатно предлагалась трапеза три раза в день. У старца был такой обычай: все паломники во время своего пребывания в монастыре ежедневно причащались, поэтому пища была постной: суп, каша и чай. Однако, эта скромная еда показалась мне очень вкусной, и не удивительно, ведь батюшка часто заходил на кухню, благословлял пищу и трудящихся, интересовался, есть ли все необходимое. Работали на кухне духовные дочери старца, приехавшие из Ярославля, «Ярославские,» как их называли, а работы было много, особенно, в летние месяцы и на праздники. Хозяйки трудились от зари до зари, чтобы успеть накормить всех. Продукты присылались благодетелями старца со всей страны, покупался, в основном, хлеб. Особым угощением летом был «батюшкин квас.» Он готовился по рецепту старца из хлеба, меда и яблок и всем очень нравился. Графины с квасом выставлялись на столике перед трапезной, и в любое время можно было его отведать. Часто батюшка сам угощал квасом, когда хотел кого-нибудь приласкать или утешить. Кормили паломников, согласно церковному уставу, отдельного постного стола не было, и ежедневно причащающихся не обязывали к сугубому воздержанию в пище. Каждому была предоставлена свобода решить вопрос своего говения лично. Монахини не причащались так часто, поэтому они ели отдельно.

Я прожила в монастыре несколько дней и собралась уезжать. По сложившемуся обычаю, все отъезжающие шли к о. Тавриону получить благословение на поездку. Мы с подругой тоже пошли. Старец коротко принимал людей: скажет несколько слов, благословит и отпустит. Когда подошла наша очередь, он ласково спросил меня: «Ну, что скажешь? – Я говорю, – Батюшка, у меня семь детей. – Он просиял, – Семь детей! Красота! Муж тебя, наверное, сильно любит, – Нет, муж от меня ушел, – Ушел! Ну, это ничего, у тебя, наверное, детки хорошие, – Нет, батюшка, дети у меня непослушные, – Ну, хорошо, – сказал старец, – все у вас будет хорошо.»

Я набралась храбрости: «Правда, батюшка, все будет хорошо?» Он улыбнулся и сказал: «А, может быть, и не будет хорошо.» И от этих слов мне стало еще радостнее на душе, чем когда он сказал, что все у нас будет хорошо. Вдруг он взглянул на меня (обычно он разговаривал с людьми, не глядя на них) и сказал: «Хочешь спастись? Я вижу, что ты хочешь спастись. – Люби детей. В жизни многое кажется несправедливым. Это потому, что мы судим с точки зрения этой жизни и забываем, что эта жизнь – маленькая минуточка, секундочка, а там – вечность!»

(А спустя несколько лет, незадолго до нашего отъезда заграницу, он сказал мне: «Не думай, что злой, хочет нас мучить, Бог – любящий Отец, Он все делает для нашего спасения.» Так его последние слова пересеклись с первыми).

Потом я вспомнила о деньгах, которые я приготовила для него. Это были 5 рублей, оставшиеся у меня после всех расходов. Я долго думала, как лучше их употребить: купить что-нибудь для детей или подать в монастырь на поминовение, или дать лично старцу для молитвы. Во время беседы я держала их в руке и комкала, т.ч. моя пятирублевка превратилась в жалкую гармошку. Вспомнив о деньгах, я протянула их старцу: «Вот, батюшка, это чтобы Вы помолились за мою семью.» Старец, не глядя, взял их и велел мне зайти на следующий день перед отъездом.

На следующий день, в надежде на духовную беседу, я пошла к старцу. Он ничего не сказал мне, только благословил и протянул мне запечатанный конверт со словами: «Это для детей.» Я подумала, что это письмо. Когда я вернулась в комнату и открыла конверт, оттуда выпали хрустящие новые десятирублевки, а сверху лежала моя несчастная пятирублевка. Я расплакалась и побежала к старцу: «Батюшка, я не хочу брать денег от Вас.»

Он ничего не сказал, только начал чертить на моем лбу крестики; как я потом узнала, он всегда это делал, когда хотел, чтобы человек понял что-нибудь. Однако, я стояла на своем и даже встала на колени. Наконец, я решительно сказала: «Батюшка, я от вас все равно никаких денег не возьму. Если хотите, можете мне вернуть мои пять рублей, я на них куплю детям гостинец.» Он увидел, что я упорствую, и согласился. Прощаясь, я смущенно спросила: «Батюшка, а как же насчет поминания?» Он только улыбнулся и ответил: «Без ваших пяти рублей мы будем молиться за вас.» Так прошла моя первая поездка к старцу.

С тех пор мы начали регулярно ездить в пустыньку. Каждые каникулы, три-четыре раза в год мы ездили к старцу. Нужно сказать, что монастырские условия жизни были суровыми. Нас размещали в больших комнатах, в которых паломники спали на полу, по 20 человек в комнате. В церкви стульев не было, а службы были длинные. Литургия начиналась в семь, но для причастников читалось правило в 4 ч. 30 мин., и проходила общая исповедь. Старец требовал, чтобы даже дети приходили так рано. Однако, когда дети уж очень уставали, я стелила шубу прямо на полу, они на ней сидели и даже засыпали.

Каждая поездка открывала новый этап в нашей жизни. Помню, как однажды я приехала осенью только с двумя детьми – старшим мальчиком и младшей трехлетней девочкой. После долгой, утомительной поездки мы сразу пошли на службу. Несмотря на ноябрь и холодную погоду, служили в летней церкви. От каменного пола тянуло холодом, и я видела, как прямо на моих глазах моя малютка заболевает. Тут я невольно возроптала: «Господи, что же это такое? Могли бы хоть дать нам стакан кипятку или поместить в какой-нибудь комнатке...» Но старец вышел на амвон и в проповеди начал рассказывать, как Господь дал апостолу Павлу «ангела сатаны, жало в плоть» и как Павел просил у Бога избавить его, но Господь ответил ему: «Нет, Павел, хватит тебе благодати Моей. Сила Моя в немощи совершается.» Тогда Павел возопил: «Если в слабости совершается Твоя сила, Господи, так дай мне еще больше таких немощей, чтобы сила Твоя явственнее была во мне.» От этих слов я успокоилась.

Как ни много строилось помещений для паломников, места все равно не хватало, ведь в пустыньке собиралось одновременно до 300 человек! Поэтому спали часто просто на полу, да и на полу иногда не хватало места. Помню, это было на Рождество; после Великого Повечерия мы прилегли отдохнуть до службы (на Рождество утреня начиналась в полночь), вдруг – открывается дверь, и монахиня приводит еще человек 15! Пустых коек нет – что делать? Мы встали со своих кроватей, сдвинули кровати вплотную и легли на бок, тесно друг ко другу, а кто-то на полу.

Я очень любила послушания в пустыньке, – мы помогали на кухне, носили воду, стирали белье, пилили, кололи и складывали дрова, даже мостили дорогу – труд для монастыря казался радостным и интересным, приятнее любого развлечения. Я помню, как строили баню, и мы, паломники, носили кирпичи. Я обратила внимание, какие одухотворенные, сосредоточенные, молитвенные лица были у трудящихся людей, – святой труд ради Христа. Если же приезжали люди с другим настроением, старец говорил: «Это вам не колхоз!»

Однажды я приехала ненадолго, пришла благословиться на обратную дорогу, а батюшка одет в светском – длинное пальто, шляпа – такой красивый! – Увидел меня – «Как, Вы уже уезжаете?! Ну, давайте быстро,» – и в двух словах ответил на все мои вопросы – так, что когда, спустя 6 лет пришла к нам большая беда, эти его слова поддержали меня и успокоили...– Батюшка огорчился, что не мог поговорить с отъезжающими паломниками, и, чтобы нас немного утешить, предложил нам доехать с ним в машине до Риги. Нужно было залезть в кузов грузовика. Все молодые забрались, а одна старушка и так, и сяк – никак не может, все кругом стоят, смеются. Батюшка кинулся ее подсадить, – и остановился – ведь он монах, не может женщины касаться, так он просто простонал: «Да помогите же вы ей!» Вот, все забрались, поехали, батюшка в кабине, а мы наверху, – как уютно, спокойно, защищенно мы чувствовали себя, ведь наш старец был с нами!

Прозорливость старца проникала время и пространство, он знал все, что было с человеком и что будет. Однажды я приехала, а батюшка такой грозный, сердитый. – «Батюшка, что я сделала?! – а он – Надо было молчать!» – и тут я вспомнила недавний случай, которому совсем не придала внимания и за грех-то не считала, и поняла, что сделала непоправимое.

Впоследствии батюшка всегда помогал нашей семье, поддерживал нас не только духовно, но и материально. А однажды позвал меня и стал укладывать в пакет какие-то пачки денег, укладывает, а сам приговаривает: «Чтобы правая рука не знала, что делает левая.» Я видела, что он положил пять каких-то пачек, подумала – пятьсот, – это очень много, но я уже научилась слушаться. Пришла в келью – развернула: там было 5 000 рублей. Я совсем растерялась, побежала назад, хотела вернуть, батюшка говорит: «Берите, вам пригодится, только никому не говорите,» мы тогда и не думали об отъезде, а через три года старец благословил нас уезжать заграницу, и на эти деньги мы смогли выехать.

Когда мы перед самым отъездом пришли прощаться со старцем, он уже не вставал. Он достал из тумбочки пятирублевку и подал мне как благословение – я помню, эти деньги хранили запах его руки – благоухание ладана. Он сказал: «Напишите мне письмо.» Я написала из Вены. Через пару дней моя дочь видела сон: старец, с совершенно мертвенным, желтым лицом, вел всех нас за руку к иконе Божией Матери со словами: «Теперь Она, теперь к Ней.» Утром дочь сказала: «Старец умер.» Через несколько дней, когда мы были уже в Риме, пришла телеграмма: «16 августа погребен старец.»

