К тому, чтобы написать эту статью подтолкнула заметка, опубликованная в вологодской о пойманной в Вожеге волчице, пробравшейся во двор местного жителя.

Волчицу легко поймали вызванные спасатели, поскольку она была изранена, слаба и сильно истощена. Однако она все же не то укусила, не то поцарапала хозяина дома. Этому сейчас наверняка несладко - надо получить полный курс болезненных уколов от бешенства. Само же животное также доставлено в лабораторию для исследования на предмет выявления этого крайне опасного заболевания. Напомню, что в конце 2014 года в Вологодском районе был заболевания домашней собаки, укушенная енотовидной собакой. Интересно, что основной тон комментариев читателей этой заметки - "ах бедненькое животное, надо было сдать ее в зоопарк".

И вот, подумал я, надо рассказать своим читателям о том, насколько большую опасность волки могут представлять для человека.

Чтобы рассказ мой был объективным, обращусь к книге известного знатока этого животного Михаила Павлова "Волк", изданной в 1990 году. Эта книга есть в моей библиотеке , ее можно скачать, и ознакомиться с вопросом поподробнее.

Павлов, сам опытный охотник-волчатник, внимательнейшим образом изучил литературу и источники, касающиеся случаев нападения волков на человека. Он обнаружил, во-первых, что эти случаи в советский период замалчивались и скрывались, а во-вторых, что их было достаточно много.

Почему скрывались - понятно, региональным начальникам тогда, как и сейчас была ни к чему некрасивая статистика. Однако, не менее важным в замалчивании проблемы оказалось бытовавшее в то время мнение, в том числе, и в научной среде, о том, что волк, зверь по природе трусливый и осторожный, не может нападать на человека, боится его. Ведь именно на этом страхе перед человеком держится и основной способ охоты на волка - оклад флажками. Волк настолько труслив. что часто даже боится пересечь лыжню, проложенную человеком в поле.

Известный биолог охотовед П. Мантейфель, родоначальник советского охотоведения, длительное время именно так и считал, а все становившиеся известными случаи нападения волков на человека считал сплетнями и выдумкой. Что же, именно Мантейфелю пришлось после второй мировой войны возглавить специальную комиссию по изучению этой проблемы.

"Комиссия зафиксировала следующие случаи нападений: в 1920 году в Воронежском уезде на женщину, 1935 году в Куйбышевской области - на двух детей, в 1935 году в Минской области - на двух детей, 1936 год в Минской области пострадало более 16 детей, в 1940 году в Минской области более восьми детей и несколько женщин, в 1945 году в тульской области - более 8 детей, в 1946 году в Воронежской области волки утащили из интерната двух детей, 1947 году в калужской области - более 10 детей, в 1947 году в Кировской области - 47 детей!

В указанных точках большинство детей, подвергшихся нападению, были растерзаны.

В Кировской области нападения волков начались в 1940 году. В первом сообщении прокурору области, поступившему из Черновского района, указывалось, что волков развелось очень много и они пугают взрослое население. В конце сентября волк осмелился схватить у околицы деревни Бураковского сельсовета полуторагодовалого ребенка. К счастью, подоспевшие колхозники отбили ребенка. После первых попыток волки стали систематически охотиться за ними. На дороге к колхозу Новая деревня Александровского сельсовета хищники днем растерзали 8-летнюю девочку. От ребенка остались лишь клочья одежды. В пос. Беретцовском стая из девяти волков 12 ноября в 11 часов дня загрызли девочку 14 лет, разносившую почту. На участке Раменского сельсовета 11 ноября два волка убили 16 летнюю девушку, возвращавшуюся с работы.

С весны 1945 года нападения возобновились. 29 апреля волк напал на 17 летнюю девушку. работавшую с подругой в 50 метрах от конного двора. Пострадавшая сидела на корточках, собирая зерно, и не успела подняться, как была схвачена волком за горло. Не обращая внимания на крики подбежавших людей, волк несколько раз поднимал с земли малорослую девушку и, с силой встряхнув, бросал на землю. На подбежавшую женщину-конюха волк угрожающе зарычал. При приближении других селян, волк схватил свою жертву зубами и поволок к лесу, перемахнув по дороге плетень высотой более метра. Бежавшие наперерез люди не могли помешать волку протащить свою жертву более 200 метров. Здесь зверя все же заставили бросить добычу. Когда девушку понесли в деревню, волк вышел из леса и сопровождал их до околицы, не обращая внимания на крики.

В деревне Голодаевшина первый случай нападения произошел в 1944 году. 21 сентября 13 летняя девочка с младшим братом рвали репу. Они увидели волка, который за рекой пытался отбить от стада телку. Дети из любопытства подошли к реке и не заметили, как сзади к ним подкрался еще один волк. мальчик успел прыгнуть в реку и спасся, а сестру волк утащил в лес, где спустя несколько часов удалось найти только ногу пострадавшей ".

Ну, хватит страхов. Как видим, при определенных условиях волки могут избавиться от присущего им страха перед человеком. Война, отсутствие мужчин в деревнях, прекращение охоты, резкий всплеск численности зверя, пришедшийся на этот период - вот условия, при которых это случилось. Заметьте, что описанные случаи произошли не зимой, когда волку трудно добыть пищу, а летом и осенью. Это не от голодухи волки пришли к деревням - они просто потеряли страх.

Рефлекс страха в волке должен поддерживаться выстрелами и железом капканов. А если мы будем добренькими и будем проявлять по отношению к волку излишний гуманизм, как авторы некоторых комментариев к упомянутой выше статье - то волки начнут наведываться к нам в деревни и на дачи почаще. И тогда как бы кому из гуманистов не попасть им в зубы.

Добавлю еще, что не говорю здесь ничего о проблеме нападения на человека бешеных волков - эта опасность существует всегда. И не говорю об опасности, которой подвергаются скот и домашние животные - это также происходит регулярно и сейчас. И это также делает неуместным проявление жалости и гуманизма к этому хищнику.

Отличие современной ситуации от той, что была в 50 и 60-е годы в том, что в результате целенаправленной борьбы численность волка в большинстве регионов страны была сведена до приемлемых величин, а страх волка перед человеком постоянно поддерживается.

Невыдуманная история о волке живущем среди людей!

На днях дома раздался звонок:
- Слыхали, в Пудвае мужик дома волка держит!
Мы ноги в руки - и в деревню. По дороге гадали, откуда у него этот волк? Может, раненого в лесу подобрал, а может охотники мамку подстрелили, а малыша в деревню принесли. Оказалось, ни то, ни другое.

Юрий Золотарев сам охотник, а на охоте без верного друга - собаки никак. Опять же дому сторож нужен.
- Был у меня хороший сторожевой пес, кавказец, - рассказывает Юра, - но его отравили. А в прошлом году в Глазов приезжал передвижной зоопарк, где среди зверей оказалась и сибирская волчица с крохотными волчатами. Им всего-то дня три отроду было. Вот я и загорелся - хочу волчонка! Для чего? Для случки, конечно. Найду хорошую лайку, и если все получится, щенки будут - для охоты лучше не найти! Сильные, бесстрашные, с волчьим нюхом, который раз в десять острее собачьего.
Правда, сразу забрать волчонка домой Юре не разрешили - слишком уж маленький. "Мы сейчас с зоопарком в Кез едем, так ты давай к нам через недельку подъезжай, - велел хозяин, - там обо всем и договоримся".
Ровно через неделю охотник был в Кезу. Волчонок к тому времени подрос, окреп. Сторговавшись с хозяином зоопарка на двух тысячах рублей, Юрий привез малыша в Пудвай. Назвал Графом. Поначалу кормил молоком из соски, детскими смесями, позже перешел на собачий корм.

Каждый день возле пудвайской остановки дежурит гончая по кличке Герда. Ласковая, умненькая она в любую погоду встречает и провожает автобусы, ластится к прохожим, мол, погладьте меня - я хорошая. Герда тоже Юрина собака, поэтому дружелюбно помахивая хвостом, она сопровождает гостей к дому. Навстречу, гремя тяжелой цепью, уже рвется Граф. Нетерпеливо перебирает лапами, прижимает морду к земле, крутится волчком - радуется. С виду обычный пес, даже хвостом повиливает. Рука так и тянется погладить густую черную шубку (отец Графа - канадский волк), но в последний момент что-то меня останавливает. Глаза! Желтые, словно остекленевшие. Черное дуло зрачка смотрит немигающе. И от этого стального взгляда мороз по коже. Поди разберись, что у хищника на уме. Вон он какой здоровый, даром что ему всего полтора года.
- Ой-ей-ей, боюсь, - причитает мама охотника Юлия Евграфовна, бочком протискиваясь в калитку. Граф скачет вокруг, путается под ногами, пытается ухватить зубами палку.
- Фу! Нельзя! - отбивается старушка. - На кой только этот черт нужен! Сколько кормлю, столько и боюсь, что укусит.
- Да не укусит он, - смеется сын, - видишь, он просто играется. С этими словами Юра пытается повалить Графа на спину. Волчонок отчаянно сопротивляется, рычит, кидается на ботинок и с чувством треплет рукав Юриной куртки.

Специально для Графа охотник смастерил во дворе конуру. Рядом набросал деревяшек и резиновых шин, чтобы было что погрызть. Кормят волка мясом, картошкой, потихоньку приучают к хлебу. К сожалению, своим хозяином Юру Граф пока не признает, так что во время еды от него лучше держаться подальше, но ни в коем случае не показывать, что боишься.

Чем Юрий гордится, так это тем, что удалось обучить своего подопечного некоторым "собачьим" командам, например, подавать лапу. Бывает, Граф и проказничает. Однажды цапнул зазевавшуюся курицу. В другой раз выбрался из ошейника и шмыгнул в соседний двор. Там тоже курицу слопал. Пришлось цыплят соседям отдавать, чтобы не ругались.
- А как в деревне к тому, что вы волка держите, относятся?
- Да по-разному. Одни, когда скотину забивают, несут для Графа кости, требуху. Другие боятся, думают, что он своим воем всех волков в округе притянет, мол, прибегут из леса серые и всех нас тут перегрызут.
- А он у вас что, по ночам на луну воет?
- А как же! - улыбается Юра. - Гавкать-то он не умеет.
Что будет делать с волком, когда тот подрастет, охотник пока не решил. Надеется, что нрав у хищника, выросшего в неволе, будет не таким суровым, как у его лесных собратьев, и с ним удастся найти общий язык. Если же нет - придется отдать в зоопарк или на станцию юных натуралистов.
- Жалко будет расставаться, - вздыхает Юрий. - Я к нему всей душой привязался.

Наталия Хабибуллина

Для жителей прилегающего к Полесскому радиационно-экологическому заповеднику Наровлянского района волки никогда не были в диковинку. Природоохранная территория - родной дом для всех зверей, которые время от времени совершают вылазки и за ее периметр. Так, в качестве вечерне-ночного променада. Но нынче в этом “доме” стало неуютно, зверье потянулось ближе к человеку, противостояние развернулось на улицах деревень и самих подворьях сельчан. Корреспондент “НГ” выяснял мотивы зверского поведения.

Первый заместитель председателя Наровлянского райисполкома Наталья Коваль говорит, что проблема начала обостряться еще в начале зимы. Хищники поодиночке и целыми стаями стали выходить из заповедника и промышлять в окрестностях деревень и на местных фермах:

Каждый год фиксировались случаи, когда отдельные волки забредали в деревни. Где-то причиной послужило бешенство. Иной раз пытался поживиться старый или больной волк, который в дикой природе уже не в состоянии догнать прыткий обед. Но в нынешнем сезоне творится что-то невообразимое.

Директор Наровлянской организационной структуры Белорусского общества охотников и рыболовов Юрий Ковшун, чьи угодья занимают около 70 тысяч гектаров смежных с заповедной зоной лесов и полей, объясняет нашествие бескормицей, которая с некоторых пор наступила на особо охраняемой природной территории. Неудивительно. За пару лет пищевая цепочка в дикой природе не только в Наровлянском районе, но и по всей территории нашей страны была нарушена.

Мероприятия по предотвращению распространения африканской чумы свиней вынудили нас уничтожать дикого кабана. За несколько лет мы ликвидировали более тысячи особей. Под выстрелы попали как взрослые, так и мелочь. На территории Полесского заповедника, где стрельба в принципе запрещена, зверей уничтожали по спецразрешениям. А ведь именно дикий кабан является основной пищей волков.