Церковные службы в пустыньке

Особое значение придавал старец благолепию храма, пению и службам. Весь год живые цветы украшали церковь и алтарь. Я помню две большие вазы с белыми лилиями, которые стояли в Пасхальный период по обе стороны запрестольного образа Воскресения Христова, написанного самим старцем. И эти белые лилии, в сочетании с белыми крыльями ангелов, производили незабываемое впечатление. (Эта икона Воскресения Христова, находящаяся в алтаре на горнем месте, в храме преп. Иоанна Лествичника, 28-го июня 1992 года начала источать благодатное миро со стопы Спасителя и с ангельского крыла. Всего в Спасо-Преображенской пустыни с 22 июня 1992 г. по 11 мая 1993 г. мироточили 5 икон).

Во время литургии о. Таврион трижды менял облачение: начинал служить в облачении уставного цвета (желтом, голубом и т.д.), Евхаристию служил всегда в красном, а причащал в белом, как на Пасху. Все это он делал, чтобы вызвать в людях, стоящих перед ним и часто ничего не понимающих, почитание и любовь к великолепию церковных служб. Один мальчик, увидев старца во время литургии, воскликнул: «Это прямо царь!» И правда, он был как царь в сверкающей белой короне-митре.

Особенно запомнились праздники в пустыньке. На Рождество церковь бывала особенно прекрасно украшена. По обе стороны царских врат помещались две маленькие елочки, украшенные серебряными нитями. Ставили запрестольный образ – икону Рождества, – написанную также самим старцем. Божия Матерь и прав. Иосиф на этой иконе были изображены в монашеских одеждах, и это наводило на мысль, что женщина-христианка, вслед за Божией Матерью, должна сочетать монашеское целомудрие и материнскую любовь. На левом клиросе помещалась небольшая икона Рождества, по обе стороны ее – фигуры из картона – пастухов и волхвов, также нарисованные старцем, перед пастухами стояли испеченные из теста барашки, покрытые сахарной глазурью, с глазами – изюминками.

Помню наше первое Рождество в пустыньке. Я приехала со всеми детьми. Накануне праздника погода была неважная: слякоть, дождь; я огорчалась: даже непохоже на Рождество. А старец вышел с проповедью и говорит: «Природа послушна Творцу. Вот, пришел праздник, и все покрывается снежком, чисто, аккуратно.» Передо мной стояли две паломницы, мать и дочь; услышав эти слова, дочь сказала: «Вот видишь, будет снежок.» И действительно, к вечеру пошел снег, прикрыл всю грязь, и стало бело по-зимнему. В Пустыньке даже природа носила на себе отпечаток святости. Во все времена года она была как-то по особенному прекрасна, располагала к молитве и богомыслию.Служба на Рождество начиналась в 12 ночи, и такая это была незабываемая служба, что я только все время повторяла про себя: «Мы у Христа на елке.» После литургии все шли разговляться: картошка, селедка, кусочек сыра и яичко – это был роскошный пир! – ведь старец сам благословлял трапезу, к тому же, накануне ничего не ели и не пили. На Рождество всегда бывало много детей, им всем раздавали подарки.

На Успение Божией Матери был крестный ход с Плащаницей Богородицы вокруг обеих церквей. Когда Плащаница возвращалась в церковь, ее поднимали в дверях, и все подходили под нею. Так же делали и на утрени Великой Субботы – на чин погребения Плащаницы Спасителя.

Необыкновенно величественным был праздник Воздвижения Креста. Старец воздвигал украшенный цветами Крест посреди храма, и на него лили святую воду, а потом, когда подходили помазываться, раздавали эти цветы с Креста, по цветочку. Когда мы стояли на богослужении у о. Тавриона, душа как бы разговаривала с Богом, переполнялась и трепетала. Под влиянием слов службы («Еже от Мерры горчайшие воды.»..) и всего батюшкиного служения, мне пришла в голову мысль, что вот Моисей опустил древо в горькие воды Мерры, и они стали сладкими, так и нам Древо Креста делает сладкой горечь нашей жизни. Помню, в конце старец вышел говорить проповедь , а я подумала: «Такой дивный праздник, что еще можно сказать?» А батюшка повторил: «Вот, такой у нас дивный праздник, кажется, что еще можно сказать?..» – и стал говорить о Кресте Господнем и крестоношении человеческом...

Батюшка делал все, чтобы богослужение было понятно, доступно, обращено к людям. Пели на два клироса: на правом – сестры обители, на левом – все желающие петь богомольцы. Левым клиросом руководил сам старец, он, как головщик, громким высоким баритоном твердо вел мелодию гласа.

На правом клиросе, с помощью старца, разучили новые песнопения: «Им же образом желает елень» и «Аще и всегда.» Это малоизвестное песнопение было необыкновенно умилительно:

«Аще и всегда распинаю Тя грехами моими, Ты же, Спасе мой, умирая, не отвращаешися от мене , но, преклонь главу, прощаеши мя, к себе призывая. Тем же, Спасе мой, к Тебе прибегаю аз грешный, со слезами вопию Ти: «Помилуй мя, оставление грехов ми даруй и помяни мя, егда приидеши во царствии Твоем.»

Общая исповедь

Общая исповедь начиналась в пять часов утра. Старец требовал, чтобы даже дети приходили так рано. Последование ко святому Причащению читалось на клиросе, во время исповеди обычно читались акафисты «Ко причащению святых Таин,» «Всемогущему Богу в нашествии печали» свят. Тихона Задонского , иногда – «Благодарственный акафист Слава Богу за все» священномуч. Гр. Петрова; затем батюшка читал молитвы и произносил проповедь о покаянии. Приведем одну такую проповедь:

«Благодатные эти минуты, когда мы здесь стоим перед исповедью. Священническое благодатное разрешение, которое он получил от Христа Спасителя, запечатлевает вас здесь. Поэтому с чем вы приходите, то вы и получаете. Пришел мытарь, он не смел даже войти в церковь, а стоял на паперти, бил в грудь и не смел глаза поднять в небо, и только говорил: «Боже, милостив буди мне, грешному.» И вышел из храма оправданный. Вот так точно и вы. Человек должен сознавать, что Господь милосердный, а ты грешник, и больше не рассуждай. Мы знаем, как блудный сынок, и в то же время любимец, вот так тоже погибал где-то далеко, в далекой стране. И когда пришел в жалкое состояние, все размотал, живя распутно, и стал гибнуть, вспомнил отца своего. Зачем же я гибну, пойду к Отцу моему. Так точно каждый из вас, посмотри на свою жизнь! Сколько Господь тебе хорошего дал, а как ты все это размотал. Хорошо бы, если бы только размотал, а сколько ты зла себе и другим сделал! Жуткий стал, и теперь тебе не только возвратиться к Отцу, но и самому на себя стыдно посмотреть. Но вспомни, что в жизни твоей есть Тот, Кто взял тебя к Себе, есть Тот, Кто истинно, свято любил тебя – твой Отец. И вот этот сын понял это в той далекой стороне, а ведь в жалком состоянии оказался. Всего лишившись, он нанялся пасти свиней. И когда понял, что ему не дают той пищи, которой кормят свиней, решил вернуться к Отцу. Так каждый, посмотри на свою жизнь, на свои грехи, что они тебе принесли? Удовольствие? Жалкий ты человек!»

Кончина архимандрита Тавриона последовала 13 августа 1978 года, в воскресный день в 6 ч. 40 мин. утра. Воскресная кончина была последним словом его проповеди . Старец всегда призывал тщательно готовиться, сознавать и встречать день Божий – воскресение – как Пасху живую и действенную. Переживая этот день, как День в грядущем Царстве, и всегда причащаясь, лучше всего приготовишься к смерти. В полшестого утра старец позвал о. Евгения, чтобы тот причастил его и читал отходную. После причастия, во время отходной он тихо почил в 6 ч. 40 мин. утра. Во время отпевания, в присутствии архиерея и 22-х священников, читалось Евангелие от Иоанна, – слова, которые чаще всего повторял покойный архимандрит: «Ядый Мою плоть и пияй Мою Кровь имать Живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день»

Сороковой день пришелся на праздник Рождества Пресвятыя Богородицы, а в обитель Рождества Богородицы Глинской пустыни поступил 13-летний Тихон по своей великой любви к Богу. Опять призвала отца Тавриона Пречистая Дева, теперь уже в Небесную Обитель для нового служения.

По смерти батюшки осиротели его многочисленные духовные чада. Перед кончиною он говорил близким, чтобы не скорбели, чтобы посещали его могилку, молились, просили о нуждах своих. Обещал не оставлять и по смерти. Многие свидетельствуют, что в тяжелую, критическую минуту жизни старец поддерживал, наставлял, вразумлял их через сновидения, мелькнувшую мысль, промыслительное стечение обстоятельств.

На могиле батюшки установлен гранитный крест, на постаменте начертано пасхальное приветствие: «Христос Воскресе!» В пасхальной радости совершаются памятные дни старца: день кончины и день его Ангела (20 ноября). Как на Пасху, проводят тогда ночь на могиле батюшки молящиеся, читают акафисты, поют церковные песнопения.

Имя архимандрита Тавриона (Батозского; † 1978), личности благочестивой и по-своему незаурядной, проведшего много лет в тюрьмах и лагерях, часто упоминается в различных публикациях. О нем стали выходить книги, как, например, составленный священником Владимиром Вильгертом сборник «Вся жизнь - Пасха Христова. Архимандрит Таврион (Батозский)» (М.: Отчий дом, 2001). По прочтении этой книги у читателя может сложиться впечатление о выдающемся старце, достойном продолжателе православных монашеских традиций знаменитой Глинской пустыни. Цель этой книги священник Владимир Вильгерт не скрывает: «Выражаем надежду, что публикация этого сборника ускорит решение вопроса о канонизации архимандрита Тавриона» (с. 5).

Прочитав книгу, читатель в душе скажет только «аксиос!» причислению к лику святых такого незабвенного батюшки. Однако в книге сей лукаво умолчано о многих фактах из пастырской и литургической практики архимандрита Тавриона, которые вызывали еще при его жизни немало соблазна. Один известнейший духовник Троице-Сергиевой лавры в 70-е годы не благословлял своим духовным чадам ездить в пустыньку под Елгавой к о.Тавриону, а если уж кто и собрался ехать - то ни в коем случае не причащаться у него.

Итак, был ли архимандрит Таврион достойным продолжателем монашеских традиций Глинской пустыни?

Говоря о непродолжительном пребывании о.Тавриона настоятелем знаменитой христианским подвижничеством Глинской пустыни (1957–1958 гг.), его жизнеописатели допускают грубые неточности и даже откровенную ложь в изложении фактов этого периода церковного служения о.Тавриона. Так, Е.Бездетко в статье «Благовестие архимандрита Тавриона» (Православная Москва, 1994, № 15) несколько лет назад писала: «Батюшке так сложно было с особо “благочестивыми” людьми, усердно оцеживающими уставных комаров. Наиболее яркими представителями этого вида были монашествующие»; «…Из Глинской его ушли». За что «ушли» - автор оставляет без ответа.

В книге священника Александра Чеснокова «Глинская пустынь и ее старцы» (М., 1994) также не дается исчерпы­вающего ответа на вопрос о причинах разногласий архимандрита Тавриона с братией Глинской пустыни (разногласия объясняются всего лишь тем, что полунощницу при о.Таврионе перенесли на двенадцать часов ночи, что не всей братии пришлось по душе). Та же малосущественная причина разногласий из-за времени совершения полунощницы отмечается и в книге священника Владимира Вильгерта. Но и в этой книге ничего не говорится о главных, принципиальных разногласиях, приведших к просьбе глинских старцев о замене настоятеля - архимандрита Тавриона - и переводу последнего из Глинской обители.

В своей книге свящ. Владимир Вильгерт даже пытается объяснить конфликт очевидной сплетней: «…в Глинской пустыни имела место и попытка покушения на жизнь настоятеля со стороны молодых, озлобленных насельников» (с. 24). Подобным «объяснением» о.Владимир возводит откровенную хулу на братию Глинской обители.

Известный Глинский старец, светильник веры и благочестия ХХ века, автор многочисленных богословских сочинений схиархимандрит Иоанн (Маслов ; † 1991) в своем капитальном труде «Глинская пустынь» (М., 1992; 1994) всесторонне исследовал жизнь этой обители, прославленной своей духовно-просветительской деятельностью и старческим окормлением, и в частности - возрождение старчества в Глинской пустыни в период 1942–1961 гг. Труд схиархимандрита Иоанна необычайно ценен для историков, богословов и для всех ищущих спасения, поскольку о.Иоанн сам начинал свой иноческий подвиг и достиг полноты иноческого совершенства в знаменитой Глинской пустыни, был духовным другом и сотаинником великих Глинских подвижников-старцев схиархимандритов Андроника (Лукаша) и Серафима (Романцова), продолжателем иноческих традиций Глинской обители, последним Глинским старцем.

Приведем отрывок из книги схиархимандрита Иоанна (Маслова) «Глинская пустынь» , в котором подробно освещается непродолжительная деятельность архимандрита Тавриона (Батозского) в качестве настоятеля Глинской пустыни.

«Периоды расцвета и упадка духовной жизни всегда были связаны с возрастанием или уменьшением роли духовного руководства. Возрождение старчества в Глинской пустыни обусловило такой подъем духовной жизни в обители, что слава о святости жизни насельников Глинской пустыни, строгости ее устава и аскезы распространилась по всей стране.

В духовной жизни Глинская пустынь занимала самое высокое место. Как и прежде, обитель была центром духовного просвещения, старческого окормления и нравственного возрождения. Не только многие архиереи, но и сам Святейший Патриарх Алексий I отзывался о Глинской пустыни как о знаменитом, строгом монастыре, глубоко почитал ее опытных старцев и считал их руководство душеспасительным.

После десятилетнего управления обителью о.Серафимом (Амелиным) наступил второй период его настоятельства (1953–1958 гг.) - период расцвета и благоустройства Глинской пустыни.

Строго подвижническая жизнь Глинских старцев, высокий духовный авторитет ее настоятеля собирали в монастырь ревнителей настоящего иноческого жития. В святую обитель стремились попасть не только желающие начать монашескую жизнь, но и опытные подвижники, чтобы в среде этой “дружины воинов Христовых” обрести верный путь к высшему духовному совершенству. В архиве Сумского Епархиального управления хранится множество прошений того времени о переводе или поступлении в Глинскую пустынь не только со всех концов нашей страны, но и из-за рубежа. Но по распоряжению уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви Сумской области прием насельников в святую обитель был ограничен.

Духовное ядро обители до самого ее закрытия составляли подвижники, жившие в Глинской пустыни еще до 1922 года. В 1953–1957 годах их было около одной трети, а в 1958-м - около одной пятой от общего числа насельников. Они восприняли от Глинских старцев XIX и начала ХХ века древние высокодуховные иноческие традиции обители и передавали их следующим поколениям. Так, посредством старческого окормления, осуществлялась в Глинской пустыни духовная пре­емственность.

В тот период средоточием духовной жизни обители по-прежнему были старцы: архимандрит Серафим (Амелин), схиигумен Андроник (Лукаш) и иеросхимонах Серафим (Романцов). Как писал епископ Сумской и Ахтырский Евстратий, “трудами о.Андроника, о.Серафима-духовника и настоятеля архимандрита Серафима крепла и процветала Глинская пустынь”.

Под их руководством возрос целый сонм подвижников, многие из которых впоследствии пронесли старческие традиции Глинской пустыни по всей стране.

…В феврале 1957 года архимандрит Серафим (Амелин) обратился к епископу Евстратию с просьбой освободить его по болезненному состоянию и старости (ему было уже восемьдесят четыре года) от обязанностей настоятеля. Наряду с этими причинами едва ли не основной было стремление старца в конце жизненного пути совершенно предаться богомыслию и безмолвию. Пребывая телом на земле, он давно уже духом был в Горнем Иерусалиме, но, несмотря на затвор, в котором он провел последние годы, заботы о многообразной жизни обители не позволяли ему полностью отрешиться от дел земных.

Братия хотя и скорбела о решении о.Серафима уйти на покой, но по его благословению выбрала настоятелем архимандрита Тавриона (Батозского), который поступил в Глинскую пустынь еще в 1913 году и находился в обители до 1922 года, обучаясь в живописной мастерской под руководством о. Серафима (Амелина). Затем он посетил Глинскую пустынь лишь в начале 1957 года.

Надеясь, что архимандрит Таврион, помня иноческие традиции Глинской пустыни, и в должности настоятеля сохранит послушание старцам, о. Серафим (Амелин) в своем прошении епископу Сумскому и Ахтырскому указал на него как на желательного кандидата на должность настоятеля Глинской пустыни.

Для окончательного решения этого вопроса духовник обители иеросхимонах Серафим (Романцов) ездил в Москву, где был на приеме лично у Святейшего Патриарха Алексия… Святейший спрашивал о братии, о храме, о церковных службах, о постройке и обещал назначить настоятелем архимандрита Тавриона.

По распоряжению Святейшего Патриарха Алексия архимандрит Таврион (в миру Тихон Данилович Батозский) был назначен настоятелем Глинской пустыни 14 марта 1957 года, а 25 апреля принял все дела от архимандрита Серафима (Амелина). Но в должности настоятеля о.Таврион пробыл менее года, так как не оправдал доверия братии. В Глинской пустыни, обители истинно православной, он стал вводить западные, католические обычаи церковной жизни. Кроме того, после окончания вечернего богослужения о. Таврион зажигал свечи на престоле, открывал Царские врата, начинал читать акафисты и устраивал общенародное пение. Это противоречило уставу Глинской пустыни, в соответствии с которым после вечернего богослужения братия должна была безмолвно расходиться по келиям и исполнять келейное правило в тишине.

Отец Таврион приказал вынести Голгофу из храма, ввел при богослужении вместо строгих распевов Глинской пустыни партесное пение, никак не соответствующее духу обители. Весь круг богослужебного пения Глинской пустыни до изменений, введенных о.Таврионом, сохранял древние церковные мелодии, которые воодушевляли молящихся в ту или иную минуту церковной службы.

При входе в храм о.Таврион повесил большие шторы. Икону “Царь Славы” на Горнем месте без совета со старцами заменил иконой “Воскресение Христово”. Что касается замены иконы, то это не запрещено каноном, но в Глинской пустыни, где без благословения старцев избегали малейших нововведений и крайне дорожили древними традициями, все эти изменения возмущали братию. Она называла действия о.Тавриона благочестием не по разуму (при о.Таврионе богослужения в обители начинались в полночь; братия, горевшая стремлением к подвижнической жизни, это одобряла, но восстала против католического уклона настоятеля).

Особенно недовольна была братия тем, что о. Таврион ни в чем не советовался с глубоко почитаемым в монастыре, старшим его по возрасту и по духу, бывшим настоятелем архимандритом Серафимом (Амелиным). Это было нарушением монашеских правил. Наконец, о.Таврион ни в чем не считался с мнением совета старцев Глинской пустыни, а поступал самовластно.

Стремясь защитить Православие в обители, насельники монастыря неоднократно обращались к епископу Евстратию и, как в личной беседе, так и письменно, выражали свое недовольство нововведениями настоятеля.

Преосвященный Евстратий неоднократно, как при посещении обители, так и письменно, пытался вразумить о.Тавриона, ссылался даже на то, что доля его болезни (осенью 1957 г. епископ Евстратий был тяжело болен) «от нестроений в обители», но ничего не изменялось.