Среднестатистический санитар леса съедает до 5 тонн мяса в год. Он так устроен, по-другому ему не выжить. И в окрестностях заповедной зоны хищник держался до последнего. Местные охотники заметили, что по лесам практически исчезла енотовидная собака, которая до этого встречалась едва ли не под каждым кустом. Резко снизилась популяция бобра. Из всего “ассортимента” зайцев остались считанные единицы. От бескормицы волк переключился на все, что бегает и дышит. А когда и этот стратегический мясной запас был исчерпан, переборол боязнь перед человеком и пустился во все тяжкие.

У председателя Кировского сельсовета Наровлянского района Натальи Сазанчук целая папка с заявлениями сельчан. Все пятнадцать как под копирку: пришел на подворье волк и загрыз собаку. Устных жалоб намного больше.

Факты фиксировались с начала декабря. Месяц назад нападения серых участились. В деревне Дзержинск во двор к молодой семье в сумерках наведалось пять волков. Хозяева их увидели еще с вечера, но в бой вступать побоялись. А поутру недосчитались собаки. Показывали фотографии: от крупной овчарки на цепи остались голова и начисто обглоданный позвоночник. В Кирове на улице Советской, в ста метрах от сельского клуба, хищник ночью разорвал собаку. Местный Алексей держал пять барбосов. Первого пытался отбить у волчьей стаи еще зимой. В шлепанцах бежал по снежной цепочке следов. Остановился только на развилке, где были пятна крови: хищники разошлись, предварительно поделив добычу между собой. Нынче у хозяина во дворе пусто, не сохранилось ни одного лохматого сторожа.

Рекс из Кирова - одна из немногих в поселке собак, которую удалось отбить у голодных волков.

Кировчанка Ольга Богдан стоит на пороге своего дома. За ее спиной маленькие дети. Женщина говорит, что она сама неоднократно видела хищников возле недалекой фермы. “Выходили на опушку леса со стороны заповедника, подолгу стояли. Сначала пугались криков, потом осмелели”. Дело, в общем, обычное, местные встречаются со зверями каждую зиму, привыкли жить с ними по соседству, соблюдать нейтралитет.

Но три недели назад мир внезапно был нарушен:

Дочка вышла утром из дома. “Мама, собаки нет!” - кричит. Муж к будке - только цепь осталась. Окровавленный ошейник нашел на заднем дворе. Вот все, что осталось от любимца детей - здоровенной кавказской овчарки, - демонстрирует пустой собачий домик Ольга. - Собака еще за несколько дней до трагедии вела себя странно: ночи напролет лаяла в сторону леса, подкапывала забор. Чуяла врага, берегла хозяев, да себя не уберегла.

У Ольги четверо детей. Самой старшей дочери 13 лет. Младшему 9. Они уже не ходят, как прежде, к друзьям в соседнюю деревню. Так же как не играют на центральной улице родного Кирова. В школу их родители возят на машине. С наступлением сумерек дети сидят дома.

Как их одних оставить? Выйдите вечером к нам в деревню: ни голоса человеческого, ни собачьего лая. Верите ли, у людей в сенях топоры и вилы припасены, словно к войне подготовились. Укрепляем сараи, надстраиваем заборы. Охотники советуют флажки на заборы вешать, а лучше магнитную ленту, которая на ветру шелестит.

Председатель сельсовета Наталья Сазанчук говорит, что две недели назад ее собаку насилу отбили у ослепленных голодом хищников:

Барбос лаял всю ночь, а под утро мы услышали грызню. Выбежали из дома с вилами, увидели, что матерый прижал собаку к стене веранды. Убежал, когда приблизились к нему вплотную. С тех пор собака ночует на веранде. А на следующую ночь волки задрали соседского Тузика.

Деревня Братское от Кирова в 15 километрах. Но от этого картина не меняется. Надежда Мазарчук готова рассказывать о своем Цыгане часами - такая была золотая собака. И чужих на порог не пускала, хозяйку без меры любила. Да и с лесным зверьем сладить могла, считалась охотничьей лайкой. Была...

Спасайся кто как может. Надежда Мазарчук из Братского сделала ставку на классические красные флажки.
Фото Александра Стадуба

Надежда идет по улице. “Вот тропа и вот еще тропа. А там - заповедная зона”, - показывает на примятую траву среди заброшенных домов и недалекую стену буреломного леса. Оттуда еще зимой начали заглядывать опасные лесные гости. Понятно, что люди напуганы, а у страха глаза велики. То, что местные жительницы в свое время приняли за волчье логово в ближайшем лесу, оказалось обычным выворотнем сосны. Тропы на едва пробивающейся траве, скорее всего, сделали сами местные или их домашняя живность. Собаки и раньше пропадали. Согласитесь, в любой деревне вольно гуляющая животина имеет все шансы не вернуться во двор. И причиной этому бывают далеко не только волки. Но от неопровержимых фактов тоже отмахиваться не стоит.

Утром выйдешь на улицу - на снегу следы с одного конца Братского в другой. Большие. Думаю, отдельные волки килограммов по шестьдесят весили, - Надежда поневоле пытается стать экспертом-волчатником. - Еще 5 января соседскую собаку затащили в другой конец деревни, там съели. Потом люди видели, как шли по улице волк, волчица и годовалый щенок. Под весну Цыган мой драл матерого прямо возле дома. Тот был старый, облезлый, наверное, не ожидал такого отпора. Я вышла из дома - он и убежал. А недавно лаечку мою волки выманили-таки со двора. Вот здесь и рвали, - показывает на соседнее запустелое подворье.

На память от Цыгана у сельчанки остался черный хвост - единственное, что хозяйка смогла найти в округе. Нынче он прикручен проволокой к забору. Не столько для отпугивания волков, сколько в назидание людям. Оградить же подворье от повторного нашествия хищников (ведь у Надежды есть еще Роза - кудлатая собачонка, которая с некоторых пор ночует в доме) призваны развешанные по периметру забора красные флажки, на которые женщина распустила добротное покрывало. Сопровождающий меня Юрий Ковшун подсказывает, что время от времени флажки нужно заносить в дом, чтобы пропитать запахом жилья. Волки - дальтоники. Им что красный цвет, что зеленый - все едино. А вот человеческий дух и шевеление материи на ветру их отпугивают.

В густых сумерках встречать родственников с автобусной остановки жители Братского выходят сообща. Надежда смастерила факел на длинной палке. Ее соседка таскает за собой тележку с пустым жестяным ведром. Посудина гремит на всю округу.

Наравне с Кировом, Дзержинском и Братским пострадали от нападений волков Габрилеевка, Александровка, Красновка - все деревни расположены в охранной зоне заповедника. Загрызли собаку и в частном секторе самой Наровли.

В последние дни вроде бы стало спокойнее, но накануне моего приезда в Наровлянский район вновь поползли нехорошие слухи. В Кирове из-за глухого, высотой более двух метров, забора в одну ночь пропали все куры. Списали бы на бродячих собак, да где же их сейчас найдешь? Житель Дзержинска сообщил, что видел бегущих мимо волков. Ночью егерь охотхозяйства заметил серого на поле и возле объездной дороги Наровли. Местные строят заборы, запирают по домам уцелевших собак и задаются вопросом: когда хищники переедят всю мелкую живность и переключатся на крупный домашний скот?

Добровольцы-охотники, вооруженные карабинами и приборами ночного видения,
каждую ночь патрулируют окрестности.

Работники местного охотхозяйства настроены более решительно. Юрий Ковшун сколотил бригаду из 30 добровольцев. Каждую ночь попарно они выезжают в угодья, патрулируют находящиеся в зоне риска деревни. Одну ночь колесил по окрестностям сам директор. Затем в дозор заступили егерь Виктор Яцухно с сыном Сергеем. Охотники вооружены карабинами с оптическими прицелами, мощными фонарями, приборами ночного видения.

“Нива” продвигается по проселочным дорогам, егерь часто выключает фары, едет буквально на ощупь, благо отлично изучил все тропы. Сергей освещает поля, где нет-нет да и блеснут глаза. Тогда в ход идет ночник. Заяц. Лиса. Косули. Опять лиса. Наш маршрут хаотичен: Киров, Конотоп, Братское, Дзержинск, окрестности Наровли, вновь Киров... Время от времени “Нива” останавливается. Охотники расчехляют карабины и надолго пропадают в темноте. Движемся дальше. Вдалеке две пары светящихся точек. “Волки! К деревне тянут!” - выносит вердикт Сергей. Прикладывается к карабину, но быстро опускает оружие. Далеко. В “ночник” хорошо видно, как хищники замерли, потом развернулись и скрылись в лесной чаще. Сегодня они уже не отважатся навестить подворья. Что ж, уже успех. А нам пора на автозаправку. Волонтеры используют личный транспорт, топливо покупают за свой счет. Юрий Ковшун говорит, что с исполкомом прорабатывается вопрос о возмещении затрат на бензин. Тогда добровольцы-охотники станут более активно охранять покой сельчан. Разумеется, в пределах своих возможностей, которые, кстати, более чем скромные.

У директора Наровлянского хозяйства “БООР” на стене кабинета висит карта охотничьих угодий. Нынче на ней ряд сел полыхает красными кружками. У всех подвергающихся нападениям деревень есть одна общая черта - они расположены в так называемой охранной зоне Полесского государственного радиационно-экологического заповедника. Километровая буферная зона была создана недавно и призвана стать нейтральной полосой между заповедником и прочими угодьями. В обычное время здесь нельзя охотиться. Но сегодня в Наровлянском районе ситуация особая.

Разрешить отстрел волков в охранной зоне могло только Министерство природных ресурсов и охраны окружающей среды. С ним райисполком вел переписку еще с зимы, - вспоминает Юрий. - Изначально было получено разрешение на отлов 15 особей волчат в возрасте до 3 месяцев на логовах в охранной зоне. Однако подобное решение нам показалось крайне спорным. Во-первых, угрозу для домашних животных представляют именно взрослые волки. Во-вторых, волчат в логове можно изымать ближе к концу лета, когда волчица начинает оставлять их одних. В-третьих, ни одного логова в охранной зоне у нас нет. Все они расположены глубже, в заповеднике. После недолгих споров Минприроды выдало новое разрешение: можно застрелить 5 взрослых волков. За неделю план был выполнен практически наполовину: волонтеры убили 2 волчиц, которые сунулись к деревне. Разрешение действует до 31 мая. В дальнейшем не исключено, что оно будет продлено.

В заповедной зоне хищников очень много. Средняя протяженность суточного хода хищника - около 40-50 километров. Для него не составляет труда в течение одной ночи выйти из самого сердца заповедника, пройтись по нескольким поселениям и вернуться обратно еще затемно. Именно оттуда набеги и совершаются. Наиболее же оптимальным выходом из ситуации Юрий считает планомерное регулирование численности санитаров леса именно в заповеднике. Однако разрешить охоту на территории, которая специально создана для охраны всего живого, вряд ли кто-то решится. Тем не менее проблема есть. И она требует решения. Пока не случилось трагедии.

Моя корзина

Ваша корзина пуста

Расширенный поиск

Волки

«У собаки - хозяин, а у волка - Бог»

Турецкая пословица

В прошлом году мой товарищ приобрел «клочок» земли в пол гектара на краю деревни, затерянной в Костромской области. Главная положительная особенность покупки была в том, что участок разместился на живописном берегу Горьковского водохранилища, по центру которого проходило русло реки Волги. Вид с участка открывался замечательный. Имея прямоугольную форму, он покато спускался к самому берегу поросшему стройными березками. Чистый песчаный пляж плавно срывался под водой. Широкое русло открывало безбрежный вид на далекий берег, куда пряталось на ночь солнце, и проходящие мимо корабли. Много трудов стоило другу расчистить дно вокруг пирса и пляжа от корявых «топляков». Он поведал, что еще в 90-е годы сплав леса продолжался осуществляться самым варварским способом - связанными плотами. Многие бревна при этом пропитывались водой и опускались ко дну, представляя серьезную опасность для пароходов, лодок и купающихся.

Дома в этой деревне были давно раскуплены горожанами, заядлыми любителями рыбалки. По соседству с наделом друга разместилась старое одноэтажное здание бывшей школы, которую под резиденцию для отдыха обжил городской попик. Там на площадке перед домом всегда стояло несколько иномарок приезжающих к нему послушников и помощников. Двор охранялся двумя крупными сторожевыми барбосами на цепи, которые каждый раз, загодя, оповещали своим лаем о приближении званных и не только гостей. Наличие бывшей школы говорило о больших размерах этого села в дальнем прошлом.