О католическом уклоне в действиях о.Тавриона стало известно Святейшему Патриарху Алексию. 14 ноября 1957 года епископ Евстратий получил телеграмму от Управляющего делами Московской Патриархии протопресвитера Николая (Колчицкого), в которой было сказано, что, поскольку “братия Глинской пустыни не очень довольна настоятелем, который делает большие перемены без совета старцев обители, то Святейший Патриарх просит вызвать старцев обители Глинской пустыни… и внушить настоятелю, чтобы все дела в обители решались совместно со всеми старцами, а не единолично настоятелем…”

В ответ на эту телеграмму 18 ноября под председательством епископа Евстратия было проведено объединенное собрание Сумского Епархиального Совета и собора старцев Глинской пустыни в составе настоятеля архимандрита Тавриона, духовника обители иеросхимонаха Серафима, казначея иеромонаха Модеста и эконома иеромонаха Михаила, на котором движимые братской любовью и послушанием единодушно постановили отменить в Глинской пустыни нововведения о.Тавриона, а настоятелю решать все вопросы совместно со старцами. В монастыре завели даже журнал для записи решений, принятых на совещании старцев. Но жизнь в обители не нормализовалась. Западная ориентация в действиях о.Тавриона продолжала проявляться. Отец Серафим (Романцов) вынужден был поехать к Святейшему Патриарху и просить о смене настоятеля. 13 января 1958 года настоятелем Глинской пустыни опять назначили архимандрита Серафима (Амелина), а архимандрит Таврион (Батозский) указом Святейшего Патриарха был переведен в Почаевскую лавру.

К этому времени многотрудный старец архимандрит Серафим (Амелин) уже угасал. Пятнадцать лет был он во главе духовного вертограда и не только собрал, но и приумножил братию Глинской пустыни, во всей полноте возродил старчество и древний устав обители, внутренне и внешне украсил монастырь, создал все условия для духовной и материальной помощи богомольцам…»

А вот другое свидетельство. Архимандрит Рафаил (Карелин) в своих воспоминаниях о Глинском старце схиархимандрите Серафиме (Романцове), в частности, пишет: «Отец Серафим придавал очень большое значение преемственности монастырской жизни, включая устав богослужения, ежедневную исповедь, откровение помыслов и т.п. Он рассказывал, что когда архимандрит Таврион (Батозский), назначенный настоятелем Глинской пустыни, стал вводить новый устав, читать какие-то составленные им или неизвестно откуда взятые молитвы, то это вызвало недоумение и недовольство братии монастыря. Это нарушило монастырскую традицию. И потому, несмотря на подвижническую жизнь отца Тавриона, Глинские старцы принуждены были просить Святейшего Патриарха Алексия I о замене настоятеля (что тот и исполнил). Этим была сохранена традиция монастыря, заложенная с его основания, и духовная преемственность, носителями которой являлись глинские старцы» (Тайна спасения. М., 2002. С. 292).

Таковы мнения двух Глинских старцев-подвижников об архимандрите Таврионе.

…После Глинской пустыни о.Таврион служил непродолжительное время в Почаевской лавре, затем в Уфе, а в 1962 году по ходатайству Никодима (Ротова), тогда епископа Ярославского, переводится в Ярославскую епархию. В 1969 году архимандрит Таврион переезжает в Спасо-Преображенскую пустынь под Ригой (Елгава), где становится духовником. В это время Пустыньку под Ригой начинают посещать многие верующие, особенно из Москвы.

Нынешние обновленцы-реформаторы постоянно ссылаются на литургическую практику архимандрита Тавриона как на пример нетрадиционного отношения к православному богослужению, якобы требующему постепенной модернизации. Так, священник Георгий Кочетков пишет: «Вспомним… хотя бы о.Тавриона Батозского, глубоко по духу православного и в то же время открытого к католической и протестантской традициям и, главное, к живым их носителям. Эта открытость позволяла ему и поставить в храме католическую статую, и даже в ряде случаев причащать тянущихся и приходящих к нему инославных, ничего особенного от них не требуя, кроме обычного для всех личностного соучастия на литургии. Этот же дух позволял ему, как и многим другим святым (?), широко использовать на богослужении… современный язык… и свободные молитвенные включения в традиционные чинопоследования» («Православная община», 1994, № 4–5, с. 82). «Он… не стеснялся читать Евангелие по-русски, причащать практически без исповеди, ежедневно и всех»; «Не стеснялся апеллировать к обновленческому опыту, правда, только в личных беседах» («Новая Европа», 1992, № 1, с. 73).

Другой автор в кочетковском журнале «Православная община» (1995, № 2 /26/) вспоминает следующее: «Отец Таврион позволял в богослужении и импровизации: вставлял свои молитвы…»; «Видишь, как мешает батюшке массивная алтарная перегородка летнего Спасо-Преображенского храма; открыты и не закрываются во все время богослужения царские врата и диаконские двери…»; «Ежедневное причащение в Пустыньке, введенное о. Таврионом, многих соблазняло, и пастырей, и пасомых»; «Батюшка прибегал… к общей исповеди»; «Узы любви связывали его со старейшим като­лическим епископом…»; «Но вместо благодарности за свои труды он получал от некоторых из них (собратьев. - Н.К .) осуждение и ярлыки - “католик”, “обновленец”» (там же, с. 85, 87, 89, 90, 84). В этой же статье рассказывается, как о.Таврион причащал и венчал некоего «католика Антония В.» (Вильгерта, отца священника Владимира Вильгерта, составителя вышеупомянутой книги. - Н.К. ). Однако «после смерти о.Тавриона новый духовник Пустыньки уже не допускал к Чаше Антония» (с. 90).

Из беседы со свящ. Георгием Кочетковым в альманахе «XPICTIAНОС» (1998, VII) мы узнаем, «как в одном из его (о.Тавриона. - Н.К .) храмов стояла католическая статуя Сердца Иисусова» (с. 70). Однако даже жизнеописатели отца Тавриона признают не всегда оправданное, иногда весьма соблазнительное для православных верующих новаторство: «Некоторых подобные вещи смущали, как статуя Святейшего Сердца Иисусова, подаренная католиками и поставленная им в храме у Плащаницы…» (Бездетко Е. Благовестие архимандрита Тавриона // «Православная Москва». 1994. № 16).

По воспоминаниям многочисленных паломников, посещавших в 70-е годы Преображенскую пустыньку, о.Таврион сам любил читать на утрени канон на русском языке. «Этот точный, добротный перевод звучал, увы, очень коряво и, вопреки намерениям о.Тавриона, вовсе не был понятнее славянского текста» (Богослужебный язык Русской Церкви. История. Попытки реформации. М., 1999. С. 226).

У читателя, естественно, возникает вопрос: почему столь несомненно высокодуховной жизни архимандрит Таврион имел католические и обновленческие симпатии, проявлявшиеся в его богослужебной практике? Постараемся дать ответ на это.

Что касается католических симпатий, то, скорее всего, они связаны с западноукраинским происхождением о.Тавриона, где униатское влияние оставляло свой отпечаток на церковной жизни, и прежде всего на обрядовой ее стороне, которая запечатлелась в нем с детства.

Обновленческие же симпатии сложились у о.Тавриона в 20-е годы в Москве. По воспоминаниям одного его духовного чада, «отец Таврион… использовал опыт юности, прежде всего Москвы начала 1920-х годов. Он был в ту пору в Москве и ходил по разным храмам. Бывал и в Заиконоспасском монастыре, ценил опыт епископа Антонина (Грановского)… Я со всей ответственностью говорю, что Таврион бывал в Заиконоспасском монастыре на богослужениях Антонина и ценил этот опыт» (Литургия отца Тавриона. Беседа со священником Георгием Кочетковым // ХРICTIAHOC, Рига, 1998, VII, с. 62–63). Вероятно, эти реформаторские богослужения обновленческого епископа Антонина Грановского оказали глубокое впечатление на молодого о.Тавриона. Именно почти весь набор обновленческих новшеств Антонина повторял, спустя сорок лет, о.Таврион при совершении богослужений.

«Помню однажды, - вспоминает о.Георгий Кочетков, - я ему сказал, что с нами вместе приехал баптист. Более того, этот баптист, вдохновленный служением отца Тавриона, тут же пошел причащаться. Я пытался всячески этому воспрепятствовать, но мои усилия не достигли цели. Я просил одну монахиню передать батюшке, что вот этот человек - баптист, он не миропомазан. Матушка все передала отцу Тавриону, а тот просто не обратил внимания и спокойно его причастил. Когда я потом сказал старцу, что этот баптист причащался, сказал с ужасом и пафосом, отец Таврион ответил: “Вы ничего не видели”» (с. 71).

После таких свидетельств непорядочно выглядят упреки редакции альманаха «XPICTIAHOC» и священника Г.Кочеткова в отношении о.Иоанна (Маслова): «Схиархимандрит Иоанн (Маслов) оклеветал архимандрита Тавриона» (с. 55). В чем же тут клевета, господа хорошие, если сами же авторы вашего «XPICTIAHOCA» (Фонд имени Александра Меня в Риге) подтверждают все то, что написано в книге «Глинская пустынь»? Священник Г. Кочетков, например, подтверждает, что «нарекания в адрес отца Тавриона звучали и при его жизни и покойный отец Иоанн (Маслов) всегда был одним из его злопыхателей» (с. 72).

Эти слова известного московского обновленца только лишний раз подтверждают высокое духовное и историческое достоинство книги приснопамятного схиархимандрита Иоанна «Глинская пустынь».

Необходимо сказать и пару слов о священнике Владимире Вильгерте - составителе книги об архимандрите Таврионе. Примерно за год до выхода этой книги в свет помещенное в ней жизнеописание о.Тавриона, автором которого является свящ. Вл. Вильгерт, было напечатано в журнале «Православная община» (2000, № 55), издаваемом свящ. Георгием Кочетковым и его «Высшей православно-христианской школой». Вариант жизнеописания, опубликованный в кочетковском журнале, отличается от жизнеописания, вошедшего в сборник «Вся жизнь - Пасха Христова», наличием двух абзацев, где говорится о том, что «о.Таврион уважительно относился к католичеству», «подмечал достоинства католической церкви-сестры и стремился использовать этот положительный опыт в своем священническом служении», как о.Таврион причащал и повенчал католика - отца священника Вл. Вильгерта, «при этом никакого формального перехода в Православие не было» («Православная община», 2000, № 55, с. 96, 97). Понятно, что эти два абзаца свящ. Вл. Вильгерт не поместил в выпущенную огромным тиражом (12 000 экз.) книгу об архимандрите Таврионе, в надежде, как уже упоминалось выше, «что публикация этого сборника ускорит решение вопроса о канонизации архимандрита Тавриона» (с. 5). Все эти «католические» подробности Комиссия по канонизациипока знать не должна!

Несомненно, архимандрит Таврион был добрым пастырем и поступал вопреки православной традиции, скорее всего, по простоте своей или по неведению . Подобный случай описан у преп. Иоанна Кассиана Римлянина, когда старец по имени Серапион, отличавшийся «древней строгостью в воздержаниии в деятельной жизни, во всем совершенный», по неучености своей погрешил против истинной веры и впал в ересь (Соб. 10, гл. 3).

Этого никак нельзя сказать о злонамеренном реформаторском зуде нынешних обновленцев, которые часто спекулируют на имени о.Тавриона с целью «модернизировать» Православие, русифицировать богослужение, пересмотреть «устаревшие» каноны. Автор этой статьи совершенно не намерен как-то очернить имя о.Тавриона, который остался светлой и любвеобильной личностью в воспоминаниях многих его духовных чад. Но при этом православным верующим необходимо более полно знать о жизни того или иного священнослужителя, если его почитатели поднимают вопрос о канонизации и при этом выпускают книги, где намеренно замалчивают некоторые неправославные аспекты церковной жизни этого человека, чтобы уже после прославления его в лике святых оповестить всех верных чад Русской Церкви, что в святцах появился новый святой, благосклонный к «обновленческому опыту», к экуменической практике, к пренебрежению св. канонами Церкви, симпатизирующий католичеству и т.п.

Обо всех многочисленных католических и обновленческих особенностях в литургической практике архимандрита Тавриона священник Вл. Вильгерт в своей книге не поминает ни одним словом: не пришло еще время!

Хотелось бы, чтобы Синодальная комиссия по канонизации святых действовала впредь более тщательно и осторожно, дабы избежать появления в святцах Русской Православной Церкви весьма сомнительных личностей. В последнее время раздаются голоса, твердящие о необходимости канонизации, например, матери Марии Скобцовой - курящей монахини бердяево-эсэровской ориентации, Варфоломея (Ремова) - тайного католического епископа и одновременно настоятеля общины одного из московских православных монастырей в начале 30-х годов, нижегородского обновленческого священника-реформатора Василия Адаменко или перешедшего в старообрядчество князя-архиерея Андрея (Ухтомского) и иных «подвижников», православие которых находится под большим сомнением.

2002 год

Послесловие редакции:

Приводим отрывок из писем архиепископа Ярославского и Ростовского Михея (Хархарова; † 2005) , опубликованных на сайте«Православие и современность» :

…Враг не переставал мутить среди братии, стали всё больше роптать на то, что настоятель стар, нужно другого, и, когда освободился из ссылки отец Таврион, представители ездили к Патриарху и просили назначить им настоятелем архимандрита Тавриона . Патриарх просьбу удовлетворил. Отец Серафим со смирением принял отстранение от настоятельства, поселился в угловой келье и ни в какие дела не вмешивался. Но он говорил братии: «После меня вам лучше не будет». И действительно, при новом настоятеле архимандрите Таврионе в монастыре пошли такие нестроения, такое недовольство и ропот.

Отец Таврион был постриженником Глинской пустыни, жил в ней до закрытия, будучи послушником, обучался в монастырской иконописной мастерской. После закрытия одно время вместе с отцом Андроником был келейником у епископа Павлина , затем попал в ссылку, где работал художником. По происхождению он из поляков. Может быть, в силу этого у него было стремление к католичеству, или, во всяком случае, симпатия и расположение к католичеству.

Разногласия с братией пошли с самого начала: сначала отец Таврион на окнах храма повесил тюлевые занавеси. Вообще, в храмах не принято вешать на окнах занавеси; в строгом монастыре, где и света-то электрического не проводили, это было воспринято с недовольством братией. Затем отец Таврион изменил порядок: полунощницу стали начинать в 12 часов ночи, как было в прежней Глинской. Однако в прежнее время было братии 700 человек, и одни служили, другие несли другие послушания, а в это время на молодых было возложено послушание и в храме петь, и на работу в поле, и в лес. При таком порядке им совсем мало удавалось отдохнуть. Стали роптать.

Отец Таврион в своих проповедях часто ссылался на Фому Кемпийского. Братия вычитали у святителя Игнатия Брянчанинова, что благочестие по книге Фомы Кемпийского «О подражании Христу» не истинное - это только по разгорячению крови, а не основанное на смиренномудрии, как учат православные подвижники . Пошли обвинения в католицизме отца Тавриона. В монастыре одни стали за настоятеля, другие - против.

В результате делегация поехала в Москву с просьбой снять отца Тавриона. Таким образом исполнились слова отца Серафима Амелина…

Священномученик Павлин (Крошечкин; 1879–1937), архиепископ Могилевский. Родился в Пензенской губернии в крестьянской семье. С 1921 г. - епископ Рыльский, викарий Курской епархии. В 1926 г. был одним из инициаторов и активных участников тайного избрания Патриарха. Арестован, в 1927 г. освобожден. Назначен на Пермскую кафедру, затем на Калужскую, с 1933 г. - на Могилевскую. В 1936 г. арестован. В 1937 г. расстрелян. Канонизирован в 2000 г. Память 21 октября/3 ноября.

Отрицательные оценки книги Фомы Кемпийского «О подражании Христу» святитель Игнатий Брянчанинов давал в письмах, в «Аскетических опытах» («О молитве Иисусовой. Отдел II. О прелести»), в других произведениях.

• «… будет удар по Евхаристии. Печатать будут все, что идет для Евхаристии. Вино будут подменять подкрашенным спиртом. И если это увидите, даже не принимайте. К таким пастырям не ходите. Если он молчит, не говорит об истине, осуществляет ее закодированным веществом, нет благодати.


• Будут добровольно-принудительно заставлять вас брать новые документы, работать на них. Иногда будет мысль: соглашусь, а потом, Бог знает. Никогда. Только согласитесь на этот маленький шаг, вы потеряете все навсегда. Благодать уйдет. Поэтому никаких компромиссов с небогоустановленными властями не должно быть. В образе этих человеков будет адский змей работать. Порой они даже не будут знать, на кого работают.

• Когда будут предлагать первые документы, пастыри незаметно будут терять Благодать, если сами возьмут или других благословят. Перед концом полностью будет уходить благодать.


• В церквях, которые будут заново строиться, не будет Благодати, т.к. они будут строиться для новой религии: объединенной, антихристовой. А в церквях, старых, ранее закрытых - в них будет Благодать.


• После того, как воцарится зверь, благодать полностью отойдет, у людей мясо будет отделяться о костей, будет гнить, будут людоедства страшные. Зверь будет давать им кормежку, но они не смогут наесться досыта. Человек за один раз проглотит эту кормежку и останется голодным. Будут набрасываться друг на друга и людоедствовать. И тогда Господь придет судить мир, т.к. не останется никого, кого можно спасать.


• Время - часы, дни сократятся. Ночь, может останется, а день ускорится.


• (О США) Исчезнет весь континент.


• Господу будет угодно сохранить Русь.


• Церковь, которая будет молиться о властях, будет противна Богу.


• Будет сильное повышение цен и пенсий, чтобы втянуть людей в признание власти, а потом так поднимут цены на все товары, коммунальные услуги, что люди не будут знать, куда деваться. Потом изымут /наличность/ из оборота и сделают деньги электронными. Будет карточка. Тогда будет сильный голод.


• Нельзя будет лечиться без медицинского полиса. В последнее время мало люди будут болеть не от Бога, а от врага. Не ходите в больницы, не принимайте их медикаментов, молитесь Богу, чтобы дал вам терпение перенести. Будут вам легко.


• Такая будет голодуха /слова истины/, что люди будут в смятении искать /духовную/ пищу. Часто враги будут маскироваться под священников - носить бороды, люди будут к ним обращаться, и они будут уводить стадо в стаю волков.


• Будут гонения, притеснения, начертания. А потом будет война. Она будет короткой, но мощной.


• После того, как люди окончательно определятся и будут стоять твердо, не принимая ничего, Господь попустит последнее действие - война. И если человек осенит себя крестом: «Господи, спаси, помилуй!», Господь даже тогда будет спасать всех, кого можно спасти, пока не воцарился зверь.


• Китай пойдет по России, но он пройдет не как воинствующий, а как идущий куда-то на войну. Россия будет, как коридор, для него. Когда дойдут до Урала, остановятся и будут жить там долго. Божия Матерь в последнее время будет молиться за Китай, и многие китайцы увидят стойкость русских и удивятся: почему они так стоят? И многие раскаятся в своем заблуждении и будут принимать массовое крещение. И многие даже примут мученическую кончину за Русь от своих. Вот тогда будет ликование!


• Сморите, не ошибитесь, потому что печать эта видимо в виде решеток будет положена на все продукты, чтобы так запутать православных христиан. Молитесь Господу, и старайтесь соблюдать заповеди Божии. Ибо если будете не исполнять, а только ждать печать, вы в нее влетите, т.к. у вас нет багажа. Если же будете молиться, соблюдать заповеди Божии, творить добрые дела, каяться, просить Бога не допустить, Господь не допустит.


• Будут давать новые документы: паспорта, номера, будет все электронное и будут везде распространять начертания. Он их называл Ветхозаветным израильским символом. Узнать его можно так: у него будет 30 палочек по числу 30 сребренн иков. Крайние удлиненные и в середине удлиненные. Как его увидите, знайте, что это он. И будут ставить его на продуктах, на документах, везде, везде. Будет исполняться Апокаплисис.