За прошедший с момента покупки год товарищ успел обнести деревянным забором голый участок, весь поросший сорной травой, поставить баню в два этажа и, конечно же, соорудить лодочный причал. Куда же рыбаку, а он был заядлым рыбаком, без пирса. В теплое время года к нему был привязан катер «Крым-2» с мощным 4-х тактным мотором Honda. Он медленно покачивался на небольших волнах водоема. А на противоположном необжитом берегу водохранилища протянулась вдоль берега узкая сплошная полоска темного леса. По судоходному фарватеру тяжело проходили груженые песком баржи и скользили белоснежные туристические теплоходы. Проплывали небольшие парусные и моторные яхты. Гораздо чаще, раздавался характерный громкий стук моторов рыбачьих лодок, перемещающихся к местам лова и обратно.

В первый раз я побывал у него в прошлом году в конце августа. Тогда мы наловили с лодки много рыбы, отстояли пару вечерок на уток на противоположном берегу водохранилища и набрали в лесу такую тьму благородных грибов, что сейчас, в глухозимье, значительную часть морозилки и полку в шкафу занимали замороженные и сушеные белые и подосиновики. Впечатления о той поездки остались самые светлые и теплые...

И вот сейчас, слякотным зимнем вечером, он позвонил и пригласил составить ему компанию в поездке в Костромскую область. «Отвезем стройматериалы, проведаем хозяйство, отдохнем, рыбки половим» - сказал он. Свободное время у меня было. Литературная работа застопорилась. Рассказы, кроме каких то неопределенных заготовок, «не шли». И за его неожиданное предложение я с радостью ухватился. Обговорив детали поездки и сделав необходимые закупки-припасы, мы на следующий день отправились в путь. Ехать решили двумя машинами. Паджеро его был полностью забит строительными материалами и прочим хозяйственным скарбом, который он хотел переправить на Волгу, поэтому значительная часть его груза разместилась у меня в кузове. Я не возражал. В моем Додж Рэме кузов был практически пуст. Путь туда предстоял не близкий, более пятисот километров. Дорогу мне скрашивал мой пушистый друг, вайт-терьер Фостер, который уютно устроился рядом на пассажирском сиденье. Дорога наша пролегла вначале по Ярославскому шоссе, почти до самого Ярославля. Затем мы свернули направо и доехали до Костромы, где перекусили в местном кафе с редким названием «Звездочка». На выезде из города, на последнее крупной АЗС, мы заправились под завязку топливом. Дальше дорога пошла через старинный Судиславль с красивыми действующими храмами по очень разбитой, плохо чищеной от снега и сколькой дороге до нужного нам съезда. Потом наш путь пролегал только по местными узкими и пустынными дорогами через заснеженные колоритные малолюдные деревушки и села. Из труб вился белый дымок от топящихся в домах печек. Запах дыма проникал в машину, навевая теплые и глубокие воспоминая из самого раннего детства. Фостер же на запах дыма чихал - ни как ему было не понять моих эмоций. Изредка попадались церкви давно разрушеные и стоящие с сорванными крестами и обвалившимися куполами. Когда же у наших благочинных патриархов найдется время и средства на восстановления настоящих, истинных жемчужин русской глубинки?

Дорога впереди плавно петляла. Порой она ныряла в густой зимний лес, вилась вдоль заснеженных полей с редкими стогами сена под шапками снега, порой приближалась к самому берегу Волги и передо мной открывался величественный вид на замерзшее русло, которое белой бескрайней равниной раскинулось во все стороны. В лучах ослепительного холодного солнце снег искрился и слепил глаза. В яркой прозрачной синеве неба чертил белым следом самолет. На льду чернели точками рыбаки, склоненные над своими лунками. Беззвучно из-за большого расстояния проносились яркими пятнами по льду снегоходы. Настроение у меня было приподнятым. Оно передалось и моему песику. Он с любопытством крутил головой и радостно облаивал в деревнях редких дворняг, одиноких прохожих и ленивых кошек, попадающихся на нашем пути. Уже несколько дней здесь стояла хорошая и ясная погода. Чистое небо, средний мороз так и тянули меня в дальнюю дорогу, навстречу новому и неизведанному. Стали попадаться по дороге указали, указывающие на наличие здесь рыболовно-туристических баз, где можно остановиться, заняться зимней и летней рыбалкой, просто отдохнуть.

В дальновидных и ближайших планах моего товарища была установка нескольких небольших домиков на приобретенном земельном наделе, создание минимальной инфраструктуры и организация там приема туристов и коммерческих гостей из Москвы и других городов. В мечтах он вынашивал строительство по старорусским чертежам настоящий бани, топящейся «по-черному», что должно было обеспечить дополнительный приток туристов на его базу. Название которой он еще не придумал.

Приятель включил указатель левого поворота, что говорило о близком месте нашего завершения поездки. Дорога стала еще уже. Попадись нам навстречу машина и мы бы не смогли с ней разъехаться. По бокам дороги образовались высокие снежные отвалы от отброшенного с дороги снега. Мы миновали небольшой перелесок и въехали в деревню. Впереди, сквозь жилые и хозяйственные постройка просматривался близкий берег Волги. Дорога была прочищена только до дома священника. Далее перед нами растлилась сплошная снежная целина в полметра глубиной. Мы остановились друг за другом перед закрытыми воротами. Лопатами откинули снег и с трудом распахнули их. Далее, использую высокий просвет наших машин, «зубастую» резину и внедорожные качества машин, мы медленно пробились к дому. Участок от дороги плавно спускался к берегу, что помогало нам пробивать слежалый снег. В углу участка, разместилась жилая баня, перед которой мы и остановиль. Я сразу выпустил собаку. Он, засидевшийся после долгой дороги, с радостью затрусил по плотному снегу, знакомясь и помечая участок.

Дорога заняла у нас большую часть светового дня. Сейчас солнце медленно спускалось, касаясь своим ярко-красным диском далекого леса на противоположном берегу. Небо на востоке постепенно наливалось густой темной синевой. Появились первые звезды. Мороз к вечеру усилился. Термометр в машине показывал минус 17 градусов. Когда мы заглушили машины, непривычная и плотная тишина обступила нас. Лишь лай собак с участка священника разрывал девственную тишину.

Очистив от снега крыльцо, товарищ отпер дверь бани. Она была так устроена, что ее вполне можно было использовать как жилой дом. Большая утепленная застекленная веранда, где мы жили летом в прошлом году. Огромный предбанник, он же кухня, с дровяной печью, дающий тепло всему дому, включая веранду. У задней стенки кухни выложен запас сухих березовых дров. Готовая парилка с полками и небольшой печкой с котлом. На веранде широкая лестница вела на второй, еще не достроенный этаж. Все это давало нам вполне уютный и гостеприимный кров на пару морозных зимних дней. Основной груз мы решили разгрузить завтра, а сейчас взяли лишь самое необходимое. И пока товарищ занимался растопкой печки, я перетащил в дом одежду, спальные мешки, пакеты с едой. Фостер довольный носился вокруг меня, обнюхивая все углы дома. Решив размяться после долгой дороги, я вооружился пластиковой широкой лопатой и прочистил в снегу дорожки к туалету и к пирсу, полностью вмерзшего в прибрежный лед.

Вскоре в доме потеплело, что позволило нам снять с себя теплые вещи. Из принесенных продуктов я приготовил стол к вечернему ужину. Из кухни приятно потянуло домашней едой, разогреваемой на печной плите. За окнами быстро догорал короткий зимний день.

Мы с удовольствием опустились на раскладные стулья вокруг стола. За покрытыми морозными узорами окнами на нас смотрела тьма. Из ночи нам подмигивали лишь далекие рукотворные огоньки. Из глубокой сумки товарищ извлек бутылку шотланского виски, разлил ее по пластиковым стаканчикам. Мы подняли тост и с удовольствием выпили. С большим аппетитом накинулись на привезенную с собой и приготовленную еду. Нам было тепло и уютно. Дорожная усталость постепенно отступила. Товарищ делился планами обустройства будущей рыболовной базы. Вспоминали общих знакомых, охоты в разных регионах России. Вспомнили, как в прошлом году, когда направлялись после заката на перелет уток, налетели в сумерках на незамеченный «топляк», чудом не перевернулись и не потеряли гребной винт. В тот раз нам просто повезло. В это время у ног моих посапывал сытый Фостер. После ярких впечатлений пройденного дня, веки его вздрагивали, он порыкивал и поочередно перебирал лапами, переживая сон.

После ужина друг зажег свет на пирсе. Мы оделись потеплее и вышли перед сном на прогулку. Несмотря на еще не поздний час, от сытой еды, алкоголя и свежего воздуха, нас неудержимо тянуло ко сну. На причале мы встали у заснеженных перил и смотрели в белую мглу, теряющуюся во тьме ночи. В свете фонаря неясно просматривалась береговая линия. Справа, на белом фоне снега отчетливо виделся пирс священника. Через разделяющий нас по берегу забор ярко светились окна школы и желтые фонари по периметру участка. В отличие от голого,без растительности, надела моего товарища, здание бывшей школы было обсажено старыми хвойными деревьями, высокими липами и густым кустарником. Выглядело оно давно обжитым и очень уютным.

Редкие светящиеся точки скользили по снежной глади замершего русла - это последние припозднившиеся рыбаки спешили на снегоходах к домашнему теплу.

Продрогнув, мы вернулись в дом, заперли входную дверь, разделись и залезли в спальные мешки. Немного поговорили. Вскоре я услышал размеренное посапывание своего товарища. Рядом, прижавшись, спал мой верный пёсик. Мысли у меня стали путаться и я вскоре провалился в сон…

Следующий день прошел в хозяйственных делах и пронесся незаметно. Когда мы уже стали подумывать о сборах домой, товарищ неожиданно предложил мне остаться на пару дней. «Оставайся с собачкой. Отдохнешь. Все в доме есть. А послезавтра я приеду. Нужно еще трубы привезти». - сказал он.

В Москве меня никто не ждал. Дел неотложных не было. А пара незаконченных рассказов были у меня с собой в захваченном ноутбуке. «Поработаю над ними в тишине и на природе» - я почувствовал воодушевление. Да и Фостер со мной останется - не будет так скучно. На этом и порешили. На закате дня я проводил его. Задние тормозные огни быстро скрылись в подступающих сумерках. Вскоре и звук мотора растворился в морозной тишине. Я прикрыл ворота и посмотрел на зловеще-багряный небосклон на западе, полыхающий как адский пожар, и направился к дому.

Без товарища, его разговоров и шуток я сразу почувствовал одиночество. Я поставил на плиту чайник. Расчистил стол и извлек из сумки ноутбук - решил поработать с текстами новых рассказов. В работе прошел час. Я вышел на улицу размяться и вновь поразился закату. Солнце уже давно село, но небо, над черной кромкой леса, от которой нас отделяла огромная ширь замерзшего водохранилища, продолжал полыхать тревожном багрянцем. Пришедшие со стороны темные тучки, скапливаясь, постепенно закрывали небесный свод. Я вернулся в дом. Больше в этот вечер я на улицу не выходил и работал допоздна. То ли от смены обстановки, то ли от свежего воздуха и природы, а может быть и от всего вместе, работалось мне очень плодотворно. Я с ходу закончил небольшое эссе. И с основным рассказом работа, наконец, сдвинулась с мертвой точки. Появились и заработали образы, я увидел новые сюжетные линии и ощутил всю канву рассказа целиком.

Довольный от проделанной работы, я покормил собаку и перекусил сам. После чего умылся и прямиком отправился спать.

Заснул я быстро, но также быстро проснулся. Сердце учащенно стучалось в груди. Что-то тяжелое и тревожное приснилось мне в этот короткий сон. Пытаясь ухватить ускользающий сон за зыбкий краешек в сознании, я незаметно вновь провалился в глубокое забытье.

Проснулся я от сильного грохота. Вокруг стояла кромешная тьма. Гремела металлоцерепица на крыше. За стеной выл и свистел ураганный ветер. Я нащупал фонарь и откинул край спальника. Часы показывали начало шестого утра. По полу заметно тянуло холодом и внутри дома ощущался непривычный холод, несмотря на то, что хорошо протопил печь. Поеживаясь, я прошаркал на веранду и зажег свет над крыльцом. Сквозь зимние узоры на стекле я увидел сильнейший снегопад и лампу, бешено качающуюся под козырьком. Видимость за окном была не больше метра. «Вот и погода испортилась. На долго ли?» подумал я. На мою работу это не должно повлиять. Снаружи мне делать нечего, а уже завтра вернется мой товарищ. Я вернулся в спальню. Руку положил на теплый шерстяной бок собаки. Он тихо вздохнул, сладко почмокал во все и тесней прижался ко мне. Так и лежали мы прислушиваясь к налетевшей стихии. Шло время. Между тем ураган не затихал. Я из под подушки извлек книгу Умберто Нобиле «Крылья над полюсом», зажег фонарь и попытался сконцентрироваться на строчках. Постепенно сюжет увлек меня и я полностью погрузился в перипетия главных героев книги.

Наступило утро. Но светать на улице не собиралось. Из свинцового неба падал крупный снег, который заваливал дома и постройки, заносил дороги и тропы, сбивал с дороги и кружил путников.

Выбравшись наконец из спальника, я первом делом затопил печь. Когда от нее пошло тепло, я приготовил завтрак и попытался выйти во двор, выпустив пса. Порывы холодного ветра перехватывали дыхание и заставляли пригибаться чуть ли не до земли. Фостер оценив погоду, плотно прижимая к голове стоячие ушки, добежал до угла дома, задрал заднюю лапу, чихнул, отряхнулся и прямиком устремился к двери в дом. Гулять в такое ненастье ему совсем не хотелось. Удивительный контраст произошел в погоде. Еще вчера была прекрасная погода, а сейчас ветер свистит, трещат деревья, через ограду прилетают обломанные ветки деревьев. Машина, стоящая в пару метров от дома, полностью скрылась за снежной пеленой.

Я снова сел за ноутбук и стучал по клавишам до самого обеда. Был в доме небольшой приемник на батарейках. Сквозь треск и паузы все радиостанции говорили о штурмовом предупреждении, о циклонах и антициклонах, о резкой смене погоды и прогнозах на ближайшие дни. В течении всего дня я не выключал свет. Он часто мигал, гас и вновь загорался. Звонил мобильный телефон, пару раз я набирал номер сам. Связь оставляла желать лучшего. Собеседники то пропадали, то начинала неразборчиво квакать или просто булькать, то в тишине трубке раздавался привычный женский голос: «абонент отключен или находится в…».

К вечеру снег резко прекратился. Ураган слабел. Небо стало на глазах темнеть и наливаться чернотой, нависая над самой землей. От земли поднялся зыбкий туман. Ветер стих. Пара минут стояла зловещая тишина. Черные тучи цеплялись за верхушки деревьев. А через миг обрушился с небес настоящий ливень. По крыше забарабанили крупные частые капли. Все окружающие звуки потонули в шуме мощного ледяного дождя. За какой то там час, температура с минусовой резко скакнула на плюс. Как только капли достигали земной поверхности, они разом превращались в лед. Вскоре крыльцо все обледенело и блестело, как покрытое стеклом. Перила стали в два раза толще укрытые прозрачным льдом. Подня воротник парки, я вышел с собакой на улицу. Все ранее вычищенные мной дорожки были полностью занесены снегом. Девственно ровный и гладкий снег покрывал весь периметр участка. Я ступил в покрытую смерзшейся ледяной коркой снег. Нога сразу провалилась до середины бедра. Больше метра! Снега выпало так много, что я пожалел о не взятых с собой охотничьих лыжах. Я представил, во что превратились дороги по которым мы ехали сюда после такого сильного снегопада. Выходит, что я оказался запертым здесь и покинуть дом мне не удастся. Но ненастье рано или поздно закончится, дорогу к деревне расчистят и я вновь обрету свободу. Дело лишь времени. А время у меня было. Поэтому я успокоившись, снова засел за компьютер. Поздно вечером я заснул под непрекращающийся шум ледяного дождя.

Утром пощелкав выключателями, я убедился что света нет. По-видимому обледеневшие провода где то оборвало. У меня был фонарь и на втором этаже я нашел коробку с хозяйственными свечами. Не пропадем! Скоро электричество восстановят и я снова буду со светом. А пока… Ноутбук полностью заряжен - для работы должно хватить. Выходит на улицу мне не надо. Еды полно. Дров тоже. Я с трудом пробился по глубокому снегу к машине. Прозрачный лед покрывал всю машину толстым слоем, превратив ее в что-то похожее на стеклянный монолит. Что бы открыть машину пришлось бы или скалывать лед или чем-то ее отогревать. Центральные замки хлопали вхолостую. А все скребки и щетки находились внутри салона. В доме я не нашел ничего, чем можно было счистить лед и открыть хотя бы одну из дверей.

В обед я обратил, что мобильный телефон сегодня еще не разу не позвонил. Я взял трубку, нажала на кнопку вызова. Но его не последовало. Связь отсутствовала. Так отлично! За полдня свет так и не дали. Телефон молчит. Я вспомнил, что товарищ говорил о стационарном телефоне у попа в бывшей школе. Обливаясь потом, проваливаясь по пояс в снег, я с трудом добрался до ограды, разделяющей участки. Встал на перекладину, что позволило мне увидеть весь двор бывшей школы. Собаки сразу отреагировали на мое появление и залились неистовым лаем, туго натягивая цепи. Две крупные дворняги, размером с добрую овчарку, одна рыжая с черным, другая полностью черная вылезли из своих будок на всю длину цепи и яростно облаивали меня. «Эй, соседи!» - крикнул я громко. Собаки просто взвились на мой голос. Я осмотрел двор. Он был полностью занесен снегом. Справа у ограды под снегом угадывался силуэт легкового автомобиля. И все. Ни каких следов. Я понял, что они загодя покинули деревню еще до снежного урагана. Получается, что во всей деревни я остался абсолютно один. Я подумал о товарище, который должен приехать завтра. Что ж, один день можно пережить. А вдруг он завтра не приедет? Не приедет завтра, ни послезавтра… Когда он сможет приехать после такого снегопада с дождем? И сколько будут откапывать дорогу к этой деревне? Вопросы переполняли меня. И ответов на них не было. Я понимал, что пока не расчистят дорогу здесь вряд ли кто то появится. Так что с Фостером мы остались одни. Если только не считать соседских собак, которые отнеслись ко мне отнюдь не дружески. Я отцепился от забора и по своим же следам вернулся в дом. Фостер бегал вокруг меня. Ледяной наст легко выдерживал его вес в отличии от моего.

Несмотря на низкое темное небо вечером осадков не было. Мы поужинали при горящей свечи. Батарейки фонаря я решил экономить. Убрав со стола, я вышел на крыльцо. Протяжный вой ударил по нервам. Первое, что я подумал - это воют собаки где то в дальней деревне. Соседские собаки, заслышав скорбный вой, вдруг жалобно заскулили и забились в свои будки. Бывшая школа будто вымерла. Ни звука не доносилось из-за ограды. Я непроизвольно стал прислушиваться. Тонкие, как плач, завывания проникали в самую мою сущность. От него становилось не по себе, подкатывало одиночество и тоска. Волосы поднимались под шапкой. Вслушиваясь в грустные завывания, я определил, что голос не однок. Фостер с опаской прижался к моим ногам. Я подумал, что возможно брошенные собаки в отрезанной от всего мира деревне, так выражают свою тоску и пытаются привлечь к себе человеческое внимание. И тут, глядя на реакцию собаки и слыша этот жалобный вой, страшная мысль посетила меня, от которой внутри все у меня похолодело. Волки! Это же волки воют. Места здесь достаточно глухих и труднопроходимые, много обширных недоступных болот и полно заброшенных деревень. Жителей на много километров вокруг единицы. Соответственно и давления на волков ни какого нет. Полная свобода и раздолье для них. Сейчас, в глухозимье, когда снежный ураган и ледяной ливень загнал все живое, ищущее спасения от ненастья, в самые потаенные и глухие уголки леса, добыть волкам себе пропитание представлялось не возможным. Погодная крутоверть выгнала их из лесной чащобы поближе к человеческому жилью в поисках еды. Оголодавший зверь, особенно такой как серый волк, теряет чувство страха, природного самосохранения и становиться чрезвычайно опасным для всего живого. А если они сбились в отчаянную от голода стаю, то пиши пропало, без сомнения нападут и на людей.

Полночи я не мог заснуть, невольно прислушиваясь к леденящими кровь завываниям. Собачка со страхом тесно прижималась ко мне. Даже толстые стены не заглушали вой. Я пытался подушкой закрыть уши, что бы заглушить все эти звуки. В чутком полусне, порой мне казалось, что они уже подошли к дому и воют возле дома прямо под окнами. Перед тем как лечь спать, я извлек из кофра и собрал захваченную с собой двустволку МЦ-6, рядом на стул высыпал все имеющиеся патроны. Всего четыре штуки крупной дробью. Я пожалел, что не взял патроны с картечью или пулями. Наличие ружья внушало ощущение спокойствия и безопасности.

Утром я проснулся разбитым и с головной болью. Остаток беспокойной ночи мне снились тревожные и страшные сны. Я с нежностью потрепал по голове собаку и направился растапливать печь. Света по-прежнему не было. Телефон молчал. Окна очистились от морозных узоров. Зато теперь, с наружи, стекла, как глазурью, покрывал толстый слой льда, через которое все виделось мутно-искривленным. Одевшись, я отпер дверь и вышел на улицу. Мороз накрепко схватил всю воду, выпавшую с неба. С крыльца, чтобы не упасть, я сколол лед топором. А как сколоть его с машины? Не топором же?

Кругом стояла не естественная тишина. Даже зимние пичуги не подавали голоса. Местами из снега чернели ветви и сучья, поломанные и принесенные на участок ураганом. Машина стояла засыпанная снегом до середины радиатора. Я решил пока лопатой расчистить доступ к дверям и попытаться прокопать колею от машины к воротам, чтобы потом легче было выехать. Но ледяной наст был настолько твердым, что лопата с трудом пробивала прочную, как панцирь, корку. Топор же позволял раскрошить верхний покров, под котором был рыхлый снег. С лопаты он сухо стекал и почти весь оказывался на прежнем месте. Я понял, что таким способом колею мне не расчистить - пустой труд. Бестолково ковыряясь лопатой в снежной каше вокруг машины, я вдруг почувствовал на себе взгляд со стороны леса. Тяжелый, прожигающий насквозь. Я резко обернулся. Ни кого! Я вновь склонился с лопатой. Взгляд не отпускал. Я вновь разогнулся и внимательно осмотрелся вокруг. И тут я через просветы в штакетнике ограды увидел… ГЛАЗА!. Они с лютой злобой и красным свечением пожирали меня взглядом. Лопата выпала из моих рук. Внутри все похолодело. Сердце сбилось с ритма. Что-то отвлекло меня в сторону от устремленного на меня адского парализующего, как у кобры, взора. Я присмотрелся и увидел еще пару глаз с такой же ненавистью следящей за мной через забор. Это были волки! Внимательно осмотревшись, я насчитал трех крупных зверей. Они причуяли теплокровную доступную жизнь и вышли к самому участку в надежде утолить свой голод. Я в страхе метнулся к дому, благо до него было всего несколько метров. Я схватил ружье, переломил его и трясущейся рукой вставил два патрона в стволы. Выскочил во двор и пальнул в воздух над забором, где притаились волки. От грохота выстрела глаза исчезли. Но уже через пару минут они появились вновь. На этот раз они двинулись вдоль ограды, осматривая ее в поисках лаза. Свою собаку я оставил в доме, заперев за собой входную дверь.