• Начертание зверя будет под видом цифр Ветхозаветной Соломоновой казны. И будут некоторые палочки, а три - удлиненные или укороченные, как он придумает. Будут на всех продуктах.


• О. Таврион призывал молиться о России: Плачьте, при молитвах указывайте: «со сродниками». А сродники - это вся Русь.


• Молитва за Русь, за Православие: «Спаси, Господи, Русь Святую, Православную. Огради ее от враг видимых и невидимых».


• Схимонахиня Сергия (была водима самой Божией Матерью и имела особый дар вымаливать умерших) говорила, чтобы мы всегда ночью молились за страну, за свой народ, чтобы мы читали Псалтирь, постились в среду и пятницу, все четыре поста года.


• Молитесь непрестанно, кайтесь непрестанно, плачьте, молитесь за весь народ, не только за своих сродников, но за всю Церковь, за всю страну. Ибо если один будет где-то молиться, как пламень, как свеча в темную ночь освещает помещение, так от одного, который будет взывать, стонать, если не может плакать глазами, пусть плачет, стонет душой, и это будет сильно пред Богом.


• Если будут кого-то увозить куда-то, чтобы освободить человечество от этих «врагов», там же, в тех местах, куда привезут, чтобы убить, Господь положит свою милость на них, а тех, кто останется, ждет массовое истребление и Суд Божий.


• Некоторых увезут, некоторых провозгласят, что увезут, но не увезут. Если это будет, то не ропщите, а с радостью идите.


• Запасайтесь теми продуктами, которые не имеют этих начертаний /штрихкода/. Знайте, что все, что Богом попущено, человек должен пройти. Ничего не может быть без подвига.


• Сказал о. Таврион: не бойтесь, Господь не даст вам понести более того, что вы можете понести. Только старайтесь: «Господи, помоги, укрепи!». Вы даже не будете есть, а некоторые наберут жменю земли, перекрестят и будут есть, как крупу. Будут святыми.


• Будет война, будет голод сильный, не бойтесь, будете есть землю, защита будет. Набрал с огорода горсточку земли, перекрестил: «Господи, благослови!», и съел.


• Если человек не взял паспорт, но ест пищу с кодировкой, он уже в клетке.


• Кого будут забирать на мучения, будут делать вам раны, но болеть не будет, нужно стоять твердо: умирать, но не брать ничего.


• Как бы ни было трудно, нельзя уходить из канонической церкви Московского Патриархата. Нужно здесь бороться, здесь воевать, здесь стоять не на жизнь, а насмерть, не принимать никаких номеров. Это будет очень страшный номер, молитесь, чтобы не дожить.


• Тем, кто будет видеть ложь, им можно уклоняться в домашние (катакомбные) церкви. Но не изменять моление свое от истинной церкви.


• Уходить в Зарубежную РПЦ - это уже раскол.


• Многие из духовенства и архиереев потеряют веру в Воскресение Христово. В последнее время и архиереев не будет истинных, а о старцах и речи не будет.


• Будут быстро, скоротечно укорачиваться уставы; Божественную Литургию вместо двух часов будут служить один час. Все бегом, бегом. Время: часы, дни сократятся. Ночь, может останется, а день ускорится. Богослужения будут происходить быстро, чинно, красиво. Истинные будут видеть разницу. А те, кто идут по течению, ничего понимать не будут: все прекрасно, все хорошо.


• Надо продолжать молиться за Патриарха, тогда Господь будет вразумлять его.


• Духовенство предастся антихристу. Мы в том грешны, что не заступились за царя. Если будет покаяние российского народа за цареубийство, Господь даст Царя. Царь обличит духовенство, архиереев.


• Будет падение духовенства российского. Духовенство своим молчанием заведет паству к антихристу. Когда придет время исполнения 13-й главы /Откровения Иоанна Богослова/, тогда духовенство замолчит.


• Придет время, когда в монастыре будет предлагаться пострижение взамен паспорта.


• В одной маленькой западной стране в пятиэтажном здании будет вмонтирован большой мощный аппарат - компьютер - зверь (о. Таврион так и сказал: компьютер). Сначала тайно, но затем будет Голос Божий к этому конструктору рассказать о том, что он изготовил. Старайтесь не попасть в этот компьютер, он будет действовать, но последняя сила действия его будет, когда воцарится антихрист. Тогда антихрист объявит войну тем, кто не принял начертание. Не бойся, двум смертям не бывать. Господу нужны мужественные люди.


• Самое страшное и самое пагубное для души - это быть зачисленным во всемирный компьютер - исчадие антихриста. Такую душу дьявол записывает в свою Книгу смерти. Православные, попавшие в компьютер, по смерти не допускаются даже на мытарства, ибо они без имени, без того самого главного, что делает нас Богоподобной личностью. И будут содержаться в адских муках до Страшного Суда как отрекшиеся от Христа и обетов крещения. И только при Втором пришествии Спасителя уничтожится компьютер и личные номера. И тогда души из адского плена вновь предстанут на Страшный Суд под своими именами. Но каков тогда будет для них Суд? Господи, помилуй!


• Имеющиеся советские паспорта (красные с гербом) уже не богоугодны, просил не брать следующие за ними удостоверения личности.


• Без нового паспорта не будут принимать на работу. Какой у тебя, паспорт, старайся оставаться с ним. С новыми паспортами люди будут ощущать все блага, все удачи, но эта радость у них будет до воцарения антихриста, когда включится всемирный компьютер. Тогда взявшим будет горе-горе, страх и ужас, а не взявшие будут гонимы, но будут с Богом.


• Паспорта - они не российские, масонские с печатью антихриста.


• Как бы ни было, церковь, на которой почивает Благодать, Русская Православная церковь, в ней надо бороться до конца. Господь будет в малом стаде воинствующей церкви.


• Знайте, что все, что Богом попущено, человек должен пройти. Ничего не может быть без подвига. Если в первые времена христианства были подвиги мученичества, потом были такие века, где от христиан требовалось подвижничество. Последние гонения будут покороче, но жестче и проходить быстрее. Молитесь Господу, стойте твердо, надейтесь только на Него. Он источник жизни. Он рядом будет стоять.


• Учеником Христовым может быть только тот, кто отречется от себя и возьмет свой крест и пойдет за Христа. Вот кто ученик Христов. Поэтому не обманывайтесь. Если вы не отрекаетесь от себя и не идете со Христом на Голгофу, вы не христиане, так, пустословие одно. … Если со Христом распнемся, то и со Христом прославимся; если со Христом умрем, то со Христом воскреснем. Другого пути нет.


• В новых лагерях не будут работать, но будут страшные мучения. Господь говорит: ненавижу трусов и малодушных. Будь великодушен, никого не суди.


• Америку не бойтесь, она, как цепной пес, будет лаять и возбуждать лай в других собаках, которые единомышленники с ней. Но против России она бессильна. Все зависит от русского народа, если Россия принесет покаяние, умолит Бога, даже в то время, когда весь мир будет ликовать, что она умерла. И не так они будет злиться на Россию, как на христианство, ибо будут воспитаны так, что Христос - это чудовище, и все верующие в Него являются врагами человечества, и нужно их уничтожить. Все люди будут скрипеть зубами против Православного христианства.

Написано в дополнение к

В зимнее время паломников в пустыньке было немного, да и слух о ней еще не раскатился по всей стране, поэтому каждый мог рассчитывать на аудиенцию у отца Тавриона. Как только я на третий день попал в приемную, мысли прояснились.

Я огляделся: за спиной батюшки стоял небольшой сервант, на стенах висели фотографии и картины. Посредине, разделяя нас, широкий стол. Батюшка сидел напротив на стуле, я - на диване. - Рассказывайте, что вас привело сюда? Я удивился вопросу. Впервые за все время пребывания в пустыньке у меня появилась возможность вблизи разглядеть его: во время нашей беседы он заклеивал конверты и подписывал открытки. Передо мной сидел кряжистый, седобородый старец в скуфье и черном подряснике. Меньше всего его можно было назвать стариком, хотя уже тогда ему было около восьмидесяти. Глаза лучились. В них сверкали искорки доброго веселья. Странно было наблюдать его сидящим - в храме он все время находился в движении. Сейчас, изредка поглядывая на меня, он терпеливо ждал. Я задумался: действительно, а зачем я приехал сюда? Неожиданно внутри что то прорвалось, разрушая недоверие, - я вдруг увидел перед собой человека, которому могу рассказать все без утайки. Я заспешил, как бы стремясь наверстать упущенное, рассказал о своем страхе - я боялся, что в случае конфликта с властями - а поводов к тому было предостаточно - меня, как верующего, могут упрятать в психбольницу. Таких случаев в те годы было множество.

Как мне отвечать на допросе, если спросят, верующий я или нет?

Отвечайте, что вы - христианин,

Он на минуту оторвался от конвертов, взглянул на меня, и тут же последовал четкий ответ,

Вы не должны страшиться, ибо Господь сказал, что того, кто исповедует Его перед людьми, Он исповедует перед Отцом.