Волки, с большим трудом пробиваясь по глубокому снегу, обходили участок. Крупные, мощные животные рыжеватого серо-бурого окраса. В отличие от собак хвосты висели к низу пушистыми «поленами». Лобастые остроухие головы с горящими голодом глазами и черными вздрагивающими носами. Их спины имели характерную покатость. Серьезные и опасные звери! Я с ужасом ждал, когда они найдут достаточно широкий проем для проникновения внутрь и молил Бога, чтобы им этого не удалось. Я выбросил стреляную гильзу из нижнего ствола и заменил ее новым патроном. Внимательно следил за действиями стаи. Со стороны, откуда они пришли был начинался густой кустарник, переходящий в смешанный перелесок и дальше в густой лес. Я видел, как они обошли весь участок и проникли на территорию бывшей школы, скрывшись от моего взора. Ни прошло и пару минут, как я услышал страшный предсмертный визг четвероногих охранников. Голодные осатаневшие волки разобрались в ними в мгновение ока. И вот, мы с Фостером, остались единственные живыми на много километров, одни на одни со стаей. Кровь дворняг вряд ли их успокоит. Мрачная уверенность, что они так просто не оставят нас в покое, а сделают все возможное, что бы добраться до нас. Я поспешил укрыться в доме и собрал оставшиеся патроны. Когда с соседскими собаками все было кончено, они опять появились у забора. Морды у них были все в крови. Они старательно облизывались и пожирали нас алчущими крови глазами. Смерть дворняг только распалила их. Дикий голод не угас в их глазах. Лапами они принялись разрывать снег у забора, в надежде сделать подкоп и проникнуть на наш участок. Один из волков особо яростно копал лапами снег. Я приоткрыл дверь, прицелился и выстрелил по нему. Расстояние в тридцать метров и недостаточно крупная дробь даже не пробила доски забора и отвлекла волка лишь на мгновение. Я понял, что с такими патронами отразить волчью атаку будет достаточно сложно. Я быстро обшарил весь дом в надежде найти еще патроны, которые мог оставить мой товарищ. Все напрасно. Я судорожно схватил мобильный телефон. Он пиликнул - зарядка в нем заканчивалась. Гудка не было. Короткий день быстро угасал. С темнотой страх медленно охватил меня. Одни на много километров безлюдья, окруженные голодной стае волков. Без связи и света чувство беззащитности усиливалось. У меня осталось только три патрона. Надо определить их вожака. Если его обезвредить, то вполне возможно они уже не будут такими смелыми и агрессивными. Но как определить вожака? Надо завтра, когда рассветет, распознать его. Он будет крупнее остальных зверей, сильнее и наглей.

И вот наступила ночь. Тусклый желтый свет от свечи отбрасывает наши зыбкие тени на струганные стены дома. Мы внимательно ловим все звуки и шорохи, которые доносятся с наружи. Дом скрипнул и мы, дружно вздрогнули. Раздавшийся шум в печной трубе заставил нас подскочить со своих мест. Донесся тоскливый вой, от которого у нас все волосы и шерсть встали дыбом. Я плотно закрыл дверь отделяющую террасу от кухни и накинул крючок. В постель мы легли втроем - справа от меня жался Фостик, слева лежала заряженная двустволка. Время шло очень медленно. Каким-то непонятным образом я все же провалился в сон. Горящая свеча медленно догорала. Воск стекал на стол, а затем стал капать на пол. Желтое пламя лениво шевелилось от колебаний воздуха. Но вот она пару раз ярко вспыхнула, задрожала и погасла. Только сам кончик еще минуту тлел красным угольком. Вокруг наступила кромешная темнота.

Так прошла наша беспокойная ночь под жалобную песню голодных кровожадных зверей.

Утром я осторожно приоткрыл входную дверь. Снаружи все было тихо. Я вышел на крыльцо. Обвел взглядом пустынный участок. Пролетела каркающая ворона и в кустах запищали синицы. Стайка воробьев сорвалась с ближнего кустарника и скрылась за ветвями деревьев. С водохранилища студеный воздух приносил дыхание холода. Вся его замершая поверхность была пустынна. Рыбаков на льду не было. Не слышно и не видно было ярких снегоходов. Я осторожно спустился во двор по ступенькам. Посмотрел на занесенную снегом машину. И тут одна идея забрезжила надеждой. Ведь я могу завести машину с ключа. Она прогреется и отогреет все двери и окна. Я побежал в дом за ключами. Три раза пиликнул сигнализацией. Я услышал, как в машине защелкали реле. Минута, другая и мотор ожил, набирая обороты. Как я помнил, печка была включена на максимум, только воздух из нее дул не на стекла, а в ноги. Но это позволит отогреть весь салон. Оставалось только ждать, когда она оттает. Но что потом? По такому снегу я все равно не смогу преодолеть подъем до ворот по заледеневшему снегу. Что меня ждет за воротами? Ведь до основной дороги от деревни еще порядка трех километров. Как их преодолеть? Радость от удачного решения с отогревом машины сменилась мыслями о серых разбойниках. Неужели они ушли? Может быть, что-то их отвлекло. Может быть они нашли себе еду и устроили пиршество, а нас оставили в покое. Фостер с опаской осматривался вокруг, старясь не удаляться далеко от меня. Небо было по-прежнему обложено плотными серыми облаками, через которые не пробивались лучи солнца. Я оставил машину работать и пошел домой готовить завтрак. В холостую пощелкал выключателем. После такого ледяного дождя провода могли оборваться где угодно. Я представил себе логику электриков. Где они в первую очередь будут восстанавливать энергоснабжение? Там где живут люди. В городе. Вдоль трасс. В жилых селах. А если провода оборвались на лесных просеках, вдоль которых тянутся столбы? Где не на чем не подъехать к ним. Да и деревня, где я коротал время в одиночестве, скорее всего отнесена ими к разряду не жилой, и ей займутся в последнюю очередь. Так что на скорое восстановление электричества можно не рассчитывать. Я посмотрел на коробку со свечами. Последняя лежала на дне картонной коробки. Есть еще фонарик с почти новыми батарейками. Но на долго ли его хватит? Покормив собаку и сам быстро перекусив, я вернулся к машине и с надеждой подергал дверь. Мотор раскатисто гудел дизелем. Стекла постепенно начинали поддаваться теплу из салона машины.

Сегодня я с нетерпением ждал возвращения друга. Чтобы скоротать время я достал ноутбук и с головой погрузился в работу. Мне оставалось дописать концовку рассказа о святом источнике в Ивановской области и можно было преступать к его первой «черновой» правке. Закончив выверку трети рассказа, к моему большому сожалению, компьютер выдал сообщение о немедленном подключении источника питания. Все! Я остался и без компьютера. Я переключился на домашние работы. Подмел пол. Перемыл посуду. Наколол щепы для быстрого розжига печки. Перебрал оставшиеся продукты. Из хлеба осталась только горбушка черного хлеба. Полдюжины банок с тушенкой, приличный кусок российского сыра, макароны, гречка, пять упаковок супов быстрого приготовления «Кнорр», чайная заварка в пакетиках, полбанки растворимого кофе, пачка сахара, пакет с ванильными сухарями, упаковка мятных пряников, ведро картошки, лук, морковка. На отдельной полке лежали приправы и бутылочка с соусом. В углу тридцатилитровая канистра с питьевой водой.

После подсчета оставшихся продуктов я вновь вернулся к машине и потянул водительскую дверь на себя. С трудом она поддалась моему натиску и распахнулась. Я забрался внутрь. Переключил обдув на стекла машины. Вооружавшись скребком, я принялся освобождать подтаявшие стекла от толстого льда. Когда я закончил, я сел за руль включил передачу и попытался тронуться. Как я и ожидал, машина осталась на месте, яростно в холостую вращая всеми четырьмя колесами. Без буксира мне не выбраться из снежного плена.

Закинув за плечи двустволку, я приблизился к забору, оделяющего участок от дома священника. Встал на перекладину и глянул через край ограды внутрь. Страшная картина предстала перед моим взором. Двор весь был истоптан. Окровавленный снег вокруг собачьих будок, клочки шерсти говорили о разыгравшейся здесь трагедии. Особо меня потрясла блестящая металлическая цепь с кожаным ошейником на конце безвольно лежащим на снегу. Вот как трагически оборвалась жизнь четырехлапых охранников - наших верных и преданных друзей - собак.

Я спустился вниз и вернулся к дому. Какое-то движение привлекло мое внимание. В просветах в штакетнике мелькнула тень. Я внимательно всмотрелся. Вот еще что-то темное мелькнуло за воротами. И еще… Они вернулись! Я быстро заглушил машину и поднялся на крыльцо, с напряжением всматриваясь за ограду. Теперь я их ясно рассмотрел. Три крупных зверя с вожделением смотрели на меня не мигающим тяжелым взором. Стрелять по ним с такого расстояния было бесполезно. Я ждал, что предпримут они дальше. Какое то время они молча и неподвижно пожирали меня взглядом. Затем повизгивая они начали энергично копать снег под забором. Я понадеялся, что мой товарищ сделал ограду основательно, без больших зазоров у земли. Безуспешно раскопав снег со стороны леса, они веером рассыпались в разные стороны вдоль ограды. Один сместился к воротам и принялся копать там. Другой рыл снег у углового столба. Третий попытался проникнуть от берега, где тоже были ворота для скуска лодок на воду водохранилища. Пока сделать подкоп им не удавалось.

Постепенно день угасал. Темные тени легли по углам участка. Голые деревья на соседнем участке зловеще покачивали своими корявыми ветвями, а мохнатые ветви ели, отягощенные налипшим льдом, медленно, как прощаясь, дружно покачивались на ветру. Ожидания друга переросли в грустную уверенность, что его сегодня я его не дождусь.

Я проверил запертую дверь. Прислонил в углу заряженную двустволки и запалил последнюю свечу. Прошел на кухню. Запихнув скомканную газету, готовую щепу и несколько небольших сухих полешек в зев печи, я поднес спичку. Пламя ярко осветило черную от сажи утробу печки. Вскоре в ней уютно затрещало и загудело от тяги в трубе. Я сел на низкий стульчик у открытой дверцы топки. Пламя завораживало. Глядя на него мысли мои уносились в даль. Вспомнился дом и близкие, работа и друзья. Казалось, что я провел здесь уже целую вечность. Полностью один, с маленькой собачкой, без света и телефона, окруженный кровожадными зверьми. Возможно завтра приедет друг и одиночество на этом закончится. Всего одну ночь провести одному и уже завтра…

… А завтра никто не приехал. Напрасно я выглядывал за дверь и напрягал слух в надежде услышать шум моторов тракторов, которые расчищали бы спасительную дорогу. Щелканье выключателем не принесло результатов. В пустых надеждах медленно протекло половину дня. Волки не оставляли своих попыток проникнуть внутрь. Похоже это была их единственная и навязчивая цель - добраться до нас. Они смещались по забору, яростно скребли когтями по насту и разрывали снег до мерзлой земли.

Погода стояла без изменений и снежная гладь водохранилища по-прежнему была пустынной. День прошел. Последняя свеча окончательно догорела и погасла. Оставался только фонарь, а на сколько хватит его батареек было неизвестно. Запасных тоже не было. Телефон на очередное нажатие на кнопку «включение» издавал недовольное пиликанье и также отключился - зарядка полностью истощилась. На кухне я не стал закрывать дверцу у печи. Из нее лился теплый красноватый свет, отбрасывая зыбкие тени на стенку напротив. На ужин я ограничился только чаем с сухариками. Побросав посуду я рано пошел спать и с головой укрывшись в спальном мешке. Руку положил на собачку и тихо ее поглаживал. Старался думать о чем-нибудь приятном. Мысли мои отвлек звук снаружи дома. Вначале какое то поскуливание, переходящее в глухое рычание и заканчивающееся протяжным воем. Вскоре его подхватили остальные звери. Теперь окрестность оглашалась настоящим звериным хором. От этих заунывных грустных и тоскливых звуков кровь стыла в жилах. Фостер стал тихонько поскуливать. Мысли из головы ушли и только вой наполнял мой слух и занимал все мысли. Непроизвольно я стал вспоминать все о волках, что довелось читать и слышать от охотников. О их повадках и поведении, вероломстве и хитрости, злобы и кровожадности. Вспомнился Фарли Моуэт и его книга «Не кричи волки!», которую я перечитал несколько раз. Истории о нападении на людей и домашних животных. Некоторых событий я был свидетелем сам. Так еще при колхозах в ярославской области, волки для обучения молодняка напали августовской ночью на колхозное стадо и вырезали семь телят. Они их есть не стали. Еды в лесу для них в это время года было полно. Но волчата должны были почувствовать свои силы, почувствовать вкус кровь, чтобы их юношество закончилось и они были бы готовы к взрослой и самостоятельной жизни. Закончив резню, они удалились в лес, растворяясь в темной ночи. Вспомнился егерь в Тверской области, который ранним декабрьским утром отправился на снегоходе посмотреть лосиные следы и подготовить оклад для проведения загонной охоты. Черно-белая лайка носилась челноком вокруг него. Буквально у ближайшей деревни собака сунулась в кусты, откуда тот час раздался страшный визг. Егерь поспешил на помощь. Кровавое зрелище предстало перед ним. Затаившиеся в чаще волки мгновенно расправились с молодой лайкой. А в средней Карелии волк вообще бежал без страха передо мной в пятистах метрах по лесовозной дороге и переплывал перед лодкой протоку, соединяющие два озера Алинен и Илинен. Да, сколько еще всяких случаев происходило с людьми и волками. Всех их так и не упомнить. До самого утра окрестности оглашались волчьим воем.