Я все же его задал и второй вопрос, несмотря на то, что он был более болезненным для меня. Последовал ответ, над которым не перестаю размышлять и по сей день: - Постарайтесь не впадать в более тяжелый грех! Он не осудил меня! Я всегда жестоко осуждал себя, а он даже не напомнил мне о необходимости воздержания. Тогда, я помню, его ответ необычайно утешил меня. Словно тяжелый груз, годами тяготевший надо мною, упал с плеч. Батюшка быстро поднялся, вышел и вскоре вернулся, протянув мне несколько денежных купюр, скрепленных канцелярской скрепкой. - Зачем? - воскликнул я. - Пригодится. Вы же трудились, и мне сказали, что добросовестно. Берите. Прощаясь, он встал и благословил меня. Быть может, он еще что-то говорил; кажется, приглашал приезжать. Я был настолько ошеломлен, что уже ничего не воспринимал. Первый совет батюшки пригодился мне на третий день после возвращения из пустыньки. Я был вызван на допрос, и в числе многочисленных вопросов прозвучал и тот, которого я страшился. - Да, я православный христианин, - ответил я, памятуя совет старца. За это время мне пришлось многое пережить: страхи, отчаяние, слежку. И все-таки, когда все осталось позади, я понял главное отец Таврион тот самый человек, которому я могу целиком довериться. Не прошло и двух месяцев, как меня вновь потянуло в пустыньку, захотелось еще раз увидеть его. Я словно переболел тяжелым недугом, и в моем исцелении была его заслуга. ...... Во время моего летнего приезда также пришлось немало потрудиться: я возил щебень на дорогу, ведущую к пустыньке, колол дрова, выкосил траву в саду, но два праздничных дня мы все же отдыхали. В Москве, когда я собирался ехать в пустыньку, друзья просили выяснить один щекотливый вопрос. Зимой 1974 года в Киеве был арестован Владимир Вылегжанин,один из наших друзей, по обвинению в антисоветской деятельности. При обыске было изъято много книг, в том числе и религиозных. Попала в руки чекистов и записная книжка нашего друга. Немало помог следствию и он сам - подробно рассказывая о том, где и у кого бывал в Москве и у кого получал ту или иную литературу. Начались повальные допросы, поскольку круг друзей арестованного был велик. Один из вызванных, не имевший никакого отношения к «антисоветской деятельности», давал арестованному читать книги религиозного содержания, которые попали в руки чекистов. На допросе он признал, что действительно давал читать Вылегжанину религиозную литературу. А поскольку не все книги принадлежали ему, то он чистосердечно рассказал, у кого какую книгу брал. Естественно, что и эти люди, в свою очередь, были вызваны на допросы и, раздосадованные, решили поговорить с приятелем всерьез. Он, к сожалению, никак не мог уяснить, в чем же его обвиняют. Защищаясь, ссылался на слова Евангелия: - Не заботьтесь, как или что сказать, ибо вы не будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас. Ребята, встретив столь оригинальную трактовку евангельских слов, опешили. Потом по моей инициативе решили также действовать согласно Евангелию. Призвав несколько человек из числа верующих, мы провели соборную беседу с провинившимся, поскольку он не внял увещаниям близких друзей. Ничего хорошего из соборного обсуждения не получилось. Время было тревожное: дело, которое возбудило КГБ, не было завершено, и многим еще предстояли допросы. В результате увещаний все перессорились, а виновник никак не хотел уяснить, в чем же он не прав. И даже доказывал, что на допросах лгать грешно. Последний аргумент поверг всех нас в уныние. Эту проблему по просьбе друзей я изложил отцу Тавриону. Он внимательно выслушал, потом кратко высказался: - Проще надо быть! А вечером на проповеди я услышал развернутый ответ. Вот смысл того, что я услышал: - Не учительствуй до тех пор, пока сам не станешь светом. Иначе возникает взаимное раздражение. Не проповедуй, пока сам не стал светом, иначе опять-таки возникает только взаимное раздражение. В первую очередь эти слова относились ко мне, как инициатору и более других пострадавшему на допросах. Вторая проблема была связана с тогдашним запрещением в священнослужении отца Дмитрия Дудко. События разворачивались так, что я стал невольным свидетелем мучений, которые отец Дмитрий претерпел в течение недели, последовавшей за его запрещением. Надломившись еще во вр емя своего первого заключения после войны, он был сокрушен страхом. Передо мной в те дни предстал насмерть перепуганный человек, мечущийся из угла в угол. Приходили разные люди, давали противоречивые, часто взаимоисключающие советы. Он цеплялся за все. То писал прошения на имя патриарха, то открытые письма к западной общественности, то обвинял, то обличал, то испрашивал прощения. Меня все увиденное потрясло. Я мучительно пытался разобраться в происшедшем. Перед праздником Преображения, когда я колол дрова, отец Таврион, прогуливаясь, подошел ко мне. Я рассказал ему о своих переживаниях. - Молчать надо, молчать, - грубовато ответил он. Тогда я не понял смысла этих слов. Хотя позже понял - когда не можешь понять человека, лучше всего покрыть все, что он делает и чему ты стал невольным или вольным свидетелем. Хотя бы до той поры, пока не откроется все тайное и не станет явным и для тебя, и для окружающих. В то время у отца Тавриона еще была возможность в часы отдыха изредка прогуливаться по обители. Еще не нагрянули толпы паломников, как в последние годы жизни, когда он уже не мог выйти из кельи. Часто летом, отдохнув после обеда, он выходил погулять. Кстати, в одну из таких его прогулок я сфотографировал его, хотя для этого пришлось просить разрешения владыки. Наша беседа закончилась следующим советом: - Вот ты тщишься исполнять молитвенное правило - это хорошо. Будь милостив к брату, согрешившему против тебя, и больше угодишь Господу, нежели исполнением правила. Четвертый раз в том же, 1974 году, мне удалось выбраться в пустыньку в начале декабря. Прожил почти неделю. Мы трудились, благоустраивая дорогу. Я немного плотничал, часто бывая у отца Тавриона, подолгу беседуя с ним. Паломников было немного, и он мог уделять мне достаточно времени. Многое из новейшего периода Русской Церкви мне было непонятно. Мы, недавно пришедшие в Церковь и не имевшие корней, узнавали о новых мучениках Русской Церкви от стариков и бывших лагерников. Публикации 60-х годов о сталинских лагерях в «Новом мире» знали чуть ли не наизусть. Но в них рассказывалось в основном о ленинских кадрах, пострадавших от жестокости Сталина. Уже распространялись в списках «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, но и в них почти ничего не говорилось ни о епископах, ни о священниках, ни о мирянах. В феврале 1974 года, когда по Би-би-си начали читать «Архипелаг ГУЛАГ» и сквозь глушилки удавалось все-таки ухватывать хоть немного, я с досадой обнаружил, что и Солженицын ничего не рассказывает о мучениках-христианах. Это было вдвойне удивительно: Русская Православная Церковь первой приняла на себя удар большевиков. Концлагеря беспрерывно пополнялись узникамихристианами. Отец Таврион, также слушавший по радио чтение «Архипелага», говорил, когда упоминался тот или иной лагерь: - В Мариинских лагерях бывал. Это почти в самом начале... Я хотел понять, почему страдания христиан в сталинских лагерях ускользнули от внимания писателей, почему те славные героические времена никак не отразились на церковной жизни наших дней. С этими вопросами я приходил к отцу Тавриону. К тому времени я уже немного знал о тяжелом положении Русской Церкви: - Ты еще не знаешь, в каком положении находится наша Церковь,» - с горечью сказал он. - Знаю! - гордо ответил я. - Ты еще и половины не знаешь, - отрезал отец Таврион. С того разговора прошло 30 лет, и лишь теперь я понимаю, насколько он был прав. Уже после его смерти в начале 80-х годов после очередного обыска я побывал в Вологде у архиепископа Михаила (Мудьюгина). «Православная Церковь больна!» - воскликнул он во время разговора. Но и тогда я не представлял серьезности и глубины поразившего нашу Церковь кризиса. Лишь в годы свободы, когда открылись архивы КГБ и ЦК КПСС, когда вырвались на свободу деструктивные силы, дремавшие внутри церковных структур, когда часть епископата и духовенства устремилась к накопительству земных богатств, картина и глубина болезни приобрели явные очертания. Отец Таврион постоянно напоминал о необходимости пристального изучения Евангелия, словно именно в нем я мог найти ответ на мучившие меня вопросы. Я уходил неудовлетворенным, но принялся изучать Евангелие. Молитвенное правило, которое он дал мне, состояло из ежедневного чтения Евангелия на русском языке. Со временем я понял глубину его совета - на самом деле Священное Писание обращено к душе каждого верующего. Оно не устарело - нет более современной книги, в которой содержатся ответы на самые животрепещущие вопросы. Помню, как в то время жадно читал и конспектировал духовную литературу, попадавшую в руки. Книги доставал с большим трудом. И все же начал собирать духовную библиотеку. У друзейбукинистов попадались как дореволюционные, так и парижские издания. Естественно, что продавались они из-под прилавка. Я изучал толкования блаженного Феофилакта Болгарского, творения преподобного Симеона Нового Богослова, епископа Игнатия Брянчанинова, епископа Феофана Затворника, книги отца Александра Меня, выходившие в Брюсселе под псевдонимом Эммануил Светлов. Огромное, незабываемое впечатление произвела на меня книга А. В. Карташева «Вселенские соборы». Я приобрел ксерокопию этой книги и жадно принялся изучать. Многое открылось не только в области церковной истории, но и в сегодняшнем положении Церкви. С огромным внутренним сопротивлением я начинал понимать, что положение Церкви не только в наши дни, но и всегда было трагическим. Даже в лучшие эпохи она была окутана тьмой. Пророческие слова Христа, сказанные ученикам: «Если люди ненавидели Меня, то будут ненавидеть и вас», - не укладывались в голове. Подобно современникам, я полагал, что люди, называющие себя христианами и пребывающие в лоне Церкви, должны быть святыми. Сталкиваясь с невежеством, цинизмом, ханжеством, я в недоумении отступал. Карташев помог мне понять слова святого Иоанна Богослова: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Он сумел показать тьму не только внешнюю, но прежде всего церковную и около церковную, в которой вопреки всем, горели светильники: христианские святые. Я наконец понял, почему именно в Церкви такое количество бесноватых, ханжей и просто сумасшедших. Мир их не принимает. Происходит жестокий отбор - общество вышвыривает не умеющих приспособиться. А Церковь не вышвыривает никого. Она принимает всех. Поскольку советское общество полностью забыло о милосердии и поражено безумием, то сумасшедшие сосредоточиваются в Церкви, ибо им больше некуда идти. Вторая книга, взволновавшая меня, - «Тайна святых» эмигранта-парижанина Петра Иванова. Эту книгу я прочитал в «слепых» фотокопиях и законспектировал. Многое тогда претило в его рассуждениях, но основная мысль - что дух Антихриста действует внутри Церкви начиная с первых дней ее существования, - многое объяснила. Помню, ко мне книга попала только на неделю, на маленьких, карманного формата фотокарточках. Читал ночами. Эти книги, а также то, что я увидел в пустыньке, постепенно многое разъяснили. Я начал понимать и то, что в жизни Церкви, как и в жизни человека, времена благоприятные сменяются неблагоприятными. И, как это ни парадоксально, именно неблагоприятные времена часто очищают Церковь. В начале семидесятых годов Церковь переживала времена благоприятные. Отец Таврион понимал это и старался сделать как можно больше. Он понуждал спешить и нас. Мы обсуждали с ним новости, которые узнавали по радио. На проповедях он часто говорил об услышанном. Именно тогда я услышал его реакцию на интервью архиепископа Питирима (Нечаева), данное им в зарубежной поездке осенью 1974 года, а затем опубликованное АПН, в котором почтенный архипастырь утверждал, что совсем необязательно крестить младенцев и преподавать детям Закон Божий. А также добавил, что православным христианам в СССР необязательно заниматься благотворительной деятельностью. На следующий день отец Таврион разразился гневной проповедью. В основу были положены слова евангелиста Иоанна об истинном пастыре: «...Некоторые носят высокие шапки (намек на митру. - С. Б.), но все равно, кто перелазит чрез ограду, тот вор и разбойник...» Подобных слов о епископе мне не доводилось слышать даже от отца Глеба Якунина, с презрением относившегося к советским епископам. Поразила проповедь отца Тавриона и на евангельское чтение, повествующее о входе Господнем в Иерусалим: «Сейчас те, кому надо говорить, - молчат, и потому вопиют камни. Священники, епископы, миряне - молчат. А может ли Господь позволить, чтобы не проповедывалось Его слово? - Нет...». Именно в те годы выступали в защиту верующих академик Сахаров и участники Демократического движения, которые не считали себя христианами. Между двумя поездками я написал ему письмо и передал с паломниками. Меня волновал вопрос о молитвенном правиле: отец Таврион советовал вместо положенных по молитвеннику утренних и вечерних молитв прочитывать главку Евангелия и главку Посланий. С оказией я послал ему попавшую в мои руки переписку архиепископа Ермогена (Голубева) с патриархом Алексием, а также его письма к патриарху Пимену и ответы архиепископа Алексия (Ридигера), которые тот писал по поручению патриарха. Отец Таврион также с оказией прислал ответ: «Мир вашему спасению! Дорогой Сергий! Письмецо получил, благодарю. Относительно правила, то оно имеется у Вас. Приумножать его не торопитесь, а, во-первых, при всем старайтесь иметь мирность духа, то есть при успехах не успокаиваться и при неудачах не горевать. В первом и втором будем водиться хождением перед Богом. Это ценное сознание мы должны иметь всегда, чувствовать его и водиться им, то есть всегда умными очами зреть Бога. Это упомянутое Вы найдете во всех указаниях о духовной внутренней жизни. Будет время для чтения, то используйте его для чтения духовных и полезных книг, и Вы будете расти. Относительно второго, то я был ознакомлен еще в то время, и теперь это как наследие истории. В будущем это будет иметь значение для историка, а теперь нам все это переживать в терпении и молчании. То, что необходимо и всегда доступно нам, то это любовь к Богу и подвиг высоконравственной личной жизни для каждого из нас, как христианина и сына Церкви. Будем в этом преуспевать. Ваш богомолец и доброжелатель А. Т.

Из книги Бычкова Сергея Сергеевича «СТРАДНЫЙ ПУТЬ АРХИМАНДРИТА ТАВРИОНА», Предисловие автора к книге.

Совсем другой человек был архимандрит Таврион. Он был своего рода гигант. Специалист, знаток человека. Я его один раз только видел, поэтому была такая дистанция. Этот многострадальный человек, Таврион, сидел в лагерях, в ссылке, только в конце жизни его оставили в покое, и его отправили в Латвию. Много больных было, которых он просто словом излечил, простым советом. Приходили с самыми обыкновенными вопросами. Я помню, кто-то приехал из России и из толпы спросил: "Батюшка, а купить мне машину или нет?" Человеку, может, казалось - а может быть, это грех? И Таврион ответил: "Ну купи, если деньги есть!" Да... И я у него спросил... ну, что я собираюсь ехать на Запад... как вы думаете, это хороший шаг или нехороший? А он мне говорит сразу: "Эх, вы, литераторы! Вы все ищете, где легче!" И так мы стали немножко говорить, он выслушал меня, и разговор пошел более серьезный. И я не хочу говорить, о чем был этот разговор, но я все-таки был потрясен его открытым ответом. И еще... Я хотел для монастыря оставить немножко денег, пожертвовать, а он сам взял деньги, большую сумму, дал мне, и сказал: "Нет, нет, от вас я не беру, вам они нужны будут. Очень скоро". И вы знаете, что случилось? Когда я вернулся в Эстонию, через три дня умер мой отец, и через неделю я потерял свою пенсию, которую мне несколько лет платили по болезни. И остался абсолютно без средств....

Еще мне вспоминается один человек сильного духа, который говорил мне о своих испытаниях. Это отец Таврион, тоже русский человек. Десять или пятнадцать лет тому назад я встретил его в Латвии, в маленькой пустыньке, где он жил в одиночестве. Он сидел передо мной, человек моего поколения; в его глазах светились благодарность и изумление, и он мне сказал: "Вы себе не можете представить, как непостижимо добр Бог был ко мне! В период революции, когда священников не допускали ни в тюрьмы, ни в лагеря, Он избрал меня, не только недостойного, но совсем неопытного священника, и послал меня на служение туда, где была самая большая нужда. Меня арестовали, я год провел в тюрьме и последующие двадцать шесть лет - в лагере, среди тех самых людей, которым я был нужен, которым был нужен Бог, был нужен священник..." Все, что он вынес из своих невзгод, - это безмерная благодарность Богу, Который избрал его. Чтобы он был распят в жизнь другим....

Антоний, митрополит Сурожский. О стоянии в вере // Журнал Московской Патриархии. М., 1997. №9 (ЖМП).

...Обещание Божие, как говорится в Писании, непреложно, неизменяемо, неизменно.
Если Господь нам сказал, то непременно будет. Но нам важно это ожидание. Есть известная притча об Антонии Великом, когда он 40 лет молился Господу: «Господи! Вот я стою 40 лет и не чувствую, что Ты рядом со мной». А Господь ему говорит: «Я, Антоний, 40 лет стою у тебя за спиной и радуюсь твоему терпению, радуюсь твоей любви, твоей надежде на Мое присутствие».
Вот нам важно уметь радоваться ожиданию. Уметь этому радоваться. И это напоминает мне одно событие в моей жизни. Был такой замечательный человек – архимандрит Таврион, он жил под Ригой в маленькой пустыньке, и множество людей в 1970-х годах съезжались туда получить его благословение, наставление и т.д.
Прошло уже лет 5 моего диаконского служения, и никак все не рукополагают во священника. Еще год… и вот еще 12 лет прошло после этого. И я сетовал: «Батюшка, – говорю, – так и так, все вроде хорошо, жена, дети, все здоровы, все слава Богу, да вот никак не рукополагают».
А он сказал слова, которые я запомнил, и чем дальше, тем больше осознавалась эта мысль: «А вы ожидайте с радостью! Ожидайте с радостью!»
И в этом глубокая мудрость этого замечательного старца: это радость события, которое непременно будет, – но тогда, когда окажется, что наше сердце будет к этому готово. Вот поэтому так важно нам не впадать в уныние. А то, что еще не произошло, – в этом и есть наше первое доверие к Богу. Если Господь сказал: Я дам вам радость, которую никто не отнимет от вас, Я дам вам то, что утолит вашу жажду, и из вас будут течь реки воды живой, – это непременно будет, и слышать это обещание уже наполняет радостью. Это особое духовное усилие связано со смирением и доверием…

Протоиерей Александр Борисов Проповедь на Вознесение 24.05.2001 г.

С 1931 г. начались мытарства о. Тавриона по советским тюрьмам и лагерям. Сначала - строительство Беломоро-Балтийского канала, затем - Березниковский гигант советской химии под Соликамском и, вероятно, шахты Инты.
В 1935 г. о. Таврион оказался на свободе, но уже в 1940 г. был арестован снова и приговорен к 15 годам лишения свободы. После освобождения (в 1947 г. или в 1953 г.) о. Тавриона сослали в Казахстан, в Кустанайский край. В 1956 г. обвинение с него было снято, и его восстановили в правах. В том же году архиепископом Иоанном (Лавриненко) он был принят в штат Пермского кафедрального собора. А вскоре о. Таврион вернулся в Глинскую пустынь, где начинал свой иноческий путь.
В 1957 г. настоятель пустыни архимандрит Серафим (Амелин) обратился к архиерею с прошением освободить его от настоятельских обязанностей (ему в то время было уже 84 года). Вместо него и по его благословению настоятелем был избран о. Таврион. Для окончательного решения этого вопроса о. Серафим (Романцов) ездил в Москву, встречался со Святейшим Патриархом Алексием I и тот обещал назначить архимандрита Тавриона глинским настоятелем.
Однако в должности настоятеля о. Таврион пробыл менее года. Его образ управления обителью, его нововведения оказались противоречащими традициям и уставу пустыни, что естественно вызвало недовольство как братии в целом, так и совета старцев обители. Были приняты меры к тому, чтобы убедить нового настоятеля не менять уже установившихся в монастыре порядков, но успехом они не увенчались. Кроме того, в действиях о. Тавриона, по свидетельству схиархимандрита Иоанна (Маслова) прослеживался в то время некий католический уклон, для братии обители совершенно неприемлемый. По этой причине о. Серафиму (Романцову) вновь пришлось ехать в Москву к Патриарху и просить его о смене настоятеля...