Утром я обнаружил, что к трем волкам, ищущим проход на участок, прибавилось еще пара серых голодных разбойников. Первые хищники своим воем сообщали собратьям о начавшейся осаде и призывали их присоединиться для объединения усилий. Получив подкрепление, они внимательно обследовали всю ограду по периметру, натоптав звериную тропу вдоль всего участка. После завтрака я вытащил стул на крыльцо, потеплей оделся и сел в ожидании приезда друга, заодно наблюдая за перемещениями и действиями зверей. Вокруг стояла тишина. Только щебет маленьких пичуг, звук скребущихся лап, тихое повизгивание волков и шум ветра в деревьях тревожил окружающую тишину. На коленях у меня лежала заряженное МЦ. Периодически я скидывал ружье и прицеливался в волков, но на мои действия они оставались равнодушными, продолжая свою упорную работу по поиску лаза. Неожиданно, матерый волк издал особо громкий визг, переходящий в рычание. Другие звери мигом отреагировали на сигнал вожака, подняв от земли свои острые морды и повернулись к нему. Я напрягся. В следующий миг все звери бросились на его зов. Это был тот угол участка, где он граничил с бывшей школой и выходил на берег водохранилища к рукотворному лодочному пирсу. В этом месте за оградой все потемнело от скученности волчьих тел. Повизгивая и рыча, они лапами быстро разгребали у забора снег. Скоро и ошметки мерзлой темной земли полетели из под их сильных лап. Я видел, как быстро они углубляются, роя подкоп под оградой. Я привстал со стула, в напряжении наблюдая за их действиями. Не прошло и часу, как под забором я увидел лобастую голову с горящими адским огнем глазами. Лаз еще был очень узок, даже голова волка целиком не могла пока туда пролезть. Но подкоп быстро расширялся. Я приготовился отступить в дом и мысленно прокручивал список вещей, которые могут мне понадобиться в осаде. Взял из машины небольшой цельнометаллический туристический топорик с наборной кожаной рукояткой, шведскую мультитопливную компактную горелку PRIMUS и красный литровый алюминиевый баллон с авиационным бензином «калошей». Затем запер машину и занес стул с крыльца внутрь и замер на пороге, наблюдая за волками. Пять пар лап с ожесточением скребли мерзлый дерн. Летели в воздух прелая листва, корни и комья земли. Вот уже волк по плечи был на моей территории. Не отводя от меня гипнотизирующего взгляда, он продолжал передними лапами молотить твердую землю. Мне даже показалось, что на лапах его выступила кровь. Я еще раз окинул местность последним взором, безнадежно прислушиваясь к звукам мотора или тарахтенью трактора. Я ступил назад и закрыл за собой дверь на ключ и переместил задвижку. Так как стекла были покрыты льдом, происходящее на улице я не мог отчетливо рассмотреть. За окном сгущались короткие сумерки. Поставил чайник, открыл банку с тушенкой. Но кусок застревал в горле. Фостер тоже отказался от еды. Шерсть его на загривке встала дыбом и он издавал глухое рычание, глядя на дверь. Освещение осталось только от фонарика. Я посветил через мутное окно в тот угол, где волки рыли подкоп. Я увидел ярко-красные точки их глаз, мечущихся за штакетником забора. Я погасил фонарь и перешел на кухню. Какое-то время сидел у открытой топки, глядя на полыхающие огненные угли.

Всю ночь с улице доносились шорохи, будто бы кто-то проводил по наружным стенам чем-то твердым. Волки больше не выли. Сильное напряжение, испытанное днем, постепенно отпустило и я не заметно провалился в беспокойный, тревожный сон.

Утром я первым делом бросился к окнам на веранде и с напряжением смотрел через ледяные окна во двор. Все было без видимых изменений. К сожалению, тот угол, где вчера звери сделали подкоп, мне рассмотреть не представлялось возможным. И очистить стекло я не мог, так как лед покрывал стекло с наружи. Наружную дверь я побоялся отпирать. Затопил печь, наполнил эмалированный чайник водой из канистры и поставил его на плиту. Проверил количество собачьего корма. Остался только сухой.

После завтрака я опять занял позицию у окна, пытаясь заметить какое-либо движение снаружи. Как тень мелькнул серый силуэт волка, пробежавшего по участку. Наст хорошо держал его. Наблюдая дальше, я увидел, как из-за угла дома, практически под окнами веранды появилась лобастая голова с торчащими треугольными ушами.

Я всегда изумлялся невероятному чутью моей собачули. Казалось порой, что он получает сигналы не обонянием, слухом или зрением, а каким-то шестым, мистическим, чувством. Вот и теперь он, каким-то атавистическим чувством почувствовал страх и в ужасе забился пв угол. Как можно дальше от опасности. Я, глядя на перемещения волков вокруг дома, буквально взяв его в осаду. Сейчас они уже не проявляли прежнего нетерпения. Наоборот, все их позы и движения говорили о том, что они готовы терпеливо ждать нашей неминуемой сдачи победителям. Сбоку я увидел, что один из хищников крутится возле машины и меня посетила шальная мысль. Приоткрыть дверь и сделать прицельный выстрел по нему, благо он был всего в пару метрах от дома. А на таком расстоянии даже некрупная дробь обладает весьма разрушительным действием. Если мне удастся его ранить или убить, вполне возможно это охладит остальных серых разбойников и возможно они оставят нас и пойдут искать новую, более доступную жертву. Так думал я, проигрывая разнообразные сценарии развития событий после моего выстрела. Я старался производить минимальный шум, когда взял в руки двустволку и снял ее с предохранителя. Затем, как можно тише, отодвинул задвижку и стал очень медленно поворачивать ключ в дверном замке. Осталось только приоткрыть дверь, выставить стволы и произвести выстрел. Когда я уже просунул стволы в узкую щель, волки, как управляемые чьим то разумом свыше, «организованно» выскочили из-за угла дома и в миг оказались на крыльце, пытаясь проникнуть в дом. Я увидел вблизи их желтые злобные глаза. Они разом прыгнули на дверь. Вожак, самый крупный из них пытался просунуть острую морду в образовавшуюся щель. Дверь открывалась во внутрь, поэтому они едва не сбили меня с ног. От неожиданности, палец автоматически нажал на спуск. Грохнул выстрел. Волки отпрянули на миг от двери, а зверь у машины, вытянув хвост трубой, скрылся невредимый. Я, совершив такой непроизвольный выстрел, зацепил зарядом левую фару Доджа. Она взорвалась осколками стекла и осыпалась в снег перед машиной. В следующий миг я захлопнул входную дверь, щелкнув задвижкой, привалился спиной к двери. Судорожно прижимая к груди побелевшими пальцами двустволку, я тяжело дышал. Сердце стучало так, как если бы я пробежал стометровку. Звери чуть было не проникли в дом, так близко они к этому были. А если бы они оказались внутри?.. Мне страшно было даже подумать об этом. По спине побежали неприятные мурашки и на лбу выступил холодный пот. Я переломил ружье и заменил стреляный патрон. Все больше запасных патронов не было. Два последних в стволах и пять голодных хищных зверей, готовых на все лишь бы добраться до нас. Голод так сильно прижал их, что они совершенно потеряли страх. Я понял, что открыть дверь я решусь теперь только в крайнем необходимом случае. Я прошел к столу и сел на раскладное кресло. Задумался о нашей судьбе. Вчера друг так и не приехал. Значит нужно его ждать сегодня-завтра. Он наверняка догадывается о нашем бедственном положении. Хотя откуда он может знать о нападении голодной стаи? Небось думает, что я объединился с соседом-священником, расчистил подъездную дорогу и сейчас я сижу у него в бывшей школе, пью травяной чай с медом и вареньем, слушаю его поучительные речи и смотрю последние новости по телевизору. Ах, если бы все было так! А сейчас волки вконец обнаглели. Они поднялись на крыльцо и скребли острыми когтями входную дверь. На деревянный ящик от лодочного мотора, стоящего сбоку под окнами террасы, взобрался другой волк и осматривал окна, пытаясь заглянуть внутрь помещения. Остальные бегали вокруг дома, обнюхивая и помечая углы, пытаясь найти новый путь к нам.

Весь день я провел в мучительном ожидании спасения. Собака не высовывала носа из темного угла. От постоянного скобления во входную дверь, порой казалось, что они уже процарапали основную толщину двери. Пройдет еще совсем немного времени и волки окажутся уже по эту сторону двери.

С приходом ночи в них как бес вселился. Недаром волки относятся к ночным сумеречным животным, на которую попадает их самая высокая активность. Снаружи доносился звук отдираемых щепок и дверь заметно подрагивала. По покрытому льдом стеклу веранды слышались скребущиеся когти. Позади дома под глухой без окон стеной доносилось подозрительное шуршание и возня. Волки рычали. Порой рычание переходило в какое то визгливое хныканье и глухое ворчание, сменяемое коротким диким тявканьем.

В эту ночь я не сомкнул глаз, проведя бессонную ночь. Закрыл прочную дверь на кухню тяжелым засовом и просидел на маленьком стульчике у открытой топки, периодически подбрасывая в нее сухие поленья и глядя на зыбкое пламя. От постоянной топки в помещение стало невообразимо жарко и душно. Фостер поблескивал испуганными глазами из самого темного угла и тяжело вздыхал, будто бы жалуясь на судьбу.

Из-за отсутствия окон о наступлении утра я только узнал, поглядев на ручные часы. Открыть дверь на веранду оказалось очень страшным. Мне мерещилась дикая свора, притаившаяся за дверью и готовая вмиг набросится и растерзать нас, как только я возьмусь за дверную ручку. Придвинув тяжелый ящик с инструментами к двери, чтобы она не могла распахнуться, я взял ружье на изготовку, снял с предохранителя, несколько раз глубоко вздохнул и отодвинул засов и взялся за ручку двери. Затаил дыхание и потянул ее на себя, ожидая нападения. В неровном свете серого утра я осмотрел веранду. Она была пуста и входная дверь по-прежнему имела целостный вид изнутри. Я отодвинул рундук в сторону и полностью распахнул дверь на веранду. Окно под которым стоял ящик из под мотора было освобождено ото льда стараниями серых разбойников. Через него четко просматривалась большая часть участка. Если смотреть в него круто влево, то можно было увидеть вмороженный в лед причал и, дальше, белоснежную гладь пустынного водохранилища, где подо льдом несла свои воды полноводная Волга. А на дальнем берегу, почти у самого горизонта виднелась узкая полоска девственного темного леса. Берег тот был необитаем. Вожак с другим, меньшим по размеру волком, продолжал терзать входную дверь всю ночь. Оставшаяся троица хищников, все свои силы направила на что то, находящиеся позади дома. Теперь уже под самим полом кухни в углу слышалась какая то энергичная возня. Что их могло там заинтересовать? Какой коварный новый план замыслили они? Я четко представлял себе, что от силы один, один единственный день, я еще смогу продержаться в доме. И если не придет помощь… Даже страшно было подумать, что будет. Время тянулось мучительно медленно. 10, 11, полдень - каждые пять минут я кидал взгляды на циферблат часов и молил Господа Бога послать нам помощь. Серые разбойник с наружи дома неотступно и неотвратимо, как рок, продолжали свою черную работу. Казалось, что у них нет ни каких сомнений, что они до нас доберутся. Дело лишь во времени. А время и терпение у них было в избытке.

Я как раз в ужасе наблюдал за ними через очищенное ото льда окно, когда они разом вскинулись, повернув синхронно лобастые головы к воротам и навострив уши в ту же сторону. Они замерли как изваяния, ловя и читая доносящиеся до них звуки. Затем вожак издал, что то похожее на тихий лай и рванул с крыльца в сторону сделанного ими подкопа в углу участка. По пятам за ним мчался остальная стая. Длинные хвосты свисали к земле «поленами». Один за другим они быстро преодолели узкий подкоп под деревянным забором, обежали по берегу водохранилища участок и растворились в густой чаще. Только истоптанный крупными лапами снег, чернеющий землей проем под оградой да разбитая фара у Доджа, говорили о нападении диких голодных зверей. Непроизвольно я почувствовал огромное облегчение, с плеч свалился тяжкий груз страха. Я, набравшись смелости, открыл наружную дверь и сделал шаг на крыльцо дома. Все оно было засыпанно трухой, которая образовалась после работы лап и зубов хищников. Округлое отверстие в двери было лишь перекрыто слоем внутреннего отделочного шпона. Еще совсем немного времени требовалось вожаку для падения последней преграды. И тогда у нас не осталось бы ни единого шанса на спасение. Они кинулись бы всей сворой внутрь дома, набросились бы на нас, а там…

Я смотрел в сторону ворот, куда так внимательно смотрел и слушал вожак. Я ловил малейший шум, но ничего не слышал. Я озирался, ожидая неожиданного появления стаи. Но ее нигде не было видно. Она безмолвно исчезла. Я спустился и подошел к машине, осматривая нанесенные шальным выстрелом повреждения. К моему счастью поврежденным оказалась только левая фара. Крыло и капот оказались целыми, без повреждений. «Кучно легла…» - вспомнил я слова Булдакова, в роли генерала из фильма «Особенности национальной охоты» и улыбнулся. Тут до меня донеслось далекое и приглушенное тарахтение трактора. Из-за приоткрытой двери робко выглядывал Фостик. Он как бы спрашивал: «Мы живы? Опасность ушла?» Я как человеку махнул ему рукой, приглашая присоединиться ко мне. Он разом все понял, белым колобком скатился с крыльца, фыркая на волчьи следы, подбежал к углу дома, задрал лапу и так стоял целую вечность. Затем подбежал ко мне радостно ткнулся влажным черным носом в ногу и побежал вокруг дома перекрывая метки, оставленные волками. А я пустился в пляс вокруг машины.

Совсем не стало волков в нашей стороне, как и многого другого зверя. Да и где нынче водиться серому волку? Леса повырублены и вывезены на дрова в город; болота, займища, где так любил прятаться и устраивать себе логово волк, уже все высушены. Кроме того, сколько развелось всюду охотников.

Кто теперь не держит ружья в деревне? И весной, только что стает снег, и зимой, как только настанет свободная пора у крестьян, всюду бродят, ездят, ходят на лыжах охотники. Где уж тут укрыться серому волку? А сколько еще наедет каждую весну и осень охотников из города!

Зимой и осенью стон стоит по жиденьким рощицам, уцелевшим от старого леса, и оттуда без ума несутся на голые пашни и луга и ошалевший белый заяц, и перепуганная лисичка, и оставшийся кое-где серый волк.

А между тем, давно ли сжималось и трепетало маленькое сердце при одном слове „волк“? Давно ли мы даже носа не смели показать в ближайшую березовую рощу, боясь серого.

Мне не забыть никогда, как я в первый раз в жизни услыхал вой волков, еще будучи маленьким. Это случилось раз ночью, когда мы спали с отцом летом на вышке. Я уже спал глубоким сном, когда меня вдруг тихонько, чтобы я не испугался, разбудил отец и сказал, что на выгоне воют волки. Я даже задрожал при этом. Отец взял меня на руки и поднес к слуховому окну. На дворе сначала ничего не было видно, но потом я рассмотрел яркие звездочки, крышу нашего амбара, за которой уже была полная, беспросветная темнота.

Слушай, - сказал мне отец, - только не бойся, - они далеко.

Я прижался к его груди и навострил уши.

Но была полная тишина, и слышно было, как колотилось мое сердце.

Не слышу! - шепчу я отцу, едва переводя дух.

И вдруг я вздрогнул, прижался к отцу, обвил ручонками его шею и чуть не бросился от него к постели: до меня, сначала слабо-слабо, потом яснее и яснее, донесся дальний вой волков, страшный вой а-у-а-у-у-у-у, - который так и хватал за сердце.

Не бойся, не бойся, - успокоил меня отец, и я более спокойно стал прислушиваться к этому вою. Что то страшное, захватывающее дух, жалобное было в этом вое. И я спросил отца, едва шевеля губами:

Они голодные… эти волки, папа?

Голодные… Слушай…

Они придут сюда, папа?

Нет, не бойся, не придут… Слушай…

Слушая вой волков, я воображал их себе в густом лесу, с горящими, как свечки, глазами, с оскаленными белыми зубами, с раскрытой пастью, из которой выходили в безмолвном воздухе эти страшные, хватающие за душу, звуки. Сон прошел, боязнь тоже. В воображении были только одни волки. Я уже видел себя героем, большим, с ружьем, проникающим ночью в лес с нашим Полканом, и открывающим страшную пальбу, от которой так и валятся эти воющие страшные волки.

Слушай! - говорит мне отец.

Помню, мы долго тогда стояли так и слушали вой волков. И, кажется, слушали его не одни мы, а и вся деревня, все собаки; даже наш храбрый Полканко, не смея и голосу подать, заслышав страшных врагов.

Как вдруг со стороны степи послышался какой-то шум. Ближе, ближе, и в наш проулок ворвалось громадное скачущее, блеящее стадо овец, которое с шумом пронеслось мимо нашего дома и остановилось у церковной ограды, сбившись в одну общую кучу.

Я было чуть-чуть не вырвался из рук отца - так это меня поразило. Отец успокоил меня, говоря, что это овцы, и нам с ним вдруг сделалось смешно, что они так перепугались дальнего воя волков и принеслись с выгона, к церкви, к сторожу, который для них был единственной, в своем роде, защитой.

Хотя стада и не было видно в темноте, но я живо представил их в кучке у церкви, с расширенными от испуга, выпученными серыми глазами и беспокойными движениями, готовых снова пуститься куда-нибудь от малейшего движения.

Овцы нас рассмешили. Больше не стало слышно и волков, и мы снова отправились к постели.

Но и в постели я продолжал видеть волков и овец и фантазировать и, вероятно, так наскучил отцу ненужными вопросами, что он отворотился от меня и захрапел, как ни в чем не бывало.

В то же самое лето я слышал с той же вышки нашего дома и в другой раз вой волков.

Как сейчас помню, мы с отцом лежали на постели, прислушиваясь перед сном к голосам ночи. Где-то в ближайшем болоте кряхтел и скрипел, надсаживаясь, коростель; где-то далеко-далеко в полях посвистывала также однообразно, но более милым голосом, перепелочка; где-то вот тут за двором, в нашем огороде, трещал кузнечик. В слуховое окно было ясно видно, как на небе мигали светлые звездочки. И хорошо было смотреть на этот клочок звездного неба и слушать коростеля и перепелочек; так хорошо, что не заснуть бы всю ночь. Но усталость брала свое, глаза понемногу слипались. Голос коростеля становился дальше и дальше, голос кузнечика словно тоже куда-то улетел.

Вот в этот момент, в эти-то минуты забытья, вдруг до нас ясно донеслись какие-то необычные звуки. Кто-то вдруг испустил отчаянный резкий крик, и потом сразу замолк, чтобы через секунду снова прорезать воздух отчаянным визгом, в котором трудно было узнать чей это голос.

Мы с отцом моментально были на ногах, бросились оба к слуховому окошку и замерли там в ожидании, потому что голоса опять смолкли. Как вдруг отчаянно заржала лошадь и, вслед за ее ржаньем, раздался снова отчаянный визг животного, в котором мы сразу узнали голос жеребенка. Потом раздался вой волков, заржали другие лошади, в наш переулок ворвалось стадо лошадей и коров, послышался страшный топот, земля дрогнула, и наши лошади отчаянно забились в запертых конюшнях.

Папа, папа, что это такое? - спросил я, чуть не плача.

Не бойся; это волки, они в поле…

И в этот момент я снова ясно расслышал, как жалобно завизжал жеребенок, голос которого уже слабел, сливаясь с голосами волков, которые на него уже насели.

Мне стало жаль жеребенка, и я заплакал.

Но отец меня, как мог, утешал:

Не плачь. Полно… Будет… Слышишь, он замолчал?

Я прислушался сквозь слезы и, действительно, уже ничего не слыхал, кроме ворчанья и драки.

Наши лошади продолжали страшно биться, чуя зверя. Я подумал, что волки уже забрались к нам во двор и давят нашего Карька.

Но папа успокоил меня и на этот счет, говоря:

Ну, куда им до нашего Карька, он заперт крепко.

Мало-помалу лошади перестали лягаться в дверь, и в степи тоже все смолкло; ворчанья волков стало не слышно, и снова заскрипел коростель, засвистала перепелочка где-то теперь недалеко в поле, и застрекотал в огороде кузнечик. Мы снова легли в постель, прижавшись друг к другу. Снова так же блистали яркие, милые звездочки, такая же была тишина ночи, словно и не было тут близко от нас страшной драмы.

Разумеется, на следующее утро, как только я встал, так тотчас же побежал рассказать все матери, сестрам и брату. Потом побежал к товарищам, с которыми мы отправились на место ночного приключения. Мать, было, меня отговаривала, чтобы я не ходил, стращая волками; сестры хватались за полы моего пальто, говоря, что меня, как и жеребенка, съедят непременно волки. Я сам, было, струхнул и сбавил наполовину пылу; но мысль, что я пойду не один, а с работником Трофимом, что с нами туда же отправятся все мои сверстники, что, наконец, мы будем вооружены, хотя все наше вооружение могло состоять только из палок, взяла верх над минутным колебанием, и я гордо заявил, что отправляюсь.

Трофим решил итти с нами, хотя уверял нас, что мы ничего там не найдем, кроме костей.

И он был прав; в степи мы нашли только пару копыт рыжего жеребеночка и капли крови.

Трофим рассказал нам, как берут волки жеребенка в поле, и представил нам такую страшную картину, что мы стали оглядываться, не видать ли где волков.

Но бояться было ровно нечего: Трофим говорил, что волки теперь сыты, убежали далеко в займище и спят, дожидаясь ночи, и что, уже напроказив здесь, сюда ни за что не воротятся.

Пока я представлял волка только в воображении: я еще не видал его живым. Правда, я видел шкуру волка на ярмарке; но там, сколько я в нее ни вглядывался, не видно было настоящего волка: шкура была страшно растянута, головы не было совсем, и только две пары лап да еще пушистый хвост, который волочился за мужиком-продавцом по снегу, пугали меня.

Правда, мне довольно наглядно представляли мужики волка, и, помню, один довольно удачно показал голову волка вечером на стене, сделав перед огнем как-то сложенные руки так, что я хорошо видел пасть волка, и так хорошо, что даже вздрогнул и попятился, как мужик вдруг при этом еще „авкнул“ и взвыл, чем страшно рассмешил всех в кухне. Но этого было недостаточно, чтобы все это заменило мне живого волка, и я страшно хотел его видеть хоть раз в жизни, чтобы иметь о нем ясное представление.

И раз, действительно, мне это удалось.

Это было уже зимой.

В эту зиму были страшные непогоды, и снегу намело в наш переулочек со степи столько, что наш сосед, старик-крестьянин, уже лазил в свой двор не в ворота, а прямо через забор. Это была какая-то исключительная, страшная зима; снег валил большими хлопьями, а ветры были такие, что изба соседа была почти сплошь засыпана снегом, а на его соломенной крыше снег навалил такой сугроб, что я все думал, что сугроб этот упадет на кого-нибудь и задавит. Но он не падал и все больше нарастал.

Вот в эту-то зиму и появились волки около самого нашего села, тревожа всех каждую ночь.

Только, бывало, настанет утро, как Трофим уже является с новостями и рассказывает: „сегодня у Осипа волки зарезали овцу“; „вчерась ночью волки, говорят, были в ограде у Кузьмы“.

И дело с волками дошло до того, что нас не стали совсем пускать вечером на улицу кататься с горы и даже днем не позволяли отлучаться в деревню.

Что ни ночь, то история с волками.

Волки стали уже душить собак; волки стали уже ходить по задворкам; волки стали забираться в хлева и есть гусей.

Это было какое-то нашествие волков, и крестьяне все в голос, жалуясь на них, говорили, что будет тяжелый год, хотя папа и говорил, что волки потому ходят и давят в нашей деревне, что у мужиков неплотные дворы, а волки голодны, потому что все в лесу занесло так же, как в нашем переулке, снегом.

Это нашествие волков порядочно-таки убавило у меня храбрости. Признаюсь, я стал уже побаиваться вечером и даже вздрагивал порой на печке около стряпки Агафьи, хотя там ровно не было никого, кроме тараканов. Но, тем не менее, мне страшно хотелось видеть волков.

И вот я увидел волка.

Это было рано утром, когда только что стало светать, и я опять был этим обязан моему отцу. Нужно заметить, что он любил нас знакомить всех, а меня в особенности, с царством животных.

Так случилось и в то памятное раннее утро, когда вдруг в нашем проулке появились волки. В это утро они как-то скараулили у нашего соседа молодую свинку, когда она на рассвете только что было отправилась на реку, к прорубям, пить. Эта свинка хорошо была нам известна, потому что она зимой и летом лазала под нашу подворотню, бродила по двору и викала под окном кухни. И когда мы слышали ее виканье, то уже вперед знали, наученные всезнающим Трофимом, что будет непогода или даже буран.

Я и сейчас помню, как меня осторожно разбудил отец и понес на руках в одной рубашке в избу. Я протираю кулачонком глаза. На ходу отец таинственно сообщает, что в проулке волки, и я окончательно просыпаюсь и тянусь к окну.

Смотри, смотри! вон, вон они ведут свинку, - говорит он мне, поднеся меня к окну.

Но я ничего не мог рассмотреть, тараща глазенки.

Смотри, вон, направо, у самого огорода.

Я всматриваюсь по указанию его руки и вдруг вижу хотя неясно, но вижу, как пара волков, страшно похожих на обыкновенную собаку и даже совсем не таких больших, как я воображал, ведут что-то вроде, действительно, свиньи, таща ее вдоль самого прясла.

Видишь? Видишь? - говорит отец.

Вижу, вижу. Это волки, папа? Это волки?

Да, да, волки. Они ведут свинью. Видишь, один ведет ее за ухо, а другой ее покусывает сзади. Видишь, она упирается, нейдет?

И я, действительно, вижу, что свинья нейдет, все вертится задом, ее покусывают, и даже слышу, ясно слышу, как она визжит, - тонко так визжит, когда ее кусает сзади волк, и ей больно.

Папа, но они ее съедят! Надо послать Трофима! - говорю я, чуть не плача.

Но отец говорит, что уже теперь ничего не сделать, что они и ведут ее только потому, что пока еще не вышли из нашего переулка. Трофим спит, соседей тоже послать некого, - все еще спят, и надо покориться бедной свинке.

Но это меня страшно возмущает: я, действительно, вижу, что волки уводят ее дальше и дальше. Вот уже их плохо видно в сумраке утра, вот уже не стало слышно визга, вот уже волки исчезли совсем из окна. Кончено. Теперь задавили или давят. Это минутное дело. Это меня так возмущает, что я готов туда бежать, к этим волкам, отбивать свинку соседа, драться с ними палками, если бы только не отец, который несет меня уже обратно в детскую и водворяет снова в кровать.

Но я еще долго вижу эту пару волков, эту бедную свинку.

Утром, когда мы встали, мне показалось странным, что все говорили шутя о задавленной волками свинье, и никто, ровно никто, ее не жалел, даже сам ее хозяин, старик седой, который только хлопал по коленкам руками, рассказывая, как хитро волки подкараулили его свинку, когда она побежала утром на водопой к реке.

После этого случая я, признаться, даже не стал играть вечерами в своей ограде:

„Ведь высунь только нос из дому, как волки тебя и поведут на глазах у всех за ухо на задворки“, думал я про себя; „пожалуй и тебя не будут нисколько жалеть, как не жалели уведенной свинки“.

Но больше всего меня тревожил вопрос, как мы поедем на рождестве к дедушке.

Дело в том, что дорога к нему шла как раз в том направлении, куда увели волки свинку. А путь не близкий, целых двадцать верст, и что особенно страшило мое маленькое сердце, это то, что на средине дороги было дикое место, падь, где даже летом мама боится постоянно волков.

Это обстоятельство заставило меня не раз спрашивать Трофима, живут ли волки зимой в падях. Но Трофим не только не успокаивал меня, напротив, рассказывал такие страсти про волков, что я с ужасом думал о поездке к дедушке.

Между тем, не ехать туда - обнаружить трусость, было невозможно, тем более, что это был исстари заведенный в нашем доме обычай в это время посещать дедушку. Невозможно и представить себе, чтобы мы с старшим братом не поехали к дедушке, не пропели бы ему „рождества“, не получили бы от него на праздник по маленькому серебряному пятачку. Странно было бы не повидать доброй бабушки, которая угощала нас лакомствами, не поесть сырников, чудных, маленьких, кругленьких сырников, которые так мастерски стряпала и морозила на рождественском морозе стряпка Варвара.

Вот и последние дни перед праздником рождества. Вот и самый праздник с неизменными славельщиками, которые врываются к нам впопыхах, словно за ними гонятся сами волки. Вот и день нашего отъезда к дедушке.

Трофиму отдаются последние приказания насчет лошадей и кошевки. Отец заботливо усаживает нас с братом и мамою в кошевку и закрывает теплым одеялом. Трофиму наказано нас не вываливать на раскатах и спускаться тихонько с горы и держать крепко неспокойную пристяжную. О волках, к моему удовольствию, ни слова, и мы чуть слышно скользим по свеже выпавшему снегу за ворота, быстро проезжаем узкий переулочек и уже на нашем голом выгоне, а впереди перед нами словно вырастает страшный березовый лес, в котором, по моему мнению, и живут волки.

Вот и лес с толстыми березами и высокими осинами. Волков нет и следа, но зато сколько следов и тропочек заячьих! Они уже успели с утра проторить эти тропки, по которым так бы и побежал в синеватую чащу осинового леса.

Заяц-то, заяц-то! - вдруг закричал Трофим, сидя на облучке и показывая куда-то вперед кнутиком, прямо через дорогу. Мы оба повскакали с братом на ноги, держимся за спину Трофима и, действительно, видим белого, как снег, зайца, который перебегает нам дорогу, летит вдоль нашего пути с перепугу и, шарахнувшись раза два в сторону, наконец, исчезает за высокой осиной, показывая нам на секунду хвост и задние долгие лапы. Это было секундное зрелище, но оно и теперь стоит перед моими глазами.

Все это ново и так хорошо, так приятно ехать зимою рядом с мамой, так свеж этот морозный воздух, который чуть-чуть щиплет нос и захватывает дыхание. Потом этот лес начинает как бы прерываться, и деревья почему-то склоняются в одну сторону. Потом телом овладевает какая-то особенная истома, начинаешь закрывать незаметно и щурить глаза и раскрывать их испуганно только на ухабах. Потом лес смешивается с белыми прыгающими зайцами, спина Трофима - с снегом, который быстро бежит около самой кошевки навстречу, тропы с осинами, хвост пристяжной - с березой, и все это так чудно, непонятно сплетается между собою, и мною овладевает незаметно зимний дорожный сон, в котором человек чувствует какую-то особенную истому и негу…

Я не помню, сколько времени продолжался мой сон; но помню, как сейчас, как ужасно было мое пробуждение.

Я почувствовал, что экипаж наш заскакал, запрыгал, стал наваливаться, лошади страшно забили в наш передок, понесли, а мама крикнула Трофиму:

Держи, держи лошадей! вывалишь детей в ухабе! - и схватила нас обоих, прижала к себе.

Мне представилось, что лошади несут нас под гору, что мы уже вылетаем в снег, что за нами гонятся волки, в один миг в детской голове представилась тысяча ужасов, и я заревел, закричал, чтобы лошади остановились.

Но лошади не останавливались. Я слышал, как бил снег из-под копыт мягкими ударами в наш передок, как туда же стучало порой копыто, и казалось, вот-вот мы вывалимся в снег, и у меня закружилась от боли и страха голова.

Держи, ради бога, Трофим! - кричала мама.

Но Трофим молчал, словно его не было на облучке, и слышно было только визжание полозьев, удары копыт, храп лошадей, которые, видимо, окончательно взбесились.

Вдруг мы сворачиваем куда-то в сторону, визг полозьев становится тише и тише, и мы останавливаемся. Я вижу над собой голые ветви березового леса и слышу храп лошадей и рыдание моей матери.

Мама, мама, что такое? Нас понесли? Ты ушиблась? - засыпаем мы с братом ее вопросами.

Ничего, ничего, дети, сидите, это виноват Трофим.

Она начинает бранить кучера Трофима, что он распустил вожжи. Но Трофим божится, что вожжи все время были в его руках.

Теперь он слез с облучка и держит лошадей за подуздки; лошади дрожат и оглядываются назад и в сторону, словно они что-то там еще недавно видели. Особенно пристяжная, с закрученным по-ямщицки хвостом, так и переступает с ноги на ногу, готовая броситься. Она положила на коренную свою красивую голову и так и прядет почему-то острыми ушами, словно чувствуя какую-то опасность.

Стой, стой! - уговаривает ее Трофим, гладя по морде. - Стой, стой, что ты, бог с тобою! Кого испугался этак?

И поправляет ей челку на лбу, выправляет хомут под грудью и все гладит ее, охорашивает, сам, видимо, растерявшись, не зная еще, почему нас так понесли смирные лошади.

Мы с братом стоим в кошевке и то смотрим на Трофима, то на пристяжную, то на маму, которая еще не может успокоиться.

Волки-то, волки-то! Глядите-ка назад! Ах, они, проклятые твари! Вот кто перепугал лошадей!.. - и он вдруг закричал благим матом „ух“-„ух“ и, схватив кнут, застучал им, что есть силы, по передку, окончательно этим перепугав и нас и лошадей, которые снова едва не рванулись в бегство. Мы обернулись все и, действительно, увидали тройку серых волков, которые преспокойно сидели в стороне, сажен за двести от дороги, на пашне.

Я нисколько их не испугался; но мама вдруг побледнела, засуетилась, что-то торопливо вынимая из своего кожаного саквояжика.

Кричите, дети! - сказала она нам, - громче кричите: они убегут.

И мы стали кричать с братом, кричать тонкими голосами, насколько хватало сил вместе с Трофимом, голос которого стал уже охрипать от холодного воздуха. Мне даже показалось это забавным, и я кричал, махал к чему-то руками и старался кричать таким толстым голосом, чтобы слышно было, что я мужчина.

Но волки преспокойно продолжали сидеть, словно и в самом деле слушали наш концерт.

Но вот мама вынимает из саквояжа хорошенький револьвер и, привстав на ноги в кошевке, поднявши высоко руку в воздухе, делает один за другим короткие, резкие выстрелы. Лошади дернули, мы падаем вместе с мамой в канаву, думаем, что нас снова понесли, но кучер сдерживает лошадей, и я слышу - раздается еще и еще выстрел. Трофим снова заухал, застучал и даже кинулся куда-то в сторону волков, крича:

А, проклятые, побежали, испугались, я вас, я вот вас, проклятых!

И мы снова встаем на ноги и видим, что волки бегут, бегут дальше в березовый лес, за ними несется, смешно ковыляя, наш Трофим с кнутиком, а мама смеется, радостная такая, успокаивая нас, с румянцем на лице, с влажными еще от слез глазами.

Вот волки уже далеко, вот уже их не видно стало. Мы кричим и тоже хотим бежать за Трофимом; мама смеется, лошади тоже смотрят в сторону убежавших волков, и нас вдруг охватывает такое веселье, такая удаль, такое возбуждение, что мы от души хохочем над Трофимом, как он бежит дальше с поднятым кнутиком по глубокому снегу, увязая в нем, и все грозит волкам, все кричит им, когда уже их давно не видно.

Мама тоже смеется над ним:

Ах, глупый, глупый! Ну, что бежит? Что кричит? Трофим, Трофим! будет… убежали… Иди… поедем скорее…

И мы видим, Трофим остановился, бранится и все еще грозит волкам в лес.

В это время, по колена в снегу, в своем нагольном тулупе, с овчинной шапкой на голове, с мохнатыми рукавицами, приподнятыми в воздухе, с кнутом, кричащий что-то волкам хриплым уже голосом, он совсем не походил на героя и был так смешон, что мы покатились в кошеве со смеху.

Прежде чем мы тронулись, прошло немало времени. Трофим воротился весь в снегу: в его пимах было столько снега, что надо было разуться; но главное, разгоряченный победой, он непременно хотел нам рассказать все, как было по порядку. И говорил столько, что мама, наконец, приказала ему сесть на облучок и ехать.

Вот уже видим село, занесенное снегом; вот и дом с знакомым садом. Все, что мы только что пережили, отходит так далеко, на задний план.

Разумеется, дедушка и бабушка, и Варвара должны были от каждого из нас выслушать не один раз самое живописное описание, как испугали нас волки.

Так я видел в первый раз в жизни волков при дневном свете. Ровно ничего ужасного. Как собаки. И только когда они бросились бежать, было странно видеть, как они ковыляют, словно припадают на переднюю ногу.

После в жизни я много видал волков, они бежали в дороге за моей кошевкой, я охотился на них с винтовкою, они нападали на мою палатку в путешествии, они даже раз поели у меня тройку чудных оленей ночью - но я уже не боялся их и при виде их только разгорался страстью к охоте